ДВИЖЕНИЕ 15 страница

Г

ГЕНДЕР (gender) - социальный пол. В англ. яз. разграничиваются понятия социального пола (“gender”) и биологического (“sex”). Терминологически понятие Г. оформилось в процессе теоретического развития феминизма, а затем и собственно гендерных исследований (см. “Гендерные исследования”). Этимология слова “гендер” представлена несколькими значениями. В русск, яз. элементы системы род - пол оказываются тесно взаимосвязанными, поэтому у нас гендер переводят как род. В словаре В. Даля слова “муж”, “жена”, “пол”, “род” как бы концентрируют смысловые особенности гендерной проблематики в их конкретной русскоязычной специфике, выражая при этом особенности полосимволизма. В частности, исследователи подчеркивают, что слово “род” - мужского рода и предусматривает сложноподчиненную, иерархическую зависимость. Обосновывается необходимость рассматривать не опыт пола (sex), а опыт рода, соотнесенного с социально-культурными характеристиками, Соотнесение Г. с родом позволяет обнаружить еще одно его значение - представление. Термин “гендер” понимается как представление отношений, показывающих принадлежность к классу, группе, категории. Г. выражает отношение принадлежности. Т. о., Г. приписывает или закрепляет за каким-либо объектом или индивидом позицию внутри класса, а следовательно, и позицию относительно других классов. Понятно столь пристальное внимание к понятию Г., т. к. в значении социального пола/рода оно становится не просто описательным понятием, а предстает как определенная когнитивная схема, включенная в анализ и объяснение властных отношений в обществе. Современное обществознание после^мтельно и весьма продуктивно разрабатывает данное понятие как одно из важнейших для анализа оснований социальности и ее форм. Смысл понятия “гендер” заключен прежде всего в идее социального моделирования или конструирования пола. Социальный пол конструируется социальной практикой. В обществе возникает система норм поведения, предписывающая выполнение определенных половых ролей; соответственно возникает жесткий ряд представлений о том, что есть “мужское” и “женское” в данном обществе. Г. - совокупность социальных репрезентаций, а не природой закрепленная данность. Г. - культурная маска пола, то, что мы думаем о поле в границах наших социокультурных представлений. Более того, пол и есть только Г., т. е. то, что стало полом в процессе его социализации. Не пол принадлежит человеку, а человек полу, а он определен властью и языком. В современном обществе все труднее провести границу между биологической предопределенностью пола и его социальным моделированием. “Сегодня нет ничего менее надежного, чем пол. Принцип неопределенности распространяется на половые отношения, как и на отношения политические и экономические” (Бодрийяр). При всем многообразии подходов и позиций в отношении определения Г. имеет смысл выделить две концепции: теорию социальной конструкции Г. и теорию гендерной системы. Первый подход рассматривает динамическое измерение гендерной культуры и воспроизводство ее в процессе социализации и представляет диахронический аспект культуры. Второй подход концентрируется на гендерном измерении культуры общества - это синхронический аспект. В логике первого подхода (Г. как социальный конструкт) называют три группы характеристик: биологический пол, полоролевые стереотипы, распространенные в том или ином обществе, и т. н. “гендерный дисплей” - многообразие проявлений, связанных с предписанными обществом нормами мужского и женского действия и взаимодействия. Понятие “гендерный дисплей” введено И. Гоффманом и выражает множество проявлений культурных составляющих пола. В соответствии с данным подходом Г. предстает как измерение социальных отношений, укорененное в данной культуре. Синхронический аспект гендерной культуры описывается в терминологии “гендерной системы”. Понятие “гендерная система” включает разнообразные компоненты и по-разному определяется разными авторами. Но в основном подчеркивается то, что гендерная система есть совокупность отношений между полами (и внутри полов). Поскольку гендерная система предполагает гендерное измерение публичной и приватной сферы, соотносит систему гендерной иерархии с другими социальными иерархиями и системами доминирования, то в анализе такого рода большая роль отводится изучению роли социальных институтов, реализующих гендерные технологии. Властные смыслы гендерных отношений во многом открылись в развитии именно такого подхода. Так, Г. Рабин, к