Глава2. Педагогика Киевской Руси 3 страница

Максим Грек оставил после себя большое количество оригинальных нра­воучительных сочинений, в которых по­лучили отражение быт и нравы его вре­мени. В них строгому осуждению подвергаются пороки всех тогдашних со­словий: притеснения со стороны лиц начальствующих, корысто­любие судей, грабежи и разбои, насилие и лицемерие, недостаток истинного благочестия у духовенства, распространение среди гра­мотеев апокрифов. Особенно резко он выступал против ересей, латинства, астрологии. Большая часть его сочинений представляла собой полемику с иноверцами в защиту православия.

Философию и научные знания М. Грек оценивал в традициях отцов церкви первых веков христианства: философия священна, поскольку она говорит о Боге и его истинах. Науки словесные следует изучать для развития ума, но не для отрицания божествен­ного учения. Ведь и сам разум, считал М. Грек, есть порождение веры. Что касается наследия античной культуры, то следует при­нимать ту ее часть, которая «содействует славе Божией» и не про­тиворечит Священному Писанию.

Сочинения и проповеди М. Грека не лишены противоречий. Глубокое влияние на него оказал в молодости доминиканский проповедник Иероним Савонарола. «Если бы он не был латынян верою, — говорил М. Грек, — я бы с радостью сравнил его с Древними защитниками благочестия». При этом он выступал про­тив автокефалии русской церкви.

Деятельность М. Грека вызывала недовольство тех, против кого направлялись его проповеди. На Соборе 1525 г. он был осужден и Заключен в Волоколамский монастырь. В просьбе отпустить на Афон ему было отказано. Последние три года жизни, уже будучи свобод­ным, он провел в Троице-Сергиевой лавре.

Не меньшее значение в распространении книжного знания в XVII в. имела деятельность Епифания Славинецкого (ум. в 1675 г.).

По окончании Киево-Могилянской коллегии он продолжил свое образование за границей. По возвращении принял монашество и

Максим Грек

стал учителем братской школы. Почитался современниками как один из образованнейших людей. В 1649 г. московский боярин Ф. М. Ртищев собрал кружок ученых людей для перевода церков­ных книг, который возглавил Е. Славинецкий. По назначению пат­риарха Никона он стал главным «справщиком» богослужебных книг, над чем и трудился в течение четверти века.

Епифаний знал латинский, древнегреческий, польский, сла­вянский языки. Он изучал творения не только отцов церкви, но и Аристотеля, Гомера, Плутарха, Демокрита и др. Переводил кроме церковных и богословских текстов светскую литературу, сочинения по различным отраслям знания: истории, географии, политике, медицине, педагогике. Им составлены словари «Лексикон греко-славяно-латинский», «Лексикон филологический» с объяснением церковных слов. Историко-педагогический интерес представляет его перевод пользовавшегося популярностью среди современни­ков педагогического трактата «Гражданство обычаев детских».

К педагогическим трудам относятся и его многочисленные про­поведи, содержанием которых были правила христианской жизни и нравственности. Среди них было одно из Слов, не предна­значавшихся к произнесению с церковной кафедры, в котором дается высокая оценка общественного значения школы. В нем го­ворится о необходимости всеми средствами «увещевать» царя уст­раивать везде училища ради малых детей. Это, считал он, является самой большой христианской добродетелью.

Симеон Полоцкий (1629—1689) получил образование в Киев­ской академии. В 27-летнем возрасте принял монашество в Полоц­ком монастыре и стал дидаскалом (учителем) братской школы. Во время встречи прибывшего в Полоцк паря Алексея Михайловича он вместе с воспитанниками стихами собственного сочинения при­ветствовал царя и тем обратил на себя его внимание.

С этого времени стал усиленно изучать литературный язык Мос­ковской Руси — церковно-славянский, который очень пригодился ему впоследствии, когда С. По­лоцкий переехал в Москву и уч­редил Спасскую школу для моло­дых людей царской Канцелярии тайных дел. Вскоре он сделался на­ставником, руководителем образо­вания детей в царской семье, вна­чале старшего сына Алексея (умер­шего в 1669 г.), затем Федора.

