Лиз Бурбо 9 страница

Так что в споре между Луначарским и Бернадинером более прав оказался всё-таки Луначарский. Ницше являлся философом монополистического (или финансового – это другое название того же самого) капитала (точнее, тех, кто владеет им). Что касается утверждения Бернадинера, что все основные черты философии Ницше объясняются условиями, в которых Ницше жил и творил (то есть условиями того времени, когда монополистический капитал ещё только зарождался), то оно совершенно правильно. Великие мечты Ницше и его ожидание «новых господ» прекрасно объясняются условиями того времени, когда новые господа хотя и должны вот-вот появиться, но ещё не появились. Однако это ещё не значит, что философия Ницше есть философия старых господ. Не всё, что содержится в настоящем, принадлежит только настоящему: во всяком настоящем зреют семена будущего. Если бы они были абсолютно едины с настоящим и всецело принадлежали ему, то они не были бы самими собой и будущее никогда бы не наступило.

То, что Ницше объективно был, несмотря на свой субъективный " романтический антикапитализм", философом именно монополистической буржуазии, хорошо понимал Георг (Дьёрдь) Лукач. В своей статье "Ницше как основоположник иррационализма империалистической эпохи" ("Nietzsche als Begrunder des Irrationalismus der imperialistischen Periode", 1954 г.) Лукач очень хорошо показал как то, что наиболее адекватным практическим воплощением философии Ницше явилась идеология фашизма, так и то, что ницшеанство могло быть и было использовано также и либеральной монополистической буржуазией, в частности империализмом США. По удачному замечанию Лукача, после второй мировой войны Ницше был "денацифицирован", вместе с Яльмаром Шахтом и Гудерианом, в соответствии с целями американского империализма. [См. 156, с. 78-95.]

Философ монополистической буржуазии, Ницше обрёл подавляющее большинство своих последователей и почитателей отнюдь не в её среде. Его философия пользовалась, как мы уже видели, огромной популярностью (и подвергалась столь же огромным извращениям) среди представителей «среднего класса» всех мастей и оттенков – не только среди фашиствующих (единственных, кто адекватно воспринимал учение Ницше), но также среди либеральничающих, анархиствующих, просто бегущих от политики, а иногда даже среди «социалистических» интеллигентных мещан. Этот факт дал повод многим авторам говорить о Ницше как о мелкобуржуазном философе. Такая точка зрения опровергается той крайней последовательностью, с которой Ницше выражает существеннейшие интересы господствующих классов и «создаёт ценности», имеющие вполне «господский» характер, для «новых господ», которые похожи на кого угодно, но только не на мелких буржуа – посредников между господами и рабами. Это совершенно правильно отметил Луначарский [см. 108, с.17].

На большевиков*[††††] (”марксистов - коммунистов”, как их называл Луначарский) Ницше повлиял совершенно особым образом – совсем не так, как

на других. Большевики, отдавая, по словам Луначарского, некоторую дань увлечению Ницше, брали с него пример последовательности в борьбе – той последовательности, из которой вытекает отвращение к проповеди примирения непримиримого и любви к врагу своему. Луначарский так описывает классовую подоплёку этого «схождения крайностей»:

«Всему этому не следует слишком много дивиться. Нет никакого сомнения, что два полярных класса, между которыми происходит решающая битва, в некотором отношении ближе друг к другу, чем то болото, которое стелется между ними. Нам приходится бороться с крупными капиталистами за это болото. Из него они хотят почерпнуть свои силы. Так, в Италии, например, фашизм строится как раз из мелкобуржуазных масс*[‡‡‡‡]. Мы, по слову Ленина, должны вести непрерывную борьбу с противоположной нам социальной силой за душу крестьянства, да и мещанства. Но и мы, и эта противоположная социальная сила полны боевого духа. Мы одинаково за диктатуру, мы одинаково за беспощадность в борьбе, мы одинаково за силу, потому что и мы, и они – действительные силы, а то, что лежит между нами, пытается создать веру в возможность разрешения социальных проблем одной словесностью, борется против борьбы, подчас просто падает на колени перед действительностью, то стараясь приукрасить её в своих глазах, то примиряясь с нею в тонах глубочайшего пессимизма, то, наконец, утешаясь всяким загробным вздором.

