Латыпов И.А. 2 страница

ИСЛАМ (араб., букв. себя (Богу)”; покорность) - - “предание мусульманство (магометанство), одна из трех мировых религий наряду с буддизмом и христианством. Возникновение И. относится к началу VII в. В результате контакта и полемики с христианством по вопросам о свободе воли и предопределении, несотворенности “слова божьего”, божественных атрибутах и трансцендентности Бога, произошло развитие мусульманского богословия, включившего различные школы. Благодаря воспринятому аристотелизму и неоплатонизму получила развитие рационалистическая тенденция мусульманского богословия (мутазилиты, ашариты). Мутазилиты являются представителями первого крупного направления в каламе (мусульманская религиозно-философская дисциплина, или богословие, ставящее пять основных проблем: 1) единобожие (вопрос о соотношении божественной сущности и атрибутов, о вечности или сотворенности Корана); 2) божественная справедливость (соотношение божественной предопределенности и свободы воли); 3) статус верующего в мусульманской общине; 4) эсхатология, учение о спасении и о пророках; 5) политико-религиозная доктрина). Мутазилиты обосновывали мусульманское вероучение логико-философскими аргументами и ставили разум во главу религиозного закона. Именно мутазилитам принадлежит заслуга определения пяти принципов калама. Обоснование догмата “единобожия” привело их к отрицанию как антропоморфных атрибутов Бога, так и реальности и вечности вообще всех его атрибутов. Это привело их к положению о сотворенной природе Корана, а также к допущению его аллегорического истолкования. Онтология мутазилитов предполагала атомистическое строение мира, а возникновение вещей понималось как актуализация потенций, заключенных в материи. Детерминистическое мировоззрение мутазилитов утверждало невозможность для Бога ничего изменить как в естественном, так и нравственном порядке. По воззрению мутазилитов, человек обладает свободной волей и ответственен за свои действия; Бог не может произвольно изменить меру воздаяния, которая соответствует земным делам человека. Ашариты, как представители другой школы в каламе, также использовали философский арсенал античного наследия. В онтологии они модифицировали атомистическую теорию мутазилитов, но отрицали естественную детерминированность мировых процессов, объясняя их последовательность “обычаем”, установленным Богом. Одновременно с этими рационалистическими направлениями в мусульманском богословии широкое распространение получило мистическое - т. н. суфизм. Суфизм учил растворению суфия в Боге, ведущему к сверхбытию - вечности в абсолюте. Согласно суфизму, основа И. заключена не в словесном доказательстве единственности Бога, а в самой аскетической жизни суфия, в трансцендентном единении с Богом. В суфизме были разработаны не только религиозно-этические, но и космологические, и социологические концепции. Этому в немалой степени способствовало проникновение идей эллинистической философии, в особенности концепции эманации. В трудах суфийских авторов получила развитие концепция единобытия пантеистической направленности, согласно которой бытие Бога сливалось с бытием его творения. С. А. Азаренко

