Simple Plan. Perfect World 2 страница

Ему нравилось. Нравилось ощущение того, насколько плотно растянутые мышцы обхватывают его, нравились искры удовольствия, рассыпающиеся по телу от каждого толчка, нравилось то, как Джим подставлялся его прикосновениям — и смотреть на всё это нравилось не меньше.

Чувствуя, что уже близок к оргазму, он склонился над Кирком и обхватил ладонью его член. Слегка прихватив зубами кожу на лопатке, Спок накрыл его руку своей и провёл указательным и средним пальцем по ребру ладони. От этого, казалось бы, невинного движения Джима накрыла волна удовольствия, он выгнулся дугой и запрокинув голову, сорвался в оргазм. Спок глухо зарычал ему в плечо и кончил, оставляя на коже заметный след от укуса — словно метку, говорящую, что это тело принадлежит ему.

— Блядь, твои методы расслабления надо запатентовать, — едва отдышавшись, заявил Джим и, развернувшись, насколько позволяла позиция, посмотрел на Спока тёмным расфокусированным взглядом.

— Я обдумаю это, — пообещал Спок, целуя его. Кирк оттолкнулся руками от стола, повернулся к нему, словно напрашиваясь на объятья, — что, собственно, Спок и сделал

.

— М-м-м, слушай, может, не поедем на репетицию? — недисциплинированно предложил Джим. — Без нас разберутся, в самом деле.

Да. Нет. Нет. Да.

Нелогично, но Споку хотелось ответить «да».

— Возможно, — на самом деле, он собирался сказать другое.

— Пошли, — немедленно заявил Джим и, потянув Спока за руку, направился прямиком в спальню. Завалившись в постель, он похлопал рукой по подушке рядом и предложил:

— Давай со мной. Я, если честно, спать хочу, ты меня совсем вымотал, — он чмокнул Спока в губы и, откинувшись на подушки, моментально уснул.

Спок сел на край кровати, в некотором замешательстве оглядывая разметавшегося во сне Кирка. Помедлив и отдав предпочтение желаемому перед необходимым, он улегся рядом, обнял Джима со спины и накрыл их обоих одеялом.

Похоже, он наконец начинал понимать, в чём состояли прелесть и смысл выходного дня.

Прорвавшийся сквозь воспоминания сигнал коммуникатора Спок поначалу проигнорировал. У него не было никакого желания и объективных причин брать трубку в полночь. Но звонки раздавались снова и снова, резкие, раздражающие и настойчивые.

В определённых ситуациях даже вулканцы теряют терпение. Спок понялся с пола, подошёл к столу и взял трубку.

— Спок? Это ты?

— Доктор Маккой? — предчувствие полоснуло по сердцу остро заточенным лезвием, и Спок застыл на месте, осенённый внезапной догадкой. — Что-то случилось?

— Да, Спок. Случилось. Джим разбился.

Сердце стучало в такт шагам — быстро и гулко, то и дело срываясь в тревожную аритмию. Спок шёл по коридорам Центрального госпиталя Звёздного Флота на ватных ногах, почти не чувствуя, как подошвы сапог соприкасаются с идеально чистым полированным полом. Это было нелогично, однако ему казалось, что все, кто попадался ему на пути, смотрели на него осуждающе и печально. Но ещё более нелогичным было то, что на данный факт Споку было глубоко плевать — как и на всё остальное, напрямую не связанное с целью его появления здесь.

Сегодня Джим едва не погиб.

Из-за него.

Острое, накатывающее сплошной удушающей волной, горькое и закономерное чувство вины мешало думать рационально, но Спок не хотел и не собирался подавлять его. Оно должно было уйти само — когда они оба найдут в себе силы простить.

Если ещё не слишком поздно…

Единственное, что занимало сейчас его разум — чтобы Джим был жив. Остальное автоматически, само собой отодвинулось на второй план, уступив под натиском невероятной и не понятной самому Споку решительности сделать всё от него зависящее, чтобы вернуть Джима в этот мир оттуда, где он сейчас находится — каким бы невозможным с рациональной точки зрения это ни казалось.