примеру, показывает, что пологендерная система конструируется как набор соглашений, которыми общество трансформирует биологическую сексуальность в продукт человеческой активности. Другими словами, гендерная система, которая конструирует два пола как различные, неравные и даже взаимодополняющие, является фактически системой власти и доминирования, цель которой - концентрация материального и символического капитала в руках отцов. А. Рич отмечает, что Г. является своеобразной системой, продуцирующей различия и вписывающей эти различия в отношения власти и подчинения. Власть базируется на разветвленной системе различий, половые различия оказываются в этой системе генетически первичными. Именно на этой линии различения хорошо видно, как власть и общество в целом моделируют гендерное противостояние, превращая т. н. “несоциальные” различия в “социальные”, пол/секс в пол/гендер. Конструкция Г. есть одновременно продукт и процесс представления как о других, так и о самих себе. Смысл гендерной процессуальности состоит в том, что пол обретается. Стадии обретения пола - это стадии оформления Г. в движении от биологического пола к социальному. Одна из схем такого движения представлена Д. Лорбер. Она показывает предпосылки и компоненты Г., но нам представляется, что они могут быть рассмотрены и как этапы становления Г. как статуса и структуры: - пол (sex) как биологическая категория - непосредственно данное сочетание генов и гениталий, дородовой, подростковый и взрослый гормональный набор; - пол (sex) как социальная категория - предназначение от рождения, основанное на типе гениталий; - половая (sex - gender) идентичность - осознание себя как представителя данного пола, ощущение своего женского или мужского тела, осознание своей принадлежности к полу в социальном контексте; - пол (gender) как процесс - обучение, научение, принятие роли, овладение поведенческими действиями, уже усвоенными в качестве соответствующих определенному гендерному статусу; - пол (gender) как статус и структура - завершение оформления гендерного статуса индивида как части общественной структуры предписанных отношений между полами, особенно структуры господства и подчинения. Первоначально в феминистских, а затем и в более широких гендерных исследованиях особое внимание уделялось технологиям формирования Г., тому самому научению и усвоению гендерных норм, которые во многом предопределяют модели отношений в том или ином обществе (см. “Гендерные технологии”). Стремление систематизировать и выстроить наличные позиции по понятию Г. дано в исследованиях наших соотечественниц О. Ворониной, Т. Клименковой, М. Малышевой и др. Обобщенный вариант западных подходов по данному вопросу представлен в модели, предложенной О. Ворониной. Она выделяет: Г. как социально-демографическую категорию; Г. как социальную конструкцию; Г. как субъективность; Г. как идеологический конструкт; Г. как сеть (network); Г. как технологию; Г. как культурную метафору. В проблематизации “гендер как идеологический конструкт”, например, представлена одна из феминистских линий анализа, определяющих Г. как инстанцию мужского доминирования, которое организует сексуальность через властную систему, где возможности контроля принадлежат мужчинам. Контроль происходит через объективацию женщин и, кроме того, - через эротизацию акта контроля как такового. Представители этой позиции подчеркивают, что в восприятии мужчин только женщины имеют Г., мужчины же могут не иметь такого знака специфичности, т. к. они представляют все человечество. Эта идея нашла отражение в давнем предрассудке, смысл которого в том, что пол, сексуальность - прерогатива женщин, отсюда выросла вся тема “мистики женственности” (Б. Фридан). Г. как культурная метафора осмысляется в философии постмодернизма и является еще одним весьма продуктивным аспектом анализа предмета. Этот аспект в большей степени выражает культурносимволическую природу Г. Наличный культурно-символический гендерный ряд представляет не всегда явные ценностные ориентации и установки, оформляет образы феминности и маскулинности в их социокультурной конкретике, выражает культурно-символическую иерархию внеполовых дихотомий, которые оказываются предзаданы всей онтологией мужского и женского. Встроенность мужского и женского как онтологических начал в систему других базовых категорий трансформирует и их собственный, первоначально природно-биологический смысл. Пол становится культурной метафорой, а данная метафора способна выполнять функцию не только