В этот период им написана «Книжица вопросов и ответов, иже в юности сущим, зело потреб-

Симеон Полоцкий

ны суть». Ее главная идея неоригиналь­на: С. Полоцкий за­щищал общее для просветителей того времени положение о том, что наука не колеблет веры в Бога (в противопо­ложность тому, как полагали тогда мос­ковские люди, ос­новываясь на известных им примерах и опытах). Та же идея лежала в осно­вании двух наибо­лее известных сборников проповедей — «Обед душевный» (1681) и «Вечеря душевная» (1683), где он, защищая науку и просвеще­ние, обличал неподобающий образ жизни и народные суеверия.

С. Полоцкий говорил о трех периодах воспитания, каждый из которых длится по семь лет.

В первый период главное — мудрое наставление детей добрым словом, примером и научением родительским.

Во втором (с 8 лет) обучают какому-либо полезному делу, уме­нию, мастерству. Одновременно стараются удалить от непристой­ных зрелищ, ибо «всякая скверна» входит в дитя посредством слу­ха и зрения, слова и примера.

В третьем периоде, когда на пороге юности пробуждается разум, учить нужно страху Божию и мудрости, искусству жизнедеятельно­сти в гражданском обществе. Все, что благодаря заботам родителей Дитя приобретет в эти годы, будет при нем до конца его дней.

Педагогические идеи сборников и проповедей С. Полоцкого не были оригинальными по содержанию. Обращаясь к родителям, он увещевал их: «Не будьте душегубцами чад ваших соблазном жития вашего»; «Зло и благо нисходят на чад от родителей не по есте­ству, а от учения». Наставления С. Полоцкого были написаны в стихотворной форме, что способствовало их популяризации. Риф­ма, ритм и другие свойства стихотворной речи возбуждали инте­рес слушателя и читателя, облегчали усвоение содержания.

Не без влияния таких просветителей, как Е. Славинецкий и С. Полоцкий, учительная литература Московской Руси XVII в. при­обретает новое содержание. Если в XVI в. это главным образом Псалтыри, жития святых, златоусты, изумруды (измарагды), то теперь кроме названных распространяются азбуковники, космографии, лечебники.

В обиход вводятся книги по естествознанию, физиологии, морфо­логии, гигиене, а также повести и романы. Большей частью это были переводы с латинского как международного языка науки и других западноевропейских языков.

Деятельность М. Грека, Е. Славинецкого, С. Полоцкого, их вли­яние на развитие русского просвещения и образованности в эпоху утверждения Российского государства лишний раз подтверждают один из выводов, к которому пришел Н. М. Карамзин: «Русские цари золотом и честию маня к себе художества, искусства, науки европейские, размножая число людей грамотных, как могли и умели», способствовали развитию просвещения в России.

В самом укладе жизни и быта царственного семейства при Алек­сее Михайловиче Романове было нечто такое, что напоминало время крестителя Руси Владимира Красное Солнышко. Алексей Михайлович пытался примирить таких антагонистов, как патри­арх Никон и протопоп Аввакум, постоянно общался со своими православными подданными. Непреходящим был его интерес к истории Руси. Во времена доминирования педагогики православия цари большей частью были не только первыми государственника­ми, но и первыми православными людьми. В них неразрывно со­единялись две черты — православие и государственная идея; при­чем первое служило нравственным основанием второго. В непо­средственной близости от царской резиденции доживали свой век «по царскому соизволению» старики возрастом сто и более лет. Алексей Михайлович часто беседовал с ними, внимательно слу­шая их воспоминания.

Историю педагогики допетровской Руси невозможно представить вне контекста всеобщей истории. Формируясь как своеобразная и са­мостоятельная, отвечающая национальным потребностям развития, русская педагогическая мысль не была замкнутой, отгороженной от культуры других народов. Воспринимая духовные ценности от Ви­зантии, наши книжники интересовались и сочинениями античных язычников: Гомера, Платона. Уже в «Изборнике» 1073 г. содержа­лись фрагменты математических сочинений Аристотеля. Пять столе­тий спустя в «Азбуке» 1574 г. Иван Федоров писал: «Не от себя на­писал это немногое, но от учения божественных апостолов и богоносных отцов и от грамматики преподобного отца Иоанна Дамаскина, сократив до малого, сложил для скорого обучения детей».

