Великого княжества Литовского 4 страница

Однако нападение 1258 г. кажется сомнительным. Согласно Ипать­евской летописи, нападение татар на Литву впервые произошло не в 1258 г., а в 1260 г. Идя в поход, командующий татарской армией Бурундай сказал Даниилу Романовичу: «Иду на Литву, оже если мирен, пойди со мною» ³⁷. На помощь Бурундаю сперва отправился Василь-ко, Даниил же только проводил брата до Бересгья, где, судя по тек­сту летописи, и начинались военные действия. Василько, встречая литву, избивал ее и привел Бурундаю «сайгат» (добычу), за что пол­ководец похвалил его. Затем они вместе начали завоевывать земли Литовскую и Нальшанскую ³⁸. Нальшанская земля — это современ­ная юго-западная часть Витебской обл. Географические пункты, кото­рые упоминаются в летописи (город Волковыск, река Зельва, города Гродно, Мельник), находятся в западной Белоруссии. Это район дей­ствия волынских сил. Значит, в 1260г. татары повоевали лишь окраину Литвы, основные же военные действия происходили в Белоруссии и земле ятвягов.

В 1274 г. князь Лев Даниилович обратился к хану Менгу-Темиру, «прося себе помочи у него на Литву» ³⁹. Хан послал не только свои войска, но также Романа брянского с сыном Олегом, Глеба смолен­ского и еще несколько русских князей. Поход происходил зимой. Союзная армия, к которой присоединились князья пинские и туровские, двинулась от Турова к Слуцку и далее к Новогрудку. Продви­гаясь в этом направлении, армия остановилась, немного не дойдя до реки «Сырьвяче», т. е. Сервачи, притока Немана. Расстояние от Сер-вачи до Новогрудка в направлении с юга на север — примерно 15— 20 км. Если же считать, что войска стали, «не дошедше реки», то мож­но думать, что армия остановилась примерно в 25—30 км от Ново­грудка. Для нас существенно то, что объединенные силы татар и рус­ских, направляясь «на Литву», двигались к Новогрудку и едва ли не

^{--------------}

⁸⁵ Батура Р. Борьба Литовского великого княжества против Золотой орды: Авто реф. дис.... канд. ист. наук. Вильнюс, 1972, с. 15.

³⁶ Там же, с. 16.

³⁷ ПСРЛ, т. II, стб. 846.

³⁸ Там же, стб. 846—847.

³⁹ Там же, стб. 871—872.

Новогрудок и был главной целью похода; во всяком случае, не взяв этого города, коалиция распалась. Причиной распада называется то обстоятельство, что окольный город Новогрудка, а вместе с тем добы­ча были взяты силами татар и Льва, остальные князья отсутствовали, т. е. не участвовали в разграблении города, чем и были очень недо­вольны («гневахуся вси князи на Лва») ⁴⁰; результатом был распад союза и прекращение похода.

В 1277 г. Ногай потребовал у галицко-волынских князей Льва, Мстислава и Владимира помощи против Литвы. Целью похода было опять взятие Новогрудка. Армия выступила зимой, но, придя к Берестью, русские князья узнали, что татары опередили их. Тогда, решив, что татары захватили уже всю добычу у Новогрудка (опять у Новогрудка), волынские князья повернули к Гродно. Беспечно ус­нувшее войско подверглось нападению прусов и бортев, было разбито, и князь Мстислав спасся «наг и бос» ⁴¹.

Неудачный поход к Новогрудку в 1274 г. и поражение волынских сил в 1277 г. вполне могли стать основой для версии о разгроме тэта-ро-волынских сил с переносом места битвы на Неман у Могильно.

