Радикально-революционной концепции читателя

Либеральные настроения, царившие в александровскую эпоху, создали условия для развития радикализма, порождения бунтарских настроений, что не замедлило сказаться на формировании радикально-революционной концепции читателя, подразумевающей использование читательской деятельности как одного из ресурсов коренного изменения существующего социального порядка.

Пример тому – формирование в пропитанном либеральными настроениями Московском университете и созданном на волне либерализма Царскосельском лицее будущих декабристов – И.И. Пущина, А.А. Дельвига, В.К. Кюхельбекера и др. В доносе одного из чиновников того времени значилось, что «молодой вертопрах» (т.е. лицеист – В.А.) знал «все дерзкие и возмутительные стихи и самые сильные места из революционных сочинений» (133, с. 364).

Радикально-революционные представления о читателе и его деятельности были направлены против сложившегося социального порядка. Они вырабатывались группой дворян, стремившихся к установлению республиканской формы правления и отражали их самопредставление.

Для этих представлений большое значение имело противостояние образованного дворянства самодержавию. Социальные корни оппозиционности дворянства обнажил исследователь дворянской культуры М.А. Лившиц: «Многовековое противостояние власти выработало в нем чувство человеческого достоинства, а непрерывное разорение сблизило с народом. Таким образом, в России возник класс людей, образованием сближенных с Европой, традицией – с русской деревней, материальным положением – с «третьим сословием» и унаследовавших от предков вековое сопротивление власти и чувство собственного достоинства. Эта среда закономерно порождает бунтарские настроения, в частности, декабризм» (336, с. 23). Глубинную причину революционной настроенности дворян М. Лифшиц видит в том, что эта группа особенно обостренно воспринимала давление «сверху», исходящее от централизованной деспотии и давление «снизу», осуществляемое страдающим от крепостничества крестьянством. Поиски путей выхода из столь затруднительной ситуации вынуждали эту группу дворян искать примеры политического переустройства общества по аналогии с западноевропейской демократией. Волна революций во Франции, Англии, Италии, Испании дала надежду на возможность создания общественного строя, освобожденного от «тормоза» самодержавно-крепостнической системы. Отечественная почва для радикализма была подготовлена идеями Н.И. Новикова, А.Н. Радищева (617).

Радикально-революционная концепция дворянского читателя также была одной из трансформаций екатерининской концепции читателя, являясь во многом порождением самой монархии. Сословные права, льготы, возможности просвещения, дарованные Екатериной II дворянству, во многом способствовали появлению декабристов. Н.Я. Эйдельман заметил, что без Муравьевых, которые просвещают, никогда бы не появились Муравьевы, которых вешают (614). На эту преемственность указывал и М.Н. Куфаев: «веселая космополитическая сентиментальность екатерининских вольнодумцев в декабристах превратилась в патриотическую скорбь; идеи, служившие украшением для вольтеровского ума, обросли плотью и выразились в практических стремлениях …» (277, с. 71).

Важно подчеркнуть, что радикально-революционная концепция дворянского читателя создавалась самим радикальным дворянством, его идеологами и отражала самопредставление этой категории читателей. Будущие декабристы были идейно близки раннему Александру I: утопическая александровская «революция сверху» и декабристская утопия «снизу» - это два вектора, направленные друг к другу (327). Однако более поздняя ориентация монархии на консервативно-охранительные, реакционные меры усилила оппозиционность дворянства, придала ей революционный характер.

Для радикального дворянства был характерен строгий, даже несколько суровый стиль жизни. Если либералы старались превратить жизнь в праздник, то для декабристов она была служением отечеству; в этой среде формировалось широкое культурное «мы», принадлежность к которому определялась серьезностью, гражданственностью, отказом от условностей света и стремлением объединить усилия в деле общественного переустройства, в том числе – посредством читательской деятельности, участия в издании и распространении книги (317).

У радикально настроенных дворян книжность была в «строе души»: они выросли в семьях, где сложился культ слова и книги, а чтение было главной формой воспитания (615). Чтение, просвещение и прогресс были для них неразделимы. Чтение осознавалось декабристами как острейшая потребность и одно из главных средств общественного переустройства.

Разговоры о книгах, совместное чтение были нормой повседневного поведения будущих декабристов (321). На чрезмерную серьезность радикально настроенных гвардейцев сетовал Д. Давыдов:

Жомини, да Жомини, / а об водке ни полслова (149, с. 86).

Будущие декабристы проявляли интерес к серьезным научным занятиям, увлекались политическими и общественными науками, политэкономией, военными сочинениями. Многие из них (К.Ф. Рылеев, В.К. Кюхельбекер, Ф.Н. Глинка, А.А. Бестужев, М.И. Муравьев-Апостол, Н. И. Тургенев, А.О. Корнилович) были связаны с литературой и наукой. Созданные ими организации «Союз благоденствия», «Северный» и «Южный» союзы, литературное «Вольное общество любителей российской словесности» адресовали свою деятельность либеральному и радикально настроенному дворянству, в особенности гвардейским офицерам. Революционно настроенные дворяне призывали к приобретению знаний, изучению своего Отечества, чтению «отборных и полезных книг» (109).

Представления будущих декабристов о полезном чтении во многом определялись западноевропейской культурой. «Успехи французской гражданственности под влиянием идей XVIII в., могучее движение немецкого национализма и немецкой философской мысли не могли пройти бесследно для русских умов, потрясенных и возбужденных великой борьбой за собственную родину. Русские люди втягивались в умственные интересы Запада и начинали с новых точек зрения смотреть на родную действительность», – так прокомментировал зарождение декабризма русский историограф С.Ф. Платонов (405, с. 754). Многие декабристы были воспитаны имевшимися в домашних собраниях книгами Ж. Руссо, Д. Дидро, К. Гельвеция, Ш. Монтескье, П. Гольбаха, Ф. Вольтера, Б. Франклина, а в начале XIX столетия имели возможность познакомиться с литературой французских романтиков – Ш. Нодье, Б. Констана, Ж. де Сталь, современными произведениями публицистов и историков Франции.

Дворянские революционеры любили сочинения древних историков: Плутарха, Тита Ливия, Цицерона, Тацита, старались найти в них созвучия современности. Они увлеченно изучали немецкую эстетику, пропагандировали сочинения немецких романтиков (234, 320).

Изложенное позволяет сделать вывод, что мятежные дворяне были подготовлены к «приему» западноевропейской культуры генетически, в силу давно сложившейся культурной инверсии и опытом личного общения с носителями западной культуры. Из наследия прошлого они сориентировались на ту литературу, которая давала пищу для переосмысления современного общественного устройства.

«Западнические» настроения декабристов сочетались с национально-патриотическими: они увлекались сочинениями А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, И.А Крылова и других отечественных писателей XIX века. В литературе революционно настроенных дворян привлекало деятельное начало, поэтому отношение к элегической поэзии и разочарованному герою в декабристской среде было негативным. М.И. Муравьев-Апостол писал И.Д. Якушкину: «…у нас, где так много дела, даже если живешь в деревне, где всегда можно хоть несколько облегчить участь бедного селянина, пусть изведают эти попытки опыта, а потом уж рассуждают о скуке» (336, с. 35). Ко всем попыткам «оплакивания самого себя» декабристы относились сурово, считая их бесполезными для дела свободы.

Резко критическим было отношение основной части декабристов к массовой литературе невзыскательного вкуса, произведениям М.Н. Загоскина, Н.В. Кукольника. Известно, например, что К.Ф. Рылеев полушутя грозил Ф.В. Булгарину, что после революции декабристы отрубят ему голову на листе «Северной пчелы». Не принималась и русская классическая литература XVIII столетия (320).

Не удовлетворяясь существующим книгоизданием, декабристы сами создавали литературную продукцию: К.Ф. Рылеев и А.А. Бестужев выпускали «Полярную звезду», а В.Ф. Одоевский – «Мнемозину»; оба журнала отражали философские и эстетические взгляды декабристов. В частности, ими активно обсуждались гражданские темы, романтизм, проблема сохранения самобытного национального характера. В книжных лавках И.В. Слёнина и В.А. Плавильщикова продавались «Думы» К.Ф. Рылеева, книги Ф.И. Глинки, политэкономический трактат И.И. Тургенева «Опыт теории налогов» (620).

В то же время декабристы не стремились к широкой экспансии своих взглядов и представлений. Ориентируясь на свою замкнутую и в то же время отвергаемую царизмом и консервативным дворянством культуру, революционеры не могли и не очень старались издавать некоторые свои произведения; они распространялись в избранном кругу посредством рукописей, списков. Отдельные произведения специально создавались для того, чтобы быть записанными в «потаенну сафьянову тетрадь».

Будущими декабристами практиковались и нелегальные рукописи; в списках распространялись политические произведения – «Русская правда» П.И. Пестеля и «Конституция» Н.М. Муравьева. Обсуждались и более «крутые» меры: в частности, заведение тайной типографии, посредством которой можно было бы печатать разные статьи против правительства и рассылать по всей России (615).

Таким образом, книжная культура декабристов была частным проявлением дворянской революционной субкультуры, отражала их пассионарные устремления с риском для собственной жизни изменить существующий социальный порядок.

Можно сказать, что декабристы занимались саморегуляцией читательской деятельности, которая во многом носила оппозиционный, противоправительственный характер; их представления о социально полезном и социально вредном чтении значительно отличались от правительственных. Подпитываясь революционными настроениями Запада, радикально настроенные дворяне устроили в России своего рода общественно политический «сквозняк», основательно «проветривавший» консервативно-охранительные настроения и добавивший радикализма либералам.

Декабристы предприняли слабую попытку распространить радикально-революционную концепцию читателя на народного читателя. Отношение революционного дворянства к народу было неоднозначным. Искренне стремясь к освобождению народа от крепостничества, борясь за его интересы, будущие декабристы испытывали страх перед народной активностью. В то же время осознание неизбежности революции подразумевало установление контактов с чужеродной и политически инертной народной и солдатской средой. Однако идея избавления народа от гнета крепостной зависимости была для революционного дворянства очевидной; она была пробным камнем, отделявшим декабристов от либералов (334).

Отчетливых представлений о народном читателе у декабристов не было, поэтому они ограничивались традиционным для того времени просветительством. Страстно мечтая о времени, когда образование и культура станут доступны народным массам, дворянские революционеры организовывали так называемые «ланкастерские школы», где обучали народ начальной грамоте, вели занятия по общеобразовательным предметам – геометрии, арифметике. Обучение они тесно связывали с чтением; Ф.И. Глинка утверждал, что учиться теперь значит почти одно и то же, что читать (109). Поэтому дворяне, стремившиеся к революционным изменениям, открывали полковые библиотеки, распространяли книги, которые учили людей осознавать свое достоинство (109, 615).

«Безнародная революционность» (Ю.М. Лотман) осознавалась декабристами как изъян своей идеологии; С. Трубецкой сетовал на невозможность создания конституции сообразно с духом народа по причине незнания своего отечества (336). Поэтому прозападные настроения декабристов сочетались с высоким патриотизмом, одним из проявлений которого была народность. Под народностью дворянские революционеры понимали гуманное отношение к бедным людям, выражение национальных традиций народа, проявление героического национального характера (620). Они призывали изучать народные песни, сказки, пытались сделать литературу достоянием широкого читателя. Чтобы «заохотить» простой народ, декабристы начинали просветительскую деятельность со сказок, песен, повестей, а продолжали сочинениями о Диогене, Сократе (616). Однако, подчеркнем, народ для дворянских революционеров был «незнакомцем», от которого они были «страшно далеки», и представления о его читательской деятельности были весьма неопределенными.

Несмотря на то, что декабризм как социальное явление был уничтожен, он обострил и обозначил общественные противоречия, которые оказались определяющими для развития новых представлений о читателе и его деятельности во второй половине XIX века.

Картину разрастания радикализма в первой половине XIX столетия существенно дополняет революционность незначительной части разночинцев, которые имели представление о чтении как ресурсе, позволяющем изменить общественное устройство более благоприятным для себя образом. Наиболее яркий пример – формирование радикально-революционной концепции разночинного читателя в кружке М.В. Петрашевского. В основе самопредставления петрашевцев был социальный протест против существующей власти.

В кружке Петрашевского увлекались идеями К. Сен-Симона и Ш. Фурье, идеями А.Н. Радищева и декабристов, В.Г. Белинского и А.И. Герцена. Петрашевцы пропагандировали революционные идеи посредством книг; распространяли произведения по истории, политической экономии и социальным наукам, в том числе – запрещенные цензурой. Петрашевцы были в оппозиции правительству в вопросах народного образования, которое было опутано «тысячей тайных инструкций» «инквизиционных» учреждений. Они считали, что правительственные представления о народном чтении привели к тому, что библиотеки для чтения уже разыгрываются в лотерею, типографии печатают одни сонники да визитные карточки, а

книжные магазины торгуют ножами. Петрашевцы настаивали на организации бесплатных общенародных библиотек, которые занимались бы распространением технических и сельскохозяйственных знаний (109, 620).

Любопытный штрих к характеристике радикально-революционной концепции читателя этого периода – высказывания В.Г. Белинского и А.И. Герцена о чтении юного читателя. Эти высказывания противоречивы, представляют собой сложную смесь либерально окрашенных и радикальных взглядов. Последние послужили отправной точкой для формирования соответствующих представлений у радикалов последующих поколений: от Н.Г. Чернышевского до Н.К. Крупской.

Из ребенка, по В.Г. Белинскому, нужно стремиться сделать реалистически мыслящего гражданина и члена государства: ему вредны «фантастические бредни», сентиментальные повести и сказки, которые делают из детей мечтателей, сочинителей и книжников (59). Ребенок, который фантазирует и сочиняет, так же чудовищен как ребенок, который «курит, волочится за женщинами, пьет водку» (64, с.158). В.Г. Белинский считал необходимым исключить из круга детского чтения «слащаво-сентиментальные» произведения и книги, проникнутые «нагим» дидактизмом, религиозным духом, «мещанской» моралью. Литературный критик считал, что в круг детского чтения нужно включать книги, пробуждающие любознательность, наблюдательность, любовь к природе и труду. Близка обозначенной и позиция А.И. Герцена, писавшего, что из детей нужно воспитывать «молодых штурманов будущей бури», чему должна была способствовать прежде всего протестная, оппозиционная русская литература, к которой он относил прежде всего сочинения декабристов, вольнолюбивые стихотворения А.С. Пушкина (191).

Таким образом, радикально-революционная концепция читателя бытовала преимущественно в двух социальных средах, она была сформирована самопредставлением декабристов и разночинцев, отражая их стремление к радикальному преобразованию общественной системы революционным путем.И в дворянской, и в разночинной средах она требовала от читателя серьезности, реалистичности, нацеленности на конкретное дело радикального общественного переустройства; книга рассматривалась как ресурс социального противостояния.