Seether feat. Amy Lee. Broken

http://pleer.com/tracks/5941817cfIw

Однажды отец сказал ему, что женитьба на землянке была логичной. Спок прекрасно осознавал все плюсы подобной мотивации и рассматривал данный пример в качестве показательного. Единственное, чего он не мог понять — почему из сотен, тысяч, миллионов земных женщин, среди которых с позиции соответствия высокому социальному статусу его отца, были гораздо более приемлемые партии, Сарек выбрал именно Аманду.

Но сейчас, глядя на Джима, на разливавшийся по его щекам лихорадочный болезненный румянец, на пролёгшие под глазами тени, на то, как он хмурит брови и кусает губы во сне — знакомо до рези в глазах, ведь Спок часто, просыпаясь по утрам раньше Джима, наблюдал за ним, крепко спящим рядом и не подозревающим о том, что стал объектом столь пристального внимания, — сейчас Спок понимал. Он понимал, что ни миллионы, ни миллиарды самых достойных не смогут заменить одного, пусть не идеального, но вдруг ставшего центром мира и смыслом жизни.

Осознание очень часто приходит слишком поздно. Теперь Спок был готов посмотреть правде в глаза: его отец выбрал его мать, потому что полюбил.

Всё сразу встаёт на свои места, как только перестаёшь лгать себе.

Спок не хотел больше лгать.

Он вновь сжимал руку Джима в своей, морально готовясь к новому рывку. Они должны были пройти этот путь.

Вместе.

И только сейчас он начинал понимать, какую ошибку совершил, позволив себе решать за двоих.

Спок сел на стул рядом с биокроватью и обхватил ладонь Джима обеими руками. Глубоко вдохнув и выдохнув, он закрыл глаза и начал медленно погружать себя в транс. Постепенно маячившие перед внутренним зрением очертания окружающих предметов размылись, рецепторы перестали реагировать на звуки и запахи, и только кожа в месте соприкосновения их ладоней горела огнём, но это не отвлекало, а напротив, словно подстёгивало действовать быстрее. Спок ощущал неровную пульсацию чужого сознания, сбивавшуюся при каждом рывке стремившейся вырваться наружу, но пока сдерживаемой медикаментозно боли, чувствовал тело Джима как своё и временами видел его прямо перед собой, несмотря на то, что намеренно не визуализировал.

Это не было похоже на слияние разумов. Всё происходило быстрее и жёстче, потому что сейчас его интересовала только боль. Она вспыхивала чёрно-красными всполохами по всему телу Джима, но Спок усилием воли гасил их и перетягивал на себя до тех пор, пока не все попавшиеся в поле его внутреннего зрения очаги не сошли на нет. Теперь боль был в нём, скручивая рассудок в жгуты, заставляя его тело где-то в миллионах световых лет отсюда судорожно сжимать зубы. Спок мог блокировать её частично, но львиная доля усилий уходила на то, чтобы не дать ей прорваться обратно. Она накатывала приливными волнами, не давая передохнуть или отстраниться, атакуя броню самоконтроля и держа в постоянном напряжении. Но выбора у него не было и поэтому оставалось терпеть, напоминая себе, что в том случае, если он не справится, Джима ждёт настоящее пыточное безумие.

Спок не знал, сколько провёл времени вот так, зависнув в пустоте и не решаясь даже двинуться, чтобы не провоцировать новые мучительно-яркие вспышки. Он одновременно был в своём теле и в теле Джима, чувствовал его и себя, осознавал себя как часть той, оставшейся за границей реальности, и отдавал контроль над ситуацией на откуп своему подсознанию.

Но потом он почувствовал, как что-то изменилось. Ощущения перестали быть такими давящими, громыхающая в висках кровь начала постепенно успокаиваться, и откуда-то издалека донёсся голос Маккоя:

— Вставай, герой. Утро уже.

Спок, напоследок убедившись, что опостылевшее красно-чёрное полыхание исчезло — как он догадывался, путём введения новой допустимой дозы обезболивающего, — осторожно покинул сознание Джима и открыл глаза.

— Живой? — Маккой навис над ним с гипошприцем наизготовку. Спок в ответ кивнул и деревянным голосом сообщил:

— Мой состояние удовлетворительно, доктор.

