Simple Plan. Perfect World 3 страница

— Вот именно, — холодно отреагировал на его речь Спок. — Поскольку вулканец здесь я, то считаю необходимым повторить: я остаюсь здесь.

— Ладно, — Сэм безнадёжно махнул рукой и посмотрел на остальных. — Предлагаю сейчас по домам. Лен, держи нас в курсе, и если что… ну, ты понял.

— Безусловно, — процедил Маккой. — И если вы не испаритесь прямо сейчас, то я за себя не отвечаю.

— Всё, отчаливаем. Спок, Лен, до завтра, — Фрэнк развернулся и, увлекая за собой остальных, пошёл к турболифту.

Они уехали. Маккой вперил в Спока тяжёлый взгляд и спросил:

— Если ты думаешь, что я поставлю тебе в реанимации раскладушку, то ты ошибаешься.

Но Спок в ответ только покачал головой.

— Доктор, — он на секунду отвёл взгляд, а когда вновь посмотрел на Маккоя, от недавнего отчаяния в нём не осталось и следа. Ничего, кроме твёрдой решимости. — Я думаю, кое-что я всё-таки могу сделать.

— И как ты себе это представляешь, позволь узнать? Ты думаешь, что я вот так просто позволю тебе копаться у Джима в мозгах?

Они шли по коридору к кабинету Маккоя, и Споку стоило большого труда не ответить на данную реплику слишком резко.

— Доктор Маккой, я не собираюсь «копаться у Джима в мозгах», — Спок закрыл за собой дверь и решительно посмотрел на взбешённого Леонарда. — Вулканские целительные практики имеют своей целью активизацию естественных физиологических процессов, происходящих в организме больного, и не предполагают никакого негативного воздействия на психику.

— Ты мне тут не заливай, — оборвал его Маккой и скрестил руки на груди. — Я прекрасно знаю, что вы со своей развитой телепатией можете друг друга от чего угодно вылечить, но, на секундочку, Джим — не вулканец. Я не знаю, как на нём может отразиться подобное воздействие. Вы, — он помедлил и неопределённо махнул рукой, — уже занимались с ним чем-то подобным?

Спок отрицательно покачал головой.

— Нет, доктор. Но я уверен, что моё присутствие в разуме Джима не нанесёт ему вреда, — он ощутил, как при воспоминании о том, что самому Джиму он утверждал обратное, неприятно скрутило желудок. Вулканцы не лгут… Если намерены не лгать.

— С чего ты это взял? — нахмурился Маккой.

— Причинить вред можно только в том случае, если желаешь этого, — помедлив, ответил Спок.

Маккой, глядя на него, задумчиво пожевал нижнюю губу, но в конце концов покачал головой.

— Прости, Спок, но я не могу так рисковать. Я понимаю, что ты хочешь помочь, и на твоём месте я сделал бы то же самое, но пока лучше подождать.

— Леонард, — Маккой вздрогнул от обращения по имени — из уст вулканца оно звучало почти как обвинение. — Каждую минуту, проведённую в коме, организм подвергается гораздо большему риску, и вам это известно.

— Не учи учёного, — бросил ему Маккой и задумался.

Спок терпеливо ждал, сцепив руки за спиной и бесстрастно глядя на него. Непонятно откуда взявшуюся уверенность в том, что он в силах помочь Джиму, были не способны подорвать даже логичные доводы разума о том, что результат не может гарантировать никто. Но Спок на собственном примере, болезненном и показательном, уже убедился в том, что разум — это не та инстанция, которой можно верить беспрекословно.

Он знал, что постепенно, но неотвратимо меняется. И хотел этих изменений.

— Так, — наконец нарушив молчание, Маккой потёр пальцами виски и сказал: — Предположим, что ты прав, и это действительно поможет. Как ты себе это представляешь?

Спок непонимающе посмотрел на него.

— Я при всём желании не смогу объяснить вам суть процесса слияния разумов, поскольку, во-первых, это достаточно личная процедура, а во-вторых, каждый раз он протекает по-разному, и это зависит от субъективных параметров субъекта и объекта, — ответил он. — Но я уверяю, что навредить Джиму я просто не смогу.

