ДЕСТРУКЦИЯ 12 страница

ИНТЕРПРЕТАЦИЯ - аспект понимания, направленного на смысловое содержание текстов. И. как практика извлечения смыслов из текстов имела место в античности (“аллегорическое” толкование текстов), в средние века (библейская экзегетика), в эпоху Ренессанса (“критика текста”, “грамматика”, лексикография). Положения библейской экзегезы получили теоретическое развитие в романтической эстетике: Ф. Шеллинг указывал на бесконечную множественность смыслов, заключенных в произведении и наново формирующихся в сознании читателя. Категориальный статус И, получила у Ф. Шлейермахера, который различал объективную (“грамматическую”) и субъективную (“психологическую”, или “техническую”) стороны И. Обе стороны И. определяют единый процесс понимания: И. текста с субъективной стороны предполагает определенное представление об авторе, но это представление может сложиться только на основе некоторой объективной И. его текстов. “Грамматическая” И. осуществляется посредством компаративного метода - сравнительного анализа различных значений того или иного слова с целью установления его значения в данном контексте. “Психологическая” И. идет дивинационным путем, “угадывая” значение слова на основе изучения того спектра его значений, который является специфическим для данного автора. В герменевтике Дильтея И. сводится к постижению смысла текста посредством переключения его в психологический и культурный контекст автора и реконструкции этого контекста внутри опыта интерпретатора. Гуссерль доказывал, что к феномену сознания принадлежит предуказание, т. е. горизонтное сознание (впоследствии названное им “жизненным миром” и выступающее, по существу, в качестве контекста), которое указывает на дальнейшие, находящиеся вне опыта в собственном смысле признаки объекта. Это - “уже некая интерпретация... мы оказываемся вовлеченными в многообразие, которое указывает на возможные новые восприятия..., и с очевидностью раскрывает и осуществляет себя в серии образов и представлений”. Феноменологический метод исходит из того, что конкретная целостность произведения (и соответствующий ей акт непосредственного, нерасчлененного восприятия) возникает как результат взаимодействия целого ряда онтологических “слоев”, а также динамических “фаз” развертывания текста. Задача истолкователя заключается в том, чтобы эксплицировать эти слои и фазы. И. в рамках феноменологии сознания узурпирует независимость вне его представленного содержания и делает ее фактически неограниченной. М. Хайдеггер, переходя от феноменологии сознания к феноменологической герменевтике, указывал, что дело не в прослеживании, наблюдении и оглядывании какой-то точки самости (“я”), но в понимающем схватывании полной раскрытости “бытия-в-мире” сквозь сущностные моменты его устроенности. И. оказывается вторичной по отношению к онтологически предустановленному пониманию, являясь моментом его освоения. То понятое, что ухватывается в преднамерении, становится постижимым понятийно благодаря истолкованию. Высказывание, по Хайдеггеру, является вторичным модусом истолкования. Он выделяет три значения высказывания: 1) высказывание как выявление, показывающее сущее из него самого, не ограничивающееся нашим представлением о нем; 2) высказывание как предицирование, содержащее определение субъекта через предикат (Хайдеггер полагает, что определение суживает “смотрение”, замыкая его на одном только выявляющемся объекте как таковом, затемняя полноту сущего); 3) высказывание как сообщение имеет прямое отношение к высказыванию в первом и втором значении. Будучи “общным”, оно может быть разделено с высказывающим и другими, даже если у них в пределах видимости нет этого выявленного и определенного сущего. Высказываемое может быть передано дальше и пересказано. Г. Гадамер переводит хайдеггеровскую онтологию понимания в план теории истолкования текста как носителя культурной традиции, утверждая единство понимания, истолкования и “применения”. Понимание всегда является “истолковывающим”, а истолкование “понимающим”, но окончательно понимание осуществляется в результате “применения”, т. е. соотнесения содержания текста с мыслительным опытом современной культуры. Понимание, по Гадамеру, нацелено не на извлечение авторского смысла, а на раскрытие содержания “дела”, явленного в тексте. Согласно Л. Витгенштейну, высказывание - это выражение