Глава2. Педагогика Киевской Руси 4 страница

В вопросо-ответной форме автор излагал свои взгляды о пользе образования для дворян и для народа, о содержании обучения и организации училищ, о том, какими качествами должен обладать учитель и воспитатель. В. Н. Татищев развивал мысль о том, что образование не только полезно отдель­ному человеку, оно необходимо для самого государства; без него оно не мо­жет существовать. Низшие сословия, церковнослужители, солдаты также должны иметь доступ к обучению, хотя, конечно, содержание образова­ния детей дворян и низших сословий должно быть различным.

В «Разговоре о пользе наук и учи­лищ» В. Н. Татищев рассматривал об­разовательную ценность отдельных наук и учебных предметов и затраги­вал вопросы возрастных особенностей учащихся.

На первый план выдвигалась зада­ча познания человека как предмета и

Василий Никитич Татищев

субъекта образовательного процесса, познания самого себя: «Наука главная есть, чтоб человек мог себя познать». Затем науки разделя­лись по моральному принципу: 1) нужные; 2) полезные; 3) ще­гольские или увеселяющие; 4) любопытные или тщетные; 5) вредительные. Конкретизацию данной схемы наук можно видеть в программе образования, которую этот выдающийся ученый, го­сударственный, общественный деятель, промышленник, руково­дитель учебных заведений и педагог намечал для своего сына. В «Ду­ховной моему сыну» она изложена столь кратко, что ее можно здесь воспроизвести почти без сокращений.

«Весьма нужно тебе поучиться и в светских науках, в которых нужнейшее — право и складно писать; затем арифметика, геомет­рия, артиллерия и фортификация и прочие части математики, такожде немецкий язык, чтоб тебе необходимо нужно для известия о состоянии государства нашего; история русская, которую ты хотя не в совершенном порядке, однако ж довольную в моих письмах найдешь, и к оной примечания и дополнения, из чужестранных книг выписанные на разных бумагах, если охота будет, можешь в порядок собрать и как себе, так и всему Отечеству в пользу упо­требить; география русская, которую всему шляхетству знать нуж­но: сие никто не сочинил, я хотя много о том трудился, но окон­чить не надеюсь, ибо того без помощи государя никак сделать не можно, ты из учненного мною распорядка можешь довольно ее пользу знать.

Необходимо нужно есть знать законы гражданские и воинские своего Отечества, конечно, во младости надобно тебе уложенье и артикулы воинские, сухопутные и морские, не однова, а некогда указы прочитать, дабы как скоро к какому делу определишься, мог силу надлежащихся к тому законов разуметь; наипаче же об оном, по причине собственных своих и посторонних дел, с искус­ными людьми разговаривать, и порядком, яко же и толкованию законов... учиться должно, что тебе к немалому счастию послу­жит...»*.

Такой круг знаний должен быть усвоен юношей до 18-летнего возраста. Это была программа реального образования в достаточно четком ее выражении.

Дворянские идеологи высказывались за обучения народа, или, по их терминологии, «подлости», потому, что видели в школе не­обходимое средство приучения «подлых» людей к исполнению госу­дарственных узаконений, а это одной лишь церковной проповедью не достигалось. Тем более что далеко не все служители церкви имели достаточные познания в законе Божьем. «В "подлом" сословии нет понятия о том, что убийство, грабление, ненависть, прелюбодей-

* Цит. по: Антология педагогической мысли России XVIII века. — М., 1985. — С. 81.

ство, пианство, обжорство и т. п. не только по закону Божию смер­тельный грех, но и по природе самому вредительно и губительно, ибо без отмщения или наказания никогда не преходит».

Дворянские теоретики считали церковное вероучение недоста­точным потому, что оно обращается исключительно к морали, к душе «подлого» человека, тогда как ему следует уяснить, что за неисполнение гражданского закона он несет наказание уже на Земле. Без этого «неуки из подлости тяжких злодеяний и в грех не ставят, а если и признают за грех, то он в довольное умилостивление Бога поставляет, когда свечу иконе поставит, икону серебром обло­жит, не мясо, но рыбу ест и на покоянии попу за разрешение (от греха. — С. Е.) гривну даст, то уже думает, что ему грех оный отпущен, и впредь в той же надежде на далыпее поступает»*.