Новогрудок в середине XIII в. был самым крупным экономическим и культурным центром как западной Белоруссии, так и Литвы и Жемайтии, т. е. того района, который, согласно сказанию, после смерти Рынгольта объединился в одно государство — Великое княжество Литовское, Жемайтское и Русское Новогрудское. Вместе с тем Ново­грудок был и самой мощной крепостью этого района и, должно быть, самым богатым городом, захват которого сулил большую добычу. Естественно, что при таком положении Новогрудок должен был стать центром, к которому в первую очередь стремились вражеские армии, а в то же время около него должны были собираться силы как Западной Белоруссии, так и Литвы.

По народному преданию, существовавшему у жителей Койданова еще в середине XIX в. (сейчас Дзержинска), татарская армия, кото­рой командовал Койдан, была разбита около их города, называвшегося в то время Крутогорьем. В память об этой победе город и был переиме­нован на Койданово ⁴². Сказание во всех шести летописях, содержа­щих легенду, не знает, однако, Койдана; по их версии, поход на Но­вогрудок был организован ханом Заволжской орды Балаклаем или Булаклаем; в битве у Койданова этот хан был убит (т. XXXV, с. 91, 130, 148, 175, 196, 216). О Койдане упоминают как Ипатьевская, так и старейшие белорусско-литовские — Супрасльская, Никифоровская и Слуцкая — летописи, называющие его при перечислении самых видных татарских полководцев, но все они не ставят его в связь с бит­вой у Койданова (т. XXXV, с. 26, 44, 84). Хроника Литовская и Жмойтская знает Койдана, называя его внуком Батыя и крупнейшим татар­ским полководцем, который «окрутне сплендровал» земли «Поль­скую, Куявскую, Шлионскую», а также «панства Муравское и Венгер-

^-----------

⁴⁰ Там же, стб. 872.

⁴¹ Там же, стб. 876—877.

⁴² Шпилевский П. Путешествие по Полесью и Белорусскому краю. СПб., 1854, с. 79,

ское» (т. XXXII, с. 26); что же касается битвы у Койданова, то и этот источник утверждает, что там татарами командовал Балаклай (т. XXXII, с. 23—24).

Русским летописям неизвестна и битва на реке Окуневке, в кото­рой действовал, с одной стороны, «з многими ратми татарскими...цар заволгский Курдас», а с другой — новогрудский князь Скиргайло или Тройнат — Тронята в союзе со своими братьями Любартом карачевским и Писимонтом туровским, а также с Семеном Михайловичем друцким, Давыдом Мстиславичем луцким и Святославом киевским. Татарская армия и на этот раз была разбита. Согласно хронике Ли­товской и Жмойтской, «Тройнята Скирмонтовичь новгородский, подляский и Литвы Повилской князь» привел с собой «ридерство» «новгородское, подляское, литовское, стародубское, чернеговское и туровское» (т. XXXII, с. 24—25, 132; т. XXXV, с. 92, 131, 148, 176, 196, 217).Это единственный случай, описанный в белорусско-литовских летописях и хрониках, когда против татар выступают совместные силы новогрудские и литовские в союзе с князьями волынскими, друцким и киевским. Отрицать возможность битвы именно на Окуневке едва ли стоит, но, вероятнее всего, битва там произошла значительно позже и едва ли в ней участвовали все антитатарские силы, которые указаны в наших источниках.

В заключение можно сказать, что походы татар на Белоруссию и Литву в XIII в. направлялись в первую очередь к Новогрудку, что и отразилось в летописании. Данные, которыми мы располагаем, дают основание утверждать, что татары (или татары совместно с галицко-волынскими силами) едва ли достигали когда-либо даже Нальшанской земли и никогда не доходили до собственно Литвы. Походы татар от­дельно или вместе с союзниками разоряли край (почти исключительно Белоруссию), но они не сопровождались крупными военными успеха­ми, что дало основание летописцам изобразить битвы с татарами как победы своей стороны. В то же время не исключена возможность и по­ражения татарского отряда у Койданова, а также на Окуневке.

Учитывая важнейшее значение Новогрудка, необходимо попытаться уяснить положение этого города и княжества: какими были его отно­шения с Литвой и Волынью, насколько, наконец, реально отражало обстановку сказание?