Спока не волновало то, сколько на это может потребоваться времени. Его совершенно не беспокоило, какие ресурсы могут понадобиться для того, чтобы поставить Джима на ноги. Спока не интересовало то, будут ли его усилия оценены — сейчас это уже не имело значения. Эгоистичные порывы устранились сами собой в то самое мгновение, когда он, уже понимая, что произошло непоправимое, ответил на звонок Маккоя.

Он вдруг с невероятной отчётливостью понял, почему поговорка о неумении хранить то, что имеешь, в человеческом обществе пользуется такой популярностью. У вулканцев подобных проблем не существовало, поскольку всё необходимое для себя они избирали, руководствуясь логикой и соображениями разумности, и не могли потерять то, что имело значение, по определению.

У людей всё обстояло иначе. Разрушительная мощь эазрушительная моций, управляющих человечеством с момента зарождения земной цивилизации, не поддавалась описанию — но Спок признавал — сейчас признавал, — что их созидательная сила была гораздо более велика.

Поднявшись на турболифте на третий этаж, он вышел из дверей и по широкому ярко освещённому коридору направился к операционной. Высокие потолки, ровные стены, выкрашенные светлой краской, цветы в горшках, расставленные тут и там — всё это, очевидно, было призвано успокоить посетителей, но эффект для Спока оказался обратным. Сердце буквально выпрыгивало из грудной клетки, шаг ускорился сам собой, и от того, чтобы перейти на бег, Спока останавливало лишь присутствие в коридорах госпиталя других людей, с раздражающей периодичностью преграждавших ему путь.

Он завернул за угол и сразу же увидел Фрэнка, Сэма и Мартина, нервно расхаживающих у белых автоматических дверей операционной. Горящая над ними красным светом надпись «Не входить» стоила ему ещё нескольких пропущенных ударов сердца, хоть внешне это, безусловно, ни в чём не проявилось. Заплаканная Гейла, сидя на низкой металлической скамье, сжимала в руках прозрачный пакет с залитой кровью одеждой.

— А, явился, — Маккой в белой медицинской форме вышел из боковой двери и, ненавидяще посмотрев на Спока, взял у Гейлы пакет. — Давай, детка, это всё равно уже не пригодится.

Спок впервые в жизни почувствовал, насколько точно выражение «душа ушла в пятки» характеризует испытываемые при этом физические ощущения. Не глядя на Маккоя, он решительно забрал у него мешок с окровавленными джинсами и ботинками Джима и, тщательно контролируя голос, спросил:

— Что вы имеете в виду, доктор?

— Я имею в виду, что тебе сейчас лучше просто заткнуться, — зло прошипел Леонард, сверля его откровенно враждебным взглядом.

— Лен, не надо, — Сэм положил руку на плечо Маккою и нескрываемым сочувствием в глазах посмотрел на Спока. — Ему и так хреново.

В очередной раз за сегодняшний день Спок убедился в том, что сопереживание является одним из самых поразительных человеческих умений. Он не имел понятия, чем мог выдать своё истинное внутреннее состояние, но, тем не менее, озвученная Сэмом характеристика была более чем верна.

Маккой молча прожёг его свирепым взглядом. Объективно Спок понимал, чем заслужил подобное отношение и воспринимал его адекватно.

Разумом.

Душа протестовала и требовала поставить зарвавшегося доктора на место. Спок отдавал себе отчёт в том, что в большинстве случаев именно недосказанность и нежелание понять друг друга становятся причиной болезненных переживаний и необдуманных поступков, но желания оправдываться и объяснять мотивы своего поведения у него не было. Он вздёрнул подбородок, глубоко вдохнул, усилием воли восстанавливая нарушенный сердечный ритм, и открыто посмотрел в глаза Маккою.

— Доктор, я жду ответа на свой вопрос. В каком состоянии находится Джим?

