6 страница. 3. Этот пункт связан с первым

3. Этот пункт связан с первым. Личность (самость) - это то, что делает меня тем, кто я есть. Существует определенный объект внутри меня, который определяет мою индивидуальность и выделяет меня среди прочих людей, это и есть я. Согласно данной концепции, личность образует мой характер и индивидуальность.

4. Личность есть носитель всех свойств моего разума. Помимо мыслей, чувств и т. п. существует личность, которая имеет все эти мысли и чувства.

Без сомнения, на личности лежит груз и других обязанностей. Но многие философы, в том числе и я, не сумели найти достаточного основания, чтобы постулировать существование личности как чего-то дополняющего по отношению к опыту и телу, данный опыт испытавшему. Такой скепсис в отношении личности основан на работах Юма. Английский философ утверждал: обращая взгляд внутрь себя, я нахожу определенные мысли и чувства, но не свойства личности. Личность, по Юму, - это «пучок» опыта и только. Как я понимаю, Юм имеет в виду, что дело не только в том, что я не нахожу личности, обращая взгляд внутрь себя, но, скорее, ничто не может считаться опытом личности, потому как любой новый опыт так и останется всего лишь очередным опытом. Представим, что у меня имеется неизменный опыт, сопутствовавший всем прочим. Представим, что в течение продолжительного времени в моем поле зрения находилось желтое пятно. Представим, что я видел его на протяжении всей жизни. Является ли оно личностью? Нет, это всего лишь желтое пятно. Не только не существует восприятия личности, но и не может существовать, потому что ничто не способно логически выполнить ограничения, наложенные на метафизическое понятие личности.

Мнение Юма о том, что личность - это лишь «пучок» ощущений, нуждается в пересмотре, по крайней мере, в отношении одного аспекта, поскольку нужно принять во внимание возражение Канта. Все мои впечатления в любой конкретный момент проявляются как часть единого поля сознания. В моей сознательной жизни есть то, что Кант, признанный мастер точных формулировок, назвал «трансцендентальным единством апперцепции». Я думаю, он имел в виду следующее: я не просто чувствую рубашку на спине и вкус пива во рту; они присутствуют во мне как часть единой сознательной сферы. Юм считал каждое восприятие отдельным и определенным, но это не может быть правильным. Тогда мы не были бы способны отличить одно сознание, имеющее десяток восприятий (ощущение рубашки на теле, вкус пива, вид неба и т. д.), от десяти разных сознаний с единственным из этих восприятий. Поэтому приходится настаивать на том, что в любой данный момент времени все впечатления одного человека объединены в отдельное пространство сознания. Но это пространство не предоставляет нам личность в дополнение к себе. Существует лишь постепенно формирующаяся единая сознательная область, которая витает во времени, и каждый временной отрезок в ней - это единство разнообразных компонентов. Некоторые из сознательных состояний в рамках этой сферы являются воспоминаниями о прежних событиях в последовательности сознательных состояний. Некоторые даже будут чувствами, которые в данном случае я бы счел сознанием того, что значит быть собой. Но мы все равно не можем обнаружить присутствие личности в последовательности восприятий.

К этой обновленной концепции Юма о личности я бы хотел добавить, что тело необходимо для того, чтобы у меня была последовательность сознательных восприятий. Пока что нам не надо думать о том,'является ли наличие тела эмпирическим требованием или вопросом логики. Главное сейчас то, что очередность сознательных состояний должна получать физическое воплощение. Даже если я - только мозг, все равно мозг как минимум должен физически иметься в наличии и, если я имею восприятие мира, мой мозг должен находиться в каком-то причинном взаимодействии с миром.

Следовательно, вот обновленная неоюмова оценка личности: я - мозг, заключенный в теле и находящийся в причинном контакте с миром. Этот мозг способен порождать и поддерживать единые поля сознания, и данные состояния в рамках каждого такого поля будут включать в себя память о прежних осознанных восприятиях. Конечно, здесь есть нечто похожее на самоощущение, но это просто чувство, похожее на любое другое, оно не несет метафизической нагрузки. Существование этих чувств само по себе не гарантирует какого бы то ни было тождества во времени, и, насколько я знаю, можно насчитать большое количество людей, которые испытывают в точности такие же чувства в осознании своего «я». В итоге «личность» сводится к совокупности простейших элементов. Она состоит из сознательных чувств, в том числе воспоминаний и ощущения «самости» (без сомнения, в нее также входит много ложных представлений о личности). Они происходят и реализуются в постоянно существующей физической системе, в мозгу, заключенном в тело. По неоюмовой концепции, в дополнение ко всему вышесказанному, такого феномена, как личность, просто нет. Больше о ней сказать нечего.

VII. Аргумент в пользу существования неустранимой, неюмовской личности

Отложим пока в сторону все критические соображения в отношении суждений Юма и посмотрим, как люди принимают решения и реализуют их в условиях разрыва. Представим, я участвую в заседании. Председатель говорит: «Кто за внесенное предложение, поднимите правую руку». Я поднимаю руку. Я голосую в пользу предложения тем, что поднимаю правую руку. Теперь надо ответить на вопрос: что побудило меня проявить активность и поднять правую руку? Я могу дать частичное причинное объяснение, сказав, на основании чего я это делаю. Я хотел проголосовать за предложение, потому что оно мне понравилось и я считал, что, когда подниму правую руку, я проголосую за него. В данном контексте поднять руку означало подать свой голос за предложение.

Пока все верно, но, как мы много раз видели, основания не формируют причинно достаточных условий. Каким же образом мы преодолеем разрыв между моими основаниями в форме психологических причин и осуществлением действия на практике? Ниже перечислены и более подробно объяснены две возможности, о которых я уже упоминал:

1. У действия нет никакого достаточного объяснения. Действие произошло, и все. У него не было причинно достаточных предварительных психологических причин, поэтому как психологическое событие оно было произвольным или случайным.

2. Действие имеет адекватное объяснение с точки зрения психологии, даже если ему недостает причинно достаточных предварительных психологических условий. Я совершил действие согласно некоторому основанию. Я совершил его по некоторому основанию, хотя это основание не составляет предшествующей достаточной причины.

Первый тезис не может быть правильным. Действие не было случайным или произвольным, происшедшим беспричинно. Конечно, угроза, выраженная в первом пункте, легла в основу аргумента в пользу детерминизма, вдохновителем которого был, в частности, Юм. Если акт не был предопределен, говорят они, он должен был быть случайным или произвольным, и за него я не несу никакой ответственности. Но действие не было ни случайным, ни детерминированным. Мы уже видели основания отрицать психологический детерминизм. Мы должны также отрицать его очевидную альтернативу, хаотичность и произвольность.

Итак, второй тезис должен быть верным. Но что он означает? За ним, в сущности, кроются два вопроса.

Первый: если тезис о разрыве справедлив, что значат слова о том, что я, индивид, совершил действие в силу какого-то основания? Какова логическая форма убеждения, что S совершил действие А на основании Я? Можно задать вопрос по-старомодному: какой факт соответствует убеждению в том, что S совершил А по причине Я? И второй: как утверждение, конкретизирующее основание, в силу которого я совершил какое-либо действие, может быть адекватным объяснением, если основание не детерминирует действие? Какое же это объяснение, если в нем большой пробел? Кажется, что любой адекватный ответ на первый вопрос должен обеспечить ответ на второй.

В основном моя полемика с «классической моделью» сводится именно к этому пункту. Согласно «классической модели», разрыв не может существовать. Чтобы объяснить действие, следует соотнести его с конкретным событием и констатировать причинную взаимосвязь между ними: факт действия А был обусловлен фактами В и D, то есть убеждениями и желаниями субъекта. (Кстати, то, что убеждения и желания - не события, вызывает затруднение, часто разрешаемое заявлением, что настоящие причины - начало убеждений и желаний, или же события вызывают их появление7.) Многие философы, отрицающие различные аспекты «классической модели», именно в этом вопросе остаются в ее власти. Так, Томас Нагель, один из самых сильных критиков некоторых черт «классической модели», доказывает, что если мы примем разрыв как данность, то отсутствие причинно достаточных условий в определении действия приведет нас к заключению о том, что есть элемент случайности в претворении в жизнь свободных действий. И мы не сможем ничего объяснить, потому что любая трактовка не приведет данных о достаточных условиях. Как говорит Нагель, такое объяснение «не способно точно высветить то, что нужно: почему я сделал то, что сделал, а не принял альтернативного решения, которое было причинно мне открыто»*. Один ответ на все эти вопросы был предложен многими хорошими философами9, но он неверен. Он гласит: причина действия -я. Я, человек, претворяющий действие в жизнь, и есть его причина. Поэтому причинного разрыва нет. Причина в человеке. Некоторые версии предлагают нам воспринимать персональную причинность («личностная причинность», «имманентная причинность») как особый вид причинности. Так, по мнению Чизома, надо отличать личностную причинность, которую он называет «имманентной», и обычной событийной причинностью, «переходящей» причинностью. При иных подходах мы должны думать, что человек - такая же причина, как и любая другая. Но в обоих случаях причинный разрыв заполняется человеком, который выступает в роли причины.

7 Donald Davidson, «Actions, reasons, and causes», в изд. Essays on Actions and Events, New York: Oxford University Press, 1980, p. 3-19.

По-моему, этот ответ не просто продиктован ошибочной философией; он лингвистически безграмотен. Мы ограничиваем понятие причинности, когда говорим, что там, где объект χ считается причиной, он должен обладать особой чертой или свойством или участвовать в каком-либо событии, которое включает его и функционирует как причина. Нет смысла просто говорить, что объект χ стал причиной такого-то и такого-то события. Если я скажу: «Билл вызвал пожар», -это будет лишь кратким вариантом следующего высказывания, например: «Когда Билл зажег спичку, начался пожар», или «Небрежность Билла стала причиной пожара». Первоначальный вариант «Билл вызвал пожар» понятен, только если рассматривать его в некотором цельном контексте. Но каков этот цельный контекст в случае высказывания: «Я был причиной своего действия, когда поднял руку»? Заметьте, что вполне вразумительным ответом на вопрос: «Что стало причиной того, что ваша рука поднялась?» - будет: «Я сделал так, что моя рука поднялась». Это происходит, потому что в данном случае мы слышим ответ как краткую версию утверждения «Я стал причиной поднятия руки, подняв ее». Здесь причинно действует механизм намерения в действии, когда появляется необходимость поднять руку. Также будет вполне резонным ответить: «Мое желание проголосовать за предложение стало причиной того, что я поднял руку». Но это только констатация основания, и в ней наблюдается все тот же разрыв, который мы тщетно пытались устранить.

8 Thomas Nagel, The View from Nowhere, New York: Oxford University Press, 1986, p. 116-117. Похожие опасения высказывал и Гален Строусон в работе Libertarianism, Action, and Self-Determination, перепечатанной в изд.: Т. O'Connor (ed.), Agents, Causes, and Events: Essays on Indeterminism and Free Will, New York: Oxford University Press, 1995, p. 13-32.

9 Напр., Christine Korsgaard, The Sources of Normativity, Cambridge: Cambridge University Press, 1996, и Roderick Chisholm, «Human Freedom and the Self», в изд. Gary Watson (ed.), Free Will: Oxford Readings in Philosophy, Oxford: Oxford University Press, 1982, p. 24-35. Насколько мне известно, позднее Низом отказался от этой точки зрения.

Так как же правильно интерпретировать второй пункт? Первым шагом к его пониманию будет осознание того, что мы нуждаемся в особом понятии агента действия. Юмова «пучка», даже взятого как целое и воплощенного в теле, нам недостаточно. Нам обязательно нужен живой агент действия. Таковым он является, только когда он - сознательное существо, у которого есть способность инициировать и совершать действия в условиях свободы как исходной предпосылки. Это утверждение звучит тривиально, но оно не бессодержательно, потому что предполагает, что «пучка» недостаточно для деятельности. Субъект - нечто большее, чем «пучок». «Пучок» Юма есть не более чем последовательность природных явлений, часть последовательности действующих причин и следствий в мире. Но личность в данном контексте должна быть больше, чем просто «пучком» или частью «пучка». Почему? Потому что намерение в действии не только событие, происходящее само по себе. Оно может произойти, если человек реально действует или, по крайней мере, пытается что-то сделать. Для деятельности нужна некоторая сущность, которая сознательно стремится что-то совершить.

Но нам все еще неясно, как или почему мы можем или должны принимать недостаточные причинные объяснения. Поэтому сделаем следующий шаг. Так как субъект по определению способен принимать решения и совершать действия на основе здравого смысла, то же существо, которое выступает в роли субъекта, должно быть способно ощущать, верить, хотеть, помнить и рассуждать. В старой терминологии понятие действия было введено для понимания волеизъявления, но тогда не обойтись без способности к волевому движению и познанию. Короче говоря, агент действия должен быть личностью. Как деятельность включают в «пучок», чтобы объяснить учартие материализованных «пучков» в свободных действиях, так и личностный момент должен быть добавлен к агенту действия, чтобы объяснить, как этот агент может действовать рационально.

Основание способности рационально принимать объяснения, которые не исходят из достаточных условий в описываемых случаях, состоит в понимании, что объяснения относятся к рациональным существам в их состоятельности как активных субъектов. Таким образом, следующие три предложения выглядят похожими в плане синтаксиса (внешне), но в их семантике с известными нам фоновыми предпосылками найдутся важные отличия.

1. Я поднял руку, потому что хотел проголосовать за предложение.

2. У меня болит живот, потому что я хотел проголосовать за предложение.

3. Здание обвалилось, потому что землетрясение повредило фундамент.

Первое предложение вполне годится как объяснение, хотя в нем и не приводятся достаточные условия. Дело в том, что мы воспринимаем его в отношении к фоновым предпосылкам существования рациональных личностей, которые действуют на разумных основаниях и полагают себя свободными. Чтобы убедиться в этом, сравним первое предложение со вторым. При данных фоновых предпосылках второе сродни третьему. Оно работает как объяснение, потому что в контексте дает причинно достаточные условия, а рациональность и свобода вообще отсутствуют. Боль в животе не тот случай, когда человек действует в соответствии с разумными основаниями.

Но почему мы должны принимать объяснения первого вида, если они не представляют причинно достаточных условий? Если в объяснении есть разрыв, тогда, наверное, в событии присутствовал элемент случайности. Не приведено основания для того, чтобы произошло именно это, а не что-то другое, противоречащее этому. Как мы ответим на возражение Нагеля? Ключом к ответу является понимание того, что вопрос «Почему вы это сделали?» требует совсем другого ответа, чем вопрос «Почему это случилось?». Сейчас я хочу объяснить разницу. Первый шаг: всегда смотрите на явления, такие, как рациональное поведение и его разъяснение, от первого лица, потому что в них есть онтология первого лица. Они и существуют благодаря мнению первого лица. И с этой точки зрения нет сомнений в том, что в обоих случаях основания не были причинно определяющими; и все же представленное объяснение является совершенно адекватным. В нем содержится и то, почему я сделал то, что сделал, и то, почему я сделал такой, а ней иной, причинно открытый мне выбор. Объяснение адекватно потому, что в нем приводится основание, которое я, как рациональная личность, сделал эффективным, воспользовавшись им. Оно дает полностью приемлемый ответ на вопрос «Почему вы поступили так?» - без намека на то, что «любое другое событие было причинно невозможно». Оно дает адекватный ответ на вопрос, потому что точно отвечает на вопросы «Почему?» и «Почему вы сделали это, а не что-либо другое?». Такой ответ не обязан содержать определяющих причинных условий. Причинный разрыв не подразумевает разъяснительного разрыва. В вопросе «Почему вы это сделали?» нет значения: какие причины были достаточными для вашего действия? Скорее, в нем спрашивается: в соответствии с каким основанием (основаниями) вы, как рациональная личность, действовали? А ответ на этот вопрос не показывает, что действие в качестве естественного явления было неизбежным при данных предварительных причинах, а говорит о том, как рациональная личность действовала в условиях разрыва. В стиле Витгенштейна хочется сказать: вот как играют в языковую игру по объяснению, и не полагайте, что надо играть в соответствии с правилами языковой игры при объяснениях в сфере классической механики. А причина того, что в языковую игру по объяснению действий с констатацией основания играют по-другому, состоит в том, что реальные факты, записанные с помощью выражений этой языковой игры,· логически отличаются от стандартных причинных выражений.

Требование Нагеля, сформулированное таким образом, по сути двусмысленно. Требование, чтобы я объяснил, почему совершил этот поступок, а не другой, открытый для меня, подразумевает одно из двух: а) я констатирую основание, в соответствии с которым действовал. В этом случае я поясняю, почему совершил именно этот поступок и почему исключил другие, которые были причинно открыты мне; б) я излагаю причины события, моего действия, что объясняет, почему именно это событие, а не какое-либо другое, должно было произойти. Возражение Нагеля становится проблемой, только если мы предположим, что должно быть удовлетворено второе требование, когда необходимо объяснение. Но это было бы ошибкой. Вопрос «Почему вы это сделали?» в подходящем для данного случая значении просит меня заявить, на каком основании (основаниях) я действовал.

Безусловно, как указывает Нагель, одной констатации основания недостаточно, чтобы сказать, почему я действовал согласно именно ему, а не какому-либо другому основанию, доступному мне. Но это иной вопрос. Вопрос «Почему вы сделали это?» изначально предполагает ответ, какими основаниями я руководствовался. Расспросы всегда можно продолжить. «Почему это основание было достаточным для вас?» Такие серии вопросов обнаружат еще больше разрывов, но объяснение когда-нибудь должно прийти к завершению. И оно не обнаруживает неадекватности в моем ответе на первый вопрос, стимулирующей последующие вопросы.

Требование указывать основания, на которых я действовал, нуждается в гсылке на личность. Условия истинности предложений формы типа «X совершил действие А на основании Я» предполагают не только наличие событий, психологических состояний и причинных связей между ними; требуется еще и личность (то есть нечто большее, чем агент действия), которая делает основание действующим, поступая в соответствии с ним. Различные философы, в особенности, наверное, Корсгор, заявляют, что мы создаем себя в волевых актах. Если так, то это понятие личности в корне отлично от того, которое я сейчас развиваю. Очевидно, они хотят сказать, что мы создаем свой характер и индивидуальность. Я пытаюсь доказать не то, что действие порождает личность, а то. что действие предполагает личность.

В «классической модели» для объяснения действия требуется лишь квантификация событий. Поэтому логическая форма «S совершил А в силу своего убеждения и желания» выглядит так:

Существует некоторый х, который совершен А посредством S, и некоторый у, который есть убеждение, и некоторый z, который есть желание, и у и z (как предпосылки) послужили причиной х.

Видимая ссылка на личность является всего лишь средством для определения знакового события.

При моем подходе логическая формула «S совершил А на основании Я» - вполне прозрачна.

Существует х, где χ = личность S, и существует у, где у = действие А, и есть ζ, где ζ = основание Р. X совершил у, и, осуществляя у, х действовал в соответствии с ζ.

Заметьте, что ссылка на личность неустранима. Я не объяснил, что такое «основание для действия» и что значит следовать ему. Об этом в следующей главе. Мы делаем шаг за шагом, и в данной главе я просто стараюсь прояснить, что форма объяснений рационального действия не сводится к причинной связи между событиями, но нуждается в неустранимом понятии личности.

Как показать, что мой анализ лучше, чем в «классической модели»? Есть несколько аргументов, но тот, что мы рассматриваем сейчас, имеет две посылки. Примите их к сведению:

1. В разумных объяснениях обычно не приводятся причинно достаточные условия.

2. В нормальных обстоятельствах они полностью адекватны.

Мы убедимся в истинности второго аргумента, рассмотрев примеры от первого лица. Я могу с точностью сказать вам, почему голосовал за Клинтона, хотя основания, которые я называю, не вынуждали меня голосовать так. Чтобы объяснить второй аргумент, имея первый, мы должны ввести понятие «действие на разумном основании». Отличительная черта разумного объяснения заключается в следующем:

3. Требовать рационального объяснения действия значит требовать утверждения о разумном основании действия.

На основе третьего пункта мы можем вывести четвертый, последний:

4. Такие объяснения требуют представления о действующем субъекте, который способен следовать основанию, а такой субъект - это личность в том смысле, в котором я пытаюсь ее истолковывать.

Предполагая, что все объяснения должны подходить под модель причинности «бильярдного шара», мы ограничиваем фоновую восприимчивость, что я и стараюсь преодолеть. Я пытаюсь объяснить условия конкретной формы понятности этой языковой игры.

Обратимся теперь к следующему этапу аргументации.

Только для личности что-то может служить основанием для действия.

Мы уже определили эмпирический разрыв и личность, функционирующую в этом разрыве. Но личность действует в условиях этого разрыва на неких основаниях. Поэтому встает вопрос: что такое основание и какой факт превращает это что-то в основание? Об основаниях я немало скажу в следующих двух главах, но на данном этапе ясно, что для того, чтобы что-то стало основанием, которое может функционировать и в размышлении, и в действии, оно должно быть основанием для агента действия. Данный пункт должен быть представлен предельно четко. Существует множество оснований, о которых никто не знает. Например, у людей было основание есть белый хлеб - он предотвращает авитаминоз, - но они не имели представления об этом основании. Поэтому оно не может участвовать в размышлении. В размышлении основание должно быть в распоряжении человека, чтобы функционировать как таковое. Это дополнительная черта личности, равно как и аргумент в пользу ее бытия. Более того, так как основания могут быть и когнитивными (например, убеждения и ощущения), понятие личности должно охватывать больше, чем деятельность, оно не сводимо к простому волеизъявлению. Одно и то же существо должно быть способным оперировать когнитивными основаниями, так же, как решать и действовать в соответствии с ними.

Приняв во внимание все сказанное, мы можем сделать следующий шаг. Если предположить существование неустранимой сознательной личности, которая действует на разумных основаниях, ограничена рациональностью и в условиях свободы как исходной предпосылки, то мы сможем незамедлительно осознать смысл ответственности и всех понятий, сопутствующих ей. Так как личность действует в условиях разрыва на базе оснований, принимает решения и реализует их, она является средоточием ответственности.

Это отдельный аргумент в пользу существования неустранимой личности. Чтобы приписать ответственность, должен быть субъект, способный предполагать, действовать и принимать ответственность. Мы лучше поймем эту мысль, если введем понятие времени. Понятие ответственности имеет смысл, только если мы можем сейчас определить ответственность за действия, случившиеся в прошлом. Я отвечаю за то, что совершил в далеком прошлом. Но это имеет смысл, если есть некое существо, которое является и субъектом в прошлых действиях, и мной сегодняшним. Это существо я называю «личностью». Нужно отметить, что я не несу таким же образом ответственность за свои ощущения. Они влияют на меня, но я не обязан отчитываться за них в том смысле, как за действия.

Только в отношении личности, понимаемой так, как было только что указано, мы можем сказать, что человек ответствен или виноват, обвинить его, поверить ему, наградить или наказать его. Эти приписывания отличаются от фраз типа «он хорошо выглядит», «у него что-то болит» или «он видит приближающуюся машину». Первым определениям требуется понятие неустранимой личности, последним - нет.

Рассуждение - это процесс движения личности во времени, а в практическом смысле рассуждение сущностно связано с временем.

Введение понятия времени позволяет нам увидеть, что применение рациональности на практике всегда касается человека, сознательно мыслящего во времени и находящегося в состоянии свободы по отношению к тому, что делать сейчас или в будущем. В теоретическом рассуждении речь идет о том, что принимать, что завершать или во что верить; при практическом рассуждении встает вопрос о том, какие действия осуществить. Значит, в некотором смысле все рассуждения являются практическими, потому что все они связаны с каким-либо поступком. В теоретическом рассуждении поступок - это принятие вывода или гипотезы на основе аргументов или эмпирического опыта. Получается, что теоретическое рассуждение - это особый вид практического. Разница между теоретическим и практическим суждением состоит в направлении соответствия заключения: от разума к миру, когда к заключению приходят на основе опыта или посылок, и от мира к разуму, когда формируется решение и, следовательно, намерение на основе анализа. Отсюда вытекают важные следствия: практическое рассуждение не просто происходит во времени; время - его предмет, в том смысле, что речь идет о личности, о том, что она намерена сделать в настоящем времени или в будущем. Поэтому, вводя понятие времени, мы видим, что личность обязана быть и средоточием ответственности за прошлые действия, и субъектом планирования настоящих и будущих действий. Когда я планирую будущее, субъект планирования - та же личность, которая выполнит действие в будущем. Структурирование времени, которое является важнейшей частью практического рассуждения, предполагает личность.

VIII. Итог аргументации в пользу существования неустранимой, неюмовской личности

Шаг первый. Свободные, интенциональ-ные действия возможны только при наличии сознательного человека, выполняющего их. В противном случае действие просто будет событием, которое произошло. Ни «пучок» Юма, ни стросоновская «персона»10, обладающие психическими и физическими способностями, ни даже «человек» Гарри Франкфурта11, у которого есть желания второго порядка в отношении желаний первого порядка, не достаточны сами по себе в качестве деятелей.

10 Peter Strawson, Individuals: An Essay in Descriptive Metaphysics, London: Methuen, 1959, p. 87-116.

11 Harry G. Frankfurt, «Freedom of the Will and the Concept of a Person», Journal of Philosophy, January 1971, p. 5-20.

Шаг второй. Логически возможно быть агентом действия, но не личностью. Чтобы быть личностью, существо действующее также должно быть способным рассуждать сознательно по поводу своих действий. Такое существо использует ощущения, память, убеждения, желания, мысли, умозаключения, вообще познание. Деятельности недостаточно для рационального поступка. Субъект его должен быть личностью.

Шаг третий - самый существенный шаг. У объяснения рационального действия есть особая логическая черта. Выстроенное как причинное объяснение, оно не функционирует. Причин, как правило, недостаточно, чтобы истолковать действие. И в то же время они полностью адекватны. Чтобы объяснение было доступно для понимания, следует думать о нем не как о причине, определяющей ход событий, но констатировать основания, в соответствии с которыми действовал сознательный рациональный субъект. Этот субъект есть личность. Деятельность плюс рациональный аппарат - индивидуальность.