Великого княжества Литовского 9 страница

^{=====================}

⁷⁸ АСД, т. V, с. 121.

Начало рукописи, а также текста, помещенного в т. II «Археогра­фического сборника», такое: «Лех (король польский, персонаж леген­дарный.— '. У.) правил в 551 году», а заканчивается рукопись опи­санием обстановки в Могилеве в 1660 г.

Несмотря на то что от смерти игумена Ореста (1850 г.) до появле­ния его работы в печати (1867 г.) прошло только 17 лет, данные о его жизни, опубликованные редактором Елеонским, предельно скупы. и важнейшие факты его биографии неясны. Согласно формулярному списку, который был использован Елеонским, игумен Орест учился в Могилевской духовной семинарии. В 1803 г. он стал монахом, после чего до 1818 г. занимал в Могилевском архиерейском доме должности казначея, ризничего и эконома. Затем короткое время был игуменом монастырей Шкловского Воскресенского и Пустынского (г. Шклов расположен на Днепре недалеко от Могилева, Пустынский монастырь находится около Мстиславля). В 1820—1824 гг. Орест работал препо-давателем в разных учебных заведениях Полоцка. В 1827 г. он переве­ден в Могилевский Братский монастырь. Умер в Оршанском Богояв­ленском монастыре в 1850 г. Далее Елеонский сообщает то, что он ус­лышал от жителей Могилева: в 1812 г. Орест вместе с могилевским ар­хиепископом Варлаамом Шишацким присягнул Наполеону, в резуль­тате чего Шишацкий был лишен сана архиепископа и сослан в один из монастырей, а Орест в 1827 г. был заключен в Могилевский Брат­ский монастырь «под строгий надзор на 10 лет». Елеонский предпо­лагал, что игумен в это время, т. е. после 1827 г., и написал свой труд⁷⁹.

Кроме того, Елеонский отметил, что Орест был по своему времени человек образованный, отлично знавший языки греческий и латин­ский, и что посещавшие его люди утверждали, будто «стены его кельи были исписаны греческими и латинскими стихами», причем некоторые из них сочинил сам Орест⁸⁰.

Настоятель Могилевского Братского монастыря сообщил, что игу­мен Орест «воспитывался некогда в школах иезуитских и проходил довольно учебных должностей в разных местах Белоруссии» ⁸¹. Ни Елеонский, ни настоятель не сообщили, однако, в каком году родился игумен, какого был происхождения и какую имел фамилию. Неиз­вестным остается и то, где он находился в 1818—1820 и 1824—1827 гг.

Сообщая биографические данные об Оресте, Елеонский не отметил некоторые детали, имеющиеся в рукописи, но опущенные при публи­кации. Так, в печатном тексте сказано, что «священно- и церковнослу­жители, участвовавшие в таком же преступлении», хотя и подлежат наказанию, но, учитывая, что они действовали по примеру архиепи­скопов, «оставить всех их в прежних званиях, предоставя Синоду для очищения совести их сделать своеобразное тому» (с. XCV—XCVI). В рукописи же об этом сказано более определенно: вместе с Варла­амом Шишацким присягу Наполеону принесли четыре члена Моги­левской консистории, в том числе и «Могилевского архиепископского дома казначей, крестовый иеромонах Орест», отреченный за это от

^{=====================}

⁷⁹ АСД, т. II, с. X—XI.

⁸⁰ Там же, с. XI.

⁸¹ Там ж, с. X.

должности ⁸². Разница, конечно, невелика, но она наводит на размыш­ления относительно возможных расхождений и в других местах. Ничего не сказал Елеонский и о том, что, по данным настоятеля, Орест учился в иезуитской школе и что, вероятнее всего, раньше был униатом.