Собственные слова отозвались в голове спазмом, больше похожим на взрыв фотонной торпеды, и Спок поспешно поднялся со стула, на ходу восстанавливая контроль над телом.

— Что-то непохоже, — Маккой смерил его подозрительным взглядом. — Точно всё нормально? А то смотри, могу помочь, — он внушительно потряс гипо.

— Благодарю, это излишне, — сухо ответил Спок и, кинув взгляд на всё ещё спящего Джима, направился к выходу.

— Вечером не приезжай, — догнав его уже в коридоре, сказал Маккой. — Поезжай домой и отсыпайся, мы тут и без тебя справимся.

— В отличие от людей, вулканцы не нуждаются в столь продолжительном отдыхе, — отчеканил Спок. — Сейчас 8.22. Я приеду после окончания лекций, то есть, ориентировочно через 8.5 часа, и в случае необходимости буду готов возобновить процедуру.

— Спок, я тебе как лечащий врач Джима говорю: вали домой! — отрубил Маккой. — Потому что ещё и твоим лечащим врачом мне становиться неохота!

— Уверен, этого не потребуется, — невозмутимо отозвался Спок и, кивнув ему, пошёл к турболифту.

Маккой посмотрел ему вслед и, пробормотав себе под нос, что остроухие предполагают, а располагает врачебный консилиум, устало поплёлся обратно.

Джим всё ещё спал. Маккой понятия не имел, что с ним всё это время делал Спок, но когда пятнадцать минут назад он с замиранием сердца зашёл в палату, у него создалось впечатление, что эти двое поменялись местами. Спок до того, как оторвался от Джима, выглядел — краше в гроб кладут, несмотря на последующие заверения в эпичной вулканской выносливости. Кирк же, напротив, словно помолодел лет на пять, дышал ровно и глубоко, а от бешеного румянца на щеках не осталось и следа. Маккою оставалось только догадываться о возможных причинах таких метаморфоз.

Впрочем, недолго. Буквально через несколько часов ситуация изменилась в корне.

— Какого хрена вы ему вкололи?! — в ярости орал Маккой на медсестёр, тщетно пытаясь справиться с мечущимся по кровати Джимом. Того трясло и буквально подкидывало в воздух, он весь покрылся холодным потом, задыхался и не мог сказать ни слова из-за распухшего во рту языка.

— Анэтрезин, доктор Маккой, согласно назначенному вами лечению, дозировка осталась та же. Никто не подозревал, что у него разовьётся анафилаксия, — отчеканила одна из ассистенток, Кристина Чепэл, пожалуй, самая профессиональная из всех.

— Подготовить интубационную трубку! — Маккой с трудом затянул ремни на запястьях и лодыжках Джима, привязывая к кровати и стараясь не смотреть ему в лицо. — Десять милиграммов хироналина внутривенно, инъекцию дексалина, живо!

— Десять милиграммов, внутривенно, струйно или капельно? — невозмутимо уточнила Чепэл, чётко выполняя указания.

— Струйно, — прошипел Маккой, всаживая гипошприц в вену Джиму.

Через несколько минут, когда отёк слизистой спал, и Кирка перестало трясти, Маккой, наказав Чепэл поставить капельницу и не отходить от его кровати, уже набирал номер Спока.

— Я не знаю, какого хрена происходит, но ты был прав! — орал он в трубку, уже не сдерживая отчаянного, бессильного гнева и нисколько не заботясь о том, что на другом конце кое-кто может оглохнуть. — Блядь, Спок, видит бог, я делаю всё, что в моих силах, но я не могу вытащить стопроцентно безопасный анальгетик из задницы, прямо сейчас точно не могу!

— Я понял, — Спок был предельно лаконичен — и Маккой никогда не любил его так, как в этот момент. Ни до, ни после. — Я приеду.

Никому не дано знать о том, что будет завтра. Никто не может сказать наверняка, что сегодня благополучно доберется домой с работы или встретится с любимым у метро в точно назначенный час. Даже предсказания знаменитых ясновидящих не были верны на сто процентов.

Маккой всегда считал себя откровенно дерьмовым прорицателем — у него даже яичница вечно подгорала, потому что он не мог точно просчитать время, необходимое для её приготовления, а уж для этого сверхъестественные способности не нужны. Но почему-то он был уверен, что даже если Земля начнёт разваливаться на части, Спок так и будет сидеть у кровати Кирка, держать его за руку и забирать себе его боль — до самого конца.