Аналогичные взгляды высказывал Иван Тихонович Посошков (1652—1724), один из экономистов петровского времени, автор «Книги о скудости и богатстве». Как и Татищев, он выступал за обязательность распространения грамотности: «Не худо б крестьян и поневолить, чтоб они детей своих, кои 10 лет и ниже, отдавали дьячкам в наученье грамоты и, науча грамоте, и учили бы их пи­сать. Я чаю не худо бы было так учинить, чтобы не было и в малой деревне безграмотного человека, и положить им крепкое опреде­ление, чтобы безотложно детей своих отдавали учить грамоте, и положить им срок годы на три или на четыре. А буде в четыре года детей своих не научат, такожде, кое робята и впредь подрастут, а учить их не будут, то какое ни есть положить на них и страхова­ние»**.

В отличие от Татищева зло безграмотности Посошков видел в том, что неумение крестьянина читать и писать позволяет чинов­никам злоупотреблять законом, а помещикам «творить над ним насилие». Такое объяснение Посошкова выходило за рамки дво­рянского толкования пользы образования в России. Не потому ли пославший свое сочинение Петру I с просьбой «сохранить втайне pro мизерное имя» Посошков закончил свою жизнь в заключе­нии, а его книга увидела свет только спустя более века (в 1842 г.)?

В 30-40-х годах XVIII в. дворянство получило право определять детей в школы по своему выбору или обеспечивать им «домашнее образование», а также по достижении 20-летнего возраста изби­рать юношам род службы. Хотя при этом было установлено нечто вроде контроля за домашним обучением в виде экзаменовок в при­сутствии государственных чиновников, но этот контроль оказы­вался неэффективным. Началось повальное увлечение дворян всем иностранным, особенно французским. В Петербурге и Москве один за другим открываются частные иностранные пансионы. В дворян-

Цит. по: История педагогики в России: Хрестоматия. — М., 1999. — С. 83. Там же. — С. 78.

ской среде быстро развивалось пренебрежительное отношение ко всей русской культуре.

Русские дворяне, не желавшие учить своих детей вместе с деть­ми «всякого чина людей», прибегали к услугам пансионов, в кото­рых учителями и наставниками были иностранцы. Плату в пансио­нах брали высокую. Обещали научить «всему, что ценится в свете», сделать из мальчиков «настоящих французов». Обучали же в панси­онах* вульгаризированному французскому, танцам, «манерам обра­щения в обществе» и французской литературе. Большего пренебре­жения науками, знанием культуры своей страны, образованием нравственным не было ни в каких других заведениях России.

Ни общеобразовательных, ни тем более профессиональных зна­ний большинство пансионов не давало. Они оставили после себя недобрую славу. Родители переживали чувство позднего разоча­рования, видя по прошествии нескольких лет горькие плоды пан­сионного обучения, не соответствующие тем обещаниям, в реаль­ность которых они имели несчастье поверить.

Иностранным языкам дворянских недорослей начали обучать с младенческого возраста с целью достижения «чисто французского выговора», без русского акцента. Другой целью было умение разго­варивать на иностранном языке и тем самым отличаться от «про­стонародья». Среди прочих она была объявлена в знаменитом па­мятнике воспитания XVIII в. «Юности честное зерцало», содержав­шем правила поведения, «собранные от разных авторов повелением Его Императорского Величества государя Петра Великого».

«Зерцало...» впервые было издано в 1717 г. а затем многократно переиздава­лось. В его 27-м параграфе говорилось: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языками, дабы тем навыкнуть могли, а особливо когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не мог­ли и чтоб можно их от других незнающих болванов распознать»*.,

Повальное увлечение помещичьего со­словия всем иностранным стало более, чем модой; оно часто принимало курьез­ные формы, вызывая резкую критику даже в самой дворянской среде. Не обо­шла вниманием этого печального явления княгиня Е. Р. Дашкова (1743-1810) в своем исследовании о воспитании:

* История педагогики в России: Хрестоматия / Сост. С. Ф. Егоров. — М., 1999. — С. 77.