описания, но и оформления социальной реальности. Данная линия анализа развивается в основном французской постструктуралистской традицией (Люси Ирригарэ, Хелен Сису, Юлия Кристева), где весьма заметно влияние идей Деррида. В несколько иной терминологии эта же линия анализа Г. развернута в аспекте изучения полового символизма. Так, этнографы, исследуя на своем материале проблемы половой дифференциации в рамках изучения брачно-семейной обрядности, воспитания детей и т. д., заострили внимание на формах полового символизма и показали, что тотальная половая дифференциация представлена и закреплена на первичных уровнях человеческого существования через половой символизм. Символика мужского и женского, данная через противопоставление, выполняет классифицирующую роль в построении модели мира. Мощность и разрешающая сила оппозиции мужское/ женское заложена в том, что полярность требует активного, творческого (творящего) взаимодействия оппозитов, что является сутью творения, существом мира и его гарантом. Отсюда универсализующая роль классификации по признаку мужское/женское, когда под нее подверстываются объекты, явления и действия, реально с сексуализацией универсума не связанные. Так, на уровне культуры весь мир (и природный, и вещно-предметный) оказывается сексуализированным, т. е. разделенным на две части по признаку мужское/женское. В половом символизме большинства культур “мужское” отождествляется с духом, логосом, культурой, активностью, силой, рациональностью, светом, наполненностью, формой и т. д. “Женское” - с материей, хаосом, природой, пассивностью, слабостью, эмоциональностью, тьмою, пустотой, бесформенностью. В европейской традиции патриархата эти ряды рассматриваются не только как дихотомия, но и как иерархия. Половой символизм хоть и в весьма опосредованной, растворенной форме, но также отражает властные смыслы гендерной дифференциации общества, что перекликается с актуальными концепциями символической власти. В целом же следует отметить, что произошла трансформация статуса Г. от переменкой в анализе до аналитической категории. Анализ гендерных отношений по сути является анализом отношения власти полов в экономической, социальной, политической сферах жизнедеятельности. О. В. Шабурова

ГЕВДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ междисциплинарная исследовательская практика, реализующая эвристические возможности гендерного подхода для анализа социальных трансформаций и систем доминирования (см. “Гендер”). Философская и общегуманитарная мысль конца XX в. выразила новый взгляд на проблемы природы сексуальности, взаимоотношения полов и т. н. женский вопрос. Механизмы социализации пола уже абсолютно ясно высвечено как механизмы властного дискурса. Самые актуальные проблемы социума - власть, насилие, самосознание и свобода личности - в условиях постиндустриального общества предстали как проблемы половой идентификации индивида и соответствующих социальных ролей. Основные философские вопросы - проблема сущности человека, смысл и предназначение, пространство и время человеческого бытия - получили гендерное измерение. Осознание этого положения и нашло отражение в широко разворачивающихся во всем мире Г. и. Г. и. как научное направление стали результатом интенсивного развития феминистских практик. Новая фаза в развитии этого мощного научного потока обозначается в 80-е гг., когда произошел переход от анализа патриархата и специфического женского опыта к анализу гендерной системы. Женские исследования (women's studies) перерастают постепенно в гендерные, где на первый план выдвигаются подходы, согласно которым все аспекты социальности и культуры могут иметь гендерное измерение. Смещаются не только акценты феминистских исследований, но меняется и тональность анализа: радикальный критический запал, который был свойствен некоторым направлениям феминизма (см. “Феминизм”), сменяется все более серьезным стремлением понять, как гендер присутствует, конструируется и воспроизводится во всех социальных процессах. Новая концепция гендера перевела предмет “женщины” в более широкое проблемное поле полового различия как такового (некоторые исследователи отмечают, что этот сдвиг совпадает с переходом от “социальной истории” к “культурной истории”). Содержание женских исследований расширилось, включив проблемы маскулинности и сексуальности. Теперь Г. и. обогатились направлением “man's studies”. В 90-х гг. Г. и. становятся достаточно распространенными во всем мире. Но различия в подходах, методах