Вопреки известным фактам некоторые писатели (М. В. Ломоно­сов их называл «внешними») утверждали, будто Древняя Русь все­гда была отсталой во всех отношениях потому, что русские упорно отказывались принимать «более высокую и прогрессивную» запад­ноевропейскую культуру. При этом часто ссылаются на свидетель­ства иностранцев, путешествовавших по Московии в XVI—XVII вв. В. О. Ключевский, посвятивший этим вопросам специальное исследование, показал, что названные путешественники ездили

на Восток отнюдь не для того, чтобы поделиться с «московитами» своими научными достижениями. «Религиозное движение XVI века (в Западной Европе. — С. Е.) заставило римских первосвященни­ков обратить заботливые взоры на Восточную Европу с целью воз­наградить себя там новыми религиозными завоеваниями за огром­ные потери, причиненные римской церкви протестантизмом». Записки же иностранцев имели целью «уяснить, какими путями можно было бы провести в Московское государство католическую пропаганду и каких выгод могла ждать римская церковь от успеха в этом деле»*.

На протяжении, по крайней мере, семи веков педагогика право­славия являлась доминирующей, хотя в то же время не исчезали воз­никшие еще до принятия Русью христианства племенные, языческие элементы, продолжая бытовать в практике воспитания, в заговорах, колыбельных песнях, других жанрах народной педагогики. При этом усиливалась тенденция к вытеснению языческих ритуалов церков­ной обрядностью. Дохристианские мифы продолжали существовать и тогда, когда вместо педагогики православия доминирующей ста­новится педагогика дворянско-государственная. Рождение ребенка сопровождалось определенным обычаем, цель которого сохранить («оберечь») дитя и его мать от сглаза, от всякой «порчи». В нем присутствовал заговор: «Как с гуся вода — так с тебя боль и хворь». Новорожденному адресовывалось величание:

Наливной ты мой яблочек, Удалой ты будешь молодец, Уродился ты хорош-пригож, Будешь счастливый, талантливый, На работе ты ретивый да заботливый. С людьми говорливый да приветливый, У родителей любимый да почтительный. Красны девицы полюбят тебя, Добры люди позавидуют.

Или:

Уж ты вырастишь большой, Будешь в золоте ходить! Баюшки-баю, Люлюшки-люлю! Будешь в золоте ходить, Чисто серебро носить! Баюшки-баю!**

"Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. — М., 1991.-С. 10 и др.

** См.: Русское народное поэтическое творчество. — М., 1971. — С. 53 — 54.

В отличие от Нового времени педагогика православия в центре своего внимания имела ребенка младшего возраста. В большинстве практических, психологических и философских размышлений ее представителей находился феномен педагогики самого раннего дет­ства. Познание ребенка посредством наблюдения преднамеренно­го и непреднамеренного, естественно, проходило в категориаль­ных понятиях добра и зла, света и тьмы и т. п. Однако знание о причинно-следственных связях процесса воспитания, начиная с младенческого, бессловесного и лепетного периода, было содер­жательным и практически полезным не только для своего времени. Многое из него выдерживало проверку временем, а затем и про­верку научными опытно-экспериментальными методами.

Уже в древнерусской педагогике бесспорной являлась идея о том, что воспитание следует начинать как можно ранее. Она выра­жалась и в народной поговорке: «Воспитывай дитя, пока оно мо­жет улечься поперек лавки». При доминировании педагогики пра­вославия ребенку с самого раннего возраста внушались мысли о смирении, терпении, скромности, стыдливости, сострадании, бла­готворительности, незлобивости, прощении обид и т. п. Эти и дру­гие положения православной педагогики обосновывались с раз­ной степенью полноты и применительно к различным педагоги­ческим ситуациям в сочинениях популярнейшего в Древней Руси византийца Иоанна Златоуста, Дмитрия Ростовского, Епифания Славинецкого и Симеона Полоцкого, других религиозных деяте­лей.