— А чем ты это можешь доказать? — подозрительно прищурился Маккой.

Спок помедлил и, чуть склонив голову на бок, ответил:

— Вам остаётся только поверить мне на слово.

— Отличная перспектива, ничего не скажешь, — зло усмехнулся Маккой и уставился на Спока так, словно вознамерился проделать в нём дыру.

Тот красноречиво посмотрел на него в ответ. Спустя пару минут молчаливого поединка взглядов Маккой, наконец, сдался.

— Ладно, предположим, я согласен, — он скрестил руки на груди и решительно тряхнул головой. — Ты прав, Спок. Мы должны сделать всё возможное. И невозможное тоже. Дай мне неделю. Если за это время Джим не придёт в сознание, значит, попробуем твой вариант. Идёт?

— Это приемлемо, — кивнул Спок.

— Хорошо. А теперь давай, двигай домой.

— Нет, — покачал головой Спок. — Я планирую задержаться ещё на некоторое время.

— И что? — грозно спросил Маккой. — Будешь сидеть под дверями реанимации и путаться под ногами у санитаров? Вали отсюда, я сказал.

— Доктор Маккой, — Спок вложил в голос всю убедительность, на которую был способен. — Я прошу всего о пяти минутах.

— Нет.

— Леонард.

— Не называй меня так, у меня от этого нервный тик.

— Хорошо. Доктор Маккой, всего пять минут — и я уйду.

Маккой смерил его свирепым взглядом. Спок выдержал его и добавил:

— Пожалуйста.

Маккой, попялившись на него ещё с минуту, в конце концов, безнадёжно махнул рукой.

— Ладно, хрен с тобой, всё равно ведь не отстанешь. Пошли, — он открыл дверь и вышел в коридор. Спок, не медля ни секунды, последовал за ним.

Он глубоко вдыхал и выдыхал, но по мере приближения к палате реанимации его сердце стучало всё чаще и чаще. Сейчас он увидит Джима…

Сейчас ты увидишь, что сделал с ним.

Спок приказал себе не думать об этом, но разрушительные мысли, спровоцированные вновь нахлынувшим чувством вины, контролировать которое оказалось гораздо сложнее, чем он себе представлял, снова и снова накатывали леденящими душу холодными волнами. Он остановился рядом с Маккоем около палаты, и тот, внимательно посмотрев на него, набрал на панели интеркома нужный код.

Дверь бесшумно отъехала в сторону. Спок решительно шагнул через порог.

— У тебя пять минут, — негромко напомнил Маккой.

Спок кивнул — и, пройдя через предваряющую реанимационный бокс камеру дезинфекции, наконец остался наедине с Джимом.

Первым звуком, который его и без того отличный, но сейчас ещё более обострившийся слух выделил из всех остальных, было слабое, но чётко различимое дыхание. Спок посмотрел прямо перед собой и увидел Джима.

Его тело, полностью закованное в каркасный медицинский экзоскелет, лежало на биокровати, но душа, как догадывался Спок, был далеко отсюда. На аппарате поддержания жизнеобеспечения мерно горели синие и зелёные индикаторы. Тщательно контролируя процесс сердцебиения, Спок сделал несколько шагов и остановился рядом с кроватью.

Если бы он не знал, что несколькими часами ранее тело Джима было практически разорвано на куски, то мог бы подумать, что тот просто спит. На его лице, розовом после того, как Маккой регенерировал повреждённые участки кожи, играл ровный румянец, глаза были плотно закрыты, как и губы, которые за время их отношений стали для Спока настоящей навязчивой идеей. Он мог и хотел целовать Джима часами, поначалу не понимая, почему так нуждается в этом, но потом просто отдавшись захлёстывающему с головой удовольствию.

