Лиз Бурбо 6 страница

“Обвинители” Ницше не разглядели главного пафоса его творчества – мечты о будущем сообществе людей неординарных, разнообразных, независимых, сильных (не дающих пощады своим “слишком человеческим” слабостям), гордых, свободных, честных (не допускающих фальшивой нравственности и не создавших новых фальшивых ценностей), не нуждающихся в иcкусственных благах, ибо они оптимисты и любят жизнь” [137,с.24].

У Немировской куда-то пропало то “великое множестов” рабов, без которых, согласно Ницше, невозможна “всякая высшая культура” и сообщество немногих творцов её – “людей неординарных, разнообразных и т.д.”.

Разумеется, Немировская не может пройти мимо того факта, что свобода в ницшевском понимании – это свобода немногих. Однако посмотрите, как она интерпретирует взгляды Ницше по этому вопросу:

“Он считал, что демократия может оказаться вредной для общества, не умеющего пользоваться своими правами (это потрясающе! Ницше, писавший, что “демократизм был во все времена упадочной формой организующей силы”, оказывается, считал, что демократия может повредить обществу, да и то не всякому, а лишь “не умеющему пользоваться своими правами”! Здесь мы имеем дело с очередной ложью со стороны Немировской. – В.Б.) … Может быть, права человека и не нужны большинству. Люди включены в водоворот повседневности и не ощущают потребности свободы” [там же, с. 17].

И ни слова о том, что согласно Ницше эти люди, люди большинства, “ должны быть ( курсив мой. – В.Б.) подавлены и принижены” ради счастья и процветания аристократии “до степени людей неполных, до степени рабов и орудий”.

"«Свобода для», которую Ницше представлял себе как высший этап свободы, свобода человека, её заслуживающего, знающего, для чего она ему. Эта свобода самопреодоления, в которой, считал Ницше, нуждаются не многие, а только исключительно возвышенные и благоразумные натуры, которые свою исключительность направляют на развитие, скажем, науки, или на саморазвитие. Далеко не все на это способны, да и вообще нуждаются в этом” [там же, с. 35-36].

Здесь ницшевское понятие свободы (так же, как ранее понятие воли к власти) сводится исключительно к самопреодолению, представление о котором не связывается с властью над другими людьми. Опять куда-то подевался целый социальный слой: на этот раз пропали «исполнители, ближайшая среда, свита, правая рука, лучшие ученики» «возвышенных и благоразумных натур», «берущие на себя всё грубое в господстве» и направляющие свою исключительность отнюдь не только «на развитие, скажем, науки, или на саморазвитие»**.

Нельзя сказать, что Немировская совсем уж не замечает этих людей в произведениях Ницше. Однако в её пересказе философии Ницше они предстают читательскому взору лишь в виде абстрактной белокурой бестии, о месте и роли которой в обществе ничего нельзя сказать.

«Можно сказать, что для Ницше абсолютом стало разнообразие людей, их яркость и индивидуальность, в жертву которым он готов был принести мир и доброжелательность среди людей. «Злой хищник» и «белокурая бестия» всё же, считал он, живой человек, а не однообразная, серая масса, толпа, «доброе», но мертвое и кастрированное человечество. Лучше преступник, чем Христос. Он и не подозревал, сколь безответственным было такое заявление и чем отзовётся оно ещё в истории людей» [там же, с. 38].

Из этой и других подобных сентенций читатель ничего не сможет узнать о том, что ницшевские “ белокурые бестии” – это люди, образующие определенный, вполне конкретный социальный слой, эксплуатирующий, угнетающий и подавляющий “великое множество” и тем самым обеспечивающий досуг и материальный избыток для “творцов культуры”, “созидателей ценностей”. Ницше доказывает социальную необходимость их существования и пытается убедить своих читателей в вечном характере этой необходимости, а Немировская не замечает (или не желает замечать?) этой проблемы, ограничиваясь моралистической риторикой – упреками по адресу злых и нехороших “белокурых бестий”.