мысли. Мыш- ' ление означает оперирование со схемами, но мысль не то же самое, что схема, потому что мысль не нуждается в переводе, а схема нуждается. Схема (без ее И.) корреспондирует с определенным, предложением, переводящим ее в высказывание. Как можно узнать о том, что кто-то понял схему или приказ? Витген-, штейн полагает, что он может показать свое понимание только посредством перевода его в другие символы. Т. о., понимание - это перевод в другие символы либо в действие, и поэтому оно сопряжено с И. Существует также позитивистское. понимание И., которое ведет к установлению и открытию “объективных” причин порождения текста. Историко-генетическому подходу противостоит как герменевтика, так и семиология. В рамках семиологии существуют два направления - структурный и текстовой анализы. Первое направление стремится из всех существующих повествований разработать единую нарративную модель, при помощи которой можно будет анализировать каждое конкретное повествование в терминах отклонения. Второе направление всякое повествование рассматривает в качестве текста, под которым понимается пространство, где идет процесс образования значений. Задача текстового анализа не в описании структуры повествования, а в том, чтобы произвести подвижную структурацию текста (меняющуюся в зависимости от читательской перспективы и исторического контекста) и проникнуть в смысловой объем произведения, в процесс означивания. Следовательно, необходимо различать структурный и текстовой анализы и не рассматривать их как взаимоисключающие. В герменевтике И. направлена на раскрытие смысла текста как сообщения, адресованного возможному читателю, в семиотике - на расшифровку кода. Р. Барт относит код к сфере культуры: “Коды - это определенные типы уже видимого, уже читанного, уже деланного; код есть конкретная форма этого “уже”, конституирующего всякое письмо”. Структурации текста способствуют такие культурные коды, как “научный код”, опирающийся, например, на правила экспериментальной науки; “риторический код”, объясняющий все общественные правила говорения: кодированные формы повествования, кодированные формы речи; к этому коду относятся и метаязыковые высказывания; “хронологический код”: “датирование”, которое кажется разумеющимся, объективно данным, на самом деле представляет собой практику, глубоко обусловленную культурными правилами (в целях драматизации, наукообразия, достижения эффекта реальности); “социоисторический код”, позволяющий связать высказывание со всей суммой усваиваемых с самого рождения знаний о нашем времени, обществе, стране; “код действий” или “акциональный код”, поддерживающий фабульный каркас повествования: действия или высказывания, которые их денотируют, организуются в цепочки; и, наконец, “код загадки”. Барт подчеркивает, что в классическом повествовании имеются два кода, которые поддерживают векторную направленность структурации: это акциональный код (основанный на логикотемпоральной упорядоченности) и код загадки (вопрос венчается ответом); так создается необратимость рассказа. Именно на этот принцип покушается деконструкция Деррида, пытаясь сделать текст частично обратимым, ставя под сомнение возможность выражения логики поведения - акциональным кодом, и “истины” - кодом загадки. Тенденцию на преодоление противостояния между герменевтикой и семиотикой, можно обнаружить у П. Рикера, который “понимание” и “объяснение” рассматривает как составляющие единого процесса: первый заключает в себе воспроизведение структурации текста, второй - прояснение кодов читателя, участвующего в этом процессе. В связи с этим вырастает значимость фигуры интерпретатора. Интерпретатор - лицо, осуществляющее И. Всякий знак предполагает наличие интерпретатора. Перцептивный тип семиотической коммуникации требует двух отдельных интерпретаторов - адресанта и адресата. Их различие заключается в том, что первый осуществляет операцию кодирования, а второй. - декодирования. Р. Якобсон выделял два важнейших языковых фактора. Первый из этих факторов представляет собой селекцию. Он опирается на эквивалентность, сходство и различие, синонимию и антонимию. Второй фактор - это комбинация, которая регулирует построение любой последовательности. Он “основан на смежности”. Адресант при кодировании осуществляет выбор элементов до их сочетания в единое целое. Осуществляя же декодирующую операцию, адресат