Из творений И. Златоуста древние русичи узнавали, что ребе­нок «в самом раннем, впечатлительном детстве, уже с двух­месячного возраста, все запоминает и усвояет. Поэтому и при груд­ных детях нельзя ничего худого ни делать, ни говорить... Будем как можно осторожнее вести себя при младенцах... чьи бы они ни были, свои или чужие. Положим, что они ничего не понимают, но у них открыты глаза, у них отверсты уши...», «ничего нет хуже, когда детские проступки не исправляются и через это в детях обращают­ся в навык. Эти поступки, будучи запущены, обыкновенно на­столько портят ребенка, что впоследствии уже не бывает возмож­ности никакими увещаниями исправить его».

Дмитрий Ростовский наставлял: «Юного отрока можно уподо­бить доске, приготовленной для изображения картины: что живо­писец изобразит — доброе или худое, святое или грешное, ангела или беса, — то и останется на ней. Так и дитя: какое родители дадут ему первоначальное воспитание, к каким нравам — бого­угодным или богоненавистным, к ангельским или бесовским — приучат его, с такими оно и будет жить».

Читая сочинения церковных деятелей, нельзя отказать им в зна­нии детской психологии, что во все времена являлось необходимой предпосылкой успешности воспитания.

При изучении педагогики времен доминирования православ­ного воспитания не следует упускать из виду особенностей цер­ковной лексики и аспектов этимологических. В советской литера­туре нередко встречается превратная интерпретация таких слов и выражений, как «наказание», «сокрушай ребра чаду своему» и т. п. Они используются при доказательстве «суровости» педагогики того времени. Но в русском языке ХIV—XVI вв. слово «наказание» от­нюдь не означало возмездия за что-то. Смысл его был другим — «научение», «наставление». Именно этот смысл содержали часто встречающиеся в древнерусской литературе фразы типа «Не уста­вай наказуя сыну».

В древнерусской литературе весьма часто встречается выраже­ние «страх Божий». Некоторые историки новейшего времени ис­пользуют его в рассуждениях о том, будто воспитание и обучение детей Древней Руси основывались на страхе, на угрозах и наказа­ниях, хотя К. Д. Ушинский еще в XIX в. объяснил все исчерпыва­ющим образом. Страх подавляет жизненную энергию души. Биб­лейское же выражение «страх Божий есть начало премудрости», имеет глубокий смысл. «Если человек достигнет до той нравствен­ной высоты, что боится только одного Бога, то, значит, он боит­ся одной своей собственной совести — и больше ничего в мире не боится. Осталась ли эта совесть в своем естественном состоянии, раскрыта ли она учением «откровения», во всяком случае она для человека голос Божий, и если человек, не внимая никаким угро­зам и приманкам света, начнет внимательно прислушиваться к этому голосу, то и откроет в нем источник премудрости, т. е. нрав­ственности или высшей практической мудрости».

Без знания и учета этимологии возможно превратное понимание и самих названий учебных книг того времени. Так, со словами «азбу­ковник», «арифметика» в новейшее время возникли ассоциации с чем-то весьма простым и элементарным. Но в XVII в. они означали не азбуку, не таблицу умножения или счет до ста. Азбуковниками книги назывались потому, что статьи располагались в алфавитном порядке, т. е. по принципу систематизации материала в энцикло­педиях. Одно из назначений азбуковников — объяснение непонят­ных слов в церковно-славянских книгах. Другая их задача состояла в том, чтобы представить более или менее широкий круг сведений Из различных областей знания. Значительную часть азбуковников составляли воспитательные материалы, правила, методические со­веты для учащихся, образцы сочинений. Вот, например, как рас­крывалось в азбуковнике слово «арифметика»: «Она исчисляет Широту Земли и высоту небес, измеряет пучины моря, назначает верный и безопасный путь кораблям, управляет всеми делами, Царскими и боярскими, уставляет всему правильную меру и все Чиновные числа, и меры, и весы соединяет и разделяет, слагает, вычитает, на доли разделяет, долю к долям прилагает и все на

дроби раздробляет; она имеет неразрывную связь с геометрией и астрономией, а в музыке устанавливает степени, стояния, стопы и движения; она необходима для грамматики, риторики, диалек­тики. Изобрел ее эллин мудрый Пифагор. Цель ее — счисление всех возможных величин и измерений...»

