Роль воображения в синергии познания и откровения

В познании мы всегда имеем в виду сущность и познавая вещи мы так или иначе познаем сущность. Знание возможно только о действительно существующем, о несуществующем возможно лишь мнение. Действительно существует то, что может воздействовать на что-либо другое и испытывать воздействие, оставаясь тождественным себе.

Сущность является предметом познания, противостоит мне как познающему субъекту и некоторым образом аффицирует мое сознание. Это означает, что познаваемый предмет не зависит в своем существовании от моих действий и обладает собственной активностью.

Воображаемый мной предмет (фантазия) не является чем-то действительным именно потому, что это я противополагаю его себе и утверждаю его существование в качестве моего представления. Поэтому предмет фантазии всецело зависит от активности моего субъекта и не может воздействовать ни на что другое, в том числе и на меня самого, кроме как в моем воображении.

Таким образом, сущность, предмет познания, обладает собственным действием, отличным от действия субъекта познания и, следовательно, сам процесс познания и его результат — знание и понимание (опыт) — обусловлены не только действием познающего, как это обычно представляется, но и ответным действием, содействием познаваемого. Опыт, как приобщение новому содержанию, возможен только при самораскрытии сущности навстречу устремленности познающего.

Некоторая новая идея становится содержанием моего сознания в результате взаимного действия субъекта и познаваемого предмета и оказывается в той или иной степени как субъективной, так и объективной. Сущность являет себя в идее, во-первых, как слово, и, во-вторых, как образ.

Присутствие сущности в своем явлении есть действительность. Максимально конкретное и непосредственное общение субъекта с действительностью находит свое выражение в мифе. Здесь сущность раскрывается как имя и лик живой личности. Первоначальный синкретичный мифический опыт в дальнейшем прорабатывается и интерпретируется наукой и искусством, при этом данная в мифическом опыте единая идея постигается уже в своем одностороннем проявлении: наука познает сущность в понятии, искусство же занимается исключительно явлением сущности в чувственных образах. Обе эти абстрактные формы духовной деятельности приобретают жизненную полноту и актуальное осмысление своего свободного развития в религии Абсолютной Личности.

Познание должно решать задачу самоопределения субъекта. Поскольку я нахожу себя не определенным ни по отношению к самому себе, ни по отношению к действительности, которая противостоит мне как нечто чуждое, то, как очевидный факт, я обнаруживаю собственную неудовлетворенность налично данным и собственную свободу. Чтобы реализовать эту свободу самоопределения, я должен понять то, что дано мне в качестве некоторых более или менее разрозненных содержаниях моего сознания, то есть обнаружить и усвоить предполагаемую связь этих фактов, их смысл и сообразность некоторой цели. В подобных требованиях проявляет себя непосредственно предданное мне знание сущности, интуиция цельного знания.

Интуиция целого обеспечивает возможность смотреть на отдельные факты как на значимые, то есть указывающие на то, что не суть они сами, но проявлением чего они служат. Сущность всегда явлена, но это ее превечное сияние постигается лишь интуитивно, эта явленность еще не есть открытость и вовсе не означает возможности рационального объяснения или описания. Познаваемое открывает себя только тогда, когда познающий становится способным к восхождению на новую ступень опыта. Так с необходимостью различаются явление и откровение сущности.

Сами по себе, факты сознания вполне обособлены друг от друга и могут быть связаны весьма произвольным образом. Некоторые спонтанно выявленные связи дают субъекту известную степень понимания, что и позволяет ему ориентироваться в своих действиях. Можно удовлетвориться имеющимся опытом и тем пониманием действительности, которое он сообщает, до тех пор, пока действительность не вступит с ним в противоречие, обнаружив свои ранее скрытые моменты.