Подобные расклады обычно не вызывали у него ничего, кроме рвотных позывов — слишком уж приторно и слащаво, ребята. Он совершенно не собирался ни вникать в тот дурдом, который по недоразумению назывался их отношениями, ни, тем более, помогать им расхлёбывать ту кашу, которую они заварили.

Но получалось так, что вникал и расхлёбывал.

Кто-то же должен был в этом приюте буйнопомешанных подтолкнуть их друг к другу, наконец.

— Сегодня Кирку снотворное не давать. Дозировку обезболивающих уменьшить на четверть, — спустя десять дней их общих мытарств сказал он Чепэл, как всегда в начале смены раскладывающей медикаменты по контейнерам. Она посмотрел на него удивлённо, но кивнула и ответила:

— Хорошо. А мистер Спок?

— А что мистер Спок? — практически нараспев поинтересовался Маккой, наполняя гипошприц физраствором. — Мистер Спок пусть продолжает свои ритуальные игрища, лично мне он не мешает.

В конце концов, Джим уже уверенно шёл на поправку, и хорошая встряска в виде Спока рядом сейчас пойдёт ему на пользу. Им необходимо было поговорить до того, как всё окончательно встанет на места — у Маккоя имелись опасения, что потом они так и не соберутся. И пусть он был крайне хреновым пророком, но легко мог противопоставить отсутствию экстрасенсорных способностей богатейший опыт общения с кретинами, имеющими привычку ломать себе жизнь.

Сейчас опыт говорил ему, что пора.

— Хорошо, — кивнув, Чепэл взяла бокс с препаратами и направилась к двери.

— Погоди-ка, — подождав, пока Кристина обернётся, Маккой кинул ей гипошприц и задорно подмигнул. — Мистеру Кирку сегодня этого будет достаточно. Только проследи, чтобы Спок не запёрся в палату до тех пор, пока Джим сам не уснёт.

— Да, доктор, — Чепэл забавно, на споковский манер приподняла бровь и вышла.

— Господи, — Маккой вздохнул и через распахнутое настежь окно вдохновенно посмотрел на сияющее весеннее небо. — Дай уже ума этим идиотам, в самом деле. Потому что если ты не дашь им ума, то придётся дать терпения мне. А это гораздо сложнее.

В палате было, как всегда, прохладно и тихо. Экзоскелет с Джима уже частично сняли, оставив тело выше бедер свободным, дав возможность мышцам постепенно вспоминать, что такое свобода. Потому сейчас он спал не лежа, а полусидя в кровати, откинувшись на подушки и отвернувшись лицом к противоположной входу стене.

Спок сел рядом с ним на стул, уже привычным движением взял за руку и сразу же погрузился в транс, даже не заметив, что Кирк дернулся от прикосновения и глубоко вздохнул во сне. Их сознания снова переплелись — и только тогда он почувствовал, что что-то не так.

Джим сопротивлялся. Он не давал Споку пробиться дальше, и это было удивительно, потому как до сегодняшнего дня никакого противодействия с его стороны Спок не встречал.

Не разрывая инициированного контакта до конца, он открыл глаза…

И обнаружил, что Джим смотрит на него.

…

Пауза.

Джим моргнул, медленно, словно не до конца осознавая, что происходит, опустил глаза на их соединённые руки, потом снова посмотрел на Спока, потом снова вниз и, наконец, окончательно сцепился с ним взглядами.

И в этом взгляде не было ничего из того, что нелогично надеялся увидеть Спок.

…

Пауза.

Тишина стала, кажется, осязаемой.

Спок чётко слышал, как за стеной в соседней палате пикает физиосенсор.

Он открыл рот, но, осознав, что не знает, какие слова в таких случаях следует говорить, закрыл его.

Напряжение висело в воздухе, усиливаясь с каждой секундой. Они смотрели друг на друга в упор, сидя так близко, что преодолеть это расстояние не составило бы никакого труда, но Спок отнюдь не был уверен в реакции Кирка на подобное его действие. Поэтому он продолжал сидеть напротив, глядя в синие, ещё подёрнутые мутной поволокой недавнего забытья глаза и не решаясь сказать ни слова.