А вот в каком виде Немировская подает нормы отношения сильных и богатых к бедным и слабым, которые Ницше завещал “новым повелителям”:

“…Ницше…опасался таких явлений в жизни общества, как паразитизм, различного рода спекуляции. Нищему и убогому, инвалиду и сироте скорее нужно не подаяние, а активная поддержка. Не равнодушно брошенная монета, пролитая слеза, а создание возможно более жестких условий, в которых человек мог бы вернуться к нормальной жизни (условий для трудной, но необходимой учебы, творчества, работы и заработка и т.п.). Нет ли здесь правды? Ведь простое, пассивное сострадание служит деморализации и человека, и общества” [там же, с.25].

Если бы не Немировская, мы бы и не догадались, что Ницше имел в виду “активную поддержку” нищих и убогих, когда писал:

“Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно еще помочь в этом” [141,т.2,с.633].

Вообще-то говоря, из концепции различия людей по количеству и качеству действующей через них воли к власти, - концепции, развитой Ницше, - вытекает, что нормальной жизнью для нищих и убогих является именно убогая жизнь, которую они ведут (на большее у них воли к власти не хватает). Им не нужно помогать «встать на ноги» - напротив, этому нужно всячески противодействовать; их нужно угнетать, подавлять, забивать, дабы они знали свое место, не заполняли своим «великим множеством» все вокруг, не путались под ногами у «высших людей» и не портили бы им воздух. Может быть, некоторые представители низших слоев общества и достойны лучшей участи; так пусть же они сами завоюют ее себе, прорвавшись наверх, усвоив образ действий и мораль господ и добившись от них уважения и дружеской помощи – добившись того, что господа примут их в свой круг, - вопреки давлению со стороны господ на низшие слои общества, а не благодаря «пассивному» или «активному» состраданию высших по отношению к низшим. (Именно так, в свете всего написанного Ницше по вопросу о кастовом строе общества и «морали господ», следует понимать его мечту про «обмен членами между обеими кастами, так что более тупые, менее одухотворенные семьи и личности из высшей касты перемещаются в низшую, и, наоборот, более свободные личности низшей касты получают доступ в высшую»). Сострадание к «малым сим» означает, согласно Ницше, упадок воли к власти у аристократии, опускание ее до уровня масс, предпосылку ее растворения в массах; сострадание власть имущих к своим подданным открывает последним дорогу наверх – к власти, в философию и высшие области науки, в искусство. Результатом этого оказывается «царство толпы», столь враждебное Ницше.

С подобной системой взглядов прекрасно согласуется то, что Ницше, цитируя мерзкие предписания любимых им «законов Ману» относительно чандалы, не критикует их и не возмущается ими. А вот если бы он полагал, что «раса господ» должна оказывать какую бы то ни было (хоть «пассивную», хоть «активную») поддержку слабым и убогим, то спокойное описание «арийской гуманности в совершенно чистом, в совершенно первоначальном виде» и отсутствие критики подобных методов господства было бы необъяснимо. Однако Немировскую не волнуют эти противоречия (впрочем, кто знает; но уж во всяком случае Немировская не собирается волновать ими своих читателей).

Однако к чему эти долгие рассуждения? Достаточно вспомнить, что «деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым» – то есть не «простое, пассивное сострадание», но именно «активную поддержку», за которую Ницше ошибочно принимал не только раннее, но и современное ему христианство,- Ницше считал «вреднее всякого порока». Судя по всему, Немировская задалась целью рассказать о ницшевской философии «с точностью до наоборот».

Мало того, что Немировская искажает в своем пересказе учение Ницше. Она еще и оскорбляет тех ученых, которые действительно по-научному исследовали последнее, правдиво и доказательно излагая результаты этих исследований в своих книгах. Так, замечательную книгу Степана Федоровича Одуева «Тропами Заратустры» Немировская ничтоже сумняшеся обозвала пасквилем (137,с.24). При этом она не дала себе труда сделать хотя бы беглый обзор этой книги. Мы отнеслись к Немировской гораздо уважительнее: прежде чем заявлять, что она лжет, мы приводили тому доказательства.