Данные, содержащиеся по этому вопросу в Ипатьевской летописи, неясны, местами противоречивы, что, вероятнее всего, отражает не­устойчивость положения Новогрудка в начале второй половины XIII в. В хронологическом порядке летопись сообщает следующее. В 1255 г. Даниил Романович пошел «на войну на Литву на Новъгородок» ⁴³. Это сообщение состоит из одной фразы, вставленной в рассказ о борьбе волынских князей с татарами за Подолию, и поэтому пред­ставляется вставкой в основной текст. Но значит ли это, что Даниил пошел и на Литву и на Новогрудок, т. е. были ли Литва и Новогрудрк отдельными политическими единицами или Новогрудок был частью (в подчинении) Литвы?

^{-------------}

⁴³ ПСРЛ, т. II, стб. 828—829.

В самом конце записей за 1255 г. сообщается, что Войшелк, заклю­чив мир с Даниилом, выдал сестру замуж за Шварна, отдал ему Новогрудское княжество, а сам стал монахом ⁴⁴. Выше отмечалось, что это вставка, отражающая более позднюю обстановку, и что, следо­вательно, судить о положении Новогрудка в том году на основании отмеченных записей невозможно, говоря точнее, содержание вставки сомнительно.

В 1256 г. Даниил Романович отправился в поход против ятвягов и потребовал, чтобы Роман, который в то время был новогрудским князем, присоединился к нему. «И приде к нему Роман со всими новгородци и со тцем своим Глебом и со Изяславом со вислочьскымь» ¹⁵. Роману Даниловичу в то время были нереданы, кроме Новогрудка, Слоним, Волковыск и еще что-то. Тот факт, что с ним пришел Изяслав свислочьский, может свидетельствовать о зависимости Изяслава от князя новогрудского ⁴⁶. Эти данные говорят о том, что, во-первых, власть новогрудского князя действительно, как говорится в сказа­нии, распространялась далеко на юго-запад, но о зависимости Ново­грудка от Волыни легенда не говорит нигде, во-вторых, в зависимости от литовского князя (Миндовга) Новогрудок не был, и поэтому можно предположить, что поход 1255 г. был направлен на Новогрудок и Лит­ву как на отдельные объекты.

Несколько по-иному рисуется обстановка в 1257 г., когда Миндовг обещал Даниилу, собиравшемуся в поход к Возвяглю, прислать «Ро­мана и новогородце» ⁴⁷. В J258 г. Даниил пошел походом к Возвяг­лю, «ждя вести от Романа и Литвы»⁴⁸. Здесь Новогрудок (князь Ро­ман) и Литва — понятия разные, разным было и их участие б походе, вернее, их поведение после окончания похода: «Роман еха по отци, поемь со собою мало людии, а прочий пусти домовь», литовцы же за­нялись грабежом ⁴⁹.

Граница между Новогрудским княжеством и Литвой в то время определялась очень четко — это Неман. В 1262 г. Войшелк основал Лаврышевский монастырь «на реце на Немне межи Литвою и Новымъ-городком» ⁵⁰. Лаврышево находится на левом берегу Немана недалеко от Новогрудка. В 1268 г. Шварн, в то время князь новогрудский, объяснял полякам, что войну с ними вел не он, а Литва ⁵¹. В 1263 г. Войшелк с жителями Пинска прибыл в Новогрудок и оттуда, взяв с собой новогрудчан, двинулся в Литву ⁵². Войшелк установил свою власть в Литве, опираясь на силы Новогрудка и Пинска.

^-----------

⁴⁴ Там же, стб. 830—831.

⁴⁵ Там же, стб. 831.

⁴⁶ Свислочь — городок, расположенный на реке Свислочи к юго-западу от Волковыска; есть и другая река Свислочь, приток Березины, и при ее устье тоже есть го­родок Свислочь.

⁴⁷ Там же, стб. 838.

⁴⁸ Там же.

⁴⁸ Там же, стб. 839.

⁵⁰ Там же, стб. 859.

⁵¹ Там же, стб. 864.

⁵² Там же, стб. 861.

Сказание, утверждая, что Новогрудку подчинялось все Белорус­ское Полесье, Подляшье и часть Украины, преувеличивало его зна­чение, но политическая значимость Новогрудка в то время была очень велика.

Легендарная часть летописей в литературе

Выше отмечалось, что до выхода в свет хроники Быховца в 1846 г. читатели были уверены, что легенду сочинил М. Стрыйковский, но уже В. Н. Татищев отметил, что сообщения о прибытии предков ли­товской знати имеются в трудах Кадлубека, Длугоша и Меховского.

Говоря об исходном положении легенды, т. е. о переезде «римлян» из Италии в Литву морем, Татищев пишет, что «Стрыковский, или прежде всего Кадлубек, не токмо из Прусов, но из Италии их немалым, чаю, трудом на кораблях перевезли». И далее: «Прежде его (т. е. Стрыйковского.— Я. У.) Длугош и Меховий, от Дизбурка взяв, яко­бы Палемон или Публиус Ливанов римлянин, пришед, в Прусах посе­лились, есть явная басня» ⁵³. В самом общем виде содержание легенды изложено Татищевым ⁵⁴.

Несколько раз к сказанию (в изложении Стрыйковского) обращал­ся Н. М. Карамзин. По его мнению, Стрыйковский написал историю Литвы, «выбрав оную из летописей польских, отчасти из наших, ли­вонских, прусских, из песен и сказок. Мнимые древние известия о про­исхождении великого герцогства (!) Литовского баснословны и явно основаны на догадках... История Палемонова,— продолжает он,— есть сказка, основанная единственно на сходстве некоторых слов язы­ка литовского с латинским» ⁵⁵. В другом месте Карамзин в самой крат­кой форме излагает основные положения легенды, отмечая, что об­становка в Литве в XIII в. была неясной и эта неясность «еще более затмилась от пустых догадок историка Стриковского. Он рассказы­вает, что во времена нашествия Батыева господствовал в Литве Зивибунт, зять и наследник Керна, внука Палемопа» и т. д.⁵⁶

Сообщения о переезде морем 500 семей из Италии в Литву, а затем о смене десятка поколений в течение тысячи лет, конечно, настолько фантастичны, что иначе как «басней» уже в XVIII в. назвать их было невозможно. Однако, уяснив это, названные авторы не пошли дальше, т. е. не сделали попытки хотя бы предположить, с какой целью и кем была создана легенда.

Весьма иронически отнесся к легенде польский историк И. Лелевель, знакомый с ней по хронике Стрыйковского (как и многие дру­гие, не знавшие летописей, Лелевель считал, что все это выдумки Стрыйковского). О приезде «римлян» морем из Италии в Литву Леле­вель даже не упоминает. Очевидно, переезд морем как часть самая фантастическая вообще истребовала опровержения, и он только ука-

^{---------------}

⁵³ Татищев В. Н. История российская. М.; Л., 1962, т. I, с. 290.

⁵⁴ Там же. М.; Л., 1964, т. III, с. 268.

⁵⁵ Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1842, кн. 1, т. I—IV, примеч. к т. II, гл. II, № 35, с. 17.

⁵⁶ Там же, примеч. к т. IV, гл. II, № 103, с. 38.

зал, что смена четырех-пяти поколений за срок более чем в тысячу лет произойти не могла ⁵⁷.