Снаружи начался дождь. Мокрые холодные капли залетали в распахнутое окно, оседая на полу, мягкая прохладная свежесть заполнила палату, словно стремясь остудить горячие головы, но против человеческого — и нечеловеческого тоже — упрямства даже природа бессильна.

Кирк опомнился первым. Он нахмурился и, дёрнув рукой, попытался высвободить её из хватки Спока. Спок машинально сцепил пальцы, не давая ему сделать это. Джим, по-прежнему молча, дёрнул сильнее, а Спок, так же молча, сильнее стиснул его ладонь в своих.

— Отпусти меня, — наконец сквозь зубы прохрипел Кирк, сверля его взглядом, в котором от того, что раньше в нём видел Спок, не осталось и следа.

Поэтому он отпустил ладонь Джима, встал со стула и отступил на шаг назад.

В тот же момент Кирка накрыла боль, до сих пор сдерживаемая Споком. Она была, безусловно, уже не такой сильной, как в первые дни, и теперь Спок без труда блокировал её, но вот Джиму с непривычки пришлось туго. Он сцепил зубы, зажмурился и резко выдохнул, стискивая кулаки.

— Ч-чёрт, — он враждебно посмотрел на Спока. — Какого хрена ты со мной сделал?

— Я ничего с тобой не делал, Джим, — ровно ответил Спок, сцепляя руки за спиной.

— Я всё время чувствовал, что кто-то роется в моей голове, так это ты, значит, был, — взгляд Кирка стал ненавидящим. — Много интересного узнал? Всё, что хотел?

Спок заставил себя думать о том, что в Джиме говорит боль. Физическая и моральная, ведь он смотрел на ситуацию с другой стороны, с которой поступки Спока выглядели, мягко говоря, нелицеприятно.

— Джим, я хочу попросить тебя воздержаться от резких высказываний, — бесстрастно сказал он. — И выслушать меня.

— Ты мне уже всё сказал, — от боли и ярости глаза Кирка горели яркой синевой, и Спок не мог отвести от них взгляда, как ни пытался. Эмоции Джима всегда затягивали его с головой, и сейчас, глядя на него, живого, открытого, чувствующего, несмотря ни на что, Спок понимал, что вряд ли когда-то сможет дать ему то, что ему действительно нужно. От этого осознания сердце заходилось тревожным стуком, но Спок понимал, что он не вправе ничего просить и, тем более — требовать. — Я наслушался по самое не могу, Спок, — Кирк болезненно закусил губу, приглушённо выдохнул и опустил голову, но потом, снова посмотрев на него — свирепо и презрительно, — практически прорычал: — Вали отсюда на свой Вулкан и логично трахайся там сколько влезет с такими же, как ты, ходячими роботами. Я уже понял, что таких, как я, вы умеете только втаптывать в грязь. У тебя это отлично получилось, Спок.

— Джим, позволь мне объяснить, — несмотря на то, что Спока основательно задевал тон и безапелляционность высказываний Кирка, внешнюю невозмутимость он сохранял безупречно. — Ты заблуждаешься в своих оценках.

— Пошёл. Ты. Нахуй, — окончательно зверея, рявкнул Джим. Слова, сказанные Споком во время их последнего «разговора по душам» пульсировали в висках, отдаваясь во всём теле так явно, словно были сказаны только что. Он не мог поверить сам себе. Он не мог поверить в то, что действительно любит того, кто почти сломал его — почти, но Кирк ещё планировал побороться. Так просто сдаваться он не собирался. Такие, как он, так просто не сдаются. — Я вообще не понимаю, какого хрена ты до сих пор здесь торчишь. Совесть замучила? — он горько ухмыльнулся сквозь распарывающие тело спазмы. — Мне от тебя ничего не нужно, понял? Мне не надо, чтобы ты меня жалел, и твоего долбаного самопожертвования мне тем более не надо, — глухое бешенство срывало его тон на хрип, но ему было плевать. — Запомни, Спок: мне не нужны подачки от того, кто ничего ко мне не чувствует. Я знаю себе цену, и гордость у меня тоже есть. Проваливай отсюда.

Лицо Спока окончательно превратилось в маску. Он вскинул бровь и с холодной яростью в голосе уточнил:

— То есть, ты считаешь, что то время, в течение которого мы… — он выдержал намеренную паузу, наблюдая, как глаза Джима темнеют от гнева, — были вместе, в отношении тебя я действительно не проявлял никаких эмоций?

