Бог, человек и история в средневековой философии

В определении сущности человека исходным положением является библейское откровение о человеке как образе и подобии Бога. И оно не подлежит сомнению. Что же божественно в человеке? Какие свойства и черты его сближают с Богом? Ведь нельзя приписать человеку такие качества, как всемогущество, безначальность и бесконечность. Красота, истина и благо в их абсолютном совершенстве и выражении также не присущи человеку.

Вот как решает эту проблему Григорий Нисский. Он считает, что человек наделен разумом и свободной волей, т. е. способностью суждения и различения добра и зла. Следовательно, сущность человеческой природы составляет ее дух, духовность. Это и есть образ божий в человеке, т. е. человек ставится очень высоко. Он царь природы, занимает в ней первенствующее место, владычествует над всеми тварями. Как подобие и образ Бога, человек вообще выводится из природы, становится как бы над ней. И это отличает видение человека от античности, в рамках которой человек есть микрокосм и часть природы, разумное животное и поэтому он не выносится из космосистемы других природных существ. Св. Григорий Нисский так обосновывает свой принципиальный отказ сведения человека к своеобразному микрокосму: Нет ничего замечательного в том, что хотят сделать из человека образ и подобие вселенной, ибо земля преходит, небо изменяется и все их содержимое столь же преходяще, как и содержащее. Говорили: человек — микрокосм, — и, думая возвеличить человеческую природу этим напыщенным наименованием, не заметили, что человек одновременно оказывается наделенным качествами мошек и мышей.

Дохристианская традиция основывается на представлении о принципиальной несовместимости божественного и человеческого. Не могла возникнуть даже мысль о возможности их слияния, тем более это следует отнести к идее боговоплощения и воскресения, целиком в своем телесном облике путем его преображения. Хотя человек создан Богом из земли, воздуха, воды, он растет и питается, как растение, чувствует и двигается, как животное, он сродни Богу, представляет собой венец творения. Тело и животная часть души, чувства, желания и влечения человека выступают связующим звеном его с природой. Но природа лишается самостоятельности, поскольку ее творит Бог, сама по себе она недостаточна. Человек призван быть ее господином, по выражению Августина, «повелевать стихиями». Одновременно с гимном величия и великолепия человеку отцы церкви высказывают горестное сокрушение о человеке, опускающемся на дно низменных страстей, влечений и уподобляющемся скоту. Человека сравнивают иногда то с ослом, то со свиньей или с волком. Хотя бедные животные тут совершенно ни при чем. В самом человеке заложена изначально трагическая расколотость его природы на богоподобное, духовно-разумное и дьявольское, иррационально-низменное, начала.

Самое серьезное внимание впервые обращено на «внутреннего человека», поиск своего «я», своей неповторимой духовности. Самосознание субъекта и субъектность духовной жизни, внутреннего психического состояния человека впервые становятся предметом глубоких религиозно-философских размышлений. Духовное восхождение человека Средневековья выразилось в том, что были четко сформулированы и глубоко обоснованы нравственные принципы, получившие статус божественных заповедей. Центр тяжести этических устремлений переносится из знания на веру, из разума на волю человека. Интерес к истории соединяется у Августина с пристальным вниманием к жизни человеческой души, «внутреннего человека», вниманием к внутреннему духовному миру личности. Тем самым положено начало формированию понятия «я», самосознания личности как особой субъективной реальности, открытой, доступной и достоверной реальности. Важно проникнуть в глубины своей души, постигнуть ее тайны, освободиться от греховных помыслов и очиститься от пороков. Но человек может преодолеть свой грех только с божественной помощью, с благодатью. В освобождении от греховных помыслов и деяний исключительное значение приобретают внутреннее раскаяние человека, покаяние и правдивая, очищающая исповедь. Августин в своей «Исповеди» заложил традицию духовно-религиозного осмысления жизни человека.

С Августина утверждается новый философский взгляд на исторический процесс. На место античного представления о космическом, вечно повторяющемся целостном и живом мировом процессе встает священная история. История заключена здесь в рамки священных для христианства событий — от первого и до второго пришествия Христа. Важнейшее мировое историческое событие — воплощение Бога Сына в человека Иисуса Христа и его явление народу — может быть понято из всей предшествующей истории рода человеческого. Это событие не могло произойти ни в начале и ни в конце человеческой истории, а только в ее середине. И оно является поворотным пунктом всего мирового развития. С него начинается Богочеловеческий процесс, движения к Царствию небесному на земле. И наступление такого Царствия небесного на земле тоже будет всемирным историческим событием. Таким образом, у человеческой истории есть начало и с тревогой, надеждой воспринимаемый нами близящийся конец. Это своеобразные полюса и рамки человеческой истории, наполненной напряженным драматизмом и поиском ее подлинного смысла.

В связи с этим Августин ставит и по-своему решает проблему соотношения вечности и времени, феномена человеческой памяти как основы исторического знания. Что такое вечность и время? «Неужели мое перо или мой язык в силах слабым словом разрешить эту великую задачу?» — восклицает Августин, считая время достоянием самой человеческой души: Только в душе нашей есть соответствующие тому три формы восприятия, а не где-нибудь инде (т. е. не в предметной действительности). Так, для настоящего прошедших предметов есть у нас память или воспоминание; для настоящего настоящих предметов есть у нас взгляд, воззрение, созерцание (intuitus); a для настоящего будущих предметов есть у нас чаяние, упование, надежда (exspectatio). Говоря таким образом, я не затрудняюсь в понимании тройственности времени, оно становится тогда для меня ясным, и я признаю его тройственность. [70] Судите сами: и дольше века длится день, бывает день спрессован до минуты. В человеческой душе, таким образом, всегда есть ожидание, устремленное к будущему, внимание, прикованное к настоящему, и память, направленная на прошлое. «Умственным взором я отделяю от вечного всякую изменчивость и в самой вечности не различаю никаких промежутков времени, так как промежутки времени состоят из прошедших и будущих изменений предметов. Между тем в вечном нет ни преходящего, ни будущего, ибо что происходит, то уже перестает существовать, а что будет, то еще не начало быть. Вечность же только есть, она ни была, как будто ее уже нет, ни будет, как будто доселе ее еще не существует».