ДЕСТРУКЦИЯ 7 страница

ЗАКОН ЛОГИЧЕСКИЙ - схема логической связи суждений, общезначимость которой вытекает из одной только интерпретации входящих в нее логических элементов и по существу не связана с фактической истинностью “наполняющих” ее высказываний. Другие названия: "закон мышления”, “логическое правило”. Существует бесконечное множество таких положений, в математической логике их выражают общезначимыми (тождественно-истинными) формулами.

Традиционно же выделяют три базисных З.л., первая формулировка которых принадлежит, по всей видимости, Аристотелю ("Метафизика" III, 7, 1011 b, 23-4):

1) Закон тождества: “А есть А, т.е. всякое высказывание тождественно самому себе”.

2) Закон (не)противоречия: “Неверно, что А и не-А, т.е. никакое высказывание не может быть истинным и вместе с тем ложным”.

3) Закон исключенного третьего: “Истинно или А, или не-А, т.е. любое высказывание таково, что истинно либо оно само, либо его отрицание”.

Часто к ним добавляют сформулированный Лейбницем закон достаточного основания, который вместе с законом противоречия получили у Лейбница характеристику “великих начал”.

З.л. воспринимаются как фундаментальные для той центральной традиции в логике, которую всегда связывают с именами ее наиболее ярких представителей: Аристотеля, Г.Фреге и Б.Рассела; которая многие века оставалась практически единственной и потому определена как “классическая логика”. Гносеологические предпосылки классической логики связаны с абстрагированием от ограничений, обусловленных отсутствием общего метода оценки, согласно которой относительно любого объекта универсума вопрос о наличии у него некоторого свойства решается за конечное число шагов (см. Логика неклассическая).

А. Г. Кислое

ЗАКОНЫ ОБЩЕСТВЕННЫЕ - необходимые связи и зависимости между подсистемами общества, между людьми и условиями их жизни, между содержанием деятельности людей и формами их общения. Проблема законов проясняется в ходе становления научного обществознания; сама возможность существования общественной науке определяется возможностью фиксировать общественные законы. Вопрос о З.о. в разных аспектах разрабатывался Г.Гегелем, К.Марксом, О.Контом, Э.Дюркгеймом, В.Вундтом, К.Гемпелем, К.Поппером, И.Пригожиным. В отечественной литературе последних десятилетий тема З.о. исследовалась В.Келле, А.Назаретяном, Н.Розовым, Е.Седовым.

Формирующееся в ХIХ в. научное обществознание в определении З.о. следовало естествознанию. Понятие законов формировалось в ходе разделения всех связей бытия на необходимые и случайные: законы характеризовались как существенные и устойчивые связи явлений; существо же законов обнаруживалось за счет сведения индивидуальных явлений к повторяющимся в них и через них зависимостям.

Действие З. о. понималось первоначально квазинатуралистически или прямо натуралистически, т.е. зависимости людей от социальных условий уподоблялись их зависимостям от условий природных. Экономическое положение общества, его политический строй, традиционная культура трактовались как совокупность естественных связей, формирующих людей, вынуждающих их приспосабливаться к обстоятельствам. Критическое отношение к общественному порядку содержало обычно идею об естественных условиях и законах сосуществования людей и ориентировало на изменения строя жизни общества с ориентацией на некую естественную норму. Иными словами, люди “вписывались” в действие законов как существа в основном подчиненные, страдательные, находящие свободу в подчинении и смирении.

Задача выражения многомерной социальности для формирующейся общественной науки была непосильной, и она двинулась по пути выделения отдельных связей и зависимостей между подсистемами общества (производством и общественными отношениями, экономикой и политикой, образованием и культурой), их описания, группировки, классификаций. В картине общества проявлялась схема, намечающая структуру социальной реальности. Благодаря ей можно было выделить большие подсистемы общества, показать их воздействие друг на друга, их значение в жизни людей.