Чтобы написать с Ницше икону великого гуманиста, одного искажения его теории мало. Нужно создать соответствующий образ его личности, подать самого философа в нужном виде. Немировская и от этого дела не отказывается:

“Вглядываешься в его (Ницше. - В.Б.) портрет. Мягкие черты лица, большой лоб, тонкие руки. Вряд ли возможно представить его с хлыстом в руке, готового ударить женщину или грубо прикрикнуть. Нет, это невозможно. Люди с такими лицами не могут быть насильниками, они чаще жертвы” [там же, с.4].

Какое нам дело до того, что Немировская не может представить себе Ницше с хлыстом в руке, Ницше – бьющего женщину? Тот факт, что мыслитель не способен ударить женщину (кстати говоря, субъективное впечатление Немировской – еще не доказательство того, что дело обстоит именно так), еще не свидетельствует о том, что этот мыслитель не способен придерживаться взгляда, согласно которому женщина создана для служения мужчине и для того, чтобы быть его собственностью (а такой взгляд неизбежно предполагает допустимость физического и психологического насилия в тех или иных формах в том случае, если понадобится «укротить строптивую»). Если философ - жертва, то это ещё не значит, что его философия не может быть философией насильников.

Можно ещё очень долго разбирать и рассматривать те ляпсусы, которые наделала Немировская. Однако и тех, что мы уже рассмотрели, достаточно для того, чтобы оценить её апологию Ницше по достоинству. Беда в том, что её погрешности и искажения в интерпретации философии Ницше типичны для современных постсоветских философов, пишущих о Ницше и читающих о нём лекции. Здесь открывается большое поле деятельности для тех, кому не чуждо стремление восстановить истину в её правах и разоблачить фальсификаторов*[‡‡].

4. Резюме философии Ницше.

Подведём итоги. На основании анализа произведений Ницше мы установили, что этот философ сознательно придерживался классового подхода в своём познании человека и общества, человеческого творчества, культуры, истории. Ницше полагал, что деление общества на классы (по его терминологии - касты) вечно, а его корни лежат в биологической природе человека. Господствующие классы («господствующие касты» или «расы господ») являются, по его мнению, общностями существ во всех отношениях более высокого ранга, чем угнетённые и эксплуатируемые («расы рабов»), по отношению к которым первые представляют собою «род сверхчеловека». Высшая культура создавалась, создаётся и будет создаваться именно господствующими классами; без них культура вообще была бы невозможна. Существование и творчество господствующих классов обеспечивается эксплуатацией ими огромного большинства человечества – «посредственностей», «толпы», «великого множества». Чем сильнее эксплуатация, чем сильнее гнёт, удерживающий рабов в повиновении, тем пышнее расцветает культура. Ницше причисляет себя к «расе господ» в качестве её философа и идеолога, одного из «созидателей новых ценностей».

Таков сам Ницше. А теперь посмотрим, как он повлиял на других и сколь далеко простёрлось его влияние.

Глава 3. На кого и как повлиял Ницше.

1. Влияние ницшеанства на идеологию нацизма.

Уже хорошо знакомая нам Немировская пишет о Ницше:

«Его суждения о нравственных ценностях, добре и зле, смысле жизни, важности самопознания и самопреодоления для каждого, о содержании понятий «сила» и «слабость», «болезнь» и «здоровье» близки нам, если, конечно, не истолковывать их так, как это делали фашисты» [137,c.30].

Тот факт, что философия Ницше оказала огромное влияние на идеологию почти всех крайне правых и фашистких организаций и движений мира (а особенно – германского нацизма), широко известен и неоспорим. Тех, кто хотел бы начать основательно знакомиться с этим вопросом, мы отсылаем к книгам Бернадинера («Философия Ницше и фашизм») и Одуева («Тропами Заратустры»). Идеологи фашизма (не обязательно все, но что многие - это точно известно) хорошо знали работы Ницше и широко использовали его идеи при разработке фашистcкого мировоззрения, в пропаганде и агитации. Вопрос, стоящий перед нами и требующий решения, заключается в том, до какой степени адекватно восприняли идеологи фашизма философию Ницше; если же они извратили её, то в какой мере.