Екатерина Романовна Дашкова

«Воспитание, которое мы детям своим даем, еще более раз­нствует с воспитанием, кое прапрадеды дедам нашим давали. Мы еще более удалились от справедливого смысла, заключающегося в слове «воспитание», прибавя к разврату, который учителя и мадамы в сердца детей наших сеют, разврат, которому предаются дети наши, путешествуя без иного намерения, окромя веселья, без рас­судка, без нужного примечания и погружая себя в Париже или в Страсбурге только в праздность, роскошь и пороки, с истощен­ным телом, с истощенным смыслом и кошельком домой беспоправочны возвращаются»*.

Одна из примечательных страниц педагогики XVIII в. — дея­тельность Ивана Ивановича Бецкого (1704—1795).

И. И. Бецкой — побочный сын генерал-губернатора И. Ю. Тру­бецкого и баронессы Вреде. Родился в Стокгольме и жил в Шве­ции до 18-летнего возраста. Большую часть жизни провел за грани­цей. Путешествуя по Западной Европе, близко познакомился с учением французских просветителей—идеологов революции во Франции конца XVIII в. Он, как и материалисты (Гельвеций и др.), уверовал в то, что воспитание есть «корень добру и злу». В Па­риже был представлен матери будущей российской императрицы Екатерины II. После вступления на престол Екатерина II прибли­зила к себе Бецкого, назначила его тайным советником, щедро оделила деньгами, значительную часть которых он счел необходи­мым употребить на благотворительные цели.

Бецкой решил посвятить себя делу российского образования. Самым известным из новых для того времени учрежденных Бец­ким воспитательных заведений был Смольный институт благород­ных девиц в Петербурге для дворянских дочерей (с отделением для девочек из мещан).

Представленный Бецким Екатерине II доклад «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества» в 1764 г. полу­чил силу закона. Им предусматривалась реорганизация системы воспитания. Центральная идея Бецкого заключалась в том, чтобы в закрытых, полностью изолированных от окружающей жизни учреж­дениях вырастить «новую породу людей», надежно защищенную от «развращающей среды», от «вредных» традиций старшего поколения. Достигнуть этой цели планировалось путем пребывания детей от 5 —6 до 18 лет в казенных учреждениях.

Этой главной идее нерусского происхождения Бецкой был пре­дан до конца жизни, прилагая незаурядные усилия и немалые сред­ства для ее осуществления. Но ее утопический характер к концу XVIII в. обнаружился вполне.

Бецкой продолжил почин новгородского архиепископа Иова, открывшего в 1706 г. «домик для подкидышей», куда могли откры-

Цит. по: История педагогики в России: Хрестоматия. — С. 95.

то приносить младенцев родители. Эта инициатива церкви полу­чила поддержку со стороны государства, о чем свидетельствуют указы Петра I (1712—1715), предписывавшие выделять подобным учреждениям средства от доходов монастырей и городов. По указу же 1724 г. мальчиков с 5-летнего возраста следовало обучать грамо­те, в семь лет отдавать в школу, а затем в учение «всем художе­ствам», т. е. ремеслам.

«Генеральный план...» Бецкого предусматривал открытие вос­питательных домов для детей бедных родильниц. Такие дома по­явились в Петербурге, Москве, Новгороде, Калуге, Туле, Смо­ленске, Архангельске, Каргополе, Осташкове. В таких домах жизнь детей регламентировалась до мелочей, что требовалось составлен­ным Бецким «Кратким наставлением, выбранным из лучших ав­торов с некоторыми физическими примечаниями о воспитании детей от рождения их до юношества».

Судьба строивших свою работу по указаниям «лучших» (разу­меется, европейских) авторов воспитательных домов оказывалась печальной, о чем свидетельствует высокая смертность среди их питомцев: в 1764 г. в Москве принято 524 ребенка, из которых в том же году умерло 424, в 1767 г. — соответственно 1089 и 1073 ребенка. А всего в течение 25 лет принято 37 907, а дожили до выпуска всего 1020 детей.