ИСТИНА - соответствие человеческих знаний действительности, совпадение человеческой мысли и объекта. Вопрос о характере соответствия знания и действительности и самой возможности совпадения мысли и объекта является предметом разногласий между различными философскими направлениями с древнейших времен и до наших дней. Сложность этого вопроса не осознается вполне, пока речь идет о предметах и связях человеческого обихода, об использовании привычных вещей и социальных форм. Собственно, проблема И. возникает тогда, когда человек пытается раздвинуть границы обычного, ввести в свой опыт неизвестные прежде объекты и отношения. Тогда и возникает необходимость в философском, гносеологическом анализе проблемы И. И. фиксирует объективное содержание человеческих знаний. Но процесс и акт этой фиксации возможны только на основе деятельности человеческого субъекта. И. определяет границы совпадения человеческих знаний с действительностью. Указание на ограниченность И. связано с динамикой человеческого познания, оказывается усмотрением развития И., этапом понимания ее как процесса. Относительность И. является естественным ее свойством - давать лишь ограниченное знание об объекте. Но И. и абсолютна, поскольку указывает на границы, в которых человеческое познание совпадает с объектом, является точным его отображением. Границы И. задаются условиями ее получения, формами существования познаваемых объектов, характером тех средств, которыми может воспользоваться человек как в приобретении новых знаний, так и в их проверке на истинность. Эти средства задают меру возможностей практической и теоретической деятельности, а стало быть, и то поле деятельности, где люди могут достаточно четко фиксировать объективное содержание своих знаний. Но эти же средства - в их развитии - ведут к нарушению прежнего понимания реальности, определяют новые масштабы познания объектов. Они стимулируют переход от прежних, абстрактных представлений об объектах к представлениям более точным и конкретным, учитывающим более существенные и многообразные связи бытия. Вещи, с которыми имеет дело практика и наука XX в., заметно отличаются от элементарных вещей, изучавшихся физикой XVII - XVIII вв. Человек ныне взаимодействует с природой не на уровне элементарных вещей и соответствующих связей, а на уровне сложных естественных и искусственных системных объектов. В этой ситуации И, как соответствие знания действительности требует в каждом конкретном случае выработки специфических средств ее достижения и проверки. Понимание того, что И. выявляет объективное содержание человеческих проблем и побуждает человека совершенствовать теоретические и практические средства деятельности, позволяет говорить об И. как о проблеме человека, т. е. как о проблеме человеческого бытия. И. как процесс указывает не только на соответствие человеческих мыслей реальности, но и на ограниченность человеческих средств, на перспективы изменения человеческих сил. В этом свете И. сама оказывается определителем соответствия человека уровню тех проблем, которые он по необходимости вынужден решать. (См. “Гносеология”, “Наука”, “Онтология”.) В. Е. Кемеров