прежде всего должен уловить целое; в этом состоит глубокое различие между статусом слушающего (читающего) и статусом говорящего (пишущего) в речевом общении (тексте). Декодирующий партнер речевого акта гораздо чаще обращается к вероятностным решениям, чем кодирующий партнер. Так, для адресанта не существует проблемы омонимии, ибо он знает подразумеваемое под ним значение, тогда как адресат, пока у него нет опоры на контекст, борется с омонимией и вынужден прибегать к вероятностным испытаниям своих решений. Единство кода для всех членов речевого сообщества, провозглашенное Ф. де Соссюром, на деле не выдерживает критики. Как правило, каждый индивид одновременно принадлежит к нескольким речевым сообществам с разными “радиусами коммуникации” (Сепир). Любой общий код - это совокупность, составленная из различных подкодов, один из которых выбирает говорящий в соответствии с функцией сообщения, его адресатом и характером отношений между собеседниками. Подкоды позволяют передавать и воспринимать информацию с неодинаковой полнотой - от высокой эксплицитности до разных степеней эллиптичности. Письменность (текст) обеспечивает большую стабильность и доступность сообщения для адресата, удаленного от адресанта во времени и/или расстоянии. Существует достаточное различие между слушателем и читателем, состоящее в переносе речевой последовательности из времени в пространство, что ослабляет свойство однонаправленности, характерное для речевого потока. Слушающий синтезирует последовательность уже тогда, когда ее элементы перестали существовать, а для читателя слова сохраняются, и он может вернуться от последующих частей сообщения к предыдущим. Внутренняя речь объединяет адресанта и адресата в одном лице, а эллиптичность формы (незавершенного выражения) интраперсональной коммуникации нельзя свести к одним только вербальным знакам. Мнемонический узел на носовом платке, служащий напоминанием о важном деле, является типичным примером внутренней коммуникации между прошлым и последующим состоянием одного человека. Система конвенциональных символов, декодируемая получателем сообщения в условиях отсутствия адресанта, который имел бы намерение послать это сообщение, используется в разных формах гадания. Так, астрологические предсказания как традиционный код гадания позволяют прорицателю извлекать сведения о человеческой судьбе, играющей роль означаемого, из наблюдаемых вариаций движения планет. Среди знаковиндексов (указаний) существует широкий круг знаков, интерпретируемых их получателем, но не имеющих явного отправителя. Животные не оставляют умышленно следов для охотников, но тем не менее для последних они являются знаками, позволяющими определить вид дичи, а также направление и давность движения животного. Аналогичны симптомы болезней, которые указывают на недуг и уточняют его характер. Есть все основания полагать, что непреднамеренные индексы являются разновидностью знаков, ибо они интерпретируются как сущности, служащие для выражения существования других сущностей. При этом необходимо различать коммуникацию, имплицирующую реального или предполагаемого адресанта, и информацию, источник которой нельзя считать адресантом тех знаков, которые интерпретируются их получателем. Значение интерпретатора усиливается в случае с межъязыковым переводом, ибо в нем обычно не наблюдается полной эквивалентности между единицами кода, но сообщения, в которых они используются, могут служить адекватными И. кодовых единиц или целых сообщений. При переводе с одного языка на другой происходит не подстановка одних кодовых единиц вместо других, а замена одного целого сообщения другим. Переводчик перекодирует и передает сообщение, полученное им из какого-то источника. Как и любой получатель вербального сообщения, переводчик является интерпретатором. Нельзя интерпретировать ни одного языкового явления без перевода его знаков в другие знаки той же системы или в знаки другой системы. В таком случае интерпретатор - лицо, способствующее переводу одних знаков в другие, с целью прояснения существа понимаемого. С. А. Азаренко

ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ - структура индивидуального сознания, отвечающая факту существования других индивидов. И. разрабатывалась в феноменологически ориентированных социальных теориях с целью преодоления дилеммы индивидуального и социального. С И. как проблемой феноменология сталкивается при рассмотрении вопроса о восприятии других субъектов, о способах обнаружения у них субъективности, которая не может быть дана непосредственным образом в виде некоторого наличного бытия. В феноменологически ориентированных теориях И. указывает на внутреннюю социальность индивидуального сознания. Основная форма И. описывается Шюцем при помощи тезиса “о взаимозаменяемости перспектив”. Этот тезис предполагает наличие двух допущений. Во-первых, правило “взаимозаменяемости точек зрения”, согласно которому каждый из нас принимает на веру идентичность способов переживания внешнего мира вопреки предполагаемым трансформациям занимаемых мест и, соответственно, точек зрения. Во-вторых, правило “совпадения систем релевантностей”. Это правило предполагает идентичность интерпретации потенциально общих объектов, фактов и событий наличного мира. Другое основополагающее измерение И. описывается общим тезисом об alter ego, согласно которому одновременность восприятия индивидами друг друга в живом настоящем обеспечивает их избыточность относительно друг друга, что в переводе на язык теории оказывается достаточным условием для концептуального оформления социальных теорий. Главным достижением понятия И. является схватывание индивидного характера конституирования социальной реальности, определяющей роли темпоральности в отношении социальных форм. Т. X. Керимм

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ - одна из основных характеристик, определяющих текстуальную гетерогенность. Термин И. введен Ю. Кристевой под влиянием М. Бахтина, который описывал литературный текст как полифоническую структуру. Буквально И. означает включение одного текста в другой. Для Кристевой текст представляет собой переплетение текстов и кодов, трансформацию других текстов. И. размывает границы текста, в результате чего текст лишается законченности, закрытости. Основным структурным принципом текста с точки зрения И. является его внутренняя неоднородность, открытость, множественность. И. не может быть сведена к вопросу о литературных влияниях. Текст не исчерпывается субъективным замыслом, исторической ситуацией, в которой он создавался, и даже читателями, а представляет собой процесс производства смыслов в развертывании и во взаимодействии разнородных семиотических пространств и структур, практику означивания в чистом становлении. Текст конституируется не тем, что традиционно называют “знаками” или “означающими”, а “фабрикой” следов, сетью текстуальных референциалов, сетью социально детерминированных “интертекстуальных”-связей. Текст производится из других текстов, по отношению к другим текстам. Причем, не только по отношению к прошлым текстам. “В явление, которое принято называть интертекстуальностью, следует включить тексты, возникающие позже произведения: источники текста существуют не только до текста, но и после него” (Барт), В этом смысле любой текст есть пространство пересечения других текстов, ассоциируемые комбинации которых создают дополнительный смысл. И. охватывает всю область культуры как семиотической системы. С точки зрения И. снимается оппозиция между текстом (объектом) и читателем (субъектом), между чтением и письмом. Текст и есть, собственно, И. Т. X. Керимов

ИНТУИТИВИЗМ - методологический принцип внутреннего единства бытия (реальности, жизни) и сознания, предполагающий непосредственное проникновение, переживание, внерациональную рефлексию этого единства в качестве основания философского мышления. Понятие И. также применяется для характеристики некоторых философских систем (А. Бергсона, Н. О. Лосского, С. Л. Франка, разработавших целостные концепции на основе принципа интуитивного познания). Наиболее существенная черта И. как методологического принципа - утверждение возможности непосредственного созерцания общего в конкретно-единичном, в индивидуальном акте интеллектуального, эмоционального, творческого, экстатического и т. д. установления “живой” взаимосвязи сознания и мировой целостности (в случае мистической интуиции речь может идти о такой связи с надмирными, абсолютными сущностями и существами). Та или иная форма интуитивного познания присутствовала в философии с самых ранних времен. Первичные формы обоснования И. можно обнаружить в учении Сократа (интуиция, направленная на целостное “познание себя”) и Платона (интуиция как одна из ступеней