Располагая такими скупыми сведениями относительно автора «За­писок», видим в нем прежде всего человека для своего времени высоко­образованного, старавшегося по возможности полнее представить историю родного ему края. Как лицо духовное, он прежде всего ин­тересовался вопросами религии, не проявляя фанатизма. Более широ­кие вопросы — относительно жизни всей Белоруссии и тем более Рос­сии — его интересовали мало; во всяком случае, в своей работе он уделил этому очень мало внимания. Как и Сурта, Орест из событий, связанных с национально-освободительной войной украинского и бе­лорусского народов в середине XVII в., отметил лишь те, которые не­посредственно касались Могилева. Как и другие авторы могилевских летописей и хроник Могилевского края, он отзывается о нападениях на Могилев Матюши и Наливайко крайне враждебно.

Если Орест стал монахом в 1803 г., то в это время ему было (весьма приблизительно, конечно) около 25 лет. Значит, его убеждения скла­дывались в основном в конце XVIII в., когда Могилевщина уже на­ходилась в составе России.

При всех неясностях относительно биографий составителей моги­левских хроник и летописей, при краткости, а иногда и неверности содержавшихся в них данных нужно сказать, что ни один город Бело­руссии не имеет такого богатого историографического наследства, как Могилев.

************************************************

Согласно утверждению Елеонского, «Записки» составлены главным образом на основании документов, помещенных в «Белорусском ар­хиве», летописи Сурты — Трубницкого (Елеонский считал хронику Сурты — Трубницких произведением одного Трубницкого без указа­ния его имени), «Унии» Н. Н. Бангыш-Каменского и отчасти исходя из наблюдений самого автора. «Белорусский архив» — издание, вы­шедшее в 1824 г.,— действительно был использован составителем «Записок», однако далеко не в такой мере, чтобы считаться основным источником (тем более что хронологически «Записки» охватывают период гораздо более широкий, чем «Белорусский архив»). Елеонский отметил, что игуменом были использованы документы, помещенные в «Белорусском архиве» под №11, 12, 14—21, 23, 27, 30, 32—35, 40 и 42, всего 19 номеров; перечисленные документы охватывают период с 1561 по 1672 г.

Из примечаний Елеонского следует, что составитель «Записок» будто бы переписывал или, во всяком случае, пересказывал грамоты, содержащиеся в «Белорусском архиве» («Сия грамота писана на рус-

^{=============================}

⁸² Рукописный отдел Библиотеки Академии наук Литовской ССР, F. 19.323, с. 834. Обращает на себя внимание тот факт, что от начала следствия (1813 г.) до вынесе­ния приговора Синодом (1827 г.) прошло 14 лет.

ском старинном языке, напечатана в „Белорусском архиве" под № 12»,— пишет Елеонский). На самом же деле игумен Орест исполь­зовал материалы «Белорусского архива» иначе и, надо сказать, разум­нее, чем это изобразил Елеонский: он переписывал в свои «Записки» только заголовки отобранных из «Белорусского архива» документов, лишь изредка прибавляя к заголовку отдельные слова от себя. Приво­дим в качестве примера два заголовка из «Белорусского архива» и «тексты» документов, помещенных в «Записках»:

«Белорусский архив»

«Грамота жалованная (подтверди­тельная) Сигизмунда III могилев-скому духовенству: о беспошлин­ном медоварении во время храмо­вых праздников, на основании прежних королевских привелегий, кои вместе с другими актами истреблены огнем при вторжении в Могилев казаков под предводи­тельством Наливайки» (№ 27, с. 73).

«Грамота Сигизмунда, подтвер­ждающая постановление могилев-ских граждан о поспольстве, или об избрании ими по праву магде-бургскому двенадцати особ из сво­его сословия для распоряжения общественною казною совместно с радою, или магистратом» (№ 23, с. 59).

«Записки» игумена Ореста

«1596 года дана привилегия жалованная подтвердительная Сигизмундом III могилев-скому духовенству о беспошлинном медова­рении во время храмовых праздников, на основании прежних королевских привиле­гий, кои вместе с другими актами истреб­лены огнем при вторжении в Могилев каза­ков под предводительством Наливайки. Сия привилегия дана по прошению Моги-левской Спасской церкви протопопа Козьмы Романовича и всего могилевского духовенст­ва» (с. V). В подстрочном примечании к документу Елеонский указал, что список его хранится в Могилевской семинарии. «1589 года дана Сигизмундом III привиле­гия, подтверждающая постановление моги-левских граждан о поспольстве, то есть об избрании ими по праву магдебургскому две­надцати особ из своего сословия для рас­поряжения общественною суммою совместно с радою, то есть магистратом. Оные 12 особ именовались посполитыми мещанами» (с, V).