ИСТОРИЦИЗМ - философская доктрина, согласно которой знание о человеческой деятельности имеет по преимуществу исторический характер и что не существует неисторического понимания природы человека и общества. В связи с этим необходимо философское объяснение исторического знания, которое представляет собой квинтэссенцию всего знания о делах человека. И. берет свое начало в методологических и эпистемологических основаниях критической историографии, или критической философии истории, иначе говоря эпистемологии исторического знания, которая сложилась в XIX в., и в которой первоначально преобладала парадигма естественных наук. Это проявлялось (и такого рода настроения сохранились в XX в. в неопозитивистской и постпозитивистской версиях) в господстве идеи единства науки, убеждения, что познание исторического прошлого состоит в причинном объяснении событий, при этом все причинные объяснения одинаковы по своей природе. Объяснить события в жизни людей означало вывести их из социологических, психологических, а также, в конечном итоге, биологических и химических причин, законов. Против такого рода редукционизма выступили во второй половине XIX в, ряд немецких мыслителей, неокантианцы и В. Дильтей, доказывая, что история, подобно другим гуманитарным дисциплинам, следует своим собственным, нередуцируемым правилам. Она изучает конкретные события и изменения ради них самих, а не обращаясь к ним лишь как к примерам общих законов, и ее целью является не столько объяснение, сколько понимание человеческих действий. В ходе критики позитивистских идеалов науки и знания, вместо научного способа познания предложили исторический, считая его приложимым не только к истории как дисциплине, но и к экономике, праву, политической теории и основным разделам философии. Представляя собой первоначально попытку разрешить методологические затруднения в ряде конкретных дисциплин, И. по мере своего развития стал тяготеть к выработке общей философской доктрины, которая составила бы основание всех этих дисциплин. В центре такой доктрины лежало два понятия. Понятие “историчности” (широко используемое в рамках феноменологической и герменевтической традиций в целом), фиксирующее фундаментальную черту человеческого существования: люди не просто существуют в истории - их прошлое, включая их социальное прошлое, преобразуется в их представлениях о себе и о своем будущем. Поэтому некоторое, нетематизированное, переживание прошлого является конститутивным для личности, независимо от того, будет ли оно тематизировано, т. е. выразится в научной дисциплине. Понятие “исторической идеи” относилось к сущности нации, государства, народа, постижение которой позволит историку объяснить и понять их историческое развитие. Согласно И., для того, чтобы достичь знания в гуманитарных дисциплинах, необходимо использовать способы понимания, применяемые в исторических исследованиях. Поэтому гуманитарные науки не должны искать законы. Знание в них носит интерпретативный характер и укоренено в конкретных исторических обстоятельствах. В силу этого оно с неизбежностью субъективно и контекстуально. На этом основании И. нередко описывается как вариант исторического релятивизма. И. отстаивает момент необходимости особой исторической точкой зрения, сквозь которую должны рассматриваться жизнь и общество. И. отвергаются какие-либо обращения к универсальным законам человеческого развития, на том основании, что все в истории уникально и специфично. К примеру, выдвигаемое И. требование уважения к прошлому, как оно имело место, обосновывалось тем, что, по выражению Л. фон Ранке, “каждая эпоха близка Богу”. Вместе с тем, когда речь заходит о масштабном, глобальном анализе исторического развития, И. подчеркивает его кумулятивный характер, что вряд ли позволяет отождествлять его с историческим релятивизмом. Сторонники И. - Л. фон Ранке, Мейнеке, Кроче, Коллингвуд, Ортега-иГассет, Маинхейм. В XX в., в особенности в англоговорящем мире, обсуждение сравнительных достоинств редукционистской и нередукционистской парадигм продолжилось с новой силой. В ответ на концепцию причинного объяснения истории, предложенную К. Гемпелем и М. Уайтом, историки Коллингвуд и Дрей описали понимание исторических агентов как схватывание замыслов, лежащих в основе действий людей, либо открытие скорее их оснований, чем их причин. Вместе с тем в XX в. была описана и принципиально иная разновидность И. Для ее создателей - Поппера и Хайека - быть историцистом означает быть убежденным в существовании законов истории, в частности, “закона исторического развития”, согласно которому существует модель исторического развития, рас крыть которую составляет центральную задачу социальной науки. Эти законы должны определять направление полити ческой деятельности и социальной поли тики. В своей работе “Нищета истори цизма” (1944-45) К. Поппер имеет в ви ду под И. “хорошо продуманную и упорядоченную философию”, представ ляющую собой “такой подход к социаль ным наукам, согласно которому принци пиальной целью этих наук является ис торическое предсказание, а возможно оно благодаря открытию “ритмов”, “моде лей”, “законов”, “тенденций”, лежащих в основе развития истории”. Этот подход, по Попперу, развивается исторической теорией, или теоретической историей, на том основании, что “лишь универсально значимые социальные законы признают ся историческими законами”. Поппер отмечает склонность историцистов к “ак тивизму”, т. е. “предпочтение деятельно сти благодушию”, культивирование “со циального акушерства”, как деятельность по изменению социальных обстоятельств (в случае, если это изменение “назрело”), основывающаяся на научном предвиде нии. Поппер и Хайек первоначально ус мотрели яркое выражение историцист ской доктрины в учении К. Маркса, но позднее описали его как псевдонауку. Тем не менее некоторые неомарксисты (Лукач, Корш и Грамши), теоретик Франкфуртской школы Т. Адорно, гер меневтик Г. Г. Гадамер были историци стами в первоначальном, не-попперов ском, смысле слова. Критика И. в первоначальном пони мании предпринимается в наши дни в рамках так называемого нарративного движения в историографии. По мнению Ф. Анкерсмита, влиятельного современ ного философа истории, “реакционной” стороной И. было его стремление “дериторизировать историческое письмо” и “ограничить эстетическое измерение исторического письма лишь вопросом репрезентации”, В самом деле, такие историцисты, как Ранке и Ф. де Кулангес Даже заявляли, что историки способны подавить свою субъективность, позволяя истории говорить через них, т, е. на объ ективный лад. Дройзен, признавая исто рическую обусловленность всего позна ния, настаивал при этом, что точное ис торическое знание возможно лишь в силу фундаментальной гармонии между субъектом и объектом. История, соглас но И., обретает связность посредством “исторической идеи”. Это центральное для И. понятие бы ло близко аристотелевской энтелехии, внутренне присущему самим вещам принципу, который обусловливает прохо ждение ими определенных ступеней ис торической эволюции. В отличие от представлений историков Просвещения, осмысливавшим изменение с т. зр. той или иной совокупности неизменных ка честв изменяющегося объекта и не де лавшим особого различия между измене нием вещей и народов, понятие “истори ческой идеи”, введенное И., составило главную революцию во всей истории ис торического письма. Анкерсмит, настаи вая на том, что это - “самое плодотвор ное понятие, когда-либо развитое в исто рии исторической теории”, замечает вместе с тем, что И. не избежал соблазна реифицировать это новое понятие и в итоге рассматривал историческую идею как нечто, лежащее в самой прошлой ре альности, Историцисты усматривали в исторической реальности не только из меняющиеся объекты и исторические описания этих изменений, но и истори ческие идеи, которые, тем или иным об разом, определяют эти объекты, как если бы принцип исторического изменения был присущ нациям, народам и т, д. От ныне центральную роль в логике истори ческой репрезентации играли не сами по себе вещи или объекты, существующие в исторической реальности (к примеру, Наполеон или статуя Марка Аврелия), но историческая идея, содержащаяся в реальности, по убеждению историцистов, даже и без бытия самих вещей. Больше того, поскольку в рамках исповедуемой историцистами идеалистической метафизики историческая идея была именно идеей (то есть главным компонентом реальности), то, в конечном итоге, воспроизведение историком исторической идеи должно было представлять собой совершенную копию оригинала. Согласно И., задача историка - создать в тексте “мимесис” исторической идеи. Тлавными условиями достижения такой совершенной копии являются достаточное знакомство историка с источниками и избегание риторики (поскольку историческая объективность требует от историка полного эпистемологического “воздержания”). Анкерсмит полагает, что сами историцисты не догадывались, что т. о. понимаемая историческая идея нуждается в применении бритвы Оккама потому, что “в головном интеллектуальном климате Германии были в моде длинные онтологические бороды”. Между тем, настаивает мыслитель в своем известном труде “Повествовательная логика”, с т. зр. современной философии, необходимо извлечь “историческую идею” из сферы собственно исторической реальности и поместить ее в историческом тексте. То, что в И. осмысляется как его реакционный и метафизический элементы, должно быть и осмыслено как часть языка историка. Тот факт, что историцисты не в состоянии были задать достаточное теоретическое обоснование понятия, не отменяет их заслуги в “драматической историзации понятий культуры и общества”, столь характерной для большей части философии и социально-гуманитарных наук XIX в., как не отменяет и того, что модернизированное понятие исторической идеи составляет первичный и незаменимый логический инструмент для понимания исторического письма. Наряду с этим Анкерсмит показывает, что мы сегодня понимаем, что прошлое не содержит одновременно и исторические феномены и исторические идеи, что последние не существуют нигде, кроме языка, используемого для репрезентации прошлого. Очевидно и то, что историцисты грешили против декларируемого ими объективизма (так, несмотря на их убежденность в “близости Богу” каждого народа, они “проговаривались” о своих европоцентристских куль-