Многочисленными идеологами фашизма написано множество книг разной степени значимости. В качестве эталона фашистской идеологии мы выберем одну из них, являющуюся классическим произведением фашистской мысли, - “Майн кампф” Адольфа Гитлера. Анализируя её, мы не будем задаваться вопросом, взято ли то или иное её положение (из числа тех, которые окажутся совпадающими с положениями Ницше) у самого Ницше или у одного из его многочисленных последователей, или какого-нибудь мыслителя, додумавшегося до этого положения независимо от Ницше, или оно пришло в голову Гитлера (либо переписчика, редактора и фактического соавтора «Майн кампф» Рудольфа Гесса) благодаря их собственным умственным усилиям. Откуда бы ни взялись эти положения в “Майн кампф”, сам факт их наличия будет свидетельствовать о том, что по данным вопросам Ницше является предшественником фашистов. По количеству и важности таких положений, по характеру их связи между собой и степени совпадения этого характера с характером их связи между собой в работах Ницше можно будет судить, насколько адекватно философия Ницше воспроизведена в фашистской идеологии.

Итак, углубимся в “Майн кампф”.

“Еврейское учение марксизма отвергает аристократический принцип рождения и на место извечного превосходства силы и индивидуальности ставит численность массы и ее мертвый вес. Марксизм отрицает в человеке ценность личности, он оспаривает значение народности и расы и отнимает, таким образом, у человечества предпосылки его существования и его культуры”[47,с.57].

В одной этой цитате содержится квинтэссенция всего учения Ницше. «Аристократический принцип рождения», согласно которому большая или меньшая ценность личности предопределяется биологически, а все люди делятся на аристократию, состоящую из немногих наиболее ценных и индивидуальных личностей, и массу, в которую входит подавляющее большинство людей, “усредненных” и малоценных; расовая природа аристократии и плебса, деление народов на «расы господ» и «расы рабов»; деление людей на аристократию и плебс как извечно принадлежащее к сущности жизни человечества, как необходимая предпосылка его существования и его культуры во все времена и повсюду; взгляд на марксизм (Ницше сказал бы – на социализм) как на учение, отрицающее деление людей и народов на высших и низших, а следовательно, отрицающее предпосылки существования и культуры человечества, ценность личности, противопоставляющее «сильным индивидуальностям» слепую, чисто разрушительную силу «великого множества», массы, задавливающей индивидуальности своим «мертвым весом»; даже приведение учения марксизма (Ницше назвал бы его декадентским учением) в связь с еврейством, якобы использующим его как орудие в борьбе с противостоящими ему расами, - все эти ницшевские положения (причем все, кроме последнего, основополагающие в учении Ницше) сконцентрированы Гитлером и Гессом в двух предложениях.

“Разве не ясно, что наш парламентарный принцип большинства неизбежно подкапывается под самую идею вождя?

Или неужели в самом деле найдутся такие, кто поверит, что в этом мире прогресс обязан не интеллекту отдельных индивидуумов, а мозгу большинства?

Или, может быть, кто–нибудь надеется на то, что в будущем мы сможем обойтись без этой основной предпосылки человеческой культуры?

Разве не ясно, наоборот, что именно сейчас эта предпосылка нужней, чем когда бы то ни было.

Парламентарный принцип решения по большинству голосов уничтожает авторитет личности и ставит на ее место количество, заключенное в той или другой толпе. Этим самым парламентаризм грешит против основной идеи аристократизма в природе, причем, конечно, аристократизм вовсе не обязательно должен олицетворяться современной вырождающейся общественной верхушкой” [там же, с.69].

Дальше идет довольно сильное описание того, как именно вырождается “современная общественная верхушка” при парламентаризме, дающее неплохой материал для обоснования всех тех ругательств, которыми осыпали демократию и демократов Ницше и Гитлер.

А вот любопытный отрывок об армии:

«Армия наша была в те времена (до первой мировой войны, в кайзеровской Германии. – В.Б.) самой могучей школой для всей немецкой нации.

…Армия наша воспитывала в людях дух решимости в такую пору, когда знамением времени являлись отсутствие решимости и вечные колебания. Армия учила тому, что определенный приказ всегда лучше, чем полное отсутствие твердых указаний.