До нашего времени сохранилось большое количество учебных книг, руководств, «учительной» литературы различных жанров, справочно-энциклопедических изданий, из которых следует, что русскому просвещению были хорошо известны так называемые семь свободных искусств (septem artes liberates). Эти остатки знаний ан­тичного мира церковь, конечно, использовала по-своему. Астро­номия рассматривалась как средство для вычисления пасхалий, диалектика должна была служить орудием борьбы против ерети­ков, арифметика — для метафизического толкования чисел и т. д. Анализируя учебно-образовательную литературу второй поло­вины XVII в., можно видеть, что в России формировалась целост­ная, с точки зрения христианского мировоззрения, система образова­ния. Укоренившийся предрассудок, будто церковное образование того времени ни в ка­кой мере не совмести­мо с научным знани­ем, не соответствует действительности. Со­здателями православно­го в своей основе обра­зования была разрабо­тана система, включав­шая и знания научные. Она по-своему объяс­няла человеку мир, его самого, указывая цель и смысл земной жиз­ни, строилась на зна­нии психологии чело­века. Кроме того, она прямо ставила задачу развития душевных, психических способно­стей человека — его ума, воли. Создатели системы православно­го образования были людьми высокообразо­ванными, прекрасно

Народная игрушка XVI—XVII вв.

знавшими светские науки своего времени. Они поощряли стремле­ние к научным занятиям, укрепляющим интеллектуальные спо­собности человека.

В конце XVII в. в силу различных социально-политических, меж­дународных и других причин все более отчетливо проявляются но­вые тенденции развития в русской культуре. Они не могли не отра­зиться и на педагогической мысли. Православие утрачивает свою былую доминирующую роль. Его оттесняет на второй план государ­ственное, светское начало. Явление это, очевидно, не в последнюю очередь было связано с церковным расколом, причины которого не получили исчерпывающего объяснения в исторической науке.

Ведь нельзя же столь трагическое и судьбоносное событие объяс­нять различиями в характерах Никона и Аввакума! А затем вслед­ствие сложных и противоречивых социально-экономических и по­литических коллизий XVIII—XIX вв., а также в результате про­грессирующей дифференциации научного знания из системы православного образования выделяется профессиональное богослов­ское, с одной стороны, и закон Божий в качестве предмета общеоб­разовательной школы, с другой.

ГЛАВА 4. ПЕДАГОГИКА ВЕКА ПРОСВЕЩЕНИЯ

Политика Петра I в области образования. Светскость и со­словность • Новые школы и учебные заведения • Идеологи новой образованности: Ф.Прокопович, В.Татищев, И.Посош­ков • Деятельность И. Бецкого и Ф.Янковича. Устав народных училищ в Российской империи. Воспитательные дома • А. И. Ра­дищев, Н.И.Новиков, М.В.Ломоносов: педагогика Нового времени

На рубеже XVII—XVIII вв. на смену святой Руси шла Россия великая. Титул царский заменялся на императорский. В целях со­хранения политической независимости, укрепления обороноспо­собности стране необходимы были реформы, которые содейство­вали бы ускоренному развитию производительных сил, науки и техники. В их поддержку выступали дворянское и купеческое со­словия, промышленные люди, некоторые церковные высокопо­ставленные иерархи.

Политика Петра I имела целью удовлетворение интересов прежде всего дворянства. Школа и образование предназначались прежде всего для подготовки детей господствующих сословий к государственной службе. Для других — приказных, мастеровых, солдат и матросов открыва­лись школы, соответствующие подготовке низшего персонала в сис­теме государевой службы. Детям крестьян, т. е. самого многочислен­ного сословия России, доступ в государственные школы был закрыт.

Считалось, что крестьянский труд на­столько прост, что для него никакой подготовки не требуется.

Главное внимание направлялось на создание государственных школ, что было необходимо для подготов­ки специалистов всех областей на­родного хозяйства, управления, во­енного дела.

В первой половине века было от­крыто более 130 школ различного типа — количество по тому времени весьма значительное. Содержание обучения в них контрастировало с училищами XVII в. Оно имело ярко выраженное реальное направление. Богословские знания в них усту­пали место специальным, профессиональным, общеобразователь­ным знаниям.

Петровские реформы производили радикальные изменения в социальных отношениях, быту, культуре, а затем и в воспита­нии.

Господствующее положение среди других сословий занимает служилое дворянство. Не знатность происхождения, не древность рода, а заслуги перед абсолютистским государством стали оце­ниваться прежде и выше всего. Обязательная служба становилась важнейшим источником материального благополучия, приобре­тения чинов и привилегий. Способствовать этому должно было и воспитание. Необходимо было с самого раннего возраста учить ре­бенка правилам приличия, хорошим манерам, иностранным языкам и многим светским наукам.

Показательным и характерным в этом отношении было созда­ние Школы математических и навигацких наук — не только самого первого, но и самого крупного в Европе реального училища. Учеб­ный план ее первоначально составляли русский ученый-педагог Леонтий Филиппович Магницкий (1669 — 1739) и Фарварсон, при­глашенный из Англии Петром I. В школе изучались такие предме­ты, как арифметика, алгебра, геометрия, тригонометрия, геогра­фия, астрономия, геодезия, мореплавание и другие предметы про­фессионально-технической направленности.

В школе обучались и дети разночинцев. Количество учащихся в ней было для того времени значительным (от 200 до 500).

В годы царствования Петра I в столице и крупных городах открывались новые профессиональные и общеобразовательные школы: артиллерийская, хирургическая, инженерная, иностранных язы­ков («разноязычная»), горнозаводская на Урале, арифметические школы при всех уральских заводах.

Петр 1

В 1701 г. учреждена артиллерийско-инженерная школа, в кото­рой учились 250-300 юношей из разных сословий («кроме подло­го»); им было определено государственное обеспечение.

Аналогичным и «практически ориентированным» обучение было и в других учебных заведениях.

В 1714 г. Петр I издал указ об учреждении во всех губерниях школ обязательного обучения «дворянских и приказного чина, дьячьих и подьяческих детей от 10 до 15 лет». Это были так называ­емые цифирные школы, поскольку главной их целью было «учить цифири и некоторую часть геометрии». В цифирных училищах дети всех сословий (кроме крепостных!) могли обучаться грамоте, пись­му, арифметике, алгебре, геометрии, тригонометрии. В 1718 г. от­крылось 42 цифирных училища.

В 1725 г. была основана Академия наук в Петербурге. В нее были приглашены ученые из Западной Европы, которые должны были не только заниматься научными исследованиями, но главное — готовить ученых из числа «природных» россиян.

Петр I стремился поставить науку, школу, образование на службу практическим нуждам армии, флота, промышленности, торгов­ли, государственного управления. При этом он опирался прежде всего на дворянское сословие. Годы его царствования были нача­лом доминирования дворянско-государственной педагогики. Постула­ты православия в воспитании и обучении не отрицались, но ото­двигались на второй план.

Нововведения, естественно, коснулись и богословского обра­зования. С 1701 г. реорганизуется Славяно-греко-латинская акаде­мия. В ней восстанавливаются «латинства». Новые духовные школы создавались епископами, которые поддерживали Петра I.

Деятельность этих школ проходи­ла под надзором архиереев, почему и назывались архиерейскими. Содер­жание обучения в них не было еди­нообразным. Предполагалось обучать чтению, письму, славянской грам­матике. При этом считалось «неиз­лишне будет обучиться и арифмети­ке, и нужнейшей части геометрии». Многое зависело от условий и воз­можностей каждой школы. В одних обучали азбуке, письму, арифмети­ке, псалтырю, грамматике и толко­ванию Евангелия. В других, сверх ми­нимума, латинскому и греческом языкам, риторике.