турных предпочтениях, замечая, что такие народы, как китайский и индейский истории не имеют, располагая только “естественной историей”. Л. фон Ранке. О характере исторической науки), поэтому они были не в меньшей степени “риторичны”, чем их предшественники, практикуя, как заявил X. Уайт в “Содержании формы” (1987), “риторику антириторики”. В этой связи Анкерсмит поднимает вопрос о связи И. и нарративизма (движения в современной историографии, настаивающего на принципиально лингвистическом, по преимуществу, повествовательном, характере истории как дисциплины). Мыслитель различает в И. теорию исторического знания и практику исторического письма. Поскольку метафизические предпосылки, на которых основывалось историческое письмо, утратили свою достоверность, история потеряла свою цельность, связность и рассыпалась на фрагменты. В этом моменте И. и современный нарративизм имеют и точки соприкосновения и точки расхождения. Они совпадают во мнении, что задача историка - искать и показывать в прошлом связность. Но там, где И. расценивает историческую идею как энтелехию, присутствующую в самом прошлом, которая должна быть отражена в языке историка, нарративизм считает, что язык историка не отражает, но вносит связность в прошлое. “Связность, - заявляет Анкерсмит, - имеет источником либо реальность, либо заключена в языке, на каком мы о ней говорим. Третьего не дано”. Поэтому, заключает он, “нарративизм есть... историцизм, лишенный всех своих метафизических наростов”. Мыслитель усматривает основу нарративной связности - в метафорической функции языка. Другую форму И представляет, по мнению Анкерсмита и ряда других теоретиков, т. н. “новая культурная история” (К. Гинзбург, Г. Медик, Н. Дэвис), отрицающая историческое мышление на основе контекста, больших социальных структур либо процессов и стремящаяся вместо этого изучать аспекты повседневности близких и отдаленных эпох, сосредоточиваясь нередко на незначительных, мелких, второстепенных деталях культурного прошлого: особенностях потребления, популярной культуре, элементах быта, предпочтениях и привычках простых людей, костюмах и прическах и т. д. Освободившись от задачи достижения связности, новая культурная история имеет шанс отнестись к прошлому с теми вниманием и непосредственностью, к которым стремились историцисты.