Исследователем, впервые ознакомившимся со сказанием не в пере­даче Стрыйковского, а непосредственно по летописям, когда была най­дена хроника Быховца, является Нарбут. Он был уверен в достовер­ности сказания. Однако некоторые места сказания показались ему сомнительными, и он постарался как бы «исправить» их. Полностью принимая версию о прибытии в Литву Палемона во главе 500 рыцарей с их семействами, Нарбут считал, что Палемон привел не римлян, а потомков тех герулов, которые раньше жили в Нижней Саксонии и потом двинулись на северо-восток, но в IX в. осели среди славян на левом берегу Вислы. Таким образом, Нарбут относит прибытие Пале­мона в Литву не к I в. и не к началу V в., а к IX в.⁵⁸ Кроме того, Нар­бут отвергает версию, будто название «Литва» происходит отсоедине­ния слов «Литус» и «Туба» ⁵⁹. По его мнению, версия о том, что князь Скирмунт приказал отрезать татарским послам носы, губы и уши, неправильна ⁶⁰. Он отрицает наличие татар — союзников русских князей в битве у Могилыю, так как, по его расчетам, битва произошла в 1235 г., когда татар на Руси еще не было. Нарбут предполагает, что там были не татары, а половцы⁸¹.

По сказанию, Палемон прибыл в страну пустынную, Нарбут же утверждает, что литовский народ жил на этой территории и до прибы­тия Палемона, притом жил не только на правом берегу Вилии, но и на левом (впрочем, в этом вопросе у него нет полной ясности, так как тут же им сказано, что на левом берегу той же реки жили «русины») ⁰³. В соответствии с положением, что Литва была заселена до прихода Палемона, Нарбут построил свою схему о том, как (частично) приобре­ли б Литве и Жемайтии целые княжества сыновья Палемона, женив­шись на дочерях местных крупных владельцев ⁸².

Не согласен Нарбут и с тем, что Новогрудок был основан Ердивилом — Скирмунтом на пустом месте. По его мнению, Новогрудок су­ществовал задолго до появления там упомянутых князей. Начальная история Новогрудка излагается им так. Минский князь Глеб напа­дал на Завилейскую Литву, доходя до реки Дитвы, в ответ на что литовский князь Живинбуд совершил налет на Минское княжество, причем сжег самый Минск. Далее события переносятся в Друцк, который в те времена был «главным центром торговцев невольни­ками». Князь Ярополк Владимирович при участии Живинбуда напал на Друцк, разгромил дручан, но не истребил их, а приказал перейти на новое место и там построить город. Этим городом и был

^{-----------------}

⁵⁷ Lelewel J. Dzieje Litwy i Rusi az do unii z Polskа w Lublinie 1569 zawartej. Poznan, 1844. Мы пользовались этой работой в издании 1863 г. (Lelewel J. Polska, dzieje i rzeczy jej. Poznati, 1863, t. V, s. 4—8).

⁵⁸ Narbutt T. Dzieje starozytne narodu litewskiego. Wilno, 1838, t. Ill, s. 571.

⁵⁹ Ibid., s. 230.

⁶⁰ Ibid. Wilno, 1838, t. IV, s. 118.

⁶¹ Ibid., s. 75.

⁶² Ibid., t. Ill, s. 218, 221.

⁶³ Ibid., s. 216.

Новгородок — Новогрудок. Произошло это в 1116 г.⁶⁴ Позже, после захвата Новгородка литовскими князьями, Мингайло завоевал и По­лоцк, образовав княжество Литовское — Полоцкое⁶⁵.

В общем, разных замечаний относительно данных, имеющихся в хронике, у Нарбута немало, но это только поправки к хронике. Что же касается общего хода событий, изложенных в сказании, то он не вызывал у Нарбута сомнений. Весьма показательно в этом плане его отношение к работе Стрыйковского. Поскольку хроника Быховца, которой он доверял почти безоговорочно, местами дословно совпадает с хроникой Стрыйковского, то он счел нужным выступить в защиту Стрыйковского от нападок разных лиц, ставивших под сомнение ряд фактов, содержащихся в хронике. Защищая репутацию Стрыйковского Нарбут указывал, что тот использовал для своей работы огромный круг источников, находившихся в собраниях Острожских, Радзивил-лов, Пацов, Тышкевичей, Дорогостайских, Пронских, Полубинских и других магнатов ⁶⁶.