В практической жизни новоевропейского общества происходило реальное абстрагирование отдельных подсистем - экономики и политики, государства и религии, науки и культуры - друг от друга и от непосредственного бытия людей. Действительность оказалась “подготовленной” для выявления существенных связей и зависимостей между элементами общества, для рассмотрения этих связей в “чистом виде”,т.е в форме, освобожденной от разнообразия проявлений непосредственно индивидного бытия. Наука по-своему тоже была готова рассматривать связи социального бытия в их очищенной от конкретного человеческого содержания форме. В стандартах науки сохранялась установка на исследование законов, связывающих объекты, которая либо сводила природу самих объектов к весьма абстрактным характеристикам, либо не учитывала индивидуальной формы объектов вообще и направляла внимание на описание действующих между объектами зависимостей.

В применении к обществу такая трактовка законов могла быть продуктивно реализована только в тех сферах, где возможны были сильные упрощения многомерного бытия людей. Такими сферами оказались промышленность, экономика, право, наука. В них практически отрабатывалась схема социальной закономерности как общей, повторяющейся связи явлений, как некоей регулярности, позволяющей получать тождественные результаты, группировать и объяснить определенные классы событий. Предполагалось, что на такой трактовке законов может быть построено прогнозирование, позволяющее четко определить в будущем последствия совершенных и совершаемых в обществе действий. Экономическая практика указывала на возможность фиксировать регулярные колебания цен на мировом рынке, а экономическая теория впоследствии попыталась выделить периодические изменении разной длительности, позволяющие предугадывать изменения рыночной конъюнктуры

Такое положение дел - и соответствующая трактовка законов - сохранялись довольно долго и в известной степени сохранились до сих пор. Но уже в XIX столетии возникли попытки более глубокого понимания законов, а стало быть, и социальных связей и сил. Новые подходы возникали в прогнозах, связанных с определением резервов человеческой продуктивной деятельности. И хотя они во многом делались еще с позиций абстрактно-социального истолкования отдельных форм практики и науки, в них уже присутствовала идея обнаружения общественных ресурсов в развитии сил и способностей самих человеческих индивидов. На первых порах такого рода прогнозы еще не затрагивали вопросы непосредственно личностного развития людей, но уже все более отчетливой становилась зависимость экономических и технологических эффектов от характера и качества деятельности индивидов. Пока еще эта зависимость понималась узко и поверхностно, главным образом, в плане интенсивного использования накопленных сил и средств, но уже обозначился вектор зависимости условий от деятельности людей, а это не могло не повлиять и на понимание законов общества.

Прежде всего выявляется необходимость истолкования условий жизни людей как результатов, а следовательно, и форм деятельности людей. В закономерных общественных связях встречаются разные формы человеческой деятельности: живой и накопленной, “текущей” и опредмеченной, деиндивидуализированной и индивидной. Тогда и законосообразность деятельности предстает как её зависимость от опредмеченных деятельных и социальных форм. Но тогда и закон “оживает” лишь в деятельности, и реализация закона раскрывается как соответствие разных форм человеческой деятельности друг другу. Тогда конкретный смысл приобретают размышления о “действиях” законов, о возможности или невозможности их нарушать, им “следовать”, их использовать и т.д.

В XX в. в постиндустриальную эпоху стало формироваться представление об общественных законах как о законах -тенденциях, как линиях социальной эволюции, выражающих эффект сочетания различных человеческих деятельностей, условий их реализации. По-новому зазвучал вопрос о соотношении природных и общественных законов. Природа уже не воспринималась через призму упрощенных индустриальных и физических схем; она предстала сложным разнообразием, вынуждающим человека приспосабливать устоявшиеся формы своей деятельности к сложным ритмам биосферного процесса.