Но если нас и капиталистов сближает то, что мы и они склонны к беспощадной борьбе, и всё то, что вытекает из этого напряжённого боевого духа, то зато этот боевой дух оказывается диаметрально противоположно направленным. Это предрешает страшную, уничтожающую борьбу не на жизнь, а на смерть и окончательную победу пролетариата»**[§§§§] [108, с.20-21].

Философ определённого класса, Ницше смог оказать глубокое влияние на философскую и политическую мысль всего человечества благодаря тому, что в его творчестве были отражены ключевые проблемы нашего времени. То, о чём он писал, волновало всех. Этого он достиг благодаря глубине и последовательности своей мысли. Именно эти качества явились непосредственной причиной того, что он занял последовательную, выверенную, сознательную классовую позицию.

Многие философы либерально-демократического направления – вроде Немировской и Свасьяна – воспринимают доказательства того, что Ницше был последовательным философом монополистической буржуазии и духовным отцом фашизма, не иначе как «обвинения». Смотря в чьих устах! Большевика Луначарского, например, восхищала последовательность Ницше в отстаивании своей – враждебной большевикам того времени – классовой позиции: для него Ницше был таким врагом, который вызывает глубокое уважение, враждой с которым можно гордиться. (А вот враждой с Немировской Луначарский вряд ли мог бы гордиться: её он, пожалуй, причислил бы к «болоту», иметь такого врага было бы для него противной неизбежностью.) У Луначарского, когда он говорит о Ницше, в одних и тех же словах звучат и обвинение, и похвала. Один и тот же научный вывод может быть использован разными людьми как обвинение, как похвала, как то и другое вместе, наконец, просто как равнодушная констатация факта. И во всех случаях он останется более или менее истинным, но, независимо от степени истинности, честно доказанным утверждением – в отличие от построений, основанных на лжи и потому стоящих вне науки.

2. Причины популярности ницшеанства среди

гуманитарной интеллигенции.

Однако разберемся все-таки поподробнее, почему философия Ницше-идеолога монополистической буржуазии – на протяжении всего XX в. пользуется большой популярностью среди интеллигентов-гуманитариев, принадлежащих к мелкой буржуазии и прочим «средним слоям» капиталистического общества. Почему они зачастую даже готовы фальсифицировать ее – в тех пунктах, где она прямо противоречит их классовым, мелкобуржуазным интересам и установкам, отражающимся в их политических симпатиях и этических проповедях, - лишь бы только не отказываться от нее открыто, лишь бы только не сказать худого слова о Ницше?

Давайте спросим об этом у самих интеллигентов-гуманитариев. Один из них, известный артист Николай Фоменко, недавно издал крик души. Этот крик был увековечен на страницах весьма солидного журнала «Культ личностей» в виде интервью, взятого у Фоменко Н.Земляковой и озаглавленного «Клоун устал». Все это интервью - сплошная жалоба на жизнь интеллигентного обывателя, уставшего от жизни и жутко ею напуганного. Вникая в нее, убеждаешься, что мировоззрение и нравственность Фоменко очень типичны для того типа интеллигента-гуманитария, который был рожден двадцатым веком и утвердился во всем мире. Именно поэтому - а также потому, что Фоменко не просто жалуется на жизнь, но претендует на философские обобщения - данное интервью заслуживает цитирования:

«… в этой стране смерть кумира должна быть геройской. …Русским это необходимо. А уважать - нет пророка в своем отечестве. Они никого не уважают. Я так думал всегда. Моя бабушка, которая меня воспитала, внутренне была абсолютно человеком XIX века. И вся система существования строилась на убеждении, что одни люди обязаны жить в Беверли-Хиллз, а другие - на помойке. А мы все время ломимся против физиологии. Хотя я уверен, если вскрыть черепную коробку, будет доказано - мы разные. Я не могу как к равному относиться к человеку, который сидит в ресторане за столом и снимает ботинки. Мы сами себя не уважаем, поэтому нас никто и в грош не ставит.