Опекуны и воспитатели пытались прибегнуть к патронирова­нию, размещению детей в крестьянских семьях за соответствую­щую плату за их содержание, но и эта форма воспитания давала не лучшие результаты. Главной причиной высокой смертности детей, очевидно, было отсутствие родителей — матери и отца. В 1802 г. Опекунский совет санкт-петербургского воспитательного дома кон­статировал: «Опытностью доказано, что все еще в великом числе умирают дети; при осмотрах же по деревням оказывается, что кре­стьяне весьма дурно, даже в совершенной нищете содержат их, обращая исключительно все даваемые им деньги и вещи в соб­ственную токмо свою и семей своих, а не воспитанников пользу»*.

Проблема воспитания детей без участия родителей оказывалась непосильной ни для общества, ни для государства. Среди других причин бесплодности усилий Бецкого было лицемерие императ­рицы; рекламируя себя сторонницей народного просвещения, Екатерина II вместе с тем приватно высказывалась совсем по-иному: «Черни не должно давать образования, поскольку она будет знать столько же, сколько вы да я, то не станет повиноваться нам в той же мере, в какой повинуется теперь».

Всерьез императрица была озабочена образованием своих на­следников. Она лично руководила воспитанием внуков до семи-

* Архив Опекунского совета СПб воспитательного дома // Гатчинский Сирот­ский Институт. — № 19.

летнего возраста, составив при этом ряд книг учебного характера. Ею была раз­работана подробная инструкция князю Н. И. Салтыкову при назначении его воспитателем великих князей.

К последней трети XVIII в. относит­ся деятельность Федора Ивановича Янковича (1741 — 1814). Его рекомендовал Екатерине II австрийский император. Янкович играл лидирующую роль в пра­вительственной комиссии по организа­ции народных училищ (1782), резуль­татом работы которой явился опубли­кованный от имени правительства «Ус­тав народным училищам в Российской империи» (1786). Данным уставом рег­ламентировалось открытие в городах малых (с двухлетним курсом) и главных (с пятилетним курсом обучения) народных училищ. Учеб­ный план составляли такие предметы: чтение, письмо, счет, крат­кий катехизис, священная история, чистописание, рисование, арифметика, история (всеобщая и русская), география, грамма­тика, геометрия, механика, физика, естественная история, ар­хитектура. В конце XVIII в. имелось 315 главных и малых училищ с 20 тыс. учащихся.

Основу воспитательной работы составлял учебник «Книга о должностях человека и гражданина». В ней перечислялись «долж­ности» — требования к гражданам: «Первая должность сына отече­ства есть не говорить и не делать ничего предосудительного в рас­суждении правительства, и потому всякие возмутительные поступ­ки, как-то: роптание, худые рассуждения, поносительные и дерз­кие слова против государственного учреждения и правления, суть преступления против отечества и строгого наказания достойны... Повиновение есть вторая должность сына отечества...

Упование на прозорливость и праводушие правителей есть третья должность сына отечества»*.

Если в понимании авторов «Книги о должностях человека и гражданина» добродетельными признаками «сына отечества» счи­тались абсолютная покорность и повиновение правительственным чиновникам, а всякое «роптание» рассматривалось как «преступ­ление против Отечества, строгого наказания достойное», то в сочи­нениях А. Н. Радищева развивались идеи иные.

Александр Николаевич Радищев (1749—1802) родился в дворян­ской семье. Учился в Пажеском корпусе Петербурга. С 1766 по 1771 г.

* Цит. по: Русская педагогика в главнейших ее представителях / Сост. М. И.Дем-ков.-М., 1898.-С. 117—119.

Федор Иванович Янкович

Александр Николаевич Радищев

продолжал образование в Лейпцигском университете. Испытал большое влияние идей французских материалистов — К.Гельвеция, Ф.Вольтера, Д.Дидро, Ж. Ж. Руссо и других.