Представление об “автоматическом”, квазиестественном действии общественных законов, устанавливающих соответствие между содержанием и формами человеческой деятельности, между живым и накопленным опытом, оказалось слишком приблизительным. Обозначилось отчетливое различие между общественными законами как необходимыми соответствиями разных аспектов жизни людей и юридическими законами, которые могли способствовать этим тенденциям или препятствовать им. Определились и явные диссонансы между разными “линиями” и субъектами социального процесса, обусловленные различиями в развитии обществ. В результате глобальных торговых обменов новейшие технологии стали попадать в такую социальную среду, где отсутствовали формы человеческих взаимодействий, обеспечивающих безопасность использования этих технологий. Фактическое несоответствие технических средств и социальных форм оказалось проблемой, выходящей за рамки отдельной страны, обозначилось как опасность для всего человеческого сообщества.

XX в. показал возможность и изменяемости социальных форм на практике, на практике же представил трагические доказательства того, что социальные формы не могут модифицироваться как чисто внешние по отношению к человеческим индивидам структуры общества; трансформации, изломы и разрывы социальных связей проходят по живой ткани непосредственного человеческого бытия, коверкая судьбы и жизни миллионов людей. Преодоление социальных кризисов, вызванных изменениями общественных форм, также подтвердило связь и зависимость их от характера и содержания жизни человеческих индивидов: формы внешней организации общественной жизни стабилизировались лишь тогда, когда они обретали внутреннюю опору в бытии и мышлении людей, т.е. тогда, когда они подкрепляли “внешность” своего существования формами реализации сил, способностей, интересов человеческих индивидов. (См.: “Абстракции реальные”, “Детерминизм”, “Волюнтаризм”, “Редукция”,“ “Фатализм”, “Формы социальные”).

В.Е.Кемеров

ЗАКОН ПРАВОВОЙ - властно-регулятивный акт, не только подкрепляемый и санкционированный государством или иными социальными институтами, но и соответствующий (содержательно, формально и процедурно) принципам общественного правосознания, существующим конституционно-правовым нормам и в силу этого обладающий всей полнотой действия в пределах данной правовой системы. Для современного общества понятие и концепция П. з. являются одним из фундаментальных принципов легитимации государственных актов и действий государственно-политических институтов, с одной стороны, и закрепляемым правовым способом разнообразных потребностей общества и граждан, с другой. Наиболее простая и абстрактная формула П. з. представлена дефиницией “Правовой закон есть закон, созданный и функционирующий по праву”. При этом для каждой социально-политической системы существует собственная или специфическая конъюнктура определения существующих или вновь создаваемых законов в качестве П. з. Уже на заре теоретического правосознания - в эпоху античности - сложилось представление о возможности различения позитивных законов по тем или иным критериям, определяющим их “правильность” либо “неправильность”. Такими критериями, как правило, выступали общее благо и естественная справедливость; причем их принципы носили умопостигаемый характер и совпадали с общекосмическим Логосом. В то же время в античной мысли складываются концепции возможного несовпадения П. з. с разумной моральностью (Демокрит), справедливостью (софисты) либо практической эффективностью (Платон), Специфическая черта правового статуса закона в античную эпоху - его ограниченность сферой политического и, отчасти, хозяйственного взаимодействия свободных и равных граждан. Средневековая богословская и юридическая мысль дополняют классические античные критерии ссылкой на божественное право либо “универсальный закон” (Фома Аквинский), соответствие которому легитимирует законодательный акт в качестве П. з. Коллизия между содержанием закона и принципами универсально-божественного мироустройства (последние выражены в Священном Писании и Священном Предании, а также в каноническом церковном праве) рассматривается авторитетными церковными органами и дает последним основание освобождать подданных от обязанности повиновения неправедным законам. При этом полагается, что нарушение божественных и конкретизирующих их естественных законов может относиться только к области присвоения и распоряжения властно-законодательными прерогативами. Сам принцип властвования и законодательствования носит и сохраняет безусловнобожественный характер. Средневековая мысль выдвигает принцип сословного представительства как дополнительной инстанции, инициирующей, легитимирующей и контролирующей полноценный правовой статус власти и ее законотворческих актов, В новое время с изменением социально-экономического уклада меняется и понимание П. з. Все большую роль в легитимации законодательных актов начинают играть представления о естественных неотчуждаемых правах личности, присущих человеку от рождения и определяющих его равную с другими правоспособность. Правовой статус законов теперь соотносится с общим благом, понимаемым как возможность блага для большинства граждан государства. Сама законодательная прерогатива государства истекает из волеизъявления народа (ситуация общественного договора) и становится легитимной и общеобязательной лишь в случае соответствия этому волеизъявлению. Установление такого соответствия - прерогатива выборных представительных органов, являющихся носителями законодательной власти и контролирующих деятельность правительства (монарха). С т. зр. содержания, П. з. признается лишь такой долговременный, необходимый и разумный законодательный акт, предписания и запреты которого совпадают с требованиями “естественного разума” как носителя естественного права. Такая позиция предполагает принципиальную идентичность механизма деятельности и самого содержания сознания всех индивидов. С XVII - XVIII вв. благодаря этому в философии права устанавливается принцип формальноправового равенства всех людей, чье участие в системе правоотношений определяется единой для них природой интересов и потребностей. В классических естественноправовых теориях от Т. Гоббса до Ж.-Ж. Руссо весь конструируемый механизм государственно-политической машины предназначен для уравновешивания общегражданских, сословно-групповых и частных интересов. Такое равновесие, достигаемое за счет разделения властей и верховенства закона, представляется не только как оптимальный правопорядок, но и как идеальное политическое устройство вообще. При этом постепенно нарастает акцентирование активности народа (граждан) по отношению к государственно-правовой системе, складывается радикальная концепция “народного суверенитета”, распространяющегося (Ж.-Ж. Руссо) не только на сферу конкретного законодательствования, но и на сферу принципиального нормотворчества. В классической немецкой философии И. Кантом и Г. В. Ф.Гегелем были разработаны фундаментальные для современной политикоправовой мысли концепции П. з., вобравшие в себя основные достижения предшествующей эпохи. Прежде всего, было подчеркнуто внутреннее различие законов правовых и моральных: в учении И. Канта утверждается принцип моральной автономии индивида по отношению к любой внешне-правовой системе обязательств. Но абсолютная моральная автономия, в то же время сопряжена с обязанностью подчиняться законам и установлениям государства, поскольку они (даже в случае их неоптимальности) являются основой стабильного правопорядка, который, в свою очередь, есть залог формирования морально совершенного сообщества (последнее Кант приравнивает к “царству божию”). Философия права Гегеля в целом строится на двояком логическом принципе: разведение права и закона как “идеи” и “наличного бытия”, с одной стороны, и обнаружение их диалектической тождественности, с другой. Гегелевская формула такова: “Право есть нечто святое вообще уже потому, что оно есть наличное бытие абсолютного понятия, самосознательной свободы”. Это позволяет ему определить, что в реально функционирующих системах законов не каждый государственный акт является П. з. С другой же стороны, поскольку государство как “в себе и для себя реализованная разумная воля” санкционирует какой-либо акт, постольку в нем необходимо есть разумно-правовое начало. В конечном счете, все фундаментальные принципы и идеи права обретают свою позитивную реальность лишь посредством государственного законодательствования. В этом случае, по Гегелю, основным признаком П. з. становится его способность “положительного соединения субстанционального и индивидуального”, т. е. способность действовать для общегосударственных интересов, учитывая и сохраняя при этом правовые интересы и свободу отдельных граждан.