— В весьма и весьма хреновом, мистер Спок, — сквозь зубы бросил Маккой и, пробормотав себе под нос ругательство, пошёл к дверям операционной. Приложив электронный ключ к считывателю, он обернулся и снова посмотрел на Спока, которому стоило больших усилий в ответ на этот взгляд удержаться от рвущейся наружу нелицеприятной реплики. — Знаешь, Спок, я всегда подозревал, что ты бессердечный ублюдок, но не думал, что настолько. Если бы я знал, что у вас всё так далеко зайдёт…

Маккой на мгновение зажмурился, потёр глаза руками, а когда вновь посмотрел на него, Спок не увидел в его глазах прежней ярости. Только боль. Он сам не понимал, когда успел научиться так безошибочно распознавать различные эмоциональные проявления, но, тем не менее, был уверен в своей оценке.

Маккой тяжело вздохнул и покачал головой.

— Если бы я знал о том, что произойдёт, то сделал бы всё от меня зависящее, чтобы Джим держался от тебя подальше, — выдавил он в итоге.

Спок сжал кулак и разжал его. То, что доктор Маккой, пусть даже гипотетически, мог иметь на Джима такое влияние, вызвало неприятное чувство в животе.

— И вот что, гоблин остроухий, — продолжил Леонард, испепеляюще глядя на него. — Мой тебе совет — прямо сейчас начинай молиться своим долбаным вулканским богам.

— Доктор, я нахожу упомянутый процесс малоэффективным, более того — абсурдным и противоречащим логике, — холодно ответил Спок, сдерживая порыв адекватно отреагировать на открытое оскорбление.

— А ты попробуй, дьявол тебя забери! — Маккой в бешенстве двинул кулаком по стене. Спок стиснул зубы, но удержался от ответной резкости. — У нас выхода другого нет, понял? Это мне его сейчас по кускам собирать, а не тебе! И если он выкарабкается, это будет чудом! Поэтому стой и молись, чтобы твои долбаные боги, если у тебя хватает мозгов в них верить, тебе это чудо послали! Больше не на что надеяться.

Автоматические двери закрылись за ним бесшумно, но, как показалось Споку, — с оглушительным грохотом. Невидящим взглядом уставившись в стену, он сел на скамью рядом с Гейлой, положил пакет с окровавленной одеждой Джима рядом с собой и, сложив руки на коленях, сделал несколько глубоких вдохов.

Бесполезно. Успокоиться не получалось. В такой ситуации могла помочь только длительная глубокая медитация, но осуществить это в имеющихся условиях не представлялось возможным. Друзья смотрели на него с откровенным сочувствием, и Спок их за это почти ненавидел. Он никогда не думал о том, что способен испытывать столь сильные эмоции.

Как выяснилось, он многого о себе не знал.

Время тянулось так медленно, что, казалось, остановилось вовсе. Сэм и Мартин, усевшись прямо на пол под дверями операционной, уткнулись в свои падды. Гейла, пребывающая в полнейшем раздрае, в конце концов, заснула на плече у примостившегося рядом Фрэнка. Спок сидел как изваяние, глядя прямо перед собой, и не мог избавиться от смутного, но навязчивого ощущения, что кто-то незримый, но родной и знакомый откуда-то издалека зовёт его.

Верить в мистику, равно как и в существование богов, было нелогично, но ощущение чужого присутствия не покидало, а, напротив, с каждой минутой становилось только сильнее. Это было крайне странно и вызывало закономерные мысли о том, что его психическое состояние, подорванное стрессовой ситуацией, оставляет желать лучшего.

Он поднял голову и огляделся. Сэм и Мартин дремали, уронив головы на сложенные на коленях руки, Фрэнк откровенно похрапывал, привалившись к стене и обнимая крепко спящую Гейлу. В прилегающих помещениях царила тишина. Какая-то слишком подозрительная тишина. Казалось, что, кроме них, во всём здании не осталось ни души. Нахмурившись, Спок поднялся и пошёл по коридору — это был немногим более лучший выход, чем просто сидеть и ждать, но всё же...

Звук его шагов гулко отдавался в окружающей тишине, пружинил от стен — и был единственным, что нарушало напряжённое и тревожное безмолвие. Повернув за угол, Спок проследил взглядом кабель-канал под самым потолком, посмотрел вперёд…

И в конце коридора увидел Джима.