исследований существенны до сих пор. В качестве основных направлений-концептов можно выделить следующие: - Г. и. как инструмент социологического анализа; - Г. и. как продолжение развития теории гендера в рамках женских исследований; - Г. и, как культурная интерпретация; - Г. и. как семиотический инструмент; -Г. и. в философии власти. Границы Г. и. определены недостаточно четко. Одни исследователи полагают, что гендерный метод универсален, ибо основан на широком понимании различия как принципа культурной, социальной и политической организаций, внутри которых половая дифференциация является первичной. Другие же считают половую дифференциацию одной из многих форм, Непроясненной до конца остается нетолько проблема границ направления, еще более дискуссионным является вопрос общей методологии. Сама смена установки феминистских исследований с социально-критического анализа патриархатного общества и маскулинности на объективное изучение природы и социального оформления мужского в конкретных социальных системах оказалась методологической проблемой. Феминистской критике были подвергнуты критерии объективности и истинности, заложенные в основание всей истории науки. В области самой научной деятельности сформировалась властная диспозиция с преобладанием мужской т, зр., что обусловило неполноту интерпретационных возможностей научных теорий. Женская ориентация в науке стремится к достижению истины, не разделяя субъективное и объективное, мышление и эмоции, знание и социальный контекст; но при этом широко использует включение личного опыта и установки, внося в процесс исследования этические позиции; воспринимает исследование как акт политической деятельности, ибо Г. и. рассматривают отношения власти и пытаются дешифровать политико-культурные метафоры, выражающие давление мужского менталитета. Все эти моменты показывают, что процесс оформления и развития Г. и. оказался в современном обществознании “горячей точкой”, т. к. в нем сконцентрировались и нашли выражение многие линии самой теории познания. Самым важным является то, что “провокация” со стороны феминистских, а затем и Г. и. усилила необходимость оформления метатеории, призванной раскрыть отношения между наукой, властью и гендером. Формирование гендерного подхода в социальном и гуманитарном знании в сущности есть нечто гораздо большее, чем просто появление новой теории. Это принципиально новая теория, признание которой иногда обозначает изменение ценностных ориентаций человека, пересмотр многих привычных представлений и “истин”, что оказывается для многих весьма болезненным процессом. Как известно, теория и практика Г. и. на Западе были направлены не только против сексизма, но и против тех идеологий и институтов, которые сознательно или бессознательно построены на отношениях неравенства. Поэтому изначально как теории, так и образовательные практики Г. и. выступали в виде критики самого процесса познания и образования, а значит, занимали политическую позицию. Внутри самих гендерных и женских исследований выражено требование, которое не имело аналогов в истории науки, - отказ от принципов иерархии, лидерства и дисциплинарности в самих Г. И. Сегодня признано, что никакие другие исследовательские и образовательные стратегии не смогли настолько трансформировать структуры академического образования в Америке и Европе. Определяя ведущие методологические подходы в рамках Г. и. аналитики выделяют несколько основных. Так, И. Жеребкина представляет в качестве основных два метода: метод “социалистического феминизма” и метод “теории различия”. Первый тип методологии Г. и. строится на факте признания субъективной идентичности и, в частности, на признании отсутствия различия между женским и мужским типами субъективности. Данным типом методологии пользуется скорее американская феминистская традиция. Второй тип методологии исходит из различия (или различения) как в структуре субъективности, так и внутри структур женской или мужской идентичности. Этот тип методологии соответствует скорее европейской и особенно французской традиции феминистской теории и практики. Каждому из данных типов методологии соответствует определенный язык описания. В первом случае язык описания оперирует традиционными понятиями, такими как субъект, сознание, самосознание и т. п. Данный тип языка описывает макропроцессы, структурируемые и видимые процессы реальности. Другой тип языка в Г. и. описывает микропроцессы реальности. Микрореальность - это то, что происходит не на уровне структурированной