Лирическое отступление 3

Возился я с оружием и жилетом секунд пятнадцать-- двадцать, но закраткое это время успел получить пять или шесть сокрушительных ударов поушам и по легким от разрывов гранат, воткнувшихся в стену гаража в двадцатишагах от меня. Вот теперь-то, не занятый непосредственно ведением боя, япрочувствовал, и то по касательной, каково под таким огнем "безработному",т. е. бойцу, которому никто не удосужился объяснить его обязанности в бою --ведь я-то свои обязанности знал, я всего лишь на секунду отвлекся от ихвыполнения! На моем пути от палатки до огневой позиции зенитчиков находился похожийна строительный вагончик подвижной дизель-генератор. Поскольку матераяполевая крыса вроде меня под огнем бегает без лишнего фасона -- прощеговоря, согнувшись в три погибели, -- мне не составило труда засечь двухбойцов, залегших под этим вагончиком и периодически пулявших из автоматовнеизвестно куда. Неизвестно куда -- потому, что с этого места ни единой целиувидеть было физически невозможно. Бог меня уберег -- я не психанул и не наорал на пацанов, первый раз вжизни попавших под огонь. Я ухмыльнулся на все двадцать девять наличныхзубов и поинтересовался во всю мощь своих прокуренных легких (иначе неуслышали бы): -- Куда стреляем-то, хлопцы? Описать их смущение и стыд я не берусь да и не хочу. Этот случайрастерянности в бою был единственным на моей памяти в батальоне, устраненбыл в рабочем порядке, без дисциплинарных санкций, а посему ценен только вкачестве контрастной иллюстрации ко всему предыдущему -- и дальнейшему!...Площадка зенитного автомата No 2 представляла собой капитальноедерево-земляное сооружение в углу железобетонного забора, связанное изтолстого березового кругляка и забутованное речной галькой. Наверх, кавтомату, вел короткий мостик-пандус. Тут, под пандусом, я и увидел первогосвоего раненого в этом бою. Есть в зенитных расчетах такая должность (номер)-- мастер орудийного расчета, т. е. главный механик пушки. Вот механика-то уменя и подстрелили. Рядовой Дмитриев сидел на снарядном ящике, а кто-то,чьего лица я не видел, сноровисто бинтовал ему простреленную выше коленаногу. Я тронул парня за плечо: -- Как оно? На бледном, несколько напряженном лице солдата не отразилось ни страха,ни боли, ни каких-то других эмоций. На меня он тоже не смотрел -- толькогубы шевельнулись: -- Ничего, нормально. Эх, сколько раз я слышал это самое "ничего"! Извините, ребята, привалне здесь, а через десять километров -- ничего, командир! Ответный огоньоткрывать запрещено -- ничего, командир! Хлопцы, жратвы сегодня не будет --ничего, командир! В общем, так: ни враг, ни природа, ни какие-либо другиеобъективные обстоятельства не в состоянии победить Русского Солдата. Одолетьего может только предательство. -- Промедолом ширнули? -- Обижаете, товарищ капитан! Голос, раздавшийся сзади, и впрямь выражал тихую, но обиду. Да, самыйдлинный в батальоне дядя, сержант контрактной службы Саша Филатов, имелоснования обижаться. Если бы вы прошли школу срочной службы в частях ВДВ такназываемого "застойного" периода и маленько повоевали в Карабахе, вы бы тожеобиделись. Бывший десантник, бывший водитель-дальнобойщик, бывший камскийбраконьер и бывший рыбинспектор, неподражаемый рассказчик, длинный и тощий,как складной метр, дядя Саша мог аккуратно сложить в штабель десятокнакачанных бойцов разведвзвода, влепить с трехсот метров пулю в мишеньразмером не больше сковородки и прикурить сигарету от горящей тротиловойшашки. Выдернув из-за пазухи бинокль, я уже карабкался на площадку, когдачьи-то железные пальцы вцепились мне в штанину. -- Не надо, товарищ капитан! Там.........! Поберегитесь! Я круто обернулся. Простой рядовой боец без малейших эмоций (и,добавим, усилий) держал меня за штанину, а дядя Саша неодобрительно помавалв воздухе пальцем. -- Э-э-э, ни к чему бы, товарищ капитан, -- словно мимоходом, заметилФилатов. -- Мы тут как-нибудь сами разберемся, а там, однако, стреляют! Толковать происходящее можно было по-всякому, и любая трактовка быладля меня негативной. Поэтому я ничего трактовать не стал, а постаралсямаксимально кратко пояснить свои действия: -- Раз там, однако, стреляют, дайте-ка мне, однако, глянуть, откудаони, супостаты, это делают! Скорее всего, подействовало не объяснение, а юмор, но, так или иначе,мою штанину отпустили, и я, с биноклем наперевес, задумался над смысломжизни, повиснув над забором в сотне метров от вражеских позиций. А лупцевали по нас хорошо, с чувством, с толком, с расстановкой.Солнышко, клонясь к закату, играло в моей команде, маскируя меня от глазснайперов в своих лучах и лишая их удовольствия засекать нашу оптику повспышкам солнечных зайчиков. Дело за биноклем!