Он противоречил сам себе — но уже не лгал.

Кирк дёрнул щекой и отвернулся.

Спок стиснул зубы и уставился в стену над его плечом.

Конечно, они всё помнили.

Оба.

Спок помнил, как распластывал Джима поперёк кровати, целуя, обнимая и трахая так, словно от этого зависела судьба человечества. Он и сейчас как наяву чувствовал жар его распалённого тела, его гибкость и тесноту, слышал, как с искусанных, опухших от поцелуев губ срывается его имя, видел, как Джим выгибается под ним, теряя голову, — и хотел, безумно хотел ощутить это снова.

Джим помнил о том, как Спок не отпускал его от себя до конца, помнил, какими жадными и горячечными были его поцелуи, и то, что они говорили, шептали, выстанывали друг другу в губы — помнил эту невозможную и единственно возможную близость, которая, конечно, безусловно, естественно, может быть только между теми, кто ничего друг к другу не чувствует.

— Джим… — Спок понимал, что ему здесь больше делать нечего, но не мог не предпринять последнюю попытку.

— Уходи, — не глядя на него, сквозь зубы бросил Кирк. — Всё, Спок. Всё кончено. Мы никогда друг друга не поймём. Это бессмысленно.

— Джим, ты сейчас совершаешь ошибку.

— И пусть, — Кирк посмотрел на него, даже не пытаясь скрыть стоявшие в глазах злые, безысходные слёзы. — Но это хотя бы будет моя ошибка. Ты сам отказался от меня, Спок. И по большому счёту мне плевать на твою мотивацию. Какой бы благородной она ни была, — он сделал глубокий вдох и отчеканил: — Ты. От меня. Отказался. Сам. Ты принял решение, не спросив меня. И я сейчас тоже хочу принять решение. Я тоже хочу быть эгоистом. Так проще, согласен? Поэтому уходи. Просто проваливай.

— Хорошо, Джим, — Спок, чувствуя, как острое внезапное чувство дежа вю захлёстывает его, склонил голову и, развернувшись на каблуках, направился к выходу. Они поменялись местами, но теперь ему предстояло на своём опыте испытать, что значит быть заинтересованной стороной, которую никто не спросил. И, чтобы окончательно завершить этот виток, он уже на пороге, не оборачиваясь, бросил через плечо: — Во время нашего разговора в кабинете адмирала Пайка ты сказал, что я не представляю, насколько сильно ошибаюсь. Так вот, Джим. Теперь я представляю. Но тогда я действительно руководствовался соображениями о том, что так будет лучше для всех, — и, не дожидаясь ответа Кирка, вышел из палаты.

— Ну что, вы поговори… — стоявший чуть ли не под дверью Маккой осёкся, глядя на Спока так, словно он только что восстал из мёртвых. Хотя, скорее, наоборот. — Что случилось, Спок? Ты похож на привидение.

— Смысл ваших завуалированных отождествлений в 95,5 процентов случаев оказывается недоступен для моего понимания, — резко бросил ему Спок, не останавливаясь, прошёл к турболифту, сел в него и уехал.

— Блядь, мать вашу, да когда же это кончится?! — Маккой в сердцах впечатал кулак в стену и ринулся в палату к Кирку.

— Джим, чёрт побери, что ты ему наговорил?! — с порога заорал он.

— Уйди, Боунз, просто уйди, — не отнимая рук от лица, глухо буркнул Кирк в ответ.

— Ну, уж нет…

— Пошёл вон! — вскинув голову, рявкнул на него Джим — впервые за всю историю их эпичной дружбы. — Хватит лезть в мою жизнь, заебали!

«Заткнись, сопляк», готовое сорваться с языка Маккоя, так и осталось невысказанным. Едва взглянув в красные, воспалённые глаза Кирка, он отрывисто кивнул, отступил на шаг и закрыл за собой дверь.

— Успокоительного ему вколи, — по дороге к своему кабинету мимоходом бросил он стоявшей на изготовке Чепэл. — Кубиков пятнадцать, чтобы наверняка.

— Да, сэр, — Кристина жалостливо посмотрела ему в спину и принялась наполнять гипошприц.