В либеральных теориях права (И. Бентам, Б. Констан) акцент в понимании П. з. смещается в сторону разработки институтов и процедур, позволяющих гарантировать и обеспечивать права личности даже вопреки воле и действиям государства. Отсюда вырастает принцип автономности судебной и местной муниципальной власти, возрастание их законотворческой значимости. Марксистская социально-политическая теория рассматривает право и закон как выражение и закрепление воли правящих классов, средство подавления сопротивления подвластных классов и консервации политического строя. В таком контексте значимость понятия П. з. существенно снижается, хотя марксистской традиции принадлежит неоспоримое первенство в разработке взаимосвязи социально-классовых интересов и законодательно-правовой активности различных субъектов, Именно на основе классового подхода в конце XIX - начале XX вв. сложились правовые концепции солидаризма, в которых в качестве П. з. рассматривались регулятивные акты, направленные на синтез классовых интересов. Само право в данной концепции объявляется надклассовым и потому обладающим общеобязательным характером. В целом для второй половины XIX - XX вв. характерно формирование многостороннего и гибкого понятия П. з., которое становится фундаментом современной концепции правового общества и государства. Его основные компоненты: 1. П. з. опирается на конституционные принципы и не может им противоречить ни формально, ни содержательно; 2. Процедура формирования и принятия П. з. всегда многоступенчата и предполагает участие всех установленных конституцией ветвей власти; 3. Общеобязательный характер, т. е. П. з. действует не только на всей территории государства, но и распространяется на все категории населения, исключая какую-либо правовую дискриминацию; 4. Действие П. з. распространяется на все властно-политические инстанции и институты так, что любое действие любого государственного органа предпринимается в соответствии с внутренними законами государства; 5. Эффективность П. з. прямо зависит от уровня развития правосознания общества, от доверия граждан и их готовности подчиняться предписаниям и ограничениям, налагаемым на них законами; 6. Правовому регулированию подлежат лишь внешне-деятельные аспекты жизни граждан; духовная жизнь гражданина и его убеждения не подлежат властно-правовой регуляции; 7. П. з. гарантирует сохранность и неприкосновенность неотчуждаемых прав и свобод личности, личное достоинство граждан и их безопасность; 8. П. з. не имеет “обратного действия” (т. е. его регуляции не подлежат действия, совершенные до момента вступления П. з. в силу); 9. П. з. может быть изменен или отменен только при соблюдении всех предусмотренных конституций законодательных процедур; 10. С содержательной т. зр. П. з. направлен на обеспечение интересов большинства граждан государства или государства в целом, причем должна быть возможность той или иной компенсации ущемления интересов меньшинства, неизбежного при масштабности и разнообразии современных обществ. Весь комплекс перечисленных признаков П. з. представляет собой оптимум современного правосознания, но говорить о реальной возможности достижения для каждого законодательного акта такого статуса не приходится. В реальной политико-правовой жизни современных обществ следует говорить лишь о большей или меньшей степени приближения правовых систем к оптимуму П. з. При этом нужно учитывать и саму зависимость его понятия и роли в жизни общества от конкретной социально-исторической ситуации, типа общественных отношений и властно-политической организации общественной жизни. Е. В. Гутов