идентичности, а на уровне той нелокализуемой множественности, которая не оформляется в единство (“мужское” или “женское”). При таком подходе важно то, что женщина, скажем, мыслится как нечто радикально иное по отношению к мужчине, ибо любая система реальности представлена через наличие в ней феноменов “другого”, “иного”, “различного”, не позволяющих ей существовать в виде самозамкнутой системы. Вместо бинарного понятия “пол” возникает множественное - “гендер”. Признание теории различения позволяет более обоснованно заявлять о принципе междисциплинарности в Г. и. Для них междисциплинарность характерна и на уровне исследования конкретных проблем, и на уровне обоснования гендерной асимметрии общественного развития в целом. Круг наук, включающихся в Г. и., необычайно широк: философия, социология, экономика, демография, история, антропология, психология, политология, филология и социолингвистика, семиотика, этнография, культурология и др. Гендерное измерение истории показало, что конкретное содержание женского или мужского бытия чрезвычайно разнообразно в историческом и культурном отношениях. Бытующие сегодня взгляды и представления о полах являются в значительной мере продуктом исторического развития. Осознавая это, “гендерные историки” рассматривают гендерные отношения как социальные, политические, культурные величины, не сводимые ни к внеисторическим феноменам, ни к единственной, “изначальной” или “имманентной” причине. Историки этого направления выступают против “гендерной слепоты” традиционной историографии. Категория гендера помогает увидеть в истории разнообразие и изменчивость проявлений социальности. Обращаясь к историческим исследованиям периферийного ряда, которые иногда воспринимаются как исследования женской “биологии” - например, работы о материнстве, родах, повивальных бабках, кормилицах и проститутках, - удалось показать, что и биологическое представление о женском теле (равно как и о мужском) зависит от соответствующих исторических и культурных воззрений. Оно является вотчиной не “биологии”, а истории мужчин и женщин. Один из авторитетных историков этого направления Г. Бок (“История, история женщин, история полов”) показывает, что существующая история дана как история мужчин. При этом казалось, что мужчины находились вне гендерных отношений, а история мужчин практически никак не соотносилась с историей женщин. В качестве примера Г. Бок приводит историю военного дела и войн. Понятно, что эта история писалась как история мужского участия в войнах, но при этом за кадром оказывались специфические мужские проблемы, например, вопрос о взаимосвязи военного дела с историей мужественности и ее кризисами, как правило, разрешаемыми при помощи новых войн. Кроме того, войны имеют огромное значение и для женщин, а соответственно - для отношений между полами и внутри полов. Можно также напомнить о военной символике и военном языке, имеющих ярко выраженную гендерную окраску, о женском движении за мир перед первой мировой войной, во время нее и после, и т. д. Кстати, во многом именно историки подвигли своими исследованиями к развитию “man's studies”, они, в частности, и сформулировали проблему “Война и мужественность как социальная конструкция”. Причем, еще в XIX в. были исторические работы, показывавшие, что мужественность означала для мужчин не только власть, но и страдание. Развитие и оформление “man's studies” стало поворотным моментом в конструировании Г. и. Мужественность казалась ясной, естественной и противоположной женственности. За какие-то 30 лет эта истина разрушилась. Женщины, переосмысляя свою сущность, заставили мужчин задаться этими же вопросами. И вместо повсеместно утвердившейся темы “Тайна женственности” возник серьезный разговор о “загадке мужественности” - белых пятен здесь оказалось еще больше. Господствующая модель объяснения мужской сущности исчерпала себя, и сейчас в Г. и. осуществляется переход от традиционного образа мужчины к попыткам объяснить новую ситуацию. Первыми обескураживающий вопрос “Что есть мужчина?” поставили американские антропологи, затем к нему обратились англичане, австралийцы и скандинавы. Сейчас в этих странах существует более 200 центров мужских исследований. Эти страны оказались в “авангарде” г. и. как раз потому, что были более одержимы идеей мужественности (скажем, во Франции ситуация несколько иная). Жесткость гендерной роли для мужчины оказалась очень сильной, она требует от него на протяжении очень долгого времени постоянного подтверждения