Спок протянул руку и дотронулся до его слегка припухшей нижней губы. Касание отозвалось знакомым покалыванием в подушечках, и натянутый струной самоконтроль тревожно зазвенел, извещая о том, что это слишком. Спок перевёл взгляд на безвольно свисающую с кровати руку Джима и, обхватив её ладонью, переплёл их пальцы.

Это далось ему нелегко. Воспоминание о том, как часто он сжимал руки Джима в своих, будучи наедине, и что обычно происходило после, болезненной горечью сдавило грудную клетку. Спок сконцентрировался и подавил новый эмоциональный порыв. Осознание того, что всё могло быть по-другому, выбери он иной жизненный путь, облегчения не принесло, ведь он не был уверен, что в таком случае встретил бы на этом пути Джима. Оказалось, это единственное, что его когда-либо по-настоящему волновало.

Время шло, а он так и продолжал стоять и сжимать едва тёплые пальцы — и думать о том, что теперь обязан вернуть Джима к жизни. Что бы ни случилось. Он был уверен, что сможет сделать это, но пока не знал, как.

— Эй, Ромео, — голос Маккоя за спиной прозвучал неожиданно мягко. — Ты здесь уже полчаса торчишь, хватит на сегодня.

— Да, доктор, — Спок, помедлив, аккуратно опустил руку Джима на кровать и, развернувшись, решительно вышел из палаты.

— Что, не очнулся он от твоего поцелуя, да? — едко и печально поинтересовался Маккой. — Значит, ненастоящий ты принц.

— Прошу прощения? — Спок непонимающе посмотрел на Леонарда, но тот только махнул рукой.

— Вали давай, без тебя тошно. Выход там, — отрезал он и, махнув рукой в сторону турболифта, пошёл по пустому коридору в противоположную сторону.

— Доктор Маккой? — окликнул его Спок.

— Ну что тебе ещё? — Леонард обернулся и посмотрел на него.

Спок помедлил и просто ответил:

— Спасибо.

— Слушай, если ты сейчас сам не уйдёшь, я помещу тебя в палату для буйных, — разозлился Маккой, но, как догадывался Спок, больше от смущения и собственного бессилия.

— Я понял. Я приду завтра. Доброй ночи, — кивнул Спок и пошёл к турболифту.

Маккой внимательно проследил за ним до самых дверей и, когда они наконец закрылись, сокрушённо покачав головой, пробормотал себе под нос:

— И почему для того, чтобы понять хоть что-то, вам нужно обязательно убить друг друга?

У Леонарда Маккоя имелось достаточно причин считать людей идиотами.

Но, как оказалось, для того, чтобы считать идиотами вулканцев, оснований у него было не меньше.

Каждый день, каждый чёртов день на протяжении всей этой долбаной бесконечной недели Спок приходил в госпиталь как на работу, не говоря ни слова, садился на стул около кровати Джима, брал его за руку и сидел так до тех пор, пока Маккой с воплями и руганью не прогонял его домой. Он не умел читать по каменным вулканским лицам ничего, кроме того, что они — чёртовы неэмоциональные придурки, но рациональностью и логичностью от действий Спока даже не пахло.

И теперь он мог с уверенностью расхохотаться в лицо каждому, кто скажет, что вулканцы не чувствуют. Спок не позволял себе проявлять эмоции вовне, но, тем не менее, всё сильнее напоминал Маккою оголённый провод, до которого только дотронься — и получишь по мозгам пару тысяч вольт. Набившая оскомину способность к эмпатии, без которой в его профессии делать нечего, раз за разом заставляла его даже против воли сочувствовать Споку, и он уже начал жалеть, что попросил для себя так много времени.

Тем более, что лучше Джиму не становилось. Кома могла длиться годами, и все достижения современной регенеративной медицины, благодаря которым тело Джима постепенно приходило в божеский вид, были бессильны против хаоса, творившегося в его голове. Каждое утро, заходя в палату реанимации, Маккой гнал от себя надежду, что, переступив порог, услышит привычное: «Привет, Боунз!».

И всё равно злился — на себя, на Джима, на Спока, на весь мир — когда этого не происходило.

Именно поэтому он несказанно обрадовался, когда спустя неделю Спок объявился на пороге его кабинета и заявил:

— Доктор Маккой, прошло уже 6,98 дня, и я хочу напомнить вам о нашей договорённости.

Да ты что!

— Спок, я всё помню, и не нужно орать и врываться в мой кабинет, — проворчал Маккой, глядя на него исподлобья.

Спок сцепил руки за спиной и вскинул бровь.

— Я бы хотел приступить немедленно, — тоном, не терпящим возражений, сказал он.

— Он бы хотел… Ладно, пошли. Но предупреждаю, — Маккой поднялся из-за стола и просверлил его внушительным взглядом, — я буду смотреть. И если что-то пойдёт не так…

— Я уверен, этого не случится, — перебил его Спок, проигнорировав мысль о том, что данная уверенность ничем не подтверждается.

Он просто позволил себе её.

— Запомни, Спок, — сказал Маккой, когда они остановились напротив дверей реанимации. — Если ты почувствуешь, что что-то не так — сразу прекращай. Я не знаю, как там у вас обычно это происходит, но думаю, что ты почувствуешь… Так?

— Да, — кивнул Спок и вслед за ним вошёл в палату, не обращая внимания на всё сильнее глодавшее душу сомнение.

Он встал рядом с биокроватью, на которой — спал? жил? умирал? — Джим и посмотрел на Маккоя.

— Давай, Спок, — тревожно хмурясь, сказал тот. — Начинай, не тяни.

Глубоко вдохнув, Спок сел на стул и, приложив пальцы к пси-точкам на лице Джима, соединил их разумы воедино.

Он много раз делал это с другими, но ни разу — с тем, с кем действительно хотел. Безумно хотел, но вместе с тем боялся. Опасения открыть свои истинные чувства, которые он был обязан держать при себе, овладевали Споком каждый раз, когда Джим смотрел на него чуть более пристально, чем обычно. Он никогда не думал, что желание быть рядом с одним-единственным человеком превзойдёт все мыслимые и немыслимые «против».

Но теперь он понимал, что с этим желанием было бесполезно бороться.

Как бесполезно бороться со своей истинной сутью.

Спок скользил по разуму Джима, отслеживая всё, что видел и чувствовал внутренним зрением, и блокируя от себя то, что не имел права знать. Воспоминания о том времени, которое они провели вместе, наплывали внезапно и со всех сторон, и сопровождались такими эмоциональными всплесками, что Спок с трудом сдерживал желание окунуться в них с головой.

А потом он, наконец, нашёл.

Яркая, переливающаяся всеми цветами радуги сфера — и окружающая её вязкая белёсая муть. Именно это препятствует возвращению Джима — Спок понимает это так же чётко, как то, что без его помощи Джиму не справиться.

Необходимо сосредоточиться. Спок осторожно касается окружающей сферу белой пелены, и под натиском прилагаемых им волевых усилий она начинает растворяться и таять. Сознание Джима очищается, и Спок, вдохновлённый успехом, продолжает с удвоенной силой, чувствуя, как его окутывают волны тепла, безусловного принятия и безграничного доверия. Разум Джима отзывается на зов его разума и открывается ему так, как не открывался никому. Спок знает, что такое бывает очень редко, и отвечает ему тем же. Сфера сознания Джима, освобождённая от сковывающих её пут, начинает сиять ярче, и Спок, заворожённый этим зрелищем, понимает, что вряд ли когда-то увидит что-то прекраснее.

Он наблюдает до того момента, пока последние клочья белёсого тумана не рассеиваются, и лишь тогда считает возможным вернуться. В последний раз скользнув внутренним взглядом по чужому разуму и не обнаружив больше ничего подозрительного, Спок осторожно разрывает контакт.

Он открыл глаза и посмотрел на Джима. Ему показалось, — а может быть, это на самом деле было так, — что черты его лица разгладились и дыхание как будто стало глубже и ровнее. Он выпрямился и кивнул Маккою.

— Ну что? — благоговейным шёпотом спросил тот, неотрывно глядя на Кирка.

— Думаю, у меня получилось, — чуть менее уверенно, чем хотелось бы, сказал Спок.

— Тогда почему он не просыпается? — резонно спросил Маккой.

Вопрос застал врасплох. Ответа на него не было.

— Я не знаю, — помедлив, ответил Спок. — Он должен был очнуться сразу, но…

Они обменялись долгими взглядами, и Спок понял, что надежда медленно, но верно покидает его. Маккой, в глазах которого он видел куда более эмоциональное отражение собственной реакции, выдохнул и с болью в голосе резюмировал:

— Значит, не получилось. Чёрт, — он на мгновение закрыл лицо ладонью, но потом взял себя в руки и глухо сказал: — По крайней мере, мы сделали всё, что могли.

Спок перевёл взгляд на Джима, всё ещё не веря, что это происходит с ними. Разочарование и страх обрушились на него, выбивая из колеи и оставляя невысказанные, но понятные вопросы — «почему?» и «что теперь им всем делать?». На душе было пусто и настолько больно, что он на секунду прикрыл глаза, концентрируясь и не давая этой боли прорваться наружу.

Но потом…

Его осенило. Как все на самом деле было просто…

И логично.

Не чувствуя ног, он встал с кровати и отступил от неё на шаг, словно пытаясь отграничить себя от страшного и жестокого осознания.

— Доктор Маккой….

— Спок, ты же не собираешься падать в обморок? — тревожно вглядываясь в его лицо, спросил Маккой.

Спок нахмурился и отрывисто, резко ответил:

— Нет. Но, думаю, я знаю, в чём дело.

— И в чём? — рявкнул, не сдержавшись, Маккой.

Спок снова посмотрел на Джима и, понимая, что этими словами возводит между собой и единственно желаемой им действительностью бесконечно высокую стену, ответил:

— Для того чтобы это подействовало, он должен хотеть жить.

Что произошло? В какой момент всё пошло не так? Почему единственный вариант, который он считал заслуживающим внимания, не работает? Он не мог ошибиться сильнее…

Джим не верил в безвыигрышные сценарии… Судя по всему, эта слепая вера передалась Споку и затмила всё рациональное, что должно было охладить его пыл. Напрасно. Он должен был быть готов к такому исходу, и теперь…

Теперь уже поздно.

В открытое окно врывался свежий весенний ветер, воздух был чист и прозрачен, и Споку казалось, что даже сквозь затянувшую небо ночную мглу и плотно закрытые веки он всё равно видит луну и звёзды. Ему казалось, что со времени их последней встречи с Джимом — встречи, на которой они оба могли ходить, разговаривать и видеть друг друга — прошли десятилетия. Сидя на полу своей собственной спальни, в которой они провели столько времени вместе, что отстраниться от этого было просто невозможно, Спок тщетно пытался сконцентрироваться на медитации. Крайне необходимое в такие моменты и обычно легко достижимое внутреннее спокойствие сейчас ускользало в сторону под давлением воспоминаний и чувств, и самоконтроль трещал по швам, стоило только подумать о том, что будет, если Джим не вернётся.

Спок понимал, что вместе с ним потеряет и себя.

Однажды позволив себе дышать полной грудью, невозможно отказаться от этого добровольно.

За всеми этими мыслями Спок сам не заметил, как его тело расслабилось, а сознание погрузилось в то самое состояние между сном и явью, находясь в котором, вулканские целители, выражаясь человеческим языком, могут творить чудеса. Это произошло само собой, быстро и внезапно. Обычно Споку требовалось полное сосредоточение и визуализация, но на этот раз творившийся в голове сумбур толкнул его в транс так стремительно, что это стало для него полнейшей неожиданностью.

Он видел пески Вулкана и земные океаны, два огромных пылающих солнца и маленькую бледную луну, каньоны и степи, пыльные бури и сметающие всё на своём пути торнадо, и впервые понимал, что упорядоченность — это не всегда рационально, как и то, что в хаосе есть своя гармония.

А потом он почувствовал Джима.

Он уже знал, что это произойдёт, и догадывался, что разум Джима каким-то непостижимым образом смог настолько прочно сплестись с его собственным, что подобный способ общения оказался возможным. Что ж, за неимением лучшего приходилось довольствоваться доступным, но у них было не так уж много вариантов, чтобы игнорировать ещё и этот.

— Джим? — Спок прошёлся внутренним взглядом по окружавшей их пустоте, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то, но кроме ощущения себя и Джима рядом не мог поймать больше ни единого намёка на то, что могло связать их так крепко.

— Почему ты ушёл?

Вопрос прозвучал не резко и не обвиняюще. Просто как вопрос.

— Я сделал всё, что мог, — ответил Спок, пытаясь дотянуться до него, но Джим словно намеренно ушёл в сторону.

— Не всё, — звучащий в его сознании бесцветный голос не имел ничего общего с реальным, пропитанным сочными, настоящими эмоциями голосом Джима, но Споку было достаточно даже этого.

— Я не знаю, что ещё нужно сделать, — сказал Спок, чувствуя, что они словно стали чуть ближе друг к другу.

Щеки коснулось лёгкое дуновение — дыхание? Физические ощущения в медитации были для него в новинку, но он знал, что такое бывает, и потому не сопротивлялся.

— Почему ты хочешь, чтобы я вернулся?

«Я снова хочу слышать твой голос и видеть твою улыбку. Я снова хочу смотреть в твои глаза и брать тебя за руку. Ты нужен мне, Джим».

Мысли пронеслись голове раньше, чем он смог сформулировать их во внятные тезисы. Ему вдруг показалось, что Джим стоит напротив, качая головой, но ощущение сразу же пропало, и он услышал:

— Да. Я бы тоже много отдал за это.

Спока выбросило из медитации так стремительно, что он, несмотря на удобную позу, потерял равновесие и, завалившись на спину, ударился затылком о боковую спинку кровати. На столе истошно трезвонил коммуникатор, и сначала Спок даже не понял, что звонят именно ему, из-за слишком резкого перехода от транса к реальности оказавшись на несколько секунд дезориентированным.

Наконец, с трудом очнувшись, он поднялся, подошёл к столу, взял трубку — и первые же слова, сказанные Маккоем, положили конец его размышлениям о том, что это всё-таки было:

— Спок. Приезжай. Он пришёл в себя.

…— Сэм, куда ты? Постой, я с тобой!

…— Джим! Несносный мальчишка, вернись немедленно!

…— Мама, пожалуйста, не надо!

…— Наши отношения были ошибкой.

…— Дальнейшее развитие данной ситуации крайне нежелательно.

…— Ты даже не представляешь, насколько сильно ошибаешься.

В реальность Джима вернул свет. Он пробивался сквозь плотно закрытые веки и настойчиво требовал жить.

Жить не хотелось. Джим прекрасно помнил все, что с ним произошло, тот день, концерт и последующую аварию, и мучительно хотел вернуться в блаженную пустоту, в которой было так спокойно, так хорошо, как бывает только тогда, когда реальный мир становится пройденным этапом. Но яркий, ослепительно белый свет был настойчив и раздражающе упрям — как и он сам, но теперь Кирк понимал, что своей упертостью сам подписал себе приговор. Он завис в невесомости, отчаянно цепляясь за стремительно рассеивающуюся вечность.

Вечность всколыхнулась и отступила.

А потом пришла боль.

Она сверлом вкручивалась в виски, основание шеи, грудную клетку, каждый сустав и нерв, заставляя сердце сжиматься в конвульсиях и отчаянно колотиться о ещё не до конца сросшиеся рёбра. Джим попытался двинуться, но мучительные ощущения нахлынули с новой силой, заставив его замереть и задержать дыхание в призрачной надежде на облегчение пытки.

И с ужасом осознать, что тело его не слушается.

— Тихо, тихо, малыш, все хорошо. Теперь все будет хорошо.