В сочинениях «Путешествие из Пе­тербурга в Москву», «Житие Федора Ва­сильевича Ушакова», «О человеке, о его смертности и бессмертии» и других он развивал мысли о том, что главная цель педагогической деятельности — образо­вание и воспитание нравственных и гражданских добродетелей, воспитание истинного сына отечества, способного к самоотверженной борьбе с социальной несправедливостью, исполненного чув­ства человеческого достоинства, непримиримого к любому проявлению зла. Социальное зло России он видел в крепостничестве и самодержавии.

Педагогические взгляды Радищева свидетельствуют о его глу­боком знании западноевропейской философии и психологии, со­чинений французских материалистов, к которым он относился в ряде случаев критически. Он верил, что, придя к власти, народ будет выдвигать из своей среды людей, способных создать новую гуманную культуру, науку, просвещение.

Оригинальными были общепедагогические взгляды Радищева. Он высоко оценивал роль семьи в воспитании. Предпосылкой ус­пешности последнего должны быть отношения дружбы и любви между родителями и детьми. Такие отношения могут основываться 1 на совместной борьбе за общие идеалы.

Новаторским было его выступление в защиту прав детства. Хотя сама по себе такая идея не было новой (вспомним, например, педагогику православия), но она становилась злободневной в условиях, когда дворяне все чаще пренебрегали своим долгом, перекладывая родительские обязанности на воспитателей наем­ных и отдавая детей в разного рода пансионы сомнительной образовательной и воспитательной ценности. Радищев осуждал неравные браки, следствием которых было рождение нездоровых детей. В этой же связи порицал матерей, отказывавшихся кормить своего ре­бенка грудным молоком по ложно понятым «эстетическим» сооб­ражениям. Он требовал, чтобы отцы не уклонялись от обязанностей содержания и воспитания внебрачных, «зазорно рожденных» де­тей.

Грубым заблуждениям родителей в вопросах воспитания Радищев противопоставлял положительные образы жизни дворянства, в которой формировались «нравственные и гражданские доброде-

тели истинного сына Отечества». Эти качества успешнее всего вос­питываются в семье, где мать и отец при обоюдном полном согла­сии воспитывают своих детей. Здесь нет места насилию и принуж­дению. Главное средство — пример родителей и окружающих лю­дей. Необходимое внимание уделяют родители физическому раз­витию: простая одежда, пища без излишеств, закаливание, разно­образные упражнения на открытом воздухе, физический посиль­ный труд, бег, плавание, верховая езда, различные работы по дому и т. д. Вопреки модному увлечению французским языком он счи­тал, что обучение, особенно в раннем детстве, должно вестись на родном русском языке.

Немалый интерес представляли наблюдения Радищева за про­цессом первоначального воспитания ребенка. «С того времени, как младенец научается говорить, развержение его умственных сил становится все приметнее, ибо он может изъявлять все, что доселе мог обнаруживать только криком и слезами; самые слезы проли­вает он реже, и помалу младенец становится дитя»*.

Приводимые Радищевым положительные примеры воспитания, объяснения процесса психического созревания в связи с ум­ственным развитием с позиций французских материалистов, го­рячей поклонницей которых была Екатерина II в начале ее цар­ствования, теперь ее не удовлетворяли. Читая главы «Путешествия из Петербурга в Москву», посвященные педагогическим взглядам автора, императрица заметила, что они «противны закону Божию, десяти заповедям, Святому Писанию и гражданскому долгу»**. Ле­том 1790 г. А. Н. Радищев был арестован, приговорен к смертной казне, которую заменили «по милости императрицы» ссылкой в Илимск сроком на 10 лет.

Большой вклад в распространение образования внес Николай Иванович Новиков (1744—1818). Он родился в семье небогатого дворянина Московской губернии. Сначала обучался у деревенско­го дьячка, затем в гимназии при Московском университете, из которой был отчислен «за леность и нехождение в классы». Посту­пил на военную службу; участвовал в событиях, приведших к вла­сти Екатерину II, за что был произведен в унтер-офицеры.

В 1767 г. был направлен работать в Комиссию по составлению проекта нового Уложения, где вел журнал заседаний отделения «о среднем роде людей» и общих собраний депутатов. Через год Но­виков был произведен в прапорщики Измайловского полка, но не пожелал продолжать службу и ушел в отставку в чине поручика. «Всякая служба не сходна с моею склонностью: военная — кажет­ся угнетающею человечество... приказная — надлежит знать все про-

* Цит. по: Чувашев И. В. Очерки по истории дошкольного воспитания в Рос­сии. - М., 1955. - С. 44.

** Там же. — С. 42.

нырства... придворная — надлежит знать притворства»*. Новиков $ нашел себя в журналистике и издательской деятельности.

В просветительской деятельности Новикова можно выделить два периода: петербургский и московский. В первый период (1769— 1 1779) он издавал сатирические журналы, обличавшие невежество, суеверия, доказывал практическую пользу образования. В Петербурге он открывал народные училища на средства от издания жур­налов «Трутень» (1769—1770), «Живописец» (1772 — 1773), «Ко­шелек» (1774), «Утренний свет» (1778). Постоянной темой новиковских журналов была критика недостатков воспитания в дво­рянских семьях: пренебрежение к образованию и наукам, слепое 1 преклонение перед всем иностранным, особенно французским, космополитизм.

Во второй период (1779 — 1789) Новиков арендует типографию Московского университета, широко развертывает издательскую де­ятельность. Он издает большими по тем временам тиражами науч­ные и учебные книги. Среди новиковских изданий значительное место занимают сочинения религиозно-нравственного содержания: «Па­мятник повседневный православного христианина», «Душеспа­сительные размышления», «О познании Бога» и др. Наибольшую известность из педагогических сочинений Новикова имел его трак­тат «О воспитании и наставлении детей для распространения об­щеполезных знаний и всеобщего благополучия», опубликованный в издаваемых им «Прибавлениях к Московским ведомостям» (1789). В нем проявилось стремление автора согласовать идеи западноевро­пейской педагогики с традициями русского воспитания, приспособив их к нуждам дворянского сословия России конца XVIII в.

Надо при этом заметить, что не все педагогические идеи, заим­ствованные Новиковым из сочинений французских философов, были для русской педагогики новыми и оригинальными. Таким, напри­мер, было требование начинать воспитание с самого раннего возрас­та или положение об ответственности родителей за воспитание своих детей. Они были известны на Руси задолго до Новикова. Но развитие подобных идей Новиковым имело практическую ценность, потому что многие из дворян XVIII и последующего веков уклоня­лись от исполнения родительского долга и передоверяли его испол­нение наемным учителям, отдавая детей в частные пансионы.

Безусловно полезными были пропагандировавшиеся Новиковым педагогические идеи, обоснованные современной ему психологи­ей: «Упражняйте детей в употреблении чувств, научайте их чув­ствовать справедливо; не погашайте любопытство детей; не отяго­щайте память ребенка знаками и словами, не доводя их до позна­ния вещей, оными означаемых; гораздо лучше детям не знать со­всем многих вещей, нежели несправедливо оные себе представлять...»

* Цит. по: Масонство в прошлом и настоящем. — М., 1991. — Т. I. — С. 178. 118

Эти и подобные дидактические идеи развивались Новиковым и ав­торами, которых он привлекал к участию в своих изданиях.

Характерная черта педагогических взглядов Новикова — гуман­ность. Наставников и учителей он призывал воспитывать в детях «искреннюю любовь и благоволение ко всем человекам без разли­чия состояния, религии... Научайте почитать братьями всех человеков, низших и знатных, бедных и богатых... Не позволяйте гово­рить о черни, подлом народе, сопровождая речи сии презрительным видом и ужимками...»*.

Важно отметить, что Новиков не ограничивался только абстракт­ной проповедью гуманности и милосердия. Он, как и Радищев, рекомендовал наставникам воспитывать в детях деятельную лю­бовь к людям: «Водите их иногда в печальные, но поучительные жилища бедных, больных, умирающих... Приучайте их ограничи­ваться несколько в своих забавах и удобствах, дабы тем помогать неимущему. Награждайте их за благодеятельность не подарками, но допуская их участвовать в радости бедного и нуждающегося, вами подкрепленного, больного, получившего от вас облегче­ние». Характерен в этой связи случай, когда ученики открытых Новиковым двух интернатного типа школ для детей городской бедноты отказались на целый месяц от завтраков и ужинов для того, чтобы сэкономленные таким образом деньги отдать для про­питания неимущим**.