Невозможно…

В висках оглушительно громыхнуло, горло сдавило спазмом, и Спок остановился как вкопанный, впервые в жизни не веря своим глазам. Воздух внезапно стал вязким и густым, он замер на месте, пытаясь уложить в голове иррациональную картину, но понимая, что разум отказывается воспринимать увиденное.

Он действительно видел перед собой Джима — чётко, как наяву, и за галлюцинацию это не могло сойти даже гипотетически. Стоя около открытого окна в одних джинсах, без футболки, босиком, тот опирался руками о подоконник и смотрел в небо.

— Джим?..

Собственный голос прозвучал как хриплое карканье.

Джим, не обращая на него внимания, уселся на подоконник и свесился вниз.

— Доктор Маккой, давление падает. Пульс нитевидный.

— Установить кардиомонитор, пятнадцать миллиграммов хлормидрила, живо!

Спок обернулся на двери операционной. Разумеется, те были закрыты. Он снова перевёл взгляд на Джима, непонятно, настоящего или призрачного, — и обнаружил, что тот внимательно смотрит на него.

Этого не может быть.

Во рту пересохло, ноги словно приросли к полу, и попытки пойти вперёд и вернуться назад не увенчались успехом. Спок, не в силах двинуться с места, стоял и смотрел на то, как Джим, не сводя с него пристального взгляд, сам пошёл ему навстречу.

— Кристина, маску! Данные сканирования?

— Дыхание затруднено, предсердная тахисистолия, доктор Маккой, мы его теряем!

— Десять миллиграммов инопровалина внутривенно, подготовить дефибриллятор!

Стоит ли верить своим глазам, когда они видят то, что не в силах объяснить разум? Спок сглотнул, чувствуя, как первоначальное оцепенение отпускает, и на его место приходит мутное, но устойчивое ощущение того, что в эту минуту решается чья-то судьба.

Джим, кем бы он ни был, по-прежнему не говоря ни слова, подошёл к нему вплотную.

— 300 Дж, разряд! 100 миллиграммов метразина, быстро, быстро!

— Доктор Маккой, дыхания нет, давление продолжает падать.

— Чёрт возьми, я знаю, бифазовый шок, разряд! Давай, малыш, не сдавайся, живи!

…

— Пульс и сердечная деятельность отсутствуют!

— Нет, нет, чёрт, ты не можешь так просто сдаться, ещё разряд! Продолжать инъекционное введение эпинефрина!

— Джим? — Спок, с трудом разлепив губы, поднял руку и, игнорируя страх поймать пустоту, коснулся его плеча. — Это ты?

Джим прижался щекой к тыльной стороне его ладони, не опуская взгляда синих, неестественно ярко блестящих глаз, и тогда Спок, не веря сам себе, не веря, что действительно делает это, притянул его ближе и прижался губами к его холодным губам.

Словно вдыхая в него жизнь.

— Ещё разряд, давай же, Джим!

— Доктор Маккой, появился пульс.

— Продолжаем реанимационные мероприятия, два миллиграмма эпинефрина внутривенно.

— Помоги мне, — едва слышно шепнул Джим, прильнув к нему всем телом словно в поисках защиты.

Спок зарылся носом ему в волосы, обнимая так крепко, как никогда раньше не решался обнять, стискивая пальцами ледяную кожу, пытаясь согреть его собой.

— Вернись. Джим, вернись ко мне, — переламывая себя и вместе с собой — весь мир, попросил он, понимая, что сходит с ума, но не в силах ничего поделать с этим.

— Зачем? — бесцветный, неживой, но всё равно родной голос. Неужели это на самом деле он? Сумасшествие какое-то, — но Джим был рядом, в его руках и одновременно настолько далеко, что Спок сомневался, есть ли названия для таких расстояний.

— Ты нужен мне, — Спок проглотил комок в горле и, уже чётко осознавая, что сходит с ума, посмотрел ему в глаза. — Пожалуйста, Джим, вернись.

Время протестующе взбрыкнуло — и остановилось. Казалось, с того момента, как с его губ слетели эти слова, прошла вечность. Они стояли посреди пустого коридора — Джим, непонятно, живой или мёртвый, и Спок, более не пытавшийся найти происходящему логичного объяснения, — стояли обнявшись и просто смотрели друг на друга.

