Особенности взаимодействия концепций дворянского и демократического читателя в период правления Екатерины II

Тенденции общественного развития, намеченные в период правления Елизаветы Петровны, достигли своего ярчайшего проявления в век Екатерины II. Концепция читателя развивалась в условиях открытости общественной системы, обращенной на Запад, преимущественно в сторону Франции. Было достигнуто культурное разнообразие, определяемое иностранными влияниями и процессами развития национального сознания в России. Представления о читателе и его деятельности детерминировались сложной динамикой взаимодействия различных социальных сил: самодержавия, дворянства, демократических слоев населения, духовенства и др. В терминах синергетики эту ситуацию можно охарактеризовать как еще большее «разрежение» социокультурного пространства по сравнению с елизаветинским периодом, но это «разрежение» осуществлялось не за счет сил распада, а за счет возможности культурного многообразия, допустимости сосуществования различных культур с обеспечивающими их деятельность социальными институтами. Бинарность, характерная для русской культуры в целом, в эпоху Просвещения проявилась в одновременном существовании классицизма и сентиментализма, представлений о господствующей силе разума и чувства, значимости общественной пользы и частного права, параллельном развитии культуры социальных «верхов» и «низов», равновесности центростремительных и центробежных сил (236, 331).

Екатерина Великая была, безусловно, централизующей, центростремительной силой. И.В. Кондаков называет Екатерину персонифицированным воплощением «государственного либерализма», медиативным фактором социокультурной истории, влияющим на различные направления национально-культурного развития (236). Ею же были стимулированы и центробежные силы, требовавшие радикального обновления и динамического развития; просветительским идеям сверху стали противопоставляться оппозиционные просветительские идеи.

Данная социокультурная ситуация существеннейшим образом повлияла на формирование различных представлений о читателе и его деятельности применительно к разным социальным группам в рамках определенных мировоззренческих установок.

В ходе эволюции читательской деятельности к этому времени атрибутировалось известное с конца XVII века понятие «читатель» (239), дифференцировались представления об адресации книги. Как заметил М.Н. Куфаев, к этому времени оформились ее «классовые и сословные признаки», уже она носит и «костюм по этикету», создаваемый обычаем, модой и законом (277).

В развитии книжного дела этого периода значительную роль сыграли усилия самой императрицы. Об эффективности конкретных мер, направленных на развитие книгоиздания, говорят сведения о количестве книг, издаваемых в этот период: по данным П.Н. Милюкова, с 1776 по 1800 год было выпущено 69% литературы от общего количества книг, изданных в XVIII веке (кроме церковно-служебных книг, журналов и газет). Кульминационным в этом плане был временной отрезок с 1786 по 1790 г.: за эти годы вышло 1699 книг (364). Даже в период цензурного гнета после свершения французской революции с 1793 по 1796 гг. было издано 1116 названий (614). Примерно 40% издававшейся литературы адресовалось любителям светского, занимательного чтения (для них издавались романы, повести, стихотворения, пьесы), но большая часть печатавшихся книг отвечала деловым и учебным потребностям (правительственные распоряжения, учебная литература) или старинным вкусам к духовно-нравственному чтению (364).

Екатерина II играла главенствующую роль в распространении представлений о читателе из «верхнего» культурного слоя. Эти представления распространялись в основном на придворную знать, государственных деятелей и представителей дворянского сословия. В одном из своих высказываний о силе печатного слова она обозначила круг наиболее значимых читателей: «О, печать... сам бог просветил того человека, кто тебя выдумал… тобой из примеров цари научаются царствовать, министры охранять отечество, полководцы искусству воинскому, судьи разысканию правды» (511, с.180).

На развитие представлений Екатерины II о приоритетных читателях, содержании и смысле их читательской деятельности огромное влияние оказали характер ее образованности, культурные контакты с Западом, увлечение просветительскими идеями и личное участие в развитии книжной культуры России. Просвещенная императрица, находившаяся под сильным влиянием французской философии и культуры, старалась перенести их в социокультурное пространство России. Вновь повторилась схема, при которой другая страна (Франция), занимавшая в иерархии культур более высокое положение, «вбрасывала» в Россию избытки своей энергии в виде текстов, их создателей и распространителей: Д. Дидро, Ф. Вольтера, Ж.д’Аламбера, К. Гельвеция, Ж. Руссо и др. В 1763 г. вышло два русских оригинальных романа и 18 переводных; в том же году в журналах появилось 12 переводных и ни одного оригинального романа (323). По данным И.Е. Баренбаума, в России за период с 1750 по 1800 гг. было издано около 1400 (по названиям) книг, переведенных с французского языка (46).

Носителями французской книжной культуры были и гувернеры из Франции. Д.С. Лихачев и Ю.М. Лотман обнаружили в этом типологическое сходство России XVIII столетия и Древней Руси: в том и другом периодах отечественной истории осуществлялась трансплантация иностранных культур. Не только отдельные произведения, но целые культурные пласты пересаживались на русскую почву и здесь начинали свой цикл развития в условиях новой исторической действительности. Как и в Древней Руси, это было не механическое перенесение группы текстов, а обретение ими новых условий бытования, оплодотворенных ментальностью, культурными традициями, жизненным укладом и другими социокультурными факторами принимающей стороны – России (316, 323).

Экспансия французской культуры была обширной и ее проникновение в общественную жизнь России было столь глубоким и масштабным, что это в очередной раз породило «культурную инверсию»: своя, национальная культура стала восприниматься привилегированными слоями как «чужая», а иноземная - как «своя» (317). Дворянский читатель этого периода не ограничивался восприятием французской культуры: он был поликультурен и воспринимал разноязычную литературу как единый круг чтения (338).

Императрица играла значительную роль в стимулировании, направлении и распределении информационного потока; в частности, по ее личному распоряжению переводились книги французских энциклопедистов, произведения, восхваляющие просвещенную монархию – «История о персидском шахе Тахмас-Кулы-Хане» А. Де Клостра, «Записки Христины, королевы швецкой» Ж.д’Аламбера, «Рассуждения о начале и основе неравенства» Ж. Руссо; книги нравоучительного характера, призывающие к разуму и добродетели Б.Ж. Сорена, Мармонтеля и др. (41). Вместе с тем «фильтрацией» информационного потока занимались и другие социальные институты: существовавшие до воцарения Екатерины (Академия наук, Московский университет, Сухопутный шляхетский корпус и др.) и созданные ею самой (в частности, так называемые «вольные» типографии, принадлежавшие частным лицам).

Екатерина, как и Петр, лично занималась проблемами развития книжной культуры и постоянно подчеркивала преемственность своих преобразований, их близость петровским. Однако если Петр I выделял из немецкой и голландской культур фрагмент, способствующий практическому переустройству России, то Екатерина большее внимание уделяла фрагменту гуманитарной французской культуры, который мог изменить людей внутренне. Петр и исследователи его жизни подчеркивали, что он как никто другой умел навязывать свою волю. Екатерина же отмечала свое умение «страшно хотеть»; ее отличали страстность и эмоциональность в реализации собственных замыслов (102). Различие между двумя царствовавшими особами афористически точно выразил В.О. Ключевский: «Обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка» (214, с.366). Свое просветительское кредо императрица сформулировала в знаменитом «Наказе»: «к стремлению украшать жизнь присоединяется стремление украшать ум» (Там же, с.156).

Возможностью «украшать ум», с точки зрения царицы, должно было в первую очередь располагать интеллигентное дворянство, которое сложилось в основном благодаря просветительским усилиям Петра Великого и Елизаветы Петровны. Это было любимое сословие Екатерины Великой, с помощью которого она старалась европеизировать Россию, привести жизнь страны в соответствие с культурами западноевропейских стран. Императрица считала себя выразительницей взглядов просвещенного дворянства, эта категория читателей была ее референтной группой; тип управления Екатерины II иногда называют «дворянской монархией» (41). Культурные процессы в дворянской среде Века Просвещения претерпели определенную динамику.

Бесцельной наклонности к чтению, привычке учиться чему-либо, культурной растерянности Екатерина придала определенное направление, стимулирующее дремавшую мысль.

Дворянская культура на протяжении XVIII века была оторвана от культур, развивающихся в других социальных средах, а во второй половине XVIII столетия социокультурные различия стали еще более отчетливыми; эта тенденция «расслоения» к концу столетия развивалась по нарастающей. П.Н. Милюков отмечал, что дворяне считали для себя унизительным сидеть в одном кабинете с «подлыми»; более того, «верх» и «низ» общества стали говорить на разных языках, что провело резкую социокультурную грань между ними. Для дворянской культуры этого периода стала характерной высокая семиотичность: язык общения и чтения, манеры поведения, ритуалы, традиции выполняли знаковую функцию. Дворянское сословие как бы отгораживалось от «подлого», с помощью знаковых отличий создавало ощущение своей общности. «Нет такого «мы», которому бы не противопоставлялись определенные «они», – утверждал Б.Ф. Поршнев (422, с.211). Эта отгороженность, как считает Ю.М. Лотман, предопределялась семиосферой, в которой существовало дворянство; она моделировалась в основном средствами французского языка и французской культуры. Дворянство символически отмежевывалось не только от более «низких» в социальном плане сословий, но и от норм культурного поведения дворян елизаветинского периода: отрицались праздность, скука, невежество, щегольство, стремление к пустому времяпрепровождению, столь характерные для «петиметров».

Если в середине века чтение для дворян было средством заполнить досуг, занять «скучающее время», то потом оно стало осознаваться как необходимость и неотъемлемый атрибут светского приличия (214); господство этой нормы поведения породило моду на чтение. От дворянства потребовалась «литературная полировка», т.е. внешне выраженные признаки начитанности. Обязательным в дворянской семье стало наличие домашней библиотеки (317).

Как уже отмечалось, просветительский импульс, адресованный этой категории читателей, исходил от самой императрицы. Определив для себя приоритетность дворянства, Екатерина поставила представителей этого сословия в положение «воспитуемых». Умевшая сама «страшно хотеть» чего-либо, она утверждала, что публику надо «заохочивать» к усвоению моральных сентенций. В журнале «Всякая всячина» Екатерина общалась с читателем снисходительно, сверху вниз, шутливо-высокомерно призывая к исправлению нравов и искоренению всех пороков. Корреспонденты «Всякой всячины» называли редактора-императрицу «Господин наставник» и «Господин нравоучитель» (364). Стремление к воспитанию читателей не было принципиально новым явлением в российской культуре; до конца XVII столетия читателя формировали в духе христианских ценностей, ближе к середине XVIII столетия в передовых общественных кругах стали обсуждаться проблемы просвещения и гуманистического воспитания читателя, но именно при Екатерине чтение стало рассматриваться как обязательное средство духовного развития дворян в русле ценностей светской европейской культуры.

Отличались и представления о характере просвещения этой категории читателей; полезными объявлялись преимущественно те книги, которые учили мыслить и чувствовать (214). О екатерининском читателе-дворянине остроумно высказался В.О. Ключевский: «Книжки украшали его ум, сообщали ему блеск, даже потрясали его нервы; известно, что образованный русский человек никогда так охотно не плакал от хороших слов, как в прошедшем (XVIII – В.А.) столетии. Но далее не простиралось действие усвоенных идей; они, не отражаясь на воле, служили для носителей своих патологическим развлечением, нервным моционом; смягчая ощущения, не исправляли отношений, украшая голову, не улучшали существующего порядка» (Там же, с. 168).

Таким образом, екатерининский читатель-дворянин представлялся как объект светского прозападного воспитания; он развивал ум усвоением готовых идей французских просветителей и стремился к серьезному, образовательному чтению, а также к чтению, способствующему «исправлению сердец». Эта концепция читателя-дворянина получила широкое распространение и стала нормативной для дворянского сословия, о чем свидетельствует художественная литература тех лет. Здесь содержатся одобрительные высказывания об образованности, начитанности дворянства и высмеиваются люди невежественные, проводящие время в праздности (387).

Представления о чтении дворян распространялись также на женщин и детей. Ю.М. Лотман отметил, что одной из главных идей Просвещения была защита слабого – женщины и ребенка. Они нуждались в воспитании и обучении (317). Сочувственное отношение к женщине-матери из дворянской семьи сочеталось с требованием к ее образованности: зрело понимание необходимости создания особого круга литературы для женщин. До Н.М. Карамзина считалось, в частности, что женщинам нельзя читать романы, так как они дают дамам нежелательные образцы поведения: подразумевалось, что литература формирует читателя, определяет стиль его жизни. Иные представления внес Карамзин: с его точки зрения, литература для женщин должна быть связана с любовью, бытом, воспитанием детей. Он сам сочинял произведения в этом ключе: «Остров Борнгольм», баллада «Раиса», «Сиерра-Морена» и др. (327).

На женское чтение этого времени большое влияние оказала и мода на «чувствительную» литературу: дамы и барышни увлекались сентиментальными, «чувствительными» романсами; сформировалось мнение, что чтение должно быть источником приятных переживаний и доставлять удовольствие.

Развитие массового женского чтения стимулировало чтение детей. В конце XVIII столетия стало цениться детство, формировалось гуманное и уважительное отношение к нему. Важно отметить, что в эти годы изменились и взгляды на воспитание детей. До конца XVII века практиковался «суровый тип библейского воспитания», при Петре школа только учила, а при Екатерине начала воспитывать. Коренным отличием от педагогики петровской поры было то, что из школы были исключены все меры насилия и принуждения (214). Стремясь к воспитанию «новой породы» людей, императрица взяла за основу зародившийся в Европе гуманитарный идеал, исходящий из уважения к правам и свободе личности, ее естественности и самобытности.

Стремление создать «новое» общество посредством воспитания детей в духе Ф. Фенелона и Дж. Локка обусловило приоритетное положение юных читателей: осознавалась необходимость развивать ориентированную на них книжную культуру. За рубежом закупались издания энциклопедического типа («Энциклопедия, или краткое начертание наук», «Мир в картинках» Я. Коменского и др.); это отвечало стремлению вооружить ребенка знаниями, которыми владела эпоха (356). Широкое распространение образования дворянских детей, домашнего в том числе, потребовало перевода различных учебников и учебных пособий преимущественно с немецкого и французского языков: это были «Естественная история для малолетних детей» Раффе, «Собрание предметов для юношества» Бертуха др. (592). Представления о читателе-ребенке отразились в словосочетаниях, использованных в названиях, подзаголовках, предисловиях: «книга руководствует», «служит к удовольствию и пользе», «веселит, возбуждает любопытство и прилежание», чтение «полезно и необходимо» и др. (462).

Забота старшего поколения о добронравии читателей-детей отразилась в названиях педагогических изданий екатерининского периода: «Новый способ обучать детей играми», «Нравоучительный разговор между разумной учительницей и знатными ученицами», «Картины нравов». В этом же духе создавались и русские книги для детей: «Руководство к счастью и блаженству» А.И. Богданова, «Детская философия» А.Т. Болотова, «Наставления сыну» Г. Теплова и др.

Ребенок явно рассматривался как читатель руководимый, воспитуемый, наставляемый, но в то же время приоритетный, заслуживающий самого пристального внимания. Очевидно стремление учить его «с увлечением»: возбуждать любопытство, использовать игры. Мягкое, снисходительное отношение к ребенку, понимание его специфических возрастных особенностей дозволяло ему занимательное, развлекательное чтение: оно было представлено произведениями «Дон Кихот» М. Сервантеса, «Робинзон Крузо» Д. Дефо, книгой «Плутарх для детей» и др. (317).

Таким образом, читательская деятельность дворянского сословия была детерминирована екатерининской концепцией читателя; в дифференцированном виде она охватывала своим влиянием женщин и детей. В значительной степени эту концепцию реализовывала Академия наук: здесь усилиями «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг на российский язык» в период с 1768 по 1783 г. было издано 112 переводных сочинений (611). Из академических изданий дворяне более всего спрашивали литературу по этике, педагогике, культуре быта, европейскому этикету (576).

Уникальность бытования екатерининской концепции читателя заключается в том, что сама императрица создала условия для появления оппозиционных концепций. Она стимулировала формирование центробежных, противоборствующих сил: главные критики Екатерины были взращены ею самой. Общественные движения, в рамках которых дозволялось открытое высказывание мнений, поощрялись. Императрица со свойственным ей либерализмом допускала равенство и свободу в границах политико-правового и этического мышления (236). Эта относительная свобода, имевшая следствием активизацию центробежных сил, не мешала ей до определенного момента, потому что Екатерина II не старалась, как Петр, «развернуть» Россию, а стремилась к преобразованию умов. Ей не нужны были «взрывы», так как все необходимые тенденции были определены Елизаветой Петровной; Россия вступила на путь поступательно-эволюционного развития. В этих условиях императрице даже необходимы были силы, которые могли реализовать ее образовательно-просветительские замыслы за пределами замкнутой культуры дворянского сословия.

В этот период в России сформировалось второе поколение интеллигенции, которое осознавало возможность и необходимость просветительского воздействия на менее образованные слои населения. Стимулировав частное книгоиздание, Екатерина II сама создала противовес своей концепции дворянского читателя в виде концепции демократического читателя, которая развивалась в публицистических работах Н.М. Карамзина, А.Н. Радищева, Н.И. Новикова – представителей дворянского сословия, которые улавливали «идущие снизу токи» и направляли свои просветительские усилия «сверху вниз»: от дворянства – к разночинству, от интеллигенции – к народу (309). Сформированная ими концепция реализовывалась государственными типографиями и библиотеками, а также разрешенными самой императрицей «вольными» типографиями; по данным И.М. Полонской, во второй половине XVIII столетия в России действовало 7 издательств и типографских объединений, ставящих во главу угла в основном просветительские, а не коммерческие цели (418). Впервые в отечественной истории сложилась негосударственная институциональная форма регуляции читательской деятельности (см. схему № 8).

Была нарушена традиция, в соответствии с которой лишь государство могло заботиться об общественном благе. И.В. Кондаков прокомментировал «двухядерность» этой ситуации так: «Впервые в российской истории гражданское общество начало функционировать отдельно от централизованного универсального государства, а в чем-то и вопреки ему. Просветительским идеям, исходящим сверху, от главы государства, стали противостоять оппозиционные просветительские идеи, содержащие критику официального просвещения» (236, с. 237).