…Когда я играю в театре двухсотый спектакль «Трехгрошовой оперы», то знаю, что на спектакле побывало 235.000 зрителей. На это ушло три года. А концерты группы «Секрет» посетило 235.000 зрителей за сорок дней. За два месяца в Туле. А «Империю страсти» посмотрело не менее полмиллиарда зрителей. А радио слышали 150 миллионов точно. А «Гамлета» видело бы за три года 200.000. И я пытаюсь понять: эти 200.000 должны быть в обществе социально превалирующим слоем? Как в мире. Президент «Мерседес-бенц» ходит в оперу не потому, что он президент, а потому что он ее любит. У него четыре образования. И я развожу руками»[105,c.69].

Элитарное самосознание - вот то общее, что присуще психологии и «хозяев жизни», управляющих банками и государствами, и прислуживающих им интеллектуалов: литераторов, артистов, художников, режиссеров, преподавателей… У первых оно обусловлено их реальной властью над людьми - властью, которую дают деньги и государственный аппарат. Что же касается вторых, то они тоже обладают своего рода «властью»: их профессия заключается в том, чтобы формировать духовный мир своих читателей, зрителей, слушателей. Горький совершенно правильно назвал гуманитарную интеллигенцию «инженерами человеческих душ»; он и сам был одним из таких инженеров. Отсюда и элитное самосознание: раз они - инженеры, а души для них - стройматериал, то в массе своей интеллигенты-гуманитарии с необходимостью оказываются склонными считать себя (более или менее осознанно) элитой. Это делает их способными не просто более или менее последовательно (в крайних случаях - крайне последовательно, примером чему является философия Ницше) идеологически отражать существенные интересы господствующих классов, но делать это искренне, от души, «не за страх, а за совесть», повинуясь не только корыстным мотивам, но и собственной душевной потребности (ярким примером чему опять-таки является философия Ницше).

Элитарное самосознание хотя и было присуще интеллигентам-гуманитариям на всех этапах развития капиталистического общества, но с разной степенью выраженности. Наиболее ярко выраженным в мировоззрении интеллигента-гуманитария оно стало в ХХ веке, когда доля авторитарных отношений управления в структуре общества возросла и начала очевидно доминировать во всем мире [см.23]. Обе общественные формы, существовавшие в ХХ веке - и монополистический капитализм, и общество, существовавшее в СССР и некоторых других странах - характеризуются крайней иерархичностью независимо от политических форм правления и особенностей экономического строя (то есть идет ли речь о «либеральном» или «тоталитарном» обществе, о «демократии» или «диктатуре»). Бердяев не зря говорил о «новом средневековье» применительно к обществу и культуре ХХ века: на смену свободно-конкурентному капитализму, с присущей ему некоторой примесью тенденций эгалитаризации в повседневном быту и политике, пришла эпоха, категорическим императивом которой стало изречение «я начальник - ты дурак!». Даже эгалитарные учения вроде марксизма, ведущие свое начало из свободолюбивого XIX века, с неизбежностью [см.24, с.177-181] превращались в инструмент господства новых владык, неограниченность власти которых порождает ассоциации с египетскими фараонами. Естественно, что в ХХ веке элитарное самосознание обострилось у всех тех общественных слоев, которым оно было присуще. Что же касается интеллигентов, особенно интеллигентов-гуманитариев, то у них, помимо этого, обострился и присущий им комплекс неполноценности.