В 1721 г. в своем петербургском доме Ф. Прокопович открыл для де-

Феофан Прокопович

тей «всякого звания» школу, в которой изучались славянский, рус­ский, латинский и греческий языки, риторика, логика, «римские древности», арифметика, геометрия, история, география, рисо­вание, музыка.

По образцу петербургской в 20-х годах XVIII в. часть архиерей­ских школ стала превращаться в семинарии — средние учебные заведения, где кроме богословских предметов изучались науки свет­ские.

Вся система учебных учреждений XVIII в. развивалась как сослов­ная. Принципы сословности определяли развитие образования еще в большей степени при преемниках Петра I. Правительство оказы­вало финансовую и иную поддержку прежде всего и главным об­разом дворянским образовательным учреждениям закрытого типа.

Характерные черты петровских преобразований в сфере обра­зования — обязательность и принуждение. Предметы обучения не всегда интересовали учащихся, отчего проистекали нарушения школьного распорядка и дисциплины. Соображения о доступно­сти наук, воспитании интереса к знаниям и о прочих дидактиче­ских «тонкостях», облегчающих усвоение учебного материала, под­менялись мерами дисциплинарными. В этом отношении весьма вы­разительна приписка, сделанная Петром I к инструкции для Мор­ской академии: «Для унятия крика и бесчинства выбрать из гвар­дии отставных солдат и быть им по человеку во всякой каморе во время учения, и иметь хлыст в руках, и буде кто из учеников ста­нет бесчинствовать, оным бить, несмотря, какой бы он фамилии ни был...»*.

На первых ступенях Шляхетского корпуса изучались только об­щеобразовательные предметы: русский и латинский языки, чис­тописание, арифметика, геометрия, география, грамматика. И толь­ко на третьей ступени наряду с предметами общеобразовательны­ми изучались специальные: фортификация, артиллерия, история, риторика, юриспруденция, геральдика и другие «воинские и по­литические науки». На последней, высшей ступени на основании проявленных способностей кадетам предстояло избрать будущую профессию в военной или гражданской области. Примечательной особенностью было то, что при многопредметном учебном плане обязательными являлись только закон Божий, арифметика и воин­ские упражнения. Изучение всех других происходило по выбору (по личному желанию кадета).

Были и другие, не менее важные особенности. Содержание обуче­ния и воспитания определялось не только наличием в учебном плане большого числа общеобразовательных и специальных дис­циплин. Кадетов окружала благоприятная среда, которую состав-

* Цит. по: Хрестоматия по истории школы и педагогики в России. — М., 1986. •— С. 41.

ляли фундаментальная библиотека, театр; они издавали собствен­ный журнал. Кадеты, также по желанию, организовывали вечера, участвовали в спектаклях, соревновались в литературном творче­стве и т. п. Неслучайно из этого учебного заведения вышло много деятелей, составивших впоследствии гордость России. Достаточно назвать такие имена воспитанников корпуса, как П. А. Румянцев, А. В. Суворов, М. И. Кутузов, А. П. Сумароков, М. М. Херасков.

Аналогичные принципы лежали в основе деятельности других привилегированных дворянских учебных заведений середины и второй половины XVIII в. Многопредметность учебных планов объяснялась тем соображением, что перед дворянином в будущем откроются более широкие дороги и возможности, чем только во­енная служба, и ему пригодятся знания на других поприщах го­сударственной и общественной деятельности.

Дворянско-государственная педагогика начала XVIII в. находи­ла свое теоретическое обоснование в сочинениях таких авторов, как Василий Никитич Татищев (1686—1750). Он был представителем дворянства, занимавшего при Петре I руководящие позиции в основных сферах общественной и государственной деятельности, разрабатывал проекты построения широкой системы образования по сословному принципу. Им были открыты горнозаводские шко­лы на Урале. В планах Татищева было и создание школ для детей приписанных к заводам крестьян. Среди его педагогических сочи­нений наибольшей известностью пользовался «Разговор о пользе наук и училищ» (1733).