Говоря о просветительской деятельности и взглядах Новикова, нельзя не упомянуть о его отношении к масонству, что определенным об­разом связано с драматическими со­бытиями его личной жизни.

По свидетельству российских ма­сонов XVIII в., в России ложа была учреждена Петром I по возвращении его из первого заграничного путеше­ствия, «мастером стула» ее стал Ле­форт, первым надзирателем — Гор­дон, а сам царь лишь вторым надзи­рателем. А вот дошедшие до нас до­кументы указывают, что возникнове­ние масонства в России относится к 1731 г., когда Джон Филипс был на­значен великим мастером для всей России самим гроссмейстером вели­кой лондонской ложи.

* Цит. по: Чувашев И. В. Очерки по истории дошкольного воспитания в Рос­сии. — С. 37. ** Там же.

Франц Яковлевич Лефорт

Бесспорно и то, что масонство в Россию пришло с Запада. В по­следней трети XVIII в. оно было представлено» людьми различных устремлений и верований: «воль­терьянцами» и< атеистами, людь­ми религиозными и просто иска­телями приключений. Движение это распространилось столь широ­ко, что слово «масон» стало чуть ли не синонимом слова «интелли­гент». Для интеллигенции того вре­мени притягательной в масонстве была идея религиозно-нравственного самосовершенствования, послушания, братства всех сословий. Масоны гуманность понимали как благотворительность, а просве­щение — как средство воспитания «доброго христианина».

Советские историки видели в масонстве одну из форм идеоло­гической реакции, противовес рационализму Просвещения. Что касается отношения Новикова к масонству, то понимание им це­лей своей деятельности в какой-то мере характеризуют его слова: «Истинное масонство в том просвещении, к которому можно прий­ти, идя по стезям христианского нравоучения»*.

О приверженности христианскому вероучению заявляла и Ека­терина II в первые годы своего императорства, когда она состояла в активной переписке с французскими материалистами. Но поли­тика ее правительства вела к усилению крепостничества. Указ от января 1765 г. давал право дворянам—собственникам крепостных за «непослушание» ссылать их в Сибирь. В «просвещенный» век Екатерины II был изобретен железный ошейник — орудие наказа­ния для непокорных. Широко практиковалась торговля крестьяна­ми. Крепостных, как и во времена татаро-монгольского ига, прода­вали на рынках, проигрывали в карты, меняли на лошадей и со­бак. Крестьянам запрещалось жаловаться на помещиков. Екатери­на II распорядилась жалобщиков наказывать как «нарушителей об­щего покоя», а затем ссылать их в места отдаленные. В течение только пяти лет ее правления такому наказанию подверглись око­ло 20 тысяч человек. Д. Дидро, по заказу Екатерины II готовивший проект системы образования для России, в то же время о самой Екатерине II говорил: «Русская императрица, несомненно, явля­ется деспотом».

Осознавая опасность революционных потрясений, усматривая их связь с тем или другим характером образования, Екатерина II при-

* Цит. по: Масонство в прошлом и настоящем. — Т. 1. — С. 183.

Патрик Гордон

казала выяснить (1785), как ведется пре­подавание закона Божьего в московских школах и пансионах, открывавшихся без разрешения правитед&ства, какие книги печатаются в типографии Новикова.

Под подозрение попала и благотво­рительная деятельность Новикова. Было велено осмотреть открытые им в Моск­ве больницу и школу. В результате книж­ный магазин был опечатан, школа и больница закрыты. Типографская ком­пания Новикова и его сотрудников пре­кратила свое существование (их импе­ратрица назвала «скопищем нового рас­кола», а Новикова — «человеком коварным, хитро скрывающим порочные свои деяния»). В 1792 г. Новиков был аре­стован и приговорен к заключению в Шлиссельбурге на 15 лет.