Комплекс неполноценности интеллигента-гуманитария - неизбежный результат неизбывного противоречия между его элитарным самосознанием и его же ролью слуги господствующих классов. «Властвуя» над душами людей, интеллигент-гуманитарий на самом деле лишь выполняет заказ капиталиста или приказ чиновника; осознание этого факта, вступая в конфликт с интеллигентской претенциозностью, порождает устойчивый невроз и формирует в характере интеллигента-гуманитария психопатические черты. Огромные амбиции- и неуверенность в себе; зависть к высшим и боязливое преклонение перед ними- и лакейское презрение к тем, кто стоит ниже него на социальной лестнице; и страх, страх, безумный страх перед жизнью, перед завтрашним днем (см. вышеупомянутое интервью Николая Фоменко: там превосходно отражен весь этот патологический букет),- вот чем характеризуется сознание типичного интеллигента- гуманитария. И особенно ярко такая психология проявилась у гуманитарной интеллигенции именно в ХХ веке, когда унижение человека гигантскими иерархическими структурами достигло невиданной со времен средневековья глубины. Если в XIX веке - когда, во-первых, процветал свободно-конкурентный капитализм, дававший интеллигенту более широкие возможности выбора между разными заказчиками и нанимателями, чем в ХХ веке, а во-вторых, интеллигент-гуманитарий (так же, как и интеллигент-«технарь») был еще достаточно редкой фигурой, и рост спроса на его труд устойчиво обгонял рост воспроизводства интеллигенции- интеллигент-гуманитарий был еще настолько уверен в себе, что мог подавлять свой комплекс неполноценности, искренне принимая систему эгалитарных идей и вырабатывая у себя не элитарное, а эгалитарное самосознание*, то в ХХ веке оснований для такой самоуверенности у него осталось гораздо меньше: ему ясно дали понять, что он – лишь маленький винтик в большой машине. Таким образом, среднему интеллигенту–гуманитарию остался лишь один способ подавлять свой комплекс неполноценности - шизоидный: уйти от обидной действительности в мир иллюзий, вообразив себя и себе подобных элитой духа, цветом наций, солью земли. Так и вышло, что в ХХ веке обострение комплекса неполноценности в свою очередь обострило элитарное самосознание интеллигентов-гуманитариев, придав ему черты ярко выраженной шизоидности (в отличие, например, от элитарного самосознания капиталистов и бюрократов, которое покоится на куда более реальных, менее иллюзорных основаниях и потому гораздо менее патологично).

Эрих Фромм [см.212, с.297-308, а также 213] и Вильгельм Райх [cм. 180 и 181] убедительно показали, что индустриальная цивилизация ХХ века, и особенно ее капиталистический вариант, создает исключительно благоприятные условия для развития шизоидных черт психики у представителей всех классов и слоев общества. Но особенно сильно это сказывается именно на представителях гуманитарной интеллигенции: будучи одновременно «инженерами человеческих душ» и лишенными реальной власти слугами господствующих классов, они обречены на такое острое противоречие между своим реальным положением в обществе и постоянно порождаемыми этим же положением амбициями (в принципе неутолимыми для большинства интеллигентов-гуманитариев), на какое не обречен никакой другой слой современного общества. И в этом кроется еще одна причина популярности Ницше, философа монополистической буржуазии, среди отнюдь не принадлежащих к ней интеллигентов-гуманитариев: если «руководство к действию», социально-политические установки, вытекающие из идей Ницше, наиболее соответствуют существеннейшим интересам монополистической буржуазии, то зато тот способ, которым Ницше выражал свои идеи - манера мышления, литературный стиль, «психологическая подкладка» ницшевских произведений – был психологически наиболее близок вовсе не буржуазии, а именно гуманитарной интеллигенции. Страстная, мятущаяся, мучимая непреодолимыми комплексами и неутолимыми амбициями душа полусумасшедшего философа оказалась удивительно близка душам интеллигентов-гуманитариев ХХ века.

Сущность характера Ницше очень точно ухватил и сформулировал в нескольких словах Юрий Домбровский:

«…всего боялся…Головной боли боялся, зубной боли боялся, женщин боялся, с ними у него всегда случалось что-то непонятное, войны боялся до истерики, до визга. Пошел раз санитаром в госпиталь – подхватил дизентерию и еле-еле ноги унес. А ведь война-то была победоносная. А под конец… премудрым пескарем и прожил он последние годы. Просто ушел в себя, как пескарь в нору, - закрыл глаза и создавал свой собственный мир. А вы помните, что снится в норе пескарю, что он «вырос на целых пол-аршина и сам щук глотает». Кровожаднее и сильнее пескаря и рыбы в реке нет, стоит ему только зажмуриться. Беда, когда бессилье начнет показывать силу» [63,c.98-99].

