7 страница. Шаг четвертый. Если в качестве деятельного субъекта предстает личность, то вступает в силу множество других сложных понятий

Шаг четвертый. Если в качестве деятельного субъекта предстает личность, то вступает в силу множество других сложных понятий, в частности, понятие ответственности с сопутствующими понятиями порицания, вины, достоинства, награды, наказания, похвалы и неодобрения.

Шаг пятый. Существование личности объясняет отношение деятельности ко времени. Одна и та же личность должна нести ответственность за свои действия в прошлом и планировать будущие действия. Все рассуждения осуществляются во времени, и само практическое рассуждение в том смысле, в котором я пытался его объяснить, соотнесено с временем.

IX. Опыт и личность

Какова связь между описанной мною личностью, чисто формально являющейся существом с рядом специфических особенностей, и нашим реальным сознательным опытом? Оспариваем ли мы, в каком бы то ни было смысле, заключение Юма о том, что у нас нет восприятия себя? Что вообще можем мы сказать об этой «личности»? Пока ничего. Формально считается, что в рациональном действии присутствует активная личность, но к процессу восприятия не предъявляется такого требования, как присутствие субъекта или воспринимающей личности. Следовательно, представление Юма обо мне как о последовательности идей, даже обновленное и включающее в себя тело со всеми его склонностями, не охватывает всего спектра важнейших требований рациональной деятельности, то есть индивидуальности.

Ключ к ответу на данный вопрос лежит в проверке структуры нашего сознания, так как первым требованием к личности является то, что она должна быть сознательной. В соответствии с тем, что исповедую я, личность не является ни восприятием, ни объектом для восприятия. Когда, например, я смотрю на стол, то испытываю визуальный опыт и существует стол как объект опыта. Напротив, нет такого самовосприятия или такого объекта восприятия, как личность. Скорее, «личность» - это всего-навсего название той сущности, которая испытывает свои же действия как нечто большее, чем инертный «пучок». Для моего сознательного опыта характерно, что я участвую в обдумывании и действии, что у меня есть ощущения, что я пользуюсь своими воспоминаниями при размышлениях, что я принимаю решения, исполняю или не исполняю их, чувствую себя удовлетворенным или неудовлетворенным, виноватым или правым, в зависимости от конечного результата всех этих действий. В каком-то смысле я отстаиваю золотую середину между скептицизмом Юма и наивным, предтеоретическим мнением о том, что каждый из нас осознает себя личностью. Я имею в виду, что хотя личность не имя для восприятия или для объекта восприятия, все же есть ряд формальных черт восприятия, которые составляют личность.

Теперь возникает вопрос: как можем мы быть уверены в том, что очевидное условие постулирования личности не просто грамматическая иллюзия, навязанная нам субъектно-предикатной структурой предложений? Не материализуем ли мы нечто, дабы иметь объект для «я», когда понадобится обратиться к нему в утверждении: «Я решил отдать свой голос Клинтону»? Нет, потому что грамматическое требование остается неизменным даже в тех случаях, когда я ничего не делаю. Взглянем на утверждение: «Я вижу розу». С позиций феноменологии вы можете описать феноменологические факты, сказав: «Данная последовательность образов включила сейчас образ розы». Но вы упустите активный элемент решения, если скажете, что в эту последовательность образов вошло решение, так как решение я принял сам, это было моим действием, а образ розы был воспринят пассивно.

Разве мы не утверждаем, что в разрыве обитает и принимает за нас решения некий гомункул? И разве мы не приходим к порочному кругу? Нет, ведь мы живем в условиях разрыва и принимаем решения.

Постулирование личности не требует, чтобы мы как-то воспринимали себя. Прибегнем для наглядности к аналогии. Наблюдая что-либо, мы имеем визуальное восприятие. Чтобы объяснить его, мы должны постулировать точку зрения, к которой привязано это восприятие, хотя сама точка зрения не является восприятием, и сама она не воспринимается. Так, чтобы объяснить мое визуальное восприятие Тихого океана, я должен сказать, что восприятие происходит с определенной точки зрения в пространстве, хотя, когда я вижу Тихий океан, я не вижу собственной точки зрения. Точка зрения также не является частью зрительного восприятия. Аналогичным образом восприятие свободных действий требует личности, хотя личность не есть восприятие или объект восприятия.

Поэтому Лихтенберг12 ошибался, когда полагал, что нужно говорить «Мыслится» вместо «Я мыслю». В мышлении, активном и волевом процессе, должна участвовать личность, которая думает.

12 Георг Кристоф Лихтенберг (1742-1799) - немецкий литератор и философ-просветитель. - Прим. ред.

X. Заключение

Что же такое личность, в конце концов? В рамках своей терминологии Юм был, конечно, прав. Если под словом «личность» мы имеем в виду некоторую комбинацию переживаний, например переживаний боли, или объект восприятия, как стол передо мной, то личности просто нет. Для объяснения рациональной деятельности придется постулировать присутствие личности, рациональной и деятельной одновременно. Опишем ее свойства так:

Существует х, который

1. сознателен;

2. сохраняется во времени;

3. действует на разумных основаниях, соблюдая требования рациональности;

4. действуя на разумных основаниях, может свободно решать, инициировать и реализовать решения;

5. ответственен, по крайней мере отчасти, за свое поведение.

Хочу разъяснить то, что не было очевидно до сих пор, потому что это представляется важным для понимания следующих глав. Предмет рациональности не в формальных структурах аргументов, тем более не в какой-то полезности или несущественных отклонениях. В центре теории рациональности - деятельность человека (и, предположительно, некоторых других животных, в чем нас убедили обезьяны Кёлера), личности, участвующей в процессе размышления. Так же как главным предметом обсуждения в философии языка являются не предложения и суждения, а речевая деятельность, сущностью философии рациональности является деятельность рассуждения, целенаправленная деятельность сознательных личностей.

Глава 4

Логическая структура разумных оснований

Что есть разумное основание для действия? Предполагается, что этот вопрос настолько сложен, что Филипа Фут однажды написала: «Я уверена, что не понимаю сути оснований для действия, и хотела бы знать, есть ли кто-нибудь, кто понимает»1. Но почему это должно быть так трудно? Разве мы не имеем дела с основаниями для действия каждый дзнь? Какая здесь может быть загадка? В стиле Витгенштейна можно сказать: нет ничего скрытого.

1 Цит.по: G. Cullity and B. Gaut (eds.), Ethics and Practical Reason, Oxford: Oxford University Press, 1997, p. 53.

Хорошо, ничто не скрыто и нет сомнений, что ответ лежит на поверхности. Все равно нам нужно осмотреться, чтобы найти его, и выйдет так, что ответ окажется гораздо более сложным, чем мы могли ожидать. Мы можем заключить из предыдущих глав, какими определенными формальными чертами должна обладать любая сущность, чтобы быть разумным основанием для действия. Например, ее существование и действие должны согласовываться с разрывом. Здесь должно быть что-то, что могло бы служить рациональной мотивацией для действия таким образом, чтобы субъект мог действовать в соответствии с этим, хотя это что-то не имеет достаточно условий для того, чтобы стать основанием для действия. Более того, кажется, что оно должно обладать содержанием, логически связанным особыми путями с содержанием предварительного намерения и намерения в действии (оба обладают восходящим направлением соответствия), для которых оно является основанием. Но как в точности это происходит? Все это очень неясно, и я думаю, что мы не можем сказать по данному поводу чего-либо значительного, пока не рассмотрим нашу проблему более тщательно. Так что давайте начнем с вопроса, как одно явление может служить основанием для другого и что это, в конце концов, за основание. Первый полезный шаг, который стоит предпринять, состоит в том, чтобы взглянуть на обычное использование тех предложений, которые содержат в себе слово «основание» и такие связанные с этим термины, как «объяснение», «почему» и «потому что». Изначально стоит цель спросить: при каких условиях предложение S выражает основание R для явления Р? Получив ответ на этот вопрос, мы можем перейти к следующему шагу и спросить, в соответствии с какими условиями S устанавливает Я для человека, чтобы у него было интенциональ-ное состояние, такое, как убеждение или желание? И поскольку первичные намерения и намерения в действии относятся к интенциональным состояниям, то если мы сможем ответить на общий вопрос об интенцио-нальных состояниях, этот ответ должен привести нас к ответу, касающемуся особых случаев намерения сделать что-либо. И этот ответ, если мы, конечно, сможем получить его, есть уже ответ на вопрос: «При каких условиях S устанавливает основание Я для выполнения действия А субъектом X?»; поскольку основание для попытки или намерения сделать что-либо, при прочих равных условиях, есть основание сделать это.

Разумное основание всегда является основанием для субъекта, поэтому мы должны попытаться дополнить следующую эквивалентность:

Утверждение S устанавливает основание Я для деятеля X, чтобы он выполнил действие Д, если и только если...

Но даже в этой формулировке есть слабые места. Во-первых, в ней не различаются хорошие и плохие основания, рационально приемлемые и неприемлемые. Во-вторых, здесь нет различения между основаниями, доступными человеку и недоступными ему. У кого-то может быть хорошее основание сделать что-то, хотя он может о нем и не знать. Например, уже долгое время у людей есть разумное основание не курить - курение вызывает рак, хотя они и не знали об этом основании. В-третьих, использование по видимости референци-ального выражения, «действие А» в лучшем случае поведет нас по неправильному пути, поскольку во время планирования действия этого действия еще нет и оно может никогда не произойти. Так что основание для будущего действия есть основание для выполнения действия определенного вида А. Попробуем использовать другую формулировку эквивалентности.

Рационально действующий человек X правильным образом принимает утверждение S в качестве веского основания Я для выполнения X действия типа Д, если и только если...

Далее в этой главе мы увидим, что этот способ формулировки вопроса неадекватен. Как это обычно бывает в философии, основная проблема заключается в том, чтобы найти правильную формулировку. И здесь мы мечемся из стороны в сторону.

Заметьте, что такие утверждения об основаниях ре-лятивны в трех аспектах. Во-первых, основание, о котором идет речь, является основанием для чего-то. Ничто не может быть основанием само по себе. Во-вторых, основания для действия релятивны вдвойне, поскольку они являются основаниями для выполнения действия субъектом-личностью. И в-третьих, если основания должны функционировать в размышлении, субъект-личность должен о них знать. Подытожим: чтобы функционировать в процессе размышления, основание должно быть основанием для действия некоторого типа для человека и должно быть этому человеку известно. Такие утверждения обычно являются интенсиональными (через «с»), поскольку они не позволяют заключать, что некоторое основание является основанием чего-то реально существующего. Так, у человека может быть основание для действия, которое он так и не совершает. (Ниже мы еще поговорим об интенсиональности.)

I. Что есть основание?

Понятие основания является составной частью, по меньшей мере, трех других понятий, и эти четыре понятия можно понять только вместе, как единое семейство. Вот эти три понятия: «почему», «потому что» и «объяснение». Констатировать основание - это, как правило, значит дать объяснение или его часть. Объяснения отвечают на вопрос «почему», и для ответа хорошо применить форму «потому что». На вопрос: «Почему произошло р?» - ответом будет: «Потому что имеет место с/», и этот ответ дает основание того, почему р, если q действительнс или частично объясняет р. Вот где основание того, что все основания отвечают на вопрос «почему?». И «основание», и «объяснение» являются понятиями успеха в том смысле, что могут существовать хорошие и плохие основания и объяснения, но если мнимое основание (объяснение) действительно плохое, оно вообще не сможет быть основанием (объяснением).

«Потому что» есть истинностно-функциональная связка между предложениями. Она связывает полные предложения. «Почему» также имеет дело с целыми предложениями. Требование того, чтобы предложения были полными, скрыто от нас тем фактом, что иногда, на поверхности грамматики предложения, вопрос «почему» содержит простое выражение или фразу, а ответ «потому что» содержит предложную фразу. Вопрос: «Почему сейчас?» или «А почему борода?» Ответ: «Из-за Салли» или «Из-за лени». Но во всех подобных случаях мы должны слышать в коротком объяснении целое предложение. Пример: «Почему вы уходите сейчас?» Ответ: «Потому что сейчас я нужен Салли». «Почему вы отращиваете бороду?», ответ: «Потому что я слишком ленив, чтобы бриться».

Синтаксис и в вопросах «почему», и в ответах «потому что» при полном высказывании всегда требует полного предложения, а не просто именной конструкции. Синтаксическое наблюдение предполагает два семантических вывода. Во-первых, подробное изложение как объясняемого, так и объясняющего должно обладать полным пропозициональным содержанием, а во-вторых, должно существовать что-то за пределами соответствующего данному содержанию утверждения. Суждения об основаниях являются суждениями и тем самым лингвистическими реалиями, речевыми актами с определенными видами пропозиционального содержания; но сами основания и то, для чего они таковыми являются, обычно не суть лингвистические единицы. За некоторыми важными исключениями, о которых я скоро упомяну, утверждение основания может дать хорошее или адекватное объяснение, только если и оно само, и предложение, выражающее объясняемое, истинны. Но тогда то, что делает данные утверждение и предложение истинными, окажется независимым от языка. Предположим, у меня спрашивают: «Почему в Калифорнии происходит больше землетрясений, чем в других штатах?» Мой ответ: «В Калифорнии - самые неустойчивые сейсмические условия» будет объяснением только в том случае, если в Калифорнии действительно происходит землетрясений больше, чем в других штатах, и если там действительно неустойчивые сейсмические условия, которые причинно связаны с землетрясениями. Существует общий термин для описания тех черт мира, которые делают утверждения или предложения истинными или благодаря чему они истинны, и этот термин - «факт». Объяснение - это одно или несколько утверждений. Но основание - это не предложение и не серия предложений, и то, в силу чего основание является основанием, также не является предложением или серией предложений; скорее, в случаях, которые мы рассмотрели, и объясняющее, и объясняемое являются фактами. Факт - это основание относительно лишь того факта, для которого оно таковым является, и оно есть основание только для данного факта, если оно состоит в объяснительных отношениях с ним2.

Раз так, то хочется думать, что все основания являются фактами. Но как быть в тех случаях, когда я ошибаюсь в фактах, но все равно могу предложить свое объяснение? Вопрос: «Почему у вас зонт?». Ответ: «Потому что идет дождь». И вопрос, и ответ отвечают требованиям пропозиционального содержания, но предположим, я ошибаюсь, и дождя сейчас нет.

2 Приверженцы речевых актов (благословение всем им), конечно, спросят, почему я не привожу анализа речевого акта объяснения. Ведь само объяснение чего-либо и есть речевой акт. Основанием этому служит то, что такой анализ не даст нам ответов на затронутые вопросы. «Объяснение» не называет отдельный иллокутивный аспект. Объяснения обычно являются наборами утвердительных речевых актов, но для того, чтобы действительно быть объяснениями, они должны быть истинными, и факты, которые делают их таковыми, должны состоять в объяснительных отношениях с тем, что они объясняют. Поэтому никакой анализ речевых актов сам по себе не разрешит вопросы, ответа на которые мы здесь ищем.

Все равно здесь есть истинное объяснение, подразумеваемое в моем ответе. Делая свое заявление, я выразил убеждение в том, что сейчас идет дождь, и это убеждение может быть основанием для моего действия, даже если это убеждение ложно. В подобных случаях мы можем сказать либо, что факт, в который я верил, является основанием, либо, что мое убеждение есть основание для моего действия. Более того, у меня может быть основание совершить такой поступок, который я не совершаю, но если я предлагаю основание в качестве объяснения, это может быть объяснение моего намерения выполнить действие, даже если само намерение никогда не осуществится. В подобных примерах предполагается, что и сами основания, и то, для чего они таковыми являются, могут быть как фактами внешнего мира, так и интенциональными состояниями, т.е. убеждениями, желаниями и намерениями. Так, например, объяснение того, почему я сказал, что в Калифорнии наихудшие сейсмические условия, может быть в том, что я в это верил. И мое убеждение может быть основанием для моего действия, независимо от того, истинно убеждение или нет. Формальным препятствием к тому, чтобы быть основанием, является то, что ответ должен обладать пропозициональной структурой и соответствовать утверждению об основании3.

3 Интересную аргументацию в пользу того тезиса, что все основания являются фактами, см. в изд: Jozeph Paz, Practical Reason and Norms, London: Hutchinson, 1975, гл. 1.

Гипотеза, подсказываемая данными примерами, такова: все основания являются пропозиционально структурированными единицами. Они могут быть фактами реального мира, например, «идет дождь», или же пропозициональными интенциональными состояниями, такими, как мое желание остаться сухим. Они также могут быть пропозиционально структурированными единицами, не являющимися ни фактами, ни интенциональными состояниями, а такими единицами, как обязательства, поручения, требования и потребности. Эта черта онтологии оснований объясняет тот синтаксический факт, что предложение, заключающее в себе основание, требует придаточного предложения с «что» или какой-либо другой эквивалентной формы, которая выразит все предложение. В нашем языке нет простого слова, чтобы определить им сущности такого рода. Слова «факт» и «фактическое» слишком тесно привязаны к истине, чтобы охватить и убеждения, являющиеся для кого-то основаниями, даже если они неверны, и факты реальной жизни. «Предложения» и «пропозиционально структурированные единицы» слишком близко соотносятся с лингвистическими и интенциональными сущностями. Я буду применять некогда использовавшийся в лингвистике термин «фактитивный», то есть «каузальный», чтобы охватить единицы, обладающие пропозициональной структурой, независимо оттого, являются они интенциональными состояниями, фактами реального мира, или ни теми, ни другими единицами, такими, как обязательства. Я обусловливаю это применение тем, что под «фактитивной (каузальной) сущностью» я подразумеваю любую сущность, обладающую пропозициональной структурой, то есть структурой, выраженной придаточным предложением с «что». Все основания являются фактитивными единицами или, скажем для краткости, фактитивами. Так, основанием может быть и то, что идет дождь, и мое убеждение, что идет дождь, и желание, и потребность в том, чтобы он шел, - все это может быть основанием. Но дождь сам по себе не может быть основанием. То, о чем я здесь говорю, не является тривиальной точкой зрения о том, что все утверждения должны выражать предложения; скорее, подробное изложение основания, по существу, является пропозициональным. Само основание, единица как таковая, имеет фактитивную или пропозициональную структуру. К таким фактитивным единицам относятся не только события реального мира, например, дождь, но также и убеждения, желания, потребности, обязательства, обязанности и масса других фактитивных единиц.

Например, предположим, что меня спросили: «Почему у вас зонт?» Я могу дать на это следующие ответы:

1. Сейчас идет дождь.

2. Я уверен, что идет дождь.

3. Я не хочу промокнуть.

4. Я дал такое обязательство.

5. Мне нужно остаться сухим.

Все эти заявления точно определяют фактитивные единицы в том смысле, о котором я говорил. Первое из них, если оно истинно, утверждает факт, что идет дождь. Но убеждение, желание, обязательство и потребность также фактитивны. Некоторые основания представляют другие фактитивные единицы. Так, убеждение представляет факт реального мира, но оно может являться основанием для чего-то, даже если оно ложно, то есть даже если соответствующего ему факта в реальном мире не существует.

Почему основания должны обладать фактитивной структурой? Я не знаю. Я предполагаю, что у нас должна быть способность обосновывать при их помощи, а сделать это можно при помощи утверждения, имеющего пропозициональную структуру.

Наш следующий вопрос: что делает фактитивную единицу основанием для чего-либо? Учитывая только что сказанное, уточним: при каких условиях подобная единица имеет свойство объяснять что-то? С одной стороны, существует класс фактитивных единиц -оснований, с другой стороны - есть класс фактитивных единиц, нуждающихся в объяснении, и к этому классу относятся факты - от войн до землетрясений, и такие фактитивные единицы, как желания, убеждения и т. д. Мы можем объяснить единицы второго класса посредством некоторых членов первого класса. Какие же черты, присущие первому классу, позволяют объяснять единицы второго класса? Многообразие объяснительных отношений соответствует бесконечному многообразию объяснений, которые можно дать явлениям: каузальные, логические, подтверждающие, эстетические, правовые, моральные, экономические и т. д. Что у них есть, если, конечно, есть, общего, кроме той тривиальной черты, что все они дают объяснения? Я не знаю; возможно, ничего общего у них и нет. Может показаться, что объяснения образуют какое-то семейное сходство по терминологии Витгенштейна. Есть огромное число видсв объяснительных отношений, но также существует и общий формальный элемент, который проходит через многие из них - элемент модальности. Модальное семейство включает в себя информацию о том, почему что-либо объективно случилось, могло случиться или должно было случиться и т. д. Объясняющие отношения включают в себя осуществление чего-либо, создание причин для чего-то, потребностей, вероятностей, обоснований, условий, действий, приводящих к цели или осуществленных во имя... Я думаю, что самое элементарное понятие здесь относится к осуществлению какого-либо действия, и наши парадигмальные формы объяснения - причинные объяснения. Самый распространенный способ заставить что-нибудь произойти - это вызвать причину для этого. А самый обычный способ объяснить что-то -это точно установить причины.

Поскольку объяснительная сила оснований зависит от того, как описываются объясняемые явления, они являются неэкстенсиональными. Дело не только в том, что связка «потому что» неэкстенсиональна, но в том, что взаимозаменяемость не действует в утверждениях об основаниях. Основания, если говорить коротко, обладают интенсиональностью (через «с») не только в отношении к экзистенциальному обобщению, но также и к подстановочной эквивалентности.

Рассмотрим:

В Калифорнии происходит больше землетрясений, чем в любом другом штате, потому что там наиболее тяжелые сейсмические условия.

Отсюда вместе с утверждением тождества:

Штат с наихудшими сейсмическими условиями - это трт же штат, в котором живет больше всего звезд кино

нельзя сделать вывод о том, что:

В Калифорнии происходит больше землетрясений, чем в любом другом штате, поскольку там живет больше всего звезд кино.

Невозможность взаимозаменяемости в таких утверждениях об основаниях - следствие того, что объяснительная сила утверждения зависит от того, как описываются данные явления. Она зависит от аспекта или способа представления. Если выражение объяснительного аспекта, в данном случае причинно действующего аспекта, не сохраняется при замене референ-циальных выражений, то истинность не сохраняется.

Несколько лет назад проходила дискуссия о том, являются ли основания причинами. Мне сразу показалось, что участники дискуссии заблуждались, потому что не принимали во внимание очевидные грамматические различия между утверждениями о причинах и основаниях. Причины обычно являются событиями, а основания -никогда. Вы можете дать основание, указав на причину, но из этого не следует, что причина и основание - одно и то же. Чтобы прояснить это, обратимся к примеру.

(1) Почему разрушилось Оклендское подвесное шоссе?

Этот вопрос требует объяснения и, следовательно, основания. На него обычно отвечают, указывая на причину, например:

(2) Землетрясение в Лома-Приета повредило его фундамент.

Здесь дается адекватное основание и, следовательно, объяснение, поскольку обозначена причина того, что шоссе пострадало. Землетрясение, разрушение фундамента и падение опор шоссе - это три причинно связанных события. Землетрясение привело к разрушению фундамента шоссе, из-за чего рухнули опоры. Утверждение (2) выражает эту последовательность и, таким образом, является объяснением третьего события. Констатация фактов при основании дает объяснение. Причиной разрушения является событие - землетрясение. Основанием для разрушения служит факт землетрясения, повредившего фундамент. Данный факт обусловил причину, но причина не есть то же, что и основание.

Итак, мы несколько продвинулись вперед, но не так далеко: основания являются единицами с фактитивной структурой. Объяснение - это речевой акт, заключающийся в изложении оснований. Само изложение основания сможет что-либо объяснить, только если само основание находится в одной или нескольких объяснительных связях с тем, для чего оно является основанием. Но даже этот небольшой шаг приводит к интересному результату. Хотя зачастую основание точно обозначает причину, в таких случаях из этого не следует, что причина идентична основанию, поскольку основания всегда являются фактитивными единицами, а причины обычно представляют собой события, а не факты.

II. Некоторые особенности объяснений интенциональных явлений

Когда мы приводим объяснения интенциональных явлений, таких, как действия, убеждения, желания и надежды, так же как и войны, экономическая политика, любовные связи и литературные произведения, то вводим новый компонент - рациональность. И вместе с требованиями рациональных объяснений обычно связано требование обоснования. Интенцио-нальные явления подводятся под рациональность, и требование объяснить интенциональное явление -убеждение, желание, действие и так далее - обычно является требованием показать, что оно рационально и чем оправдано. Когда мы просим объяснить что-либо, задавая вопросы о том, почему человек то-то сделал, почему убежден в том-то, почему он надеется на то-то, почему он этого хочет, равно как и - почему он любит такую-то, почему он пошел на войну, почему понизил процентные ставки, почему написал такой-то роман, - мы вводим вопросы, которые относятся не только к семейству «Что заставило данное событие произойти?», но также и к семействам «Чем оправдано происходящее?» и «В силу каких оснований вы так действовали?». Рациональность в интенциональных явлениях не равна обоснованию, поскольку интенциональное состояние может быть неудовлетворенным, при этом не будучи иррациональным. Я могу купить акции на фондовом рынке «по наитию», тогда как моя интуиция никоим образом не обосновывает мой выбор, но мое действие из-за этого не становится иррациональным. И рациональность, и оправдание являются нормативными понятиями, но рациональность -понятие намного более широкое, чем оправдание. В общем, оправданные интенциональные состояния рациональны, но не все рациональные интенциональные состояния оправданны.

Почему введение объяснительных оснований для интенциональных явлений автоматически вводит нормативные категории рациональности и оправдания? Потому что зависимость интенциональных состояний от названных норм является неотъемлемой. Внутренней и неотъемлемой чертой интенциональных состояний является их зависимость от рациональных критериев оценки, как победы и поражения являются неотъемлемой частью игры в футбол. Чтобы сформировать рациональные оценки, вам необязательно прежде приобрести убеждения, надежды, желания и намерения; скорее, иметь убеждения и т. д. значит уже видеть перед собой явления, соответствующие данным нормам. Более того, различные формы ин-тенциональности обладают своими собственными формами нормативности. Так, например, предполагается, что убеждения истинны и потому подчиняются ограничениям рациональности и оправдания, включающим, в частности, свидетельства и прочие основания, подтверждающие истинность. Рациональность требует, чтобы никто сознательно не придерживался противоречивых убеждений. К желаниям рациональность не предъявляет таких требований: можно рационально желать, чтобы произошло и р, и не-р.