Таким образом, для осуществления акта понимания необходимо представить наличные содержания опыта в виде цельной структуры, выявить скрытую за многообразием фактов простую идею. Обнаружение такой идеи, охватывающей данные содержания, но в силу этого не сводящейся на них, будет уже приобщением нового содержания, а значит расширением сферы опыта субъекта и потому уже новым взаимодействием его с познаваемым предметом. Само это обнаружение уже не зависит от познающего, оно есть самораскрытие сущности и, как таковое, может и не произойти.

Познанию сущности как слова способствует угадывание. Строго говоря, угадать можно только уже известное, что само по себе не даст новых содержаний. Поэтому заинтересованность субъекта в возможном знании должна пробудить в нем внимание, без которого раскрывшуюся истину можно попросту упустить. Это метод гипотез. Если место внимания занимает любопытство, то угадывание превращается в простое гадание, когда субъект как бы отстраняет себя от собственных действий, и, предполагая жесткую, механическую связь с объектом, ожидает результата, исходя из принципа «сработает — не сработает».

Противоположность угадыванию составляет априорное знание, знание всеобщего закона, логоса, в котором сущность может непосредственно и сразу проявить себя, а может постепенно раскрываться навстречу заинтересованности гипотетического метода, тем самым оправдывая его.

Взаимодействию с предметом познания со стороны его явленности как образа служит сила воображения. Воображение по субъективному произволу — фантазия — само по себе совершенно бесплодно, так как оно оперирует с имеющимися в его распоряжении представлениями безо всякого намерения выразить в своих созданиях объективно существующее. Оно не имеет познавательной направленности и свойственной ей неудовлетворенности, оно совершенно самодостаточно и не способствует «расширению» субъекта, обогащению его новыми содержаниями. Все что оно может предложить — лишь всевозможные комбинации и интерпретации уже известного, хотя это зачастую и воспринимается как нечто небывалое.

Интенсивная деятельность фантазии приводит к замыканию субъекта в самом себе, иллюзия познания на самом деле дает только опыт не-сущего, поскольку познание химеры может происходить только как все более изощряющееся фантазирование.

Если в моем опыте преобладающее значение приобретают случайные продукты деятельности фантазии, которые я отношу на счет действительности, то мой взгляд на действительность оказывается мнением. Мнение есть видение в сущем того, чего в нем нет, видение не-сущего. В своей крайней степени оно есть самообольщение. Очевидно, что подобная деятельность воображения уже во многом не зависит от субъекта, приобретает объективный характер: то, что прежде было всего лишь моей фантазией, теперь воздействует на меня извне, недействительное оказывается как-то действительным.

В такое состояние можно впасть обратив силу воображения на самого себя. Воображая себя кем-то, например, при актерской игре, я сохраняю самотождественность и отличаю себя от исполняемой роли, владею собой и собственными действиями. Исполняемая мною роль является лишь маской, формой, в которую я произвольно помещаю себя как неизменное содержание. Другое дело, если я начинаю нечто мнить о себе, если я на самом деле вижу и ощущаю себя тем, кем объективно не являюсь. Всецело несущественное содержание, то есть содержание, зависящее лишь от моей деятельности представления, очевидно, не может наполнять мои чувства, или как-либо влиять на мое поведение. Следовательно, в данном случае я делаюсь вместилищем чуждого мне содержания, что в своей наиболее интенсивной форме становится одержимостью.

Образы действительности, рождающиеся при подобном преобладании субъективного момента, приобретают характер гротеска. Поскольку мысленный взор познающего направлен в сторону от подлинного предмета познания, то действительность воспринимается как нечто безобразное, абсурдное.

Напротив, продуктивное воображение характеризуется максимальной направленностью на объект и способствует наиболее полному выражению познаваемой сущности. Явленный образ здесь предстает как символ, поскольку в его конечной форме осуществляется бесконечное содержание, сама же форма, в силу своей сообразности выражаемой сущности, оказывается формой красоты. При этом всецелое и органичное слияние действий субъекта и сущности переживается как вдохновение.