Сын сельского пастора, умершего, когда ребенку было всего 4 года, Фридрих Ницше воспитывался матерью, теткой и бабушкой, избаловавшими его. С детства он наслушался рассказов о величии своих польских предков – графов Ницких. Такое воспитание, как правильно отмечает Фромм [212, c.264,278-279,324], способствует формированию эгоистичного, нарциссического характера, которому присущи садистские наклонности. Парадокс в том, что это же самое воспитание подавляет в характере ребенка бойцовские задатки – особенно если оно дается в интеллигентной, строго религиозной семье, где дети с самого раннего возраста приучаются к скромности, послушанию и выслушивают моральные наставления в духе христианских идеалов смирения и ненасилия*. Воспитание, полученное Ницше, одновременно сформировало в нем садистские наклонности, помешало ему развить психологические навыки, необходимые для их удовлетворения (то есть умение подавлять и унижать других людей), и приучило его уже с детства подавлять в себе эти наклонности – и в то же время почитать тех людей, чье социальное положение предполагает более-менее безнаказанное проявление таких наклонностей (короли, аристократы). Таким образом, в основу характера Ницше оказался заложен целый комплекс шизоидных противоречий, мучивших беднягу всю жизнь; став философом, он осознал их и возненавидел христианскую мораль, посредством которой его с детства приучали подавлять в себе волю к власти. Когда он описывал, как в начале средних веков церковь вовлекала в монастырь знатных германцев, запирала эти «прекраснейшие экземпляры «белокурых бестий»» «в круг сплошных ужасных понятий» и делала их больными, жалкими, озлобленными на самих себя, полными ненависти к позывам к жизни, - он, несомненно, имел в виду себя, писал о себе, несчастном. И хотя он осознал свою волю к власти, ему так никогда и не удалось удовлетворить ее: он не только не воспитал из себя властелина, но даже не смог стать довольным собой садистом, умеющим находить людей слабее себя и со вкусом измываться над ними. Поэтому когда Немировская, описывая портрет Ницше, утверждала, что «люди с такими лицами не могут быть насильниками», то она была отчасти права: такие люди действительно не умеют быть насильниками, хотя зачастую очень хотят этого.

Даниэль Галеви был совершенно прав, когда писал о маленьком Фридрихе Ницше: «Страсти и горделивые желания, тридцать или сорок лет спустя вдохновлявшие произведения Ницше, уже теперь начинали волновать этого ребенка с выпуклым лбом и большими глазами, окруженного лаской обездоленных женщин» [41, c.13].

И в содержании произведений Ницше, и – в еще большей степени – в импульсивной, порывистой, «пламенной», с истерическим надрывом манере подачи его мыслей нашло выражение основное противоречие характера Ницше: противоречие между элитарным самосознанием и комплексом неполноценности, рожденным неспособностью полноценно удовлетворить свою волю к власти. В характере Ницше, в силу индивидуальных особенностей его воспитания и, возможно, некоторой генетической предрасположенности (его отец умер безумным), это противоречие достигло такой остроты и глубины, при которой можно говорить о психическом заболевании. Но то же самое противоречие, хотя и не столь ярко выраженное в большинстве случаев, характеризует если не всех, то явное большинство интеллигентов-гуманитариев ХХ века. Так стоит ли удивляться тому, что Ницше – философ монополистической буржуазии – так популярен среди мелкобуржуазных интеллигентов-гуманитариев?

Как мы уже видели, Ницше популярен не только среди фашиствующих, но и среди либеральничающих интеллигентов. Это неудивительно: в ХХ веке последним не в меньшей мере, чем первым, свойственно элитарное самосознание. В частности, современному российскому либеральному интеллигенту элитарное самосознание свойственно в исключительно высокой степени [cм.27] – пожалуй, в не меньшей, чем российскому же антилиберальному интеллигенту. Специфика современной российской демократии заключается не только в том, что крупнейший идеолог современного русского фашизма (Александр Дугин) может работать советником спикера Государственной Думы (Геннадия Селезнева), но и в том, что люди, называющие себя либералами, могут испытывать симпатии к Пиночету. Вообше говоря, на постсоветском пространстве трудно предсказать, кем через пару лет обернется человек, которого сегодня можно квалифицировать как «либерала» или «антилиберала». Так, К.Свасьян в эпоху перестройки вроде бы вращался в кругах либеральной интеллигенции. Однако до чего же похожи некоторые высказывания Свасьяна на рассуждения украинского фашиста Донцова!