Е. Г. Трубина

ИСТОРИЯ - понятие, раскрывающее динамику человеческого бытия, изменения и развития общества. В более широком смысле понятие И. используется и для характеристики происхождения, формирования, преобразования любых вещей, явлений. систем, протекания и трансформации любых процессов(“естественная история”).

Слово “история” происходит от греческого historia - рассказывать, свидетельствовать, описывать. В ходе своего обогащения понятие И. включило значения истолкования, объяснения, предсказания жизни человеческого общества. Разнообразные трактовки И. могут быть представлены двумя основными типами:

1) Представление об И. как о прошлом. Реальность И. в этом случае трактуется как н а с л е д и е, полученное людьми от предшествующих поколений. Отсюда - и практическая задача сохранения исторического наследства, памятников И., ее вещественных и письменных “следов”. Историческое познание тогда оказывается в основном изучением памятников, их выявлением, описанием, истолкованием.

2) Понимание И. как п р о ц е с с а человеческого бытия, как социального бытия, развертывающегося во времени. Такое понимание И. предполагает ее рассмотрение и описание через деятельность людей, через связи деятельности, ее условия, средства и продукты. Тогда под И. подразумевается живая, то есть деятельная, насыщенная силами и способностями людей с в я з ь прошлого, настоящего и будущего. Проблема отношения к прошлому оказывается шире проблемы отношения людей к историческим памятникам. Выявляется необходимость видеть за предметами и знаковыми формами схемы деятельности и общения людей, моделировать ситуации возникновения и воспроизводства этих схем.

Оба типа представления И. по сути содержат различение И. как (а) как динамики человеческого бытия и (б) как познания - описания, трактовки, объяснения этого бытия. Конечно, описание И. может быть понято в составе самого меняющегося бытия, но может быть от него и дистанцировано. Это происходит, когда И. является нам в виде проблемы, фиксирующей несоответствие нашего понимания общественного процесса его действующим силам, средствам, формам.

И. часто “ читается наоборот”: на первом плане - результаты, на втором - средства, на третьем - условия, на четвертом сам процесс жизни и деятельности людей. Ход истолкования (или исследования) И. оказывается противоположным ходу ее воспроизводства и обновления человеческими индивидами. Так формируется видение И в “обратной перспективе” (своего рода “изнаночное изображение”), характеризующее процесс жизни и деятельности людей сквозь призму итогов и результатов. Чтобы не оставаться в границах этого видения, необходимо выявлять “лицевую” сторону И., обнаруживать за вещными ее выражениями ее живое движение, ее личный состав. Тогда вопросы о том, к т о и к а к делает И., предшествуют истолкованиям вещей и текстов: “стрелки” исследования переводятся с эмпирического описания материала на уровень теоретических представлений о взаимосвязях людей. В этой перспективе результаты человеческой деятельности оказываются выведенными из состояния своей вещной одномерности, обнаруживают свое значение промежуточных продуктов, пересечений различных деятельных связей, кристаллизаций человеческих возможностей. В ходе решения подобных задач - это относится прежде всего к нашему времени - историческое познание вынуждено действовать в качестве теоретического, использующего “аппарат” всего обществознания для реконструкции исторических событий и ситуаций.

Дистанцированность исторического познания (историка, его позиции, установки, исследовательских инструментов) от общественного процесса косвенным образом указывает на его с п е ц и ф и ч е с к у ю включенность в динамику человеческого бытия, в воспроизводство временных связей общества, в наполнение овеществленного человеческого опыта социальными значениями и смыслами. Историческое познание оказывается особым “органоном”, удерживающим связь времен, ставящим и отчасти решающим задачу восстановления этой связи.

Особенности исторического познания выявляются постольку, поскольку изменения общества оказываются практической проблемой, затрагивают формы непосредственной жизни людей и вместе с тем вводят в их обыденный опыт масштабные временные и пространственные измерения.

Труды повествователей, почитаемых в качестве первых историков (Геродота, Фукидида, Полибия - 5 - 2 в.в. до н. э.) содержали описания различных политических событий, местностей, поселений, обычаев разных племен. Кроме того они включали сведения, которые сейчас были бы названы географическими или биологическими, к достоверным описаниям присоединялись легенды, мифы или попросту домыслы. В ходе оформления жанра исторических описаний (конец 1-го тысячелетия до н.э.) выявляются темы сопоставления разных времен (прошлое, настоящее, будущее), различных народов(свои - чужие, культурные - дикие) разграничения достоверного знания и вымысла.

Расцвет греко-римской цивилизации, ее расширяющиеся контакты с другими социальными и культурными пространствами, а затем распад этой цивилизации и возникновение на ее “обломках” новых политических образований заметно усиливает духовные интересы людей к динамическим аспектам человеческого бытия, их описанию и осмыслению. Распространение христианства способствует оформлению взгляда на И. как на р а з в и т и е, имеющее начало и конечную цель. В рамках идеи развития устанавливается взгляд на историю как на смену государственных порядков, выявляется связь индивидуального человека с бытием общества во времени(Августин Аврелий - 5 в. н.э.).

Тема времени воплощается в разработке х р о н о л о г и й, устанавливающих систему измерений для разных интервалов и пространств И., и в летописных повествованиях, фиксирующих конкрентные деяния людей, события и сдвиги в жизни общества в хронологической последовательности. Хронология и летописание встраиваются во временной порядок человеческого бытия. становятся особыми “механизмами” отбора и трансляции человеческого опыта, формами присутствия прошлого в актуальном настоящем. Они способствуют - первоначально в рамках религиозно-теологических представлений - выработке важных понятий исторического познания, характеризующих р а з в и т и е, н а п р а в л е н н о с т ь, с т а д и а л ь н о с т ь, с т р у к т у р н о с т ь человеческого бытия. Складывается особый схематизм понимания И., который в заметной степени и поныне определяет воззрения на И., действует в современных рассуждениях об эпохах и летоисчислении, о развитых странах и отсталых народах.