…Армия наша воспитывала людей в идеализме и в чувстве преданности великой родине в такое время, когда все кругом у нас погрязло в жадности и материализме.

Армия воспитывала нас в преданности идее национального единства в такое время, когда кругом шла уже ожесточенная борьба классов.

…Но самой большой заслугой нашей старой армии было то, что она не допускала торжества принципа «большинства» над значением отдельной личности, что ясная голова в ее рядах ценилась больше, нежели мнение «большинства». В противовес еврейской демократической идее слепого поклонения «количеству» армия твердо отстаивала веру в гений единиц. Вот почему только в армии тогда и воспитывались такие люди, которые больше всего были нам нужны. Из армии выходили настоящие мужи. В то время как кругом произрастали только размагниченные существа и бабы, армия каждый год выпускала из своих рядов 350 тысяч молодых людей в расцвете сил и здоровья – людей, которые в течение своей двухлетней службы из неокрепших юношей превращались в стальных бойцов. Наши солдаты, привыкшие в течение двух лет слушаться приказа, по окончании службы умели также и приказывать. Старого солдата можно было узнать уже по одной походке” [там же,с.232-234].

Ницше, грезивший о «великих коллективных опытах» «новых

повелителей» «в деле воспитания и дисциплинирования»; Ницше, не знавший более сильных средств «внушить слабеющим народам такую грубую походную энергию… такой общий организованный пыл в уничтожении врага, такое равнодушие к великим потерям», чем «великая война»; Ницше, приветствовавший всякое возвышение «воли к власти», способности повелевать и повиноваться, утверждение в душах тех, кто на это способен, «пафоса дистанции»; Ницше - злейший враг классовой борьбы и горячий сторонник «аристократического принципа»; Ницше, писавший из воинской части, где он служил:

«Солдатская жизнь не особенно удобна, но она, пожалуй, даже полезна, если её попробовать в качестве «entrements». В ней есть постоянный призыв к энергии, которая особенно хороша, как противоядие против парализующего людей скептицизма, действие которого мы наблюдали вместе с тобой. В казарме узнаёшь свой собственный характер, в ней научаешься приспособляться к чужим людям, в большинстве случаев очень грубым. До сих пор все относятся ко мне, по-видимому, доброжелательно, начиная от капитана до простого солдата, к тому же все свои обязанности я исполняю усердно и с интересом. Разве можно не гордиться, если среди 30 рекрутов получишь отличие как лучший кавалерист? По-моему, это лучше, чем получение диплома по филологии…» [41, c.40] -

Ницше был бы целиком и полностью солидарен с этими cловами!

«Природа противится спариванию более слабых существ с более сильными. Но в ещё большей степени противно ей смешение высокой расы с нижестоящей расой. Такое смешение ставит под вопрос всю тысячелетнюю работу природы над делом усовершенствования человека.

Из опыта истории мы видим тысячи примеров этого. История с ужасающей ясностью доказывает, что каждое смешение крови арийцев с более низко стоящими народами неизбежно приводило к тому, что арийцы теряли свою роль носителей культуры» [47,c.240].

Мы уже видели, что Ницше придерживался в точности такого же мнения.

«Наше молодое движение по самой сущности своей и по формам своей организации является антипарламентарным движением. Это значит, что во всей своей работе и в частности в формах своего внутреннего строения движение решительно отвергает принцип решения по большинству голосов, отвергает тот порядок, когда вождь является только выполнителем воли и мнений большинства. Такой деградации роли вождя мы не допускаем. В большом и малом наше движение представляет принцип безусловного авторитета вождя в сочетании с высшей формой его ответственности.

На практике этот принцип находит себе следующее приложение.

Первый председатель нашей местной организации назначается вождем, стоящим одной ступенью выше в нашей организационной иерархии. Этот председатель является ответственным руководителем местной организации. Все местные комитеты подчиняются ему, а не наоборот. У нас нет и не может быть комитетов, занимающихся голосованиями, у нас существуют только комитеты для работы. Всю работу распределяет ответственный руководитель, т.е. председатель местной организации. По тому же принципу строятся все остальные организационные звенья - район, округ, область. Вождь во всех этих звеньях назначается сверху - с неограниченными полномочиями и авторитетом. Только вождь всей партии согласно уставу выбирается на первичных собраниях членов партии. Он является единственным руководителем всего движения. Все комитеты подчиняются ему, а не наоборот. Но зато он на плечах своих несёт и всю ответственность. Перед новыми выборами сторонники движения могут привлечь его к ответственности, могут снять с него звание, если он действовал против принципов движения или если он плохо служил его интересам. Тогда место прежнего вождя займёт другой, лучший, он будет обладать тем же авторитетом, и на нём будет лежать та же ответственность.

Одна из высших задач нашего движения заключается в том, чтобы дать победу этому принципу не только в наших собственных рядах, но и во всем будущем государственном устройстве.

Кто хочет быть вождем, тот будет облечен неограниченным авторитетом, но должен будет нести также самую тяжелую ответственность.

Кто к этому не способен, кто слишком труслив, чтобы нести все последствия за свои действия, тот не годится в вожди. К роли вождя призван только герой.

Весь прогресс и вся культура человечества покоятся исключительно на гениальности и энергии личностей, а ни в коем случае не являются продуктом «большинства».

Чтобы наша нация могла вернуть себе свое величие и свою силу, она должна суметь культивировать личность и вернуть ей все права» [там же, с.287-288].

Перед нами – образец и программа практического применения «аристократического принципа рождения». С ницшевскими установками здесь не совпадает только выборность вождя столь презираемым Ницше и Гитлером «большинством». Однако в данном случае практика фашистов оказалась гораздо ближе к ницшеанской теории, чем их идеология: ни о какой реальной подконтрольности фашистских вождей массам не может быть и речи. Поскольку же ницшевская философия есть не плод познания ради познания, а руководство к действию, то мы можем с полным на то основанием заключить, что в данном случае фашисты восприняли Ницше вполне адекватно. Нам еще представится случай увидеть, как они изменили букве учения Ницше с тем, чтобы соблюсти верность ницшеанству на практике.

«Мы будем видеть свою задачу не в том, чтобы увековечить влияние одного общественного класса. Мы поставим себе целью отобрать все лучшие головы во всех слоях населения и именно этим наиболее способным людям дадим возможность оказывать наибольшее влияние на наше общество и пользоваться наибольшим почетом» [там же, с.360].

Как мы помним, еще в «Человеческом, слишком человеческом» Ницше писал о желательности пополнения высшей касты достойными того людьми, вышедшими из низов, и наоборот. Теории о биологической обусловленности деления общества на касты это требование не противоречит: может же и среди плохой породы появиться лучший экземпляр. Что же касается его практической применимости, то в реальной жизни в господствующую “касту” будут попадать те, в ком заинтересованы отбирающие их члены “касты”. Совпадение этого интереса с требованием отбирать самых лучших и способных отнюдь не обеспечивается приходом к власти фашистов и не гарантируется непогрешимым авторитетом их вождей.

Говоря о «равноправии классов» при фашистском режиме, Гитлер порет чушь. Отбор кадров из всех слоев общества означает только то, что в принципе выходцы из низших классов общества имеют шанс попасть в господствующий класс. Приток “свежих людей” не мешает этому классу оставаться самим собой. Мы здесь не касаемся вопроса о том, какой именно шанс попасть наверх имеют выходцы из того или иного низшего класса того общества, в котором у руля политической власти стоят фашисты.

А теперь, уважаемый читатель, вернемся к «еврейскому вопросу». Вспомним: Ницше писал о евреях, что они «сумели поставить себя во главе всех движений decadence». Это же самое утверждает и Гитлер. На многих страницах своего опуса [47, с.46-57, 258-274] он «доказывает», что «как в любом гнойнике найдешь червя или личинку его, так в любой грязной истории непременно натолкнешься на еврейчика» [там же, с.51].

Наихудшие образцы прессы, литературы, театрального искусства издаются, создаются и распространяются евреями. Порнография и «желтая пресса»­- в руках у евреев и попадает к читателю из их рук; проституция и торговля женщинами контролируется евреями; законодатели «демократического общественного мнения» - евреи; вожди социал-демократии — тоже евреи! Всюду воду мутят евреи!

В этом вопросе Гитлер и Ницше трогательно едины.

Правда, они отличаются друг от друга в ином: Ницше считал евреев «сильной и чистой» расой, а Гитлер рассматривал их как воплощение той деградации, которой они якобы заражают другие народы. Однако это различие относится к разряду даже не второстепенных, а третье-, пяти-, десятистепенных*. Учение об извечном, биологически обусловленном неравенстве людей, о высших и низших расах, общее для ницшеанства и большинства фашистских идеологий (а не только идеологии германского нацизма), не изменит своей сути, если его последователи разойдутся со своими учителями по вопросу о том, какие именно расы являются низшими, либо высшими. Если построить два дома по одному и тому же проекту, но покрасить их в разный цвет, они от этого не перестанут быть однотипными.

Да и так ли уж сильно отличается окраска здания гитлеровской идеологии от той, которую рекомендовал автор проекта этого здания - Ницше?

К.А.Свасьян, редактор цитируемого нами двухтомника Ницше и автор предисловия к нему, считает, что очень сильно. Более того, он утверждает, что ницшевская философия и нацистская идеология (проблему преемственности между идеологией почти всякого фашизма и ницшевской философией Свасьян не ставит) не имеют между собой ничего общего. Идеологию германского нацизма он представляет себе следующим образом:

“Кто станет спорить с тем, что нацистская идеология в целом (да и, пожалуй, в общем) сводится к трем основополагающим принципам: пангерманизму, антисемитизму и славянофобии!” [141, т.1,с.42].

От здания гитлеровской идеологии Свасьян оставил в своем определении одну лишь окраску его стен. И еще понадеялся, что с ним никто не будет спорить!

Выдумав объект для сравнения с философией Ницше, Свасьян преспокойно оперирует им, не замечая, что этот объект - всего лишь три характеристики идеологии нацизма (отнюдь не являющиеся ее «основополагающими принципами», хотя и относящиеся к ее качественным характеристикам. Но и среди качественных характеристик бывают основные и второстепенные), абстрагированные от сложной системы ее многочисленных характеристик. «За бортом» этой абстракции остались куда более глубокие, базисные, основополагающие «принципы» нацистской идеологии (присущие отнюдь не только ей, но и идеологии многих других разновидностей фашизма) - такие, как извечное деление общества на рабов и господ, обусловленное биологически и являющееся предпосылкой всякой культуры; деление наций и народностей на высшие и низшие с расовой точки зрения, на “расы рабов” и “расы господ”; взгляд на войну, насилие, эксплуатацию как извечно присущие всей и всякой жизни и т.д.

Но и с вышеупомянутыми тремя характеристиками у Свасьяна не все в порядке. Его “доказательство” отсутствия преемственности между философией Ницше и идеологией гитлеровцев свелось к тому, что он набрал дюжину цитат из Ницше, в которых тот ругает немцев, шесть цитат - где тот ругает антисемитов и хвалит евреев, и пару отрывков, которые можно истолковать в пользу славян (упомянув при этом про то, что Ницше гордился своим польским происхождением) [там же, с.43-45]. При этом Свасьян имел нахальство заявить, “что речь идет на этот раз не о предумышленных цитатных вырезках, а о едином контексте всей его философии!” [там же, с.42].

Из этого “единого контекста” по-свасьяновски выпали мудрствования Ницше относительно “всемирно-исторической миссии” евреев, все его упоминания о “ прекраснейших экземплярах белокурых бестий” типа “знатных германцев”, Фридриха Великого и бранденбургских офицеров. Отчаянный немецкий шовинизм молодого Ницше [см.41, с.35-36, 63-67] превращается у Свасьяна в “кратковременное, юношески-вагнерианское “германство”; из “единого контекста” опять-таки выпадает хвалебная ода позднего Ницше, уже ставшего антивагнерианцем, вагнеровскому Зигфриду: