Химико-физическое материальное бытие

Человек, таким образом, представляет собою некий малый мир, микрокосм. «В него, как в горнило, стекается все созданное Богом, и в нем из разных природ, как из разных звуков, слагается в единую гармонию»^[cxxxii]. «Космические элементы и земная животно-растительная жизнь содержатся в нем, проницают его и стоят с ним во взаимодействии. Человек предполагает и содержит в себе все «дни творения» и всю ту космическую иерархию бытия, которая в них развертывается»^[cxxxiii].

Но если он и является своеобразным синтезом вселенной, вмещающим в себя все элементы мироздания, то не в этом его истинное достоинство, его совершенство. «Что важного в этом, — говорит святой Григорий Нисский, — почитать человека образом и подобием мира...»^[cxxxiv]. «Ибо (язычники) говорили: человек есть малый мир (μικρόν είναι κόσμον τόν άνθρωττον), состоящий из одних и тех же со вселенною стихий. Но громким сим именованием воздавая такую похвалу человеческой природе, сами того не заметили, что почтили человека свойствами комара и мыши...»^[cxxxv]. «Совершенство человека заключается не в том, что уподобляет его совокупности тварного, а в том, что отличает его от космоса и уподобляет его Творцу»^[cxxxvi]. Именно потому Григорий Нисский называет человека одновременно и «микрокосмом» и «микротеосом» (малым богом)^[cxxxvii]. Как «микротеос» он «превосходит вселенную во всем своем величии образа Божия»^[cxxxviii].

Максим Исповедник именует человека «макрокосмом». Человек больше космоса в том смысле, что может воспринять его и оживить его (См.: Оливье Клеман. Истоки: Богословие отцов Древней Церкви. Тексты и комментарии (Перевод с французского). М.: Путь, 1994, с. 77).

«Творец и Владыка всяческих, — пишет святитель Григорий Палама, — сотворив по Своей доброте все из небытия, по превосходству Своего могущества и по несказанному и непостижимому богатству Своей премудрости и благости, создал после всего и человека, чудесно сочетав в одно малое создание, и как бы сосредоточив в нем всю тварь. Потому Он создал человека последним, что человек составлен из двух миров и украшает собой оба мира, то есть видимый и невидимый. И Бог неизреченно соединяет в нем ум и чувства, использовав воображения, намерения и рассуждения, как бы внутренние естественные связи.... И так как человек и вселенная созданы одним устроением Одного Художника, то они имеют много общих сродных черт: они взаимно превосходят друг друга, — один величием, а другой разумением. И человек является в мире сокровищницей, как некое многоценное богатство в большом доме, гораздо более богатый, чем заключающий его дом»^[cxxxix].

Итак, человек есть «завершение вселенной», «итог тварей Божиих», цель всего творения. Он уникален и неповторим, и нет ему подобного во всем мироздании. Его сердце бьется в центре вселенной^[cxl], на нем зиждется гармония всего космоса, он с большей полнотой, чем ангелы, участвует во всем строе «земли» и «неба». По словам В. Н. Лосского, из-за того, что человек есть существо центральное, которое объединяет в себе чувственное и сверхчувственное, в Священном Писании довольно убедительно утверждается некий геоцентризм. «Геоцентризм здесь не физический, а духовный: земля духовно центральна, потому что она — плоть человека...»^{1 4}

2. Отношение к живым существам в буддизме.

Нравственное учение буддизма также часто превозносят за призыв к абсолютному ненасилию, характеризующемуся не только запретом убийства вообще всех живых существ, но даже отказом от употребления пищи животного происхождения. В частности, «монахи в силу религиозного учения избегают непосредственного убиения насекомых своего платья, но, поймав их, бросают на землю или на пол, так что гость монашеской квартиры не гарантирован от унесения с собою приставших к его платью назойливых насекомых»^[cxli]. Чем же это обусловлено, неужели просто великой любовью ко всем живым существам?

В контексте буддийского вероучения убийство любых живых существ, включая даже мельчайших насекомых, приравнивается к убийству людей, поскольку те и другие находятся в едином круге перерождений. Это одна причина. В сборнике сяошо Мин сян цзи повествуется о Юнпине, у которого умер горячо любимый сын Тяньбао, которому было десять лет. «Прошло несколько месяцев. Свинья, которая была у них на откорме, принесла пять поросят. Самого жирного из них собрались зарезать по случаю приема нового начальника. Вдруг перед Юанем предстал некий бхикшу. Этот поросенок— Ваш сын. Прошло всего сто дней, а Вы его уже позабыли! — сказал бхикшу и тотчас исчез»^[cxlii].

С другой стороны, эта заповедь своей причиной имеет отнюдь не любовь в христианском смысле этого слова, а все тот же неумолимый закон кармы, страх соответствующего кармического воздаяния. Вот, например, история о воздаянии, которое должен был получить Чжицзун за то, что любил ловить рыбу. В видении он увидел, что за это с него «содрали кожу, срезали мясо: разделали труп, как если бы это было животное — дикое или домашнее. Затем его опускали в прозрачную воду и вытаскивали крючьями за рот, разрезали ножем на части, мелко разделывали, а потом варили и жарили в печи в большом котле. Там сначала его кромсали, а потом возвращали в прежний вид»^[cxliii]. Кстати, все это нисколько не мешало самому Гаутаме употреблять в пищу мясо. Ведь «великая совершенная нирвана» наступила в результате того, что просветленный съел жареную свинину или мясо дикого кабана, может быть, мясо, было недоброкачественное, а, может быть, величайший из архатов просто объелся»^[cxliv] и умер. А ведь,. казалось бы, Будда должен был неукоснительно соблюдать все "установленные" им самим буддийские заповеди.

Буддизм очень трепетно относится к сохранению жизни даже мельчайших насекомых, но ведь мы знаем, что согласно с вероучением буддизма животные наделены весьма примитивным сознанием и невежество их велико. Тогда зачем же так бережно оберегать их невежество, а значит и страдания. Ведь в следующей инкарнации у них есть шанс оказаться в более благоприятных, для достижения нирваны, условиях. Таким образом получается, что отнюдь не любовь, не трепетное отношение к другому живому существу, а простой страх перед кармическим воздаянием заставляет буддиста исполнять такую заповедь.

Буддизм запрещает убивать даже насекомых, но, не смотря на это, в буддизме нет абсолютного запрета на аборт. Последователи Будды откровенно говорят, что «поскольку для буддистов нет высшего авторитета, когда речь идет о морали, то каждый человек сам принимает окончательное решение по поводу ситуации, в которой он оказался. В принципе, аборта нужно избегать, хотя... эта рекомендация не носит характера абсолютного запрета»^[cxlv]. Блоху нельзя убивать ни в коем случае, а ребенка, пусть еще не родившегося, иногда можно.

В заключении скажем, что «ни до буддизма, ни после него никто не отважился на столь решительный шаг в сторону полной безнадежности... В лице буддизма тварь забыла и отринула своего Творца и Промыслителя, поставив на его место роковой, бессмысленный круговорот будто бы безначальных, слепых, космических сил. Отсюда неутешная, неисцелимая скорбь буддийского пессимизма, этого законченного воплощения "души не имеющей упования". Утративши веру в Творца, она потеряла веру и в себя, а неверие и гордость помешали ей примкнуть к молению "души болезнующей, помощи и спасения требующей»^{2 3}.