А потом Джим опустил взгляд, молча прошёл сквозь Спока и направился к дверям операционной. Спок, пребывающий в состоянии полного и абсолютного шока, медленно повернулся, посмотрел ему вслед и увидел, как Джим, так же, как секундами ранее — сквозь него, легко и беспрепятственно прошёл через двери и исчез по другую их сторону.

— Доктор Маккой, ритм устойчивый синусовый.

— Пятнадцать миллиграммов делактовина, продолжать мониторинг. Это, чёрт побери, грёбаное чудо…

Это просто не могло быть правдой. Спок зажмурился и внезапно как будто погрузился в толщу воды. Мысли плыли и путались, не желая складываться в связные предложения, тревога и тоска возросли стократно, но вместе с ними нахлынуло новое, нелогичное и непонятное облегчение.

Знание.

Знание, что сделал то, что должен был сделать.

— Эй, парень, очнись!

На него вдруг навалилась давящая, сбивающая дыхание тяжесть. Спок судорожно вдохнул, дёрнулся…

… и открыл глаза.

— Эй, Спок, да проснись ты, наконец! — кто-то весьма неделикатно встряхнул его за плечо.

Спок, всё ещё пребывающий в состоянии между сном и явью, ошарашенно огляделся вокруг и обнаружил, что по-прежнему сидит на скамье рядом со спящей Гейлой. Фрэнк, который уже проснулся — или он вообще не засыпал? — с тревогой смотрел на него. Спок, подозревая, что о произошедшем — или всё-таки приснившемся? — лучше молчать, посмотрел на негромко о чём-то переговаривающихся Сэма и Мартина, но на самом деле сквозь них, и, привалившись спиной к стене, шокированно помотал головой.

Это был… сон?

Предположение было нелогично и абсурдно по крайней мере потому, что вулканцы не видят снов.

Тогда что это было?

Он покосился на двери операционной, но, естественно, никого там не обнаружил.

— Парень, да на тебе лица нет, — ещё более озабоченно заметил Фрэнк, разглядывая его в упор.

— Моё состояние удовлетворительно, — на автомате ответил Спок. Мозг отказывался анализировать то, что не поддавалось рациональному объяснению, но сердце не успокаивалось и колотилось так отчаянно, словно он только что пробежал олимпийский марафон.

В тщетных попытках анализа и поиска логичного обоснования увиденному прошло ещё какое-то время. Очень долгое время. Настолько долгое, что малодушные мысли о том, что это не закончится никогда — потому, что всё уже давно закончилось — посетили всех.

За исключением Спока. Он никогда не верил предчувствиям, предпочитая основывать выводы на доводах логики, но сейчас…

Сейчас он был уверен — самое страшное позади. И, несмотря на то, что не мог подвести под эту уверенность ни одного существенного аргумента, думать иначе не мог и не желал.

Утро наступило неожиданно, в один момент. Через стёкла огромных окон пробились первые солнечные лучи, озаряя стены, пол и их пятерых, всё ещё не теряющих веры. Подняв голову, Спок проследил взглядом за золотистым лучом, неторопливо взбирающимся вверх по стене, — и услышал шорох открывающихся дверей операционной.

Маккой — в заляпанной кровью (кровью Джима, Спок) медицинской форме, сосредоточенный, хмурый и молчаливый, вышел в коридор и по очереди оглядел всех, притихших и побледневших. Спок поднялся с места, шагнул ему навстречу и, перехватив его взгляд, увидел в нём то, что ожидал — надежду. Нелогичную, но сейчас единственно правильную.

— Доктор, как он? — собственный голос прозвучал неожиданно угрожающе. Спок выпрямился и сцепил руки за спиной, неотрывно глядя на Леонарда.

Маккой, с честью выдержав его взгляд, неопределённо повёл плечом и ответил:

— Не знаю, что случилось… — он неверяще покачал головой. — В общем, мы его почти потеряли, но потом... Короче, я не могу это объяснить, и это вообще уже неважно, чёрт! — он потёр пальцами воспалённые глаза и в бессилии развёл руками. — Он в коме. Жить будет, но как — ещё неизвестно, — и, снова посмотрев на закаменевшего напротив него Спока, закончил: — Я сделал всё, что мог. Сейчас остаётся только ждать.