Следовательно, хотя игумен действительно заимствовал немало данных из «Белорусского архива», но это было не переписывание на­ходившихся там документов, а передача их сути.

Елеонский, публикуя «Записки» игумена Ореста, знал о хронике Сурты — Трубницких только по слухам и лишь отчасти по тем от­рывкам, которые были напечатаны в «Могилевских губернских ведо­мостях». Игумен брал из «Белорусского архива» те сведения, которые представляли для него наибольший интерес, а вместе с тем помещал в свой труд немало материалов из других источников.

Игумен читал хронику Сурты — Трубницких, и не только те от­рывки, которые печатались в «Могилевских губернских ведомостях», а, возможно, весь текст, причем в записи за 1681 г. он отметил, что сведения о страшной грозе, при которой было убито перуном (молнией) много скота, взяты им из «летописца» Трубницкого: «Сие происшест­вие случилось при бытности и в глазах летописца Трубницкого и дру­гих могилевских жителей» ⁸³. Как отмечалось выше, это происшествие произошло на глазах не у Трубницкого, а у Сурты, что может служить показателем того, что игумен тоже не держал в руках полного списка хроники, а лишь сокращенный, иначе он, наверное, не написал бы,

АСД, т. II, с. XXV.

что это взято им из хроники Трубницкого. Вместе с тем ясно, что хроника была ему известна. Основным доказательством этого служит то, что у игумена, как и в хронике, существует перерыв с 1709 по 1744 г. В хронике последняя запись за 1709 г. датирована 5 февраля, и говорится там о посылке делегации могилевцев в Воронеж к царю Петру, а затем следует запись за конец 1744 г.

В «Археографическом сборнике» начало сообщения, датированное 5 февраля, дословно совпадает с текстом хроники, но далее в хронике помещено сообщение о посылке в Воронеж представителей Оршан­ского повета, с которыми ездил белорусский епископ князь Четвер-тинский, а затем о том, что через Могилев проходил отряд смоленской шляхты. В «Записках» есть краткое сообщение об отправке послов в Воронеж (однако указания, что ездил и Четвертинский, нет), закап­чивающееся известием, что послы получили от Петра грамоту, раз­решающую «вновь строится». Затем помещено известие о второй грамоте, полученной также от Петра, к гетману Скоропадскому о сво­бодном пропуске могилевцев на Украину (с. LXV). Следующее изве­стие «Записок» относится к 15 июля 1740 г. (о закладке епископом Волчанским в Могилеве церкви св. Спаса) и несколько записей о раз­ных происшествиях в Могилеве в 1745 г., но сообщения о конце Ващилы нет (с. LXVI—LXVII).

Такое совпадение (отсутствие сообщений за более чем 30 лет) не может быть случайностью. Вместе с тем местами в «Записках» отсутст­вуют сообщения, которые имеются в хронике, и наоборот. Очевидно, кроме материалов хроники, игумен использовал еще ряд источников, возможно устных сообщений, не говоря о том, что изложил собствен­ные наблюдения. Как лицо духовное, притом интересующееся почти исключительно делами Могилева, игумен включал в свои «Записки» прежде всего данные, которые касались церковных дел (будучи много лет работником Могилевского архиерейского дома, он должен был хо­рошо знать церковные дела по своему служебному положению). Это не значит, правда, что его «Записки» посвящены главным образом рели­гиозным вопросам, просто он уделял им больше внимания, чем Сурта — Трубницкие. Вместе с тем в «Записках» отсутствуют данные, которые в большом количестве находятся в тексте Юрия Трубницкого и каса­ются событий, происходивших за пределами Могилева,— в Польше, России. Нет в них и насмешливых замечаний в адрес русских, которые имеются в хронике. О некоторых расхождениях между хроникой и «Записками» свидетельствуют приводимые ниже примеры: