Simple Plan. Perfect World 1 страница

http://pleer.com/tracks/365675mlW

Джим гнал вперед. С исступленным, остервенелым упорством он стискивал руль и выжимал скорость до упора, пытаясь уйти от себя, от людей и от разрывающей душу мучительной, невыносимой тоски. Боль перекрывала кислород, затуманенный убойным алкоголем мозг отказывался анализировать и делать выводы, и все, чего он сейчас хотел — вернуть все на несколько месяцев назад и обойти стороной остроухого вулканского засранца, который за непростительно короткое время непостижимым образом успел стать самым дорогим, что у него когда-либо было.

Злость, раззадоренная едкой, разъедающей глаза соленой влагой обидой, не позволяла ему принять резонные доводы разума о том, что они, в общем-то, друг другу ничего и не обещали. Оскорбленная, израненная гордость заставляла его что было сил выкручивать газ, нестись в никуда, не разбирая дороги и не задумываясь о том, что скорость, которую он всегда считал своим другом, после пересечения предела дозволенного становится смертельно опасной. Ему было плевать на все, кроме перемешанного с чувством вины глухого безысходного отчаяния, и он пролетал перекрестки, не считая поворотов и не пытаясь понять, чего этим хочет добиться.

Он чувствовал себя преданным.

И сам был предателем.

Но разбираться в причинно-следственных связях сейчас было выше его сил. Джим остервенело кусал обветренные, еще помнящие вкус его поцелуев губы, не обращая внимания на обжигающе-колючий встречный ветер, и понимал, что слишком многого ждал от того, кто не был способен оправдать даже сотой доли его ожиданий.

Просто. Был. Неспособен.

Но не потому, что не хотел, а потому что в четкой, проработанной до мельчайших деталей внутренней душевной матрице Спока места для понимания и принятия не существовало в помине. Его не научили слушать свое сердце, и оно за ненадобностью атрофировалось, превратилось из средоточия чувств в безупречную машину для перекачки крови.

Хуже всего было то, что, судя по всему, Спока это устраивало.

Поначалу Джиму казалось, что он сможет справиться с этим, что своей энергией и искренним желанием помочь разорвет этот порочный круг, переломит тщательно оберегаемую Споком неприступность и холодность. Но сейчас, даже несмотря на сознательное отрицание очевидного, Джим понимал, что у него не получилось.

Он ничего не мог изменить. Глупо было даже пытаться.

Спидометр зашкаливало. Кирк свернул на оживленную, несмотря на поздний час, Маркет-стрит и погнал дальше, лавируя между остервенело сигналящими автомобилями, вжимая педаль до упора.

Убегать от себя — не лучшее решение для того, кто себя давно потерял. И пусть Джим не хотел признавать этого, но факты говорили сами за себя — он давно и, скорее всего, навсегда, оставил в темных глазах Спока весомую часть своей души — именно ту, без которой его дальнейшая жизнь уже не имела права именоваться жизнью. Джим не был готов влачить жалкое существование оскорбленного и несчастного.

Он просто забыл, сколько раз и как сильно заставлял страдать других. Он не рассчитывал, что рассвет, а вместе с ним и час платить по счетам настанет так скоро. К великому сожалению всех неудачливых игроков, в казино, которым заправляет судьба, расписки не принимают и отсрочки по долгам не дают. Джим напрасно считал себя избранным — жизнь устроена так, что именно такие, как он, частенько становятся ее любимыми козлами отпущения, на которых она предпочитает ставить свои жестокие эксперименты.

Даже у Вселенной когда-нибудь заканчивается терпение.

Он слишком заигрался.

Он пропустил момент, когда крупье объявил, что ставок больше нет.

Он поставил все фишки на красное.

И проиграл.

Он слишком глубоко ушел в свои мысли, в которых рядом со Споком ему места не было. Чувствуя, как злые, опасные, застилающие глаза сплошной пеленой слезы бессилия обжигают щеки, Джим взял влево и, проигнорировав знак и предупреждающий сигнал светофора, вылетел на перекресток.

В висках отбойным молотком по наковальне стучали слова Спока, и Кирк слишком поздно сообразил, что в пылу гонки оказался на встречной. Он успел заметить показавшийся ему просто огромным автомобиль слева и вдруг невероятно отчетливо ощутил, как под ногами задрожала земля. Со всех сторон на него обрушились сигналы клаксонов, Джим отчаянно выдавил педаль газа, пытаясь уйти от столкновения — и почти успел.

Почти…

Что такое десятые доли секунды? Ничтожно мало — когда у тебя впереди целая жизнь…

И вечность — когда ужас ударяет по нервам убийственным осознанием того, что эту жизнь ты уже потерял.

Яркий, слепящий свет фар — где-то так близко и одновременно невообразимо далеко от него.

Оглушающий визг тормозов и огромная черная махина, приближавшаяся слишком быстро, чтобы он успел сделать хоть что-то.

Катастрофической силы толчок…

Огромный внедорожник снес его мотоцикл как торнадо — карточный домик и, влекомый силой инерции, врезался в ограждающий разделительную полосу высокий бордюр.

Говорят, что в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами.

Это не сосем так. Только самые яркие её эпизоды.

Рождение…

Мама…

Первое предательство…

Первый поцелуй…

Первая любовь…

Губы Спока на его губах и прохладные сухие ладони, сжимающие его собственные.

Обрушившаяся одновременно со всех сторон сплошным парализующим водопадом боль.

От удара Джима выбросило из сиденья мотоцикла, как тряпичную куклу, подкинуло в воздух, швырнуло на асфальт и несколько десятков футов протащило по жесткому дорожному покрытию. И уже теряя сознание, он успел инстинктивно закрыть голову руками, краем сознания понимая, что всё кончено.

Перед глазами мелькнули колёса встречного автомобиля, резко забирающего в сторону…

… а потом наступила темнота.

За всю свою сознательную жизнь Спок мог назвать всего несколько случаев, когда нелогичное, не свойственное вулканцам и совершенно неприемлемое для общества, традиционные устои которого он считал образцовыми, желание дать волю своим эмоциям овладевало им настолько, что затмевало собой все доводы разума, на который он всецело привык полагаться.

Он прекрасно помнил день, когда это произошло впервые — но не потому, что до сих пор не смирился со своим статусом полукровки, а исключительно по причине глубокой убеждённости в том, что собственный пример является самым действенным средством не допустить повторения когда-то совершенных ошибок. Безусловно, его тогдашняя реакция была обусловлена неоднократными провокациями сверстников, но Спок никогда не пытался оправдать этим недопустимую даже для ребёнка потерю самоконтроля. Он должен был сдержаться.

Твой отец — предатель, а мать — человеческая шлюха!

Гипотетическую вероятность того, что его оппоненты по школьной скамье пытались (успешно) добиться от него проявления гневных чувств в том числе по причине эмоциональной заинтересованности в результате, Спок не отвергал.

Подобную вероятность он вообще не принимал во внимание.

Основной причиной такой железной уверенности в исключительно прагматичной подоплеке действий его оппонентов являлась твёрдая убеждённость Спока в том, что истинные вулканцы могут в высшей степени эффективно контролировать свои эмоции. Гораздо эффективнее, чем он сам — получеловек-полувулканец, получивший в наследство от родителей, помимо смешанной крови, так же соответствующие физиологические и ментальные характеристики. Отец не скрывал того, что считает его особенным, но чем старше становился Спок, тем больше хотел быть не особенным, а обычным.

Обычным вулканцем. Настоящим. Уверенным в том, что в любой ситуации он всегда сможет сдержаться и совладать со своими эмоциями. Обычным вулканцем, который сможет выбрать себе пару потому, что это разумно, целесообразно и логично.

Его отец смог.

Он сам — нет.

Человек волен быть тем, кем хочет быть и делать то, что хочет делать. Человек волен идти любым путём и создавать свои собственные правила — всегда и везде. Человек волен выбирать, кого любить и кого ненавидеть. Сам.

Вулканец должен соотносить свои мысли и действия с требованиями логики и в случае возникновения внутреннего конфликта выбирать наиболее оптимальный с рациональной точки зрения исход. Вулканец должен быть спокойным, собранным, уравновешенным и уметь просчитывать результат своих действий задолго до того, как совершит их. Вулканец должен своевременно распознавать любые эмоции и держать их под контролем, ведь только так он сможет добиться целей и реализовать себя как полноценный член общества. Основные постулаты учения Сурака, которым вулканцы следовали на протяжении столетий, на уровне генетической и исторической памяти встраивались в их ДНК, и отступить от них значило обречь себя и свой клан на позор и всеобщее порицание.

Он не человек и не вулканец.

Кто он?

Он волен или должен?

Он считал, что должен — и был уверен в правильности этой позиции. Но сердце бескомпромиссно и настойчиво доказывало ему обратное.

Все эти непоколебимые постулаты и устоявшиеся догмы рухнули в одночасье — в тот самый день, когда в его жизни появился Джим. Сейчас, спустя месяцы, наполненные тщетными усилиями осознать то, что происходило с ним все это время, и безуспешными попытками справиться с самим собой, вернуть себе право контролировать свои желания и без промедления отсекать то, что противоречит закрепившимся на уровне рефлексов принципам, Спок понимал, что у него не было шансов. Ни единого шанса устоять перед сбивающим с толку сочетанием сумасшедшего обаяния, интеллекта и силы воли Джима Кирка у него не было бы даже в том случае, если бы он телепортировался в другую вселенную. Этого шанса не существовало уже тогда, когда дерзкий смелый кадет с вечным вызовом во взгляде впервые посмотрел ему в глаза.

Но единственное, чего Спок так и не смог понять — как и когда за такое короткое время Джим Кирк сумел не только стать для него другом, помощником, любовником, но и воплотить в себе все то, что, как считал сам Спок, ему не было нужно, но на деле оказалось единственным, что было достойно внимания.

Каждый новый день общения и постепенного сближения с Джимом становился для Спока настоящим откровением. Благодаря Джиму Спок начал понимать мотивы и закономерности человеческих поступков. Именно благодаря Джиму он узнал, что значит по-настоящему нуждаться в ком-то. И только благодаря Джиму он начал задумываться о том, что жизнь не измеряется количеством прожитых часов. Джим мерил ее ударами сердца, — и Спок все чаще ловил себя на том, что вслед за ним начал мыслить моментами, когда их сердца бились в такт.

Ему еще никогда не было так тяжело справляться с желанием отпустить свою человеческую половину с наглухо затянутого им же самим поводка. Причина сделать это была всего одна, — но он понимал, что признать ее наличие означало бы свести на нет все то, что он кропотливо создавал и чему учился годами.

Стоя около окна своей квартиры на Юнион-стрит, Спок невидящим взглядом смотрел в небо и с совершенно недостойным для обязанного сдерживать свои эмоции вулканца остервенением пытался изгнать из своей головы образ Джима, преследовавший его повсюду, куда бы он ни пошел.

Лунные блики падали на подоконник, и сегодня были единственным источником освещения в его жилище.

Спок понимал, что больше не доверяет себе.

Он позволил себе забыться и отдаться чувствам.

Он позволил себе слабость.

И чем больше он думал о том, что происходило между ним и Джимом Кирком, тем больше утверждался в мысли о том, что эти отношения медленно, но неотвратимо меняют его.

Делают его кем-то другим.

Делают его…

Человечнее.

Это был непреложный факт, спорить с которым означало лгать самому себе. Он узнал, что такое — быть человеком. Пусть и всего на какое-то мимолётное мгновение, — но это знание прочно врезалось в его мозг, въелось в органы чувств и снова и снова напоминало о себе тупой ноющей болью в той части тела, которая ранее не знала, что такое боль.

И теперь он уже не был уверен в том, что все предыдущие годы не были прожиты зря.

Спок знал, как Джим относится к нему, он мог чувствовать это через малейшее соприкосновение — и порой от этих эмоций у него самого в буквальном смысле слова отключался рассудок. Джим хотел его, хотел быть рядом с ним и не стеснялся показывать это.

Джим был человеком — и теперь Спок тоже знал, что это такое.

Ладони непривычно заныли. Спок с удивлением посмотрел на свои руки и обнаружил их стиснутыми в кулаки до такой степени, что на коже остались кровавые полумесяцы.

Это переходило всякие границы. Он должен был с этим справиться.

Но не мог.

Пожалуй, впервые Спок задумался о том, что его выбор Академии Звездного Флота в качестве места учебы и работы был ошибкой. Если бы он остался на Вулкане, то волновавшая его сейчас больше всех остальных извечная проблема выбора не стояла бы так остро.

Он распахнул окно, глубоко вдохнул и выдохнул. Холодный вечерний воздух неприятно резанул по рецепторам, но Спок продолжал втягивать его носом снова и снова до тех пор, пока от переизбытка кислорода не закружилась голова. Он закрыл окно, уселся на коврик для медитаций и сосредоточился.

Попытался сосредоточиться. Но вызывающе нахальная улыбка Джима не желала испаряться из его головы. Спок почувствовал, как на него накатывает совершенно недопустимая и недостойная злость.

Он понимал, что это злость на самого себя, но истинная её причина вызывала сомнения. С одной стороны, он отдавал себе отчёт в том, что не имел права так привязываться к кому-либо. В особенности, к собственному ученику, отношения с которым по определению были запрещены. Но, как ни странно, сейчас этические правила и требования, ставшие формальной причиной их расставания, в расчёт принимались лишь во вторую очередь.

На первый план вышла другая причина.

Основной её аспект состоял в том, что в данный момент Спок был всего в нескольких шагах от того, чтобы окончательно принять свою человеческую половину и сделать то, чего больше всего хотел.

Это основательно выбивало из колеи. Споку стоило большого труда сдержать себя и не применить силовой прием по отношению к ближайшей твердой поверхности. По иронии судьбы, этой поверхностью оказалась боковая спинка кровати, на которой прошлой ночью (и еще много ночей и дней до этого) они с Джимом занимались любовью.

Впервые это произошло ровно 6,12 месяцев назад. Спок скользнул взглядом по гладкому покрывалу и провел по нему рукой, сминая и сжимая. Это ненормально — до сих пор в подробностях помнить то, что происходило в ночь после их первого концерта, — и потом, когда они приехали сюда, в его квартиру, где теперь все напоминало о Джиме.

Но он помнил. И хотел оставить эти воспоминания себе.

За несколько месяцев до…

— Спо-о-ок!.. Пора вставать.

Спок открыл глаза и посмотрел на лукаво ухмыляющегося Джима.

— Привет, — Кирк подмигнул ему и, встав на колени, с наслаждением потянулся.

— Полагаю, желать доброго утра уже бессмысленно, — заметил Спок, наблюдая за тем, как Джим по-кошачьи выгибает спину. Понимая, что необходимо сдерживаться, но желая обратного, Спок провёл пальцами вдоль его позвоночника, сел рядом и, притянув к себе, начал целовать в шею.

— В четыре часа дня? Ты просто гений дедукции, — хохотнул Кирк, подставляясь, сразу же с готовностью оседлал его бёдра и обхватил руками за шею. — Это ощутимое дополнение к остальным твоим положительным качествам.

— По-твоему, у меня их немного? — осведомился Спок, поглаживая его по спине, и обнаружил, что не может оторвать взгляда от его красных опухших губ.

— Ты к себе несправедлив, у тебя их достаточно, чтобы свести меня с ума, — ответил Кирк, склонился к его уху и развязно шепнул: — Но больше остальных из всего списка мне нравится то, что когда мы трахаемся, ты всегда кончаешь в меня, — чуть прикусив мочку его уха, Джим положил руки на его ладони и переместил их себе на задницу. — Уверен, что ты и сам от этого кайфуешь, да?

Спок, которому подобные игры так же доставляли определённое удовольствие, сжал ладонями его ягодицы, но бросив взгляд на часы, понял, что, скорее всего, продолжить придётся вечером.

— Джим, достаточно. Мы опоздаем на репетицию, — несмотря на очевидное возбуждение, Спок положил руки ему на плечи и отстранил от себя. Не сказать, что это далось ему без волевого усилия. Он хотел взять Кирка прямо сейчас, в той позе, в которой они находились, хотя, возможно, оптимально было бы развернуть его спиной к себе. При одной мысли о том, как Джим, горячий, раскрытый, жаждущий, будет насаживаться на его член и стонать, у Спока помутнело в голове. Он нахмурился. Такое поразительно сильное желание не могло считаться нормальным, ведь предыдущий половой акт они совершили не более четырёх часов назад. Ему необходимо было сосредоточиться на восстановлении самоконтроля.

— Блин, Спок, умеешь же ты обламывать, — Кирк покачал головой, но всё-таки отлип от него и спрыгнул с кровати на пол. Спок машинально отметил про себя, что Джим был возбуждён не меньше, чем он сам. Стоило признать, что в сексуальном плане они подходили друг другу идеально.

Чуть позже, решил Спок. В отказе от сиюминутной реализации потребности есть определённая прелесть.

— За это я первый пойду в душ, — бросил Джим и скрылся за дверью. Спок проследил за ним взглядом, заострив внимание на внушительных синяках, украшавших бёдра и ягодицы, и испытал нечто, подозрительно напоминающее удовлетворение. Это было несколько странно, особенно учитывая то, что адекватных причин для подобной реакции в данный момент не имелось. Решив, что этот феномен он так же изучит позднее, Спок облачился в тренировочный костюм и, по привычке собрав длинные волосы в хвост, отправился на кухню.

Настроив музыку на терминале, он методично озаботился тем, чем и планировал — завтраком. Точнее, уже обедом. Им обоим требовалось срочно заполнить энергетический вакуум, образовавшийся в результате вчерашнего и сегодняшнего слишком бурного физического взаимодействия.

При воспоминании о том, в чём именно заключалось это самое взаимодействие, Спок почувствовал, как непрошенное желание снова завязывается тугим узлом внизу живота, но усилием воли заставил себя подавить его. Такая реакция собственного тела приводила его в замешательство. Анализируя свои впечатления от общения и близости с Джимом и сравнивая их с получаемыми в процессе коммуникаций различного характера с другими индивидуумами, Спок понимал, что с Кирком всё складывалось на удивление естественно — и вместе с тем чрезвычайно странно.

Джим был странным. Он не был похож ни на одного из тех, кого Спок когда-либо знал. Яркая индивидуальность, отличавшая его от остальных, соединение в одной личности, казалось бы, противоположных качеств, превращали общение с ним в увлекательную игру, финал которой был непредсказуем.

Спок не знал, сможет ли когда-нибудь изучить его настолько, чтобы понять, но процесс в любом случае обещал быть… небезынтересным.

— О чём задумался?

Спок обернулся. Джим, чистый и свежий, с мокрыми после душа волосами, и наконец-то одетый, пусть и только в джинсы, подпирал дверной косяк и с непонятным выражением лица рассматривал его.

— У тебя такой вид, словно ты наконец понял, с кем связался. И задумал меня убить за то, что не удержался и трахнул, — саркастично прокомментировал Кирк молчание Спока и, подойдя к репликатору, запрограммировал себе чашку кофе.

— Вовсе нет, — холодно возразил Спок и водрузил на стол два блюда: одно с овощами, второе с омлетом.

Джим наблюдал за его манипуляциями с открытым ртом.

— Спок, ты что… готовишь? — наконец ошарашенно спросил он.

— Чему ты удивляешься? — вопросом на вопрос бесстрастно ответил Спок, усаживаясь за стол и приглашающе кивая Кирку на стул напротив. — Если есть возможность, я всегда предпочитаю натуральную пищу реплицированной. Впрочем, сомневаюсь, что твоё мнение отличается от моего.

— Ну, вообще-то да, — признался Джим, плюхаясь на своё место и наблюдая, как Спок накладывает себе салат. — Я уже реально забыл, когда в последний раз ел и пил что-то нереплицированное. У меня, знаешь ли, возможности ограничены общагой и академической столовой, да и времени не особо много.

Высказавшись, он принялся уплетать омлет за обе щеки, периодически восторженно мыча. Понаблюдав за ним, полностью поглощённым едой, пару минут, Спок нашёл, что Кирк, несмотря на неподобающую скорость приёма пищи, делает это весьма эстетично.

— Спок, зеленая хренотень в твоей тарелке, а не на мне, — не понимая головы, сказал Джим и только тогда посмотрел на него — внимательно и хитро.

Спок вскинул бровь в некотором замешательстве — цель констатации настолько очевидного факта была ему непонятна.

— Я осведомлён об этом, Джим, — сухо сказал он, принимаясь за еду.

Кирк улыбнулся и озорно поиграл бровями.

— Серьёзно? — в его ярких глазах явственно читался смех. — Но ты на меня так пялился, как будто был готов вот прямо сейчас разложить на столе и сожрать. Предупреждаю: я невкусный.

У Спока по данному вопросу имелось собственное мнение: он знал совершенно точно, что это не так, и имел возможность убедиться в этом эмпирическим путём. У кожи Джима был приемлемый привкус и приятный запах, что, безусловно, являлось дополнительным возбуждающим фактором. Словно в подтверждение этого некоторые части его тела отреагировали на обрисованную Джимом перспективу с гораздо большим энтузиазмом, чем было необходимо. Спок усилием воли подавил крайне несвоевременную, учитывая недостаток времени, физиологическую реакцию и ответил:

— Твоё предположение абсурдно.

— Ну, конечно, — усмехнулся Кирк, встал из-за стола и приблизился к Споку. — А так? — и, устроив его руку на своей груди, медленно повёл ею вниз, не сводя с него взгляда.

Спок отметил у себя учащение сердцебиения. Кожа под его ладонью была гладкой и мягкой, до неё хотелось дотрагиваться снова и снова. Понимая, что нелогично поддаётся на провокацию, но не имея достаточных оснований сдерживаться, Спок поднялся и, притянув его к себе, начал целовать.

— Ну вот, я же говорю, — довольно шепнул Джим ему в губы. — Сожрёшь и не заметишь.

— Не могу признать данное заявление хоть сколько-нибудь точным, — Спок повёл носом по его шее, отмечая, что теперь от Джима, помимо геля для душа и крема для бритья, некстати перебивающих естественный аромат его кожи, пахнет ещё и кофе.

Реплицированным.

Оставив на шее Кирка пылающий красным засос, Спок отстранился, взял со стола его чашку с кофе и, не обращая внимания на протестующие вопли и взмахи руками, вылил её содержимое в раковину.

—- Ты что творишь? — возмутился Джим, но осёкся, когда Спок поставил на плиту маленькую турку.

— Поскольку сегодня ты мой гость, я позволю себе небольшую вольность и сварю тебе кофе, — ответил Спок, не отрываясь от своего занятия.

Джим захлопнул рот, сел на место и уткнулся носом в тарелку. Спок, не глядя в его сторону, параллельно с приготовлением кофе предпринимал попытки успокоить эрекцию, спровоцированную близостью Кирка.

В конце концов ему это удалось (практически). Поставив перед Джимом чашку с дымящимся напитком, Спок вновь уселся на стул и молча принялся за свой салат.

— Эм, спасибо, — недовольно буркнул Кирк, но, тем не менее, сразу же схватился за кружку.

— Пожалуйста, Джим, — ровно ответил Спок.

Остаток завтрака прошёл в молчании — как могли бы его охарактеризовать люди, «неудобном», — нарушаемом только сменяющими друг друга музыкальными композициями на компьютерном терминале. Кирк ковырял вилкой омлет, не глядя на Спока, тот в свою очередь методично уничтожал овощи и зелень, параллельно пытаясь грамотно распределить время с учётом нового плана.

Бороться с возбуждением в присутствии его виновника оказалось сложнее, чем можно было себе представить. Возможно, всё-таки стоило уступить.

Кинув взгляд на часы, Джим залпом допил кофе и с заметным облегчением поднялся.

— Нам пора, тебе не кажется? — нетерпеливо поинтересовался, засовывая тарелку в посудомоечную машину.

— Действительно, — Спок последовал его примеру. Кирк направился было к дверям, но Спок ухватил его за руку, дёрнул к себе и крепко обнял со спины. Джим резко выдохнул, закрыл глаза и откинул голову ему на плечо, вжимаясь в него сильнее и подставляя шею под жадные поцелуи.

— Твои мышцы излишне напряжены, Джим. Для того, чтобы играть сольные партии, тебе необходимо расслабиться, — Спок скользнул языком по голому плечу, оглаживая член Кирка через джинсы и чувствуя, как тот с каждым новым прикосновением становится всё твёрже.

Джим повернул голову и потёрся носом о его щёку.

— Твои действия этому не слишком способствуют, — передразнил он манеру Спока. Тот вскинул бровь и, расстегнув на нём штаны, бесцеремонно обхватил ладонью уже сформировавшийся стояк. Кирк нагло ухмыльнулся, закрыл глаза и толкнулся в его кулак, расслабляясь и давая свободу действий.

На Спока подобная покорность подействовала как сильнейший катализатор. Грубо схватив Джима за подбородок и смазанно поцеловав, Спок толкнул его к столу и стащил с него джинсы. Кирк оперся руками о столешницу, развёл ноги в стороны, демонстрируя готовность принять его в себя и ещё больше распаляя этим. Предпочтя перспективам похода в спальню за смазкой и проникновению насухую более приемлемый вариант, Спок взял со стола бутылку оливкового масла, вылил немного себе на ладонь и начал растягивать Джима, стараясь не смотреть вниз и не сосредотачиваться на приглушённых стонах. В противном случае вариант кончить, толком не начав, казался гораздо более реальным, чем обратный. Было в Кирке что-то такое, что заставляло разум Спока отключаться под напором вожделения. Он толкнулся пальцами глубже, придерживая Джима второй рукой за бедро. Кирк застонал в ответ на резкое движение, и от Спока не укрылась прокатившаяся по его телу волна дрожи.

— Теперь мы точно опоздаем, — выпалил Джим, выгибаясь и непроизвольно сжимаясь вокруг скользких пальцев Спока. Тот машинально окинул его взглядом, оценивая картину. В такой позе, с широко разведёнными ногами, ждущий, желающий его, Кирк выглядел просто непередаваемо развратно. Это подстёгивало и отодвигало самоконтроль на второй план, но в данный момент Спок не жалел об этом.

— В сложившейся ситуации считаю твою идею сэкономить время путём совместного принятия душа приемлемой, — выдохнул Спок, сжал его плечо и одним толчком насадил на себя, сорвав с губ Джима голодный откровенный вскрик.

— Охтыжбля... — экспрессивно выразил Кирк своё отношение к происходящему и, уронив голову на дрожащие руки, отдал себя в полное распоряжение Спока, который, закрыв глаза и крепко удерживая Джима за бёдра, начал буквально втрахивать его в стол. Кирк был фантастически открыт и растянут, он принимал в себя Спока с пылкостью и жадностью, и того вело от осознания факта, что ему подчиняются с такой лёгкостью и желанием. Он действовал словно против своей воли, но повинуясь взрывавшим мозг эмоциям — мотивации, противопоставить которой сейчас не мог ничего. Слишком много было в Джиме Кирке того, что он не понимал, от чего ранее искренне пытался абстрагироваться, но что в конечно итоге притягивало его сильнее, чем новая высота манит одуревшего от разряжённого воздуха альпиниста.