восхождения к знанию абсолютного блага). Фундаментальное значение И. приобретает в различных мистических течениях - как христианских, так и внеконфессиональных. Здесь мистическая интуиция является основным путем постижения сверхреальности в ее связи с реальностью единичного и реальностью личного “я”. В христианской мистике И. традиционно противопоставляется чувственному и рационально-рассудочному познанию как высшая форма знания, в которой сочетаются абсолютно абстрактные, конкретно-вещные и экзистенциальные параметры осмысления мировой реальности. Совершенно особое значение приобретает И. на рубеже XIX - XX вв. в ходе методологической критики классического рационализма со стороны развивающихся систем иррационализма (в частности, “философии жизни”). С т. зр. иррационализма, И. противостоит одностороннему рационализму, подобно тому как индивидуальноличностное “чувствование” самой жизни противостоит объективированному, абстрактно-категориальному знанию. В действительности же И. совершенно не чужд классической метафизике: универсальные системы Гегеля, Фихте, Шеллинга основаны как раз на фундаментальных интуициях, получающих затем категориальное и логико-диалектическое оформление, рациональную систематизацию, приобретающих форму научно-теоретического дискурса. Характерно, что Н. О. Лосский прямо определяет эти системы как “мистический рационализм”, полагая универсальность философской интуиции свойством мистического познания и отношения к реальности. И. в “философии жизни” как основополагающий принцип ярче всего выражен А. Бергсоном, Для него интуитивное познание есть логический результат эволюции жизненных форм. В этом смысле И. является более чем методологическим инструментом культурного познания: сама по себе интуиция есть синтез инстинктивно-бессознательного познания как основы жизнедеятельности животных форм с рационально-научным, последовательно-дискурсивным, аналитическим знанием, характерным для “человеческой ветви эволюции”. Следовательно, утверждение синтетического И. есть дело не только культуры и теории, но и важнейший фактор дальнейшей эволюции жизни в ее наиболее развитых и лабильных формах, тогда как сохранение господствующих естественнонаучных, аналитических форм мышления, “узкого рационализма” культуры есть своего рода “тупик эволюции”. Опыт обоснования И. в историческом и социальном познании в русле “философии жизни” был предпринят В. Дильтеем. В этом опыте самое существенное значение приобретает герменевтика как метод “возведения” индивидуального переживания “жизненного опыта” к уровню теоретически значимых концепций (отсюда вырастает понятие “жизненного мира”, в котором реальный и жизненноопытный контекст индивидуального существования перерастает в систему жизненных, социальных, духовных связей того или иного “общественного целого”. Данная система связей как раз и является основой исторического познания и не подлежит непосредственной рационализации). Н. О. Лосский создал синтетическую систему И. на основе соединения ведущих мотивов религиозно-философского всеединства (см. “ВСЕЕДИНСТВО”) и персонализма (см. “ПЕРСОНАЛИЗМ”). И. как высшая форма культурного мышления обосновывается им с позиций монадологической картины реальности, а свое социально-антропологическое обоснование получает в фокусе соборного видения социальной реальности (см. “СОБОРНОСТЬ”). И. Лосского характерен утверждением непосредственной этической значимости всех интуиций “мира как органического целого”, ибо эти интуиции самым тесным образом связаны с первореальностью Бога, обладающего архетипами всего, что является предметом интуитивно-личностного переживания и познания. В ходе философского движения XX в. И. становится органичной частью новой рационалистической традиции. Так, Э. Гуссерль разрабатывает учение об идеации, т. е. о “сущностном видении” феноменального в его собственных пределах. Благодаря этой интерпретации, И. входит в основные положения “новой онтологии” Н. Гартмана, философской антропологии (Шелер), экзистенциализма. Здесь И. практически утрачивает свои чисто гносеологические параметры, становясь особым способом существования и самореализации человека. Хотя и здесь сохраняется противопоставление И. научному рационализму (особенно в экзистенциализме), но уже как разведение художественно-экзистенциального и чисто интеллектуального типов интуиции. Е. В. Гутов