В середине второго тысячелетия н.э. в ходе географических открытий, расширения торговли, образования индустриальной экономики процесс И. приобретает мировую масштабность и многомерность. Идеи направленности И., ее динамики, единства и многообразия получают новое практическое обоснование и соответствующее теоретическое оформление. Высказываются гипотезы о влиянии отдельных факторов (географических, экономических, социальных -Ш.Монтескье, А.Смит, А. Фергюссон) на движение И.: развитие общества трактуется как усовершенствование его отдельных сторон (Д. Вико, М.Кондорсе, А. Тюрго), как восхождение к высотам благополучия, просвещенности, справедливости. П р о г р е с с И. трактуется в качестве о б щ е г о ориентира для различных регионов и стран. Вместе с тем закладываются основы понимания отдельного общества как исторически развивающейся системы, в которой разные условия, средства и факторы объединяются деятельностью людей, реализующих динамику И. (Г. Гегель). Существенное значение в этом плане имели труды К.Маркса, исследовавшего капиталистическую общественную формацию как особую социальную систему, основанную на расширенном воспроизводстве вещественного богатства. Впоследствие эта концепция трансформировалась в схему объяснения И.: в догматическом марксизме различные типы общества характеризовались с точки зрения этой схемы. К.Марксом была сформулирована и гипотеза о зависимости социальных форм от степени и характера развития сил и способностей человеческих индивидов, взаимодействующих в обществе. По этой гипотезе И. может быть представлена как смена трех главных социальных типов: а) общества, базирующегося на связях личных зависимостей, б) общества, основанного на вещных зависимостях, в) общества, реализующего свои качества через взаимообусловленность развития составляющих его индивидов. Эта гипотеза не получила распространения (лишь сто лет спустя она вступила в своеобразный резонанс с другой трехступенчатой схемой И.: традиционное, индустриальное, постиндустриальное общества - Д. Белл, О. Тоффлер). В Х1Х в. динамика И. связывается главным образом с экономическим и технологическим прогрессом, поэтому идеи К.Маркса оказываются в ряду других идеологических и научных концепций, придающих первостепенное значение развитию вещественных средств жизни общества.

Существенное влияние на трактовку процесса И. оказало в Х1Х в. осмысление исторического познания как особого рода научной деятельности, как совокупности научных дисциплин. В конце столетия заметно снизился авторитет философско-исторических объяснений И., построенных на абстрактно-общих определениях общественного процесса, его причин, условий, законов, целей, смыслов и т.п. Зато заметно возросло влияние научной методологии, ее норм и стандартов на исторические исследования. Поскольку стандарты научной методологии этого периода имели естественно-научное происхождение, они и в части исторического познания стимулировали ориентацию на предметности, которые могли быть исчислены, измерены и взвешены. Эта ориентация была также подкреплена развитием таких дисциплин как археология, экономическая история, история материальной культуры и т.д. Изучению подверглись общества, весьма далеко отстоящие от европейского типа: потребовались конкретные методики изучения разнообразных способов воспроизводства общественной жизни, культур, социальных взаимодействий. Происходила резкая дифференциация исторических дисциплин по предметам и методам: изучались отдельные аспекты И. как процесса, развернутого во времени (И. техники, искусства, языка), отдельные общества в их эволюции, отдельные подсистемы общества в их изменениях. Помимо причин внутреннего характера на формы исторического познания оказывали воздействие и внешние причины, поскольку знание об И. реально функционировало в связи с другими социально-гуманитарными дисциплинами.

Во второй половине Х1Х столетия оформляется большинство ныне существующих общественных наук, складываются их взаимоотношения и взаимоопределения. Поскольку классическая философия утрачивает функцию общего “определителя” И., взаимоотношения исторического познания с другими социальными и гуманитарными дисциплинами основываются не столько на общей картине социального процесса, сколько на логике разделения труда. Так складывается ситуация, предполагающая определения исторической науки как эмпирической в противовес философии, как конкретной в противовес социологии, как “науки о духе” (В.Дильтей) в противовес экономике. Эта же ситуация делает приемлемым для исторического познания методологический дуализм (Г.Риккерт, В. Виндельбанд), когда одни и те же исторические явления - скажем, исторические памятники - могут трактоваться и в смысле “наук о природе”и в смысле “наук о культуре”, то есть и как элементы абстрактных рядов. связей, регулярностей, и как уникальные воплощения человеческого опыта. Эти различные, часто не согласуемые друг с другом подходы, вполне оправданные в рамках частных исследований, на уровне методологического анализа исторического познания свидетельствовали об отсутствии его внутренней связности, о недостаточности - и в смысле нехватки и в смысле неопределенности - цельных представлений об И. как процессе человеческого бытия.