ЗНАК - предмет, служащий замещению и представлению другого предмета (свойства или отношения) и используемый для хранения, переработки и передачи сообщения. 3. - это интерсубъективный посредник, структур-медиатор в обществе. В индоевропейских языках, замечает К. Бюлер, этимоны двух основных групп знаковых слов указывают на область видимого. Один из них - “ясность, видимость” или “сделать ясным и видимым”, а другой - “поместить в поле зрения”. Смысл “прояснение” обращает внимание на себя; смысл “помещенное в поле зрения” входит в область восприятия. Иначе говоря, показ (обнаружение) вещей для наблюдателя или, напротив, подведение наблюдателя (наблюдающего взгляда) к вещи - вот понятия, характерные для многокорневого ряда индоевропейских слов-знаков. Суть 3., согласно доктрине стоиков, лежит в присущей им двусторонней структуре, то есть в нерасторжимом единстве непосредственно воспринимаемого (означающего) и подразумеваемого, понимаемого (означаемого). Многообразные типы отношений между означающим и означаемым все еще остаются обязательным отправным пунктом любой классификации семиотических (знаковых) структур. Подразделение 3. на индексные, иконические и символические, которое Чарльз Сендерс Пирс предложил еще в 1867 г., по мысли Р. Якобсона, основывается на самом деле на двух дихотомиях. Одна из них - это противопоставление смежности и сходства, другая - это противопоставление фактичности и условности. Индексное отношение между означающим и означаемым зиждется на их фактической, существующей в действительности смежности. Типичный пример индекса - это указание пальцем на определенный объект. Иконическое отношение между означающим и означаемым - это, по словам Пирса, “простая общность, по некоторому свойству”, то есть относительное сходство, ощущаемое тем, кто интерпретирует 3. В символическом 3. означающее и означаемое соотнесены “безотносительно к какой бы то ни было фактической связи”. Смежность между двумя составляющими компонентами символа можно назвать, по Пирсу, “приписанным свойством”. Элемент конвенциональности связи присутствует и в двух остальных типах 3., индексных и иконических. Ни один род живописи не свободен от символического компонента. Та или иная традиция “принуждает” видеть ее изобразительные или выразительные элементы в живописи в свете “приписанных свойств” (трехмерное или двухмерное пространство, различная величина человеческих фигур и т. п.). Три перечисленных типа 3. не являются категориально автономными, но существуют в различной иерархии, приписываемой взаимодействующим типам отношений между означающим и означаемым данных 3. В действительности наблюдаются такие промежуточные варианты 3, как символико-иконические, иконическо-символические и т. п. Одностороннее рассмотрение 3. как всецело конвенциональных ведет к неадекватному упрощению действительного положения дел. Иконичность (принцип подобия) играет существенную и необходимую, хотя и явно подчиненную, роль на разных уровнях языковой структуры. Индексальный (указательный) аспект языка занимает все более важное место в лингвистических исследованиях. Вместе с тем трудно найти пример чистого индекса, полностью свободного от символических и/или иконических черт. Существует очевидное различие между аудиальными (слуховыми) и визуальными (зрительными) 3. В системах аудиальных 3 в качестве структурного фактора всегда выступает время в двух своих измерениях - последовательности и одновременности; структурирование визуальных 3. обязательно связано с пространством (например в живописи), иногда привносится темпоральный фактор (в кино). Существует доминирование иконических 3, среди чисто пространственных визуальных 3. и преобладание символов среди чисто временных, аудиальных 3. В соответствии со способом производства 3. можно подразделить на непосредственно органические и инструментальные. Среди визуальных 3. жесты производятся непосредственно частями тела, в то время как живопись и скульптура предполагают использование инструментов. Среди аудиальных знаков речь и вокальная музыка относятся ко второму способу. Изменение условий устной коммуникации и повышение роли новых технических средств может отразиться на дискурсе и стать важной темой социолингвистических исследований (Мак-Люэн, Бодрийяр). Язык является примером семиотической системы. Все языковые явления всегда функционируют как 3. Языковые 3. не возникают и не функционируют раздельно: любой языковой элемент означивается в рамках той или иной системы и строго подчиняется двум структурным изменениям человеческого языка - парадигматическому, представленному различными оппозициями, группировками, парадигмами означающих и означаемых, и синтагматическому - сочетаемости знаков в линейном ряду. Уникальность естественного языка зиждется на характерной для него скрытой способности обходить излишние детали и на учете контекста. Обобщенные значения языковых 3. уточняются и индивидуализируются под давлением изменчивых контекстов или невербализованных, но потенциально вербализуемых ситуаций. В исследовании коммуникации необходимо проводить грань между гомогенными сообщениями, основывающимися на одной семиотической системе, и синкретическими сообщениями, основывающимися на комбинации или объединении разных знаковых систем. Так, визуальные сигналы, производимые с помощью телодвижений, тяготеют к комбинированию с теми или иными аудиальными знаковыми системами (например, жесты рук со словесными высказываниями). Сигналы являются особым типом 3., которые следует отделять от других знаковых систем. Сигналы, как-то: значки, марки, вымпелы и т.п.- обладают означаемым, но они не способны дать новую семиотическую конструкцию. Все комбинации простых сигналов заданы кодом, так что корпус допустимых сообщений сводится к коду. Среди всех семиотических систем следует выделить пропозициональные системы, из них доминирующую роль играет устный язык, первичный относительно всех остальных систем этого класса. Письменность является важным способом транспонирования речи в другую среду. Письменный язык имеет тенденцию к развитию собственных структурных свойств (см. “Текст”). Форматизированные языки, которые используются для различных научных и технических целей, являются искусственными трансформами естественного языка - в особенности его письменной разновидности. Развитие науки привело к введению в естественные языки специальных графических 3. используемых для сокращения выражения научных понятий и суждений и способов оперирования с рассматриваемыми в науке объектами. Среди 3. искусственных знаковых систем можно выделить: 3. кодовых систем, предназначенных для кодирования и перекодирования сообщений; 3. для моделирования непрерывных процессов и 3., служащие выражению формул. Символика научного языка позволяет добиваться однозначности использованных терминов и фиксировать понятия, для которых в естественном языке нет словесных выражений. Однако идея чистого искусственного языка обнаружила на путях логического самоанализа свою нереализуемость, поскольку при введении искусственных языков неизменно оказывается необходим язык, на котором мы говорим.