У Леонарда Маккоя было достаточно причин считать людей идиотами. За свою жизнь он видел столько ярких примеров человеческой глупости и столько раз сталкивался с людским эгоизмом, что после первой тысячи случаев плюнул и перестал считать. Это произошло примерно на двадцатом году его во многих смыслах потрясающе дерьмовой жизни, и с тех пор всё, чем он занимался — как мог, ликвидировал последствия этого самого эгоизма и как умел, боролся с глупостью.

Он думал, что его уже ничто и никогда не сможет удивить.

Большего кретинизма, чем так думать, как выяснилось, не существовало.

Суперспособность Джима Кирка не видеть дальше собственного члена в его личном рейтинге величайших загадок цивилизации занимала прочную лидирующую позицию. Маккой не мог поверить своим глазам, ушам и прочим органам чувств, когда несколько месяцев назад Джим, сияющий как его собственные начищенные форменные сапоги, ввалился в их комнату в университетской общаге и заявил, что они со Споком «Наконец-то потрахались!».

Тогда Маккой промолчал — хотя сейчас он понимал, что надо было хватать Кирка за шиворот и тащить от этого грёбаного вулканца подальше, желательно на ипсилон Андромеды. Промолчал он и тогда, когда начал замечать в Джиме совершенно несвойственные тому проявления — как, например, мечтательные, устремлённые на Спока, улыбки, готовность нестись сломя голову, куда тот скажет, и полное непонимание того, что им крутят как хотят.

Но чего он до сих пор не мог себе простить — что промолчал тогда, когда эти улыбки, готовность и непонимание переросли в сумасшедшую, всепоглощающую одержимость.

Он считал, что как только Джим получит от Спока то, что хочет (читай — натрахается), то всё само сойдёт на нет. По крайней мере, все до единой предыдущие интрижки Кирка заканчивались именно так. Но когда однажды он, вернувшись с лекций раньше обычного, застал Джима лежащим на кровати и с дурацкой улыбкой рассматривающего голограмму фотографии Спока (и даже не заметившим, что вернулся Маккой), то понял, что дело плохо.

Худшего идиотизма, кроме как влюбиться в ходячий компьютер, и придумать было нельзя. Но даже тогда Леонард надеялся на то, что ещё не всё потеряно. Юношеская влюблённость, все дела, пройдёт…

Господи, ну ладно этот, но сам-то он почему был таким идиотом?!

Хотя, конечно, у него было достаточное оправдание — грубое вмешательство в чужую жизнь, пусть даже это была жизнь твоего лучшего друга, ещё ничью репутацию не делало лучше. Поэтому он намекал, язвил, подначивал, тыкал носом, в общем, делал всё, что было возможно, чтобы обратить внимание Джима на то, куда тот, мать его, катится.

Но сейчас, глядя на переломанное, окровавленное месиво, когда-то бывшее его лучшим другом, он понимал, что сделанного было недостаточно.

В такие моменты он предпочитал быть просто врачом. Профессиональным, хладнокровным, безупречным, четко отдающим распоряжения, ловко орудующим скальпелем, но — врачом. Не другом, нет.

Если бы он остался другом, то не смог бы подойти к изувеченному телу Джима ближе, чем на сотню миль.

Сейчас он был врачом — и только поэтому уверенно резал и скреплял разъезжающиеся в руках мягкие ткани, сращивал и ставил на место раздробленные кости, зажимал и вытирал льющуюся ручьями кровь, не позволяя себе даже на долю секунды задуматься о том, что истерзанный кусок мяса перед ним — тот самый Джим Кирк, широкую яркую улыбку которого этому миру, возможно, больше не доведётся увидеть.

Он не мог допустить, чтобы его рука, вдавливающая переломанные рёбра на место в опасной близости от неровно и слабо трепыхающегося сердца, дрогнула. Он знал, что без Джима этот мир уже никогда не будет для всех них прежним.

И потому он был врачом.

Он оставался им и тогда, когда, едва переставляя ноги от усталости и нервного перенапряжения, вышел из операционной и закрыл за собой дверь.

Но он перестал им быть — в тот момент, когда, готовый сказать всё, что должен был сказать, поднял голову и встретился взглядом со Споком.

В жизни случается всякое. Бывает так, что первое впечатление не соответствует действительности. Стереотипы ломаются. Мнения меняются.

Маккой чувствовал, что всё это происходит с ним сейчас. Он видел то, чего никак не ожидал увидеть.

Он видел перед собой… человека. Не вулканца. Подготовленная патетичная речь предназначалась именно вулканцу — холодному, сдержанному и отстранённому, из-за грёбаной логики и неумения чувствовать едва не угробившего одного из самых дорогих Леонарду людей.

Но стоявшему перед ним человеку ему было нечего сказать. Ему нужна была надежда.

Кто он такой, чтобы лишать кого-то надежды?

— Сейчас остаётся только ждать, Спок.

В тёмных глазах промелькнуло нечто, что Маккой понял не сразу. Он не знал и не хотел знать Спока так хорошо, как его знал Джим, но сейчас это происходило против его воли. Ему было нечего противопоставить застывшему в глазах Спока глухому беспросветному отчаянию, и все даваемые им вулканцу ранее нелестные характеристики просто застряли в горле.

— Чем я могу помочь? — безапелляционно спросил Спок.

«Отвалить и не мешать», готовое сорваться с языка, всё же осталось невысказанным. Вместо этого Маккой ответил:

— Просто не будь больше таким ублюдком.

— Лен, заткнись, — Фрэнк, стоявший чуть в стороне, красноречиво показал Маккою кулак.

Глаза Спока потемнели.

— Доктор Маккой, я прошу вас не переходить на личности, — сквозь зубы процедил он.

— Ладно-ладно, Спок… — Леонард устало махнул рукой. — Извини.

— Ребят, — Гейла чуть сжала его плечо. — Мы все переживаем за Джима. Каждый по-своему, но каждый сильно. Давайте будем терпимее друг к другу, о’кей? Он без нас не справится.

— Это точно. Ты права, — Фрэнк приобнял её за талию, и она уткнулась ему в плечо. — Нахрена ещё друзья-то нужны? Вытаскивать друг друга из задницы, в которую все периодически попадают. Если мы сейчас здесь пересобачимся, Джиму лучше точно не будет.

— Действительно, — отстранённо пробормотал Спок, глядя куда-то в сторону.

Маккой закатил глаза и решительно оглядел всех.

— В общем так. Нефиг здесь торчать, валите по домам. Джима сегодня переведут в реанимацию, посещения там все равно запрещены. Если… — он осёкся, бросил быстрый взгляд на Спока и поправился, — когда он выйдет из комы, тогда и будете здесь околачиваться. Всё. Марш отсюда!

Естественно, с места никто не двинулся. Сэм пристально посмотрел на Фрэнка и указал глазами на Спока, сверлящего стену невидящим взглядом. Тот, моментально сообразив, что имеется в виду, прокашлялся и спросил:

— Спок, ты, это, может, сегодня ко мне поедем? Пропустим по стаканчику чего-нибудь, — взгляд Спока из-под вскинутой брови был весьма красноречив. Фрэнк поскрёб затылок и пожал плечами: — Ну, не знаю, что вы там у себя на Вулкане пьёте.

— Я не нуждаюсь в опеке, — ледяным тоном ответил Спок и, обведя всех, включая Маккоя, многозначительным взглядом, твёрдо сказал: — Я останусь здесь.

— Спок, не гони, а? — Мартин экспрессивно взмахнул руками. — Останется он… Знаешь, если ты свалишься, Джиму это точно не поможет. Даже супервулканцам иногда надо есть и спать.

— Но в гораздо меньшей степени, нежели людям, — бесстрастно парировал Спок. — Повторяю: мне не нужна помощь.

— Сидеть здесь и париться из-за того, что вы там натворили, кстати, я уверен, что вы оба, — это тоже не конструктив, — ответил Мартин. — Ты сейчас что-нибудь можешь сделать? Вряд ли. И вообще, кому я это говорю? Кто тут вулканец, ты или я?