Голос Боунза доносился до него издалека, словно с другой планеты, и Кирк не был уверен в том, что это лишь метафора.

— Я… умер? — наконец прохрипел он, не узнавая собственный голос.

— Не дождешься, — последовал суровый ответ, но даже сквозь неизменную язвительность в голосе Маккоя отчётливо прорезалось неприкрытое беспокойство. — Открой глаза.

— Не… могу… Свет очень… яркий.

— Джим, твою мать, открой глаза, я сказал!

Кирк судорожно сглотнул и послушался, хоть сделать это было непросто — веки казались неподъёмными, а в глазах жгло так, словно кто-то насыпал в них песка.

Ослепляющая белизна остро заточенным лезвием полоснула по напряженным нервам, и Джим часто заморгал, пытаясь вернуть утраченную способность видеть. Глаза слезились, и в ответ на его попытки вернуть контроль над телом адская боль навалилась с новой силой. Кирк вымученно застонал и всё-таки заставил себя посмотреть вперёд.

Над головой сквозь пелену обжигающих щёки слез проступил стандартный белый потолок. Интересно, было ли в мире хоть что-то ещё более безразличное?

На его лоб легла прохладная ладонь.

— Лежи тихо, я сейчас тебя осмотрю, — негромко сказал Боунз откуда-то справа. Кирк попытался повернуть голову на звук его голоса, но у него ничего не получилось. Тело словно сдавило тисками, и пошевелиться не получалось, сколько он ни пытался.

— Не дергайся, Джим. Мне надо, чтобы у тебя кости срослись как было, а не через одно место! — рявкнул на него Маккой.

— Что… со мной?

Боунз на это молча загремел склянками, а потом, когда Кирк уже перестал ждать, наконец, ответил:

— Тебе будет достаточно знать, что позвоночник цел остался. Ты чертов везунчик, Джим. После таких аварий не выживают, — везунчик ли? Он не был уверен даже наполовину. — Экзоскелет снимем через пару недель, когда ткани окончательно регенерируют, сможешь нормально говорить и двигаться. А пока лежи, чёрт возьми, спокойно!

— Не могу, — Кирк проглотил вязкий комок в горле. — Больно…

— Знаю, малыш. Сейчас.

Его прошил новый, но куда менее сильный спазм где-то, как он предполагал, в районе шеи, и сразу же начало непреодолимо клонить в сон. Но уже на самой границе между явью и дремотой Джим всё-таки успел подумать, что, возможно, было бы лучше, если бы он все-таки умер.

Маккой посмотрел на уснувшего Кирка, выбросил гипо с остатками перемешанного со снотворным обезболивающего в утилизатор и, устало опустившись на стул, пробормотал себе под нос:

— Ну вот, блядь. Началось.

— Спок, не надо так смотреть, он спит, а не умер.

Спок, через прозрачное стекло рассматривающий спящего Джима, отреагировал на слова Маккоя поднятием брови и спросил:

— Когда я смогу увидеться с ним?

Маккой нахмурился и покачал головой.

— Пока не знаю. В ближайшее время вряд ли. Он разговаривает-то пока с трудом, дополнительный стресс ему сейчас ни к чему.

Лицо Спока осталось непроницаемым, но Маккой понимал, что за этой внешней непроницаемостью кроется непрекращающаяся внутренняя борьба.

— Каково его состояние? — спросил Спок, по-прежнему не сводя с Джима пристального взгляда.

— Удовлетворительно, — брякнул Маккой, но тут же мысленно обругал себя и примирительно добавил: — Если регенерация продолжится в том же темпе, что и сейчас, через две недели кости срастутся и внутренние повреждения окончательно затянутся. Раньше вряд ли, поскольку поддерживающую терапию мы применяем по максимуму уже сейчас. Это не так просто, Спок после того, как все потроха в кашу, знаешь ли…

Спок глянул на него столь красноречиво, что Маккой прикусил язык, и после секундной паузы спросил.

— Как он себя чувствует?