			К.Свасьян: «Европа закатывалась под рев бациллоносной рок-шпаны, заставляющей ее, усопшую, гальванически дергаться в непристойных жестах» [цит. по:136,с.52]. (Кстати: журнал «Национнальные интересы», из котор ого взята эта цитата и содержание которого имеет отчетливо профашистский характер - вплоть до восхваления Петэна в статье А.Васильева «Генерал де Голль и крушение французской империи», - издается бабуринским Институтом ннациональной стратегии рреформ.)		Д.Донцов: «…пусть присмотрится к фотоснимкам оргий «рок-н-ролла», модернейшего «танца». Не говоря уж о безумной, распоясавшейся вульгарности и просто дикости того проявления «прогрессивной» культуры,- лица тех «дансеров» уже не просто хамские или звериные, а прямо - в своем диком буйстве и разнузданности - напоминают маски черта, человеческого - ничего. Эти беснования молодежи напоминают «радения» московских «прыгунов» или «хлыстов». В старые времена всякие «бесовские игрища» остро осуждались, сегодня - это творение модернизма, на защиту которого, на защиту «свободы» искусства встает «прогрессивная» и «демократическая» пресса!» [66, с.44].

До чего же схож ход мысли у фашиста и «вроде-бы-либерала»: насколько авторитарно сознание обоих, насколько оно нетерпимо даже в сфере искусства ко всему, что противоречит эстетике шеренги, марша и вагнеровского «Полета валькирий»… Между тем это не удивительно: и либеральные, и антилиберальные интеллигенты-гуманитарии – это все те же интеллигенты-гуманитарии капиталистического общества, которым присуще авторитарное мировоззрение и элитарное самосознание. И то, и другое может проявлять себя по-разному. У одних представителей этой социальной группы авторитаризм и элитаризм может проявляться в нелюбви к рок-музыке, в любви к Ницше или Вагнеру; другие могут обожать рок, не выносить Вагнера и питать отвращение к Ницше, - их авторитаризм и элитаризм находит свое проявление в чем-то другом; но что несомненно, так это то, что до тех пор, пока существует капиталистическое общество, а в нем интеллигенты-гуманитарии, среди последних обязательно будет больший или меньший (и всегда немалый) процент поклонников Ницше. Эти поклонники будут делать все, что угодно - изощряться в софистических вывертах, замалчивать существеннейшие моменты в учении Ницше, просто врать - лишь бы убедить себя и других в том, что Ницше оправдывает их интеллигентские образ жизни, систему ценностей и самосознание. Для таких людей объективная, научная оценка философии Ницше - «философия монополистической буржуазии» - как нож острый в сердце, и они сделают все, чтобы опорочить ее и тех, кто ее высказывает, в глазах публики.

* * *

Заключение.

Подведём итоги нашего исследования. Определяя социальную сущность философии Ницше, мы пришли к выводу, что она является философией монополистического капитала, последовательно выражающей самые общие и существенные интересы его владельцев. Философия Ницше стала теоретической основой идеологии большинства крайне правых и фашистских организаций и движений в мире, а также сыграла большую роль в творчестве ряда фашиствующих философов и деятелей искусства разных стран. Здесь она сыграла социальную роль, адекватную своей социальной сущности.

В то же время она использовалась многими политическими идеологами, философами и деятелями искусства неадекватно своей социальной сущности (то есть играла социальную роль, неадекватную последней) – главным образом для обоснования таких тенденций в политике, философии и искусстве (индивидуалистических, либеральных, анархических и пр.), которые либо непоследовательно выражают самые общие и существенные (коренные) интересы монополистической буржуазии, либо вообще выражают коренные интересы переходных, «средних» классов.

Причиной тому послужило прежде всего элитарное самосознание гуманитарной интеллигенции XX века, очень обостренное в силу ее специфического социального положения и делающее крайний элитаризм Ницше очень привлекательным для этой части “средних слоев” общества (делающее это, разумеется, главным образом в тех капиталистических странах, где работы Ницше доступны читающей публике).

При таком неадекватном использовании ницшеанство подвергалось – и по сей день подвергается – интерпретациям, искажающим его подлинный облик, так что одной из актуальных задач современных исследователей является разоблачение мифов и легенд, заслоняющих истинный облик ницшевской философии.

Список использованной литературы*.

1.Абрамович Н. Фридрих Ницше. – М., 1910. – 110 с.

2.Авторханов А. Технология власти. – М.: СП “Слово” - Центр “Новый мир”, 1991. – 638 с.[*****]

3.Андерсон П. Размышления о западном марксизме; На путях исторического материализма. – М.: Интер-Версо, 1991. – 272 с.

4.Антонов А. Смирение и воля. Леонтьев и Ницше // Москва. – 1995. - №4. – С. 157-164.

5.Анчел Е. Этос и история. – М.: Мысль, 1988. – 128 с.

6.Ашин Г. Доктрина “массового общества”. – М.: Политиздат, 1971. – 191 с. – (Социальный прогресс и буржуазная философия.)

7.Баталов Э. Философия бунта. (Критика идеологии левого радикализма.) – М.: Политиздат, 1973. – 222 с. – (Социальный прогресс и буржуазная философия.)

8.Безугленко С. С Украины // Искра (издание Союза коммунистов). – 1994. – 10 апреля. – С. 14.

9.Беляев В., Рудницкий М. Под чужими знаменами. – М.: Молодая гвардия, 1954. – 208 с.

10.Беляев В. Формула отрути. – Львiв: Каменяр, 1971. – 268 с.

11.Беляев В. Я обвиняю! – М.: Политиздат, 1980. – 160 с.

12.Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания УМСА-PRESS, 1955 г. – М.: Наука, 1990. – 224 с.

13.Бердяев Н. Кризис искусства. (Репринтное издание.) – М.: СП Интерпринт, 1990. – 48 с.

14.Бердяев Н. Новое средневековье. – М.: Феникс, 1990. – 84 с.

15.Бердяев Н. Философия неравенства. – М.: ИМА-пресс, 1990. – 288 с.

16.Бернадинер Б. Философия Ницше и фашизм. – М.-Л.: ОГИЗ-Соцэкгиз, 1934. – 139 с.

17.Бiлоус А. Полiтичнi об`еднання Украiни. – Киiв: Украiна, 1993. – 108 с.

18.Битнер В. Фр. Ницше и его произведения. – СПб, 1904. – 240 с.

19.Бланк А. Старый и новый фашизм. – М.: Политиздат, 1982. – 256 с., ил.

20.Боровой К. Цена свободы. – М.: Новости, 1993. – 240 с.

21.Бостунич Г. Масонство и русская революция. – М.: Витязь,1995.–136 с., ил.

22.Браудо Е. Ницше. Философ-музыкант. – СПб, 1902. – 62 с.

23.Бугера В. К вопросу о классификации отношений управления // Экономика и управление. – 1999. - №3. – С. 85-88.

24.Бугера В. Компьютеризация как предпосылка социалистической революции // Альтернативы. – 1999. - №3. – С. 177-191.

25.Бугера В. Наследники Штрассера // Интервзгляд – Inpreсor. – 1993. - №5. – С. 13-17.[†††††]

26.Бугера В. Социал-фашизм // Марксист. – 1994. - №2 – с. 27-54.

27.Бугера В. Философия Ницше как пробный камень для современных гуманистов // Философия, наука и техника в свете новой культурной парадигмы: Тезисы докладов региональной научно-практической конференции. – Уфа: Изд-во УГНТУ, 1997. – С. 60-61.

28.Bugera W. Der Antisemitismus der “echten Internationalisten” // Direkte Aktion. – September 1994. – S. 8,15.

29.Бурдерон Р. Фашизм: идеология и практика. – М.: Прогресс, 1983. – 168 с.

30.Вагнер Р. Еврейство в музыке. - М.: Русская Правда, 2000. - 32 с.

31.Васильев Г. Кто и за что финансирует РКРП? // Рабочая демократия (КРДМС). – 1994. - №5. – С.4.

32.Васильев Г. Соколов П. Уфа: РКРП против “Рабочей демократии” // Рабочая демократия (КРДМС). – 1995. - №5. – С. 4.