С. А. Азаренко

ЗНАНИЕ и НЕЗНАНИЕ - понятия для обозначения разных аспектов познавательного процесса: 3. - информация об окружающем мире и самом человеке, Н. - отсутствие таковой. По устоявшейся традиции в теории познания более представлена и разработана категория 3., при этом 3. рассматривается прежде всего как некий информационный результат познавательного процесса, его итог, откладывающийся в человеческой культуре и создающий ориентировочную основу поведения людей. Н. при таком подходе предстает чаще как некоторая зафиксированная пассивная область, которую предполагается освоить путем перевода в 3. Последнее представлено через символы, образы, суждения, понятия, теории. Н. регистрируется и существует в таких формах как: задача, вопрос, проблема, парадокс, противоречие. Чувственноэмоциональная сторона Н. отражена словами: “неведение”, “тайна”, “загадка”, “секрет”, “шарм”, “грезы”, “чудо” и т. д. Являясь сердцевиной познавательного интереса и активной формой существования познавательной потребности, Н. в совокупности с другими, в том числе объективными факторами, выполняет функцию внутренней ориентировки и направления познания и поэтому играет не менее существенную роль, чем 3. Если 3. отражает результат познания, т. е. служит его статической характеристикой, то Н. представляет собой динамическую характеристику познавательного процесса. В связи с этим считается более продуктивным парное рассмотрение категории 3. и Н. для описания различных сторон познавательной деятельности человека. Тогда процесс познания можно представить следующим образом: при изучении объекта человек сначала стал-

кивается с феноменом “непонимания” какой-либо его стороны, непонимание содержательно кристаллизуется и опредмечивается в Н., которое потом через попытку “понять” его переводится в 3., т. е. в актах познания можно выделить два относительно независимых и автономных направления: процесс непонимания (его результат - выработка Н.) и процесс понимания (результат - выработка 3.), причем процессы эти имеют различное мотивационное ядро. В самом широком смысле 3. - зафиксированная информация, которая с различной степенью достоверности и объективности отражает в сознании человека объективные свойства и закономерности изучаемых объектов, предметов и явлений окружающего мира. Н. - специфическое познавательное структурное образование, зафиксированное и описанное с помощью известного 3, и направленное на получение нового 3. Н. возникает в результате особого перевода, эвристического переструктурирования имеющихся 3. или их системы с самодостаточного познавательного уровня на несамодостаточный путем разбалансирующего ввода в предшествующую систему 3. дополнительной информации. 3. и Н. могут быть научными, художественными, житейскими (основывающимися на здравом смысле и обыденном сознании), рациональными, иррациональными. Строго говоря, Н. не содержит нового 3. или новой истины. Н. - это “расстояние” между старыми и новыми 3. Н. реализуется только в самом процессе познания и не имеет прикладного значения, т. е. не может быть прямо направлено на преобразование окружающей действительности, т. е. неприменимо для утилитарных, практических нужд и потребностей человека. Обладая в этом смысле своеобразным “бескорыстием”, Н. тесно связано с духовным преобразованием и развитием человека. Б. Г. Матюнин