своей мужественности, которая в основе своей определяется через властвование, доминирование, отрицание женственности. В современных мужских исследованиях анализируются этапы становления мужественности, исторические кризисы последней, особенности гендерных технологий в формировании образов маскулинности и т. д. Основная идея маскулинного менталитета - “Быть мужчиной - означает быть заведомо обреченным властвовать... иллюзия мужественности оправдывает право на обладание” (П. Бурдье). И наоборот - обладание удовлетворяет мужественность, пусть и иллюзорную. Наиболее полное изложение темы “Мужская сущность: историческая трансформация” дано в работах Э. Бадэнтер, которая убедительно раскрывает процесс “расчеловечивания” мужчины. Обосновывая типологию жизненных стилей мужчин, она выявляет, как один из самых распространенных, тип “искалеченный” мужчина. Она же предлагает перспективные линии преодоления этих жестких гендерных ролей через гуманистическое движение в сторону “великой родительской революции”. В России новая социокультурная ситуация начала складываться в начале 90-х гг. XX столетия. Общий кризис показал, что причины ее кроются не только в политике и экономике, а лежат глубже - в самом типе современной культуры и его российской трансформации. Появившаяся феминистская литература, организационное оформление, расширение научного круга привели к формированию направления и возникновению научного сообщества. Сейчас помимо развития социальной феминологии (в ряде российских университетов созданы кафедры социальной феминологии) обозначено и статусно закреплено развитие собственно Г. и. Перспективность гендерного подхода как новой научной парадигмы становится все более очевидной, хотя сами исследователи, работающие в этом направлении, отмечают наличие сопротивления научной среды, а также критикуют негативную роль масс-медиа, которые по-прежнему развивают и усиливают в массовом сознании стереотипы патриархатной культуры, демонстрируя свою гендерную ангажированность. О. В. Шабурова

ГЕНЕАЛОГИЯ - первоначально перечень предков человека, определяющий его происхождение. В философии Г. - неклассический способ осмысления социально-культурных явлений, особенностью которого является отрицание их неизменности и всеобщего основания происхождения. Г. предполагает описание конкретного множества причин их возникновения, включающего определенные условия и реальные проявления человеческой телесности. Г. была введена Ф. Ницше и в дальнейшем разрабатывалась М. Фуко. Он показал, что Ницше выступил против утилитаристской тенденции в описании истории морали в рамках линейного развития, которая сводила всю ее историю к полезности. Слова вовсе не удерживают свои значения, желания не направлены только в одно русло, и идеи не сохраняют собственную логику. Миру речи и желаний, по Ницше, знакомы нападения, борьба, маскировка и хитрости. Г. увековечивает необычайность событий вне зависимости от однозначного финала. В конечном итоге Г. обнаруживает элементы даже тогда, когда они отсутствуют, когда они остаются нереализованными. Следовательно, Г. требует терпения и знания деталей и зависит от громадного накопления материала. Г. не противопоставляет себя истории, но отрицает надысторическое

развертывание идеальных смыслов и недпределенных телеологий. Она противопоставляет себя поиску “начал”. Ницше отвергает поиски происхождения, вопервых потому, что это попытка схватить точную сущность вещей, их чистейшие возможности и тщательно охраняемые тождества; а также потому, что этот поиск утверждает существование устойчивых форм, которые предшествуют внешнему миру случая и преемственности. Этот поиск направлен на то, “что уже было там”, на образ изначальной истины. В любом случае, если генеолог отказывается следовать метафизическому подходу и если он прислушивается к истории, то он находит, что не существует за вещами некоей вневременной их сущности или их сущность была создана по частям из чуждых форм. Изучая историю разума, он приходит к тому, что приверженность к истине и четкость научных методов произошли от страсти ученых, от их фанатичных и нескончаемых дискуссий, от духа состязательности. Генеалогический анализ показывает, что концепция свободы - это “изобретение правящих классов” и не основополагающа для человеческой природы. В историческом основании вещей находится не нерушимое тождество происхождения, но разногласие и неравенство вещей. История учит пренебрегать важностью происхождения, ибо в действительности исторические начала непритязательны. Генеолог должен быть готов узнавать события истории, ее толчки, ее сюрпризы, ее неустойчивые победы и неприятные поражения, Он должен быть готов поставить диагноз болезни тела, условия его болезни и здоровья, для того, чтобы встать в позицию эксперта в философском дискурсе. История - это реальное тело развития. Метафизик сможет найти ее душу в далекой идеальности происхождения. Генеолог же принимается изучать начало, обнаруживая бесчисленное множество начал, чьи слабые следы и полутона хорошо видны историческому оку. Поиск Г. - это не воздвижение оснований, но открывание того, что мыслилось единым, и показ гетерогенности того, что представлялось однородным. В конечном итоге. Г., по Ницше, прикрепляет себя к телу. Тело утверждается в жизни как в смерти, сквозь силу и слабость. Тело - и все, что его касается: питание, климат и почва - это владения подлинных начал. Тело несет на себе клеймо прошлого опыта и взращивает желание, слабости и заблуждения. Т. о., Г. как исторический анализ, расположена в сочленении тела и истории. Неверно искать наследование в непрерывной протяженности; так глаз изначально отвечал требованиям охоты и борьбы и только потом послужил источником созерцательности. Генеалогический анализ обрисовывает взаимодействие сил, борьбу этих сил, ведущих войну против друг друга или против враждебных обстоятельств, в попытке избежать вырождения и вновь обрести мощь. Роль Г. - в том, по Ницше, чтобы записывать историю моралей, идеалов, метафизических концепций, историю концепций свободы или аскетической жизни. Свою Г. Ницше противополагает истории, чья функция состоит в превращении многообразия во всеобщность, окончательно замкнутую в себе. История историков находит себе поддержку вне времени и претендует основывать свои приговоры на апокалиптической объективности. Это возможно только благодаря вере в вечную истину, в бессмертие души и идентичность сознания. Если исторический смысл направляется надысторической перспективой, метафизика может привязать его к своей собственной цели, С другой стороны, исторический смысл может ускользнуть от метафизики и стать привилегированным инструментом Г., если она отрицает определенность абсолютов. В человеке нет ничего бессмертного. Можно верить, что чувства неизменны, но каждое чувство, особенно наиболее благородное и бескорыстное, имеет историю. Можно верить в скучное постоянство жизни инстинктов и воображать, что она продолжает влиять на настоящее так же беспорядочно, как делала это в прошлом. Но знание истории легко разбивает это единство, показывая его волнообразное развитие, локальные проявления силы и слабости. Тело не повинуется особым законам физиологии, оно не может избежать влияния истории. Тело делается огромным количеством отдельных режимов: ритмами работы, отдыха и праздников; оно способно отравляться пищей или ценностями. “Эффективная” история отличается от традиционной отсутствием в ней постоянных. Ничто в человеке, даже его тело - не может служить основой для самопознания или понимания других людей. Традиционные механизмы для создания понимающего взгляда на историю и для прослеживания прошлого как настойчивого и продолжающегося развития должны быть систематически разобраны. История становится “эффективной” в той мере, в какой она привносит незавершенность в само наше существование: разделяет наши эмоции, драматизирует наши инстинкты, множит наше тело и настраивает его против самого себя. Из этих предположений можно вывести особенные черты исторического значения (как Ницше понимал его). В любом случае, “эффективная” история имеет дело с событиями в меру их уникальных характеристик, их более острых проявлений. Мир “эффективной” истории знает лишь одно царство без провидения или конечной причины. “Эффективная” история сужает свой взгляд до вещей близлежащих - тело, нервная система, питание и энергии. Местом появления метафизики, укрепившейся в традиционной истории, согласно Ницше, была афинская “демагогия”, восходящая к Сократу. Историю нужно привести к генеалогическому использованию, т.е.-к антиплатоническим целям. Только тогда исторический смысл освободит себя от требований надысторической истории. Изучение истории делает человека “счастливым, в отличие от метафизиков, ибо позволяет устанавливать в себе не одну вечную душу, но множество смертных”. Внешне историческое самосознание нейтрально, лишено страстей и предано исключительно истине. Но, если оно проверяет себя и если вопрошает различные формы науч-