И. Ярошевич издал вторую сводную работу по истории Литвы — свой трехтомник ⁶⁷ — после выхода всех девяти томов работы Нарбу­та ⁶⁸. Поэтому Ярошевич мог использовать не только Супрасльскую летопись (которую Ярошевич, как и Нарбут, называл летописью Да­ниловича) и хронику Стрыйковского, но и хронику Быховца (те ме­ста, которые имелись в «Истории» Нарбута, в частности разделы, где Нарбут говорил о религии древних литовцев). Поэтому и раздел, по­священный религии, Ярошевич написал, в основном следуя за Нарбутом («кто же не пользовался бы такими богатыми материалами, кото­рые при образцовом увлечении и неутомимой работе уважаемый автор собрал в своих трудах»,— замечает Ярошевич) ^G9.

Однако, высказав в столь лестных выражениях свое уважение к предшественнику, Ярошевич очень осторожно отнесся к тем сведе­ниям, которые находятся в сказании и которые Нарбут принимал. Так, о Палемоне, его сыновьях и внуках у Ярошевича нет ничего. Очевидно, приезд их из Италии он тоже считал «сущей басней». По­бедоносные битвы с татарами Ярошевич признает, но, по его сообра­жениям, эти битвы проводил Миндовг и не в тех местах, которые ука­заны в летописях (и у Стрыйковского) ⁷⁰. Совсем скептически отнесся Ярошевич к изображению польскими хронистами (Кадлубеком, Длугошем, Меховским и Стрыйковским) литовцев как народа настолько примитивного, что он платил русским дань березовыми вениками ⁷¹.

Своеобразно интерпретировал данные летописей Я. Якубовский ⁷².

^------------

⁶⁴ Ibid., s. 272—273.

⁶⁵ Ibid., s. 307—308.

⁵⁶ Ibid., s. 234.

⁶⁷ Jaroszewicz J. Obraz Litwy pod wzgledem jej cywilizacyi od czascw najdawniejszych

do konca wieku XVIII. Wilno, 1844—1845. T. I—III.

⁶⁶ Narbutt T. Op. cit. Wilno, 1835—1841. T. I—IX.

⁶⁹ Jaroszewicz J. Obraz Lit^y..., t. I, s. 111.

⁷⁰ Ibid., s. 39.

⁷¹ Ibid., s. 66—67.

⁷² Jakubowski J. Studya nad stosunkami narodowsciowemi na Litwie przed Uniq Lubelska. Warszawa, 1912.

Он рассматривал историю летописания в связи с развитием культуры в Великом княжестве, в частности с развитием образования в среде верхушки литовских феодалов. Согласно его схеме, молодые литовцы, изучившие в университетах (прежде всего в Краковском) латынь, пришли к убеждению, что литовский язык имеет много общего с ла­тинским, и постарались объяснить, как это получилось. По предпо­ложению Якубовского, в результате возникла легенда, причем основ­ным действующим лицом ее был один из Гаштольдов (поскольку роль Гаштольдов в истории Литвы по сказанию подчеркивается сильнее всего⁷³). Велико, по мнению Якубовского, значение в распростране­нии версии о римском происхождении литовской шляхты «Истории» Яна Длугоша, который первоначально принял сообщение о приезде римской знати в Литву как неясное предположение и которое он поз­же принял как нечто действительное ⁷⁴. В ход рассуждений Якубов­ского путаница вносится из-за того, что он верил в существование Рауданской хроники, откуда Нарбут будто бы заимствовал ряд важ­ных данных ⁷⁵. Правда, Якубовский высказал недоумение по поводу того, где же все-таки находится (или находилась) хроника, которая в изложении Нарбута исчезает неизвестно куда. Лишь Ходыницкий много лет спустя доказал, что подобной хроники не существовало и что все это выдумка Нарбута ⁷⁹.

Выход в свет в 1966 г. русского перевода хроники Выховца вы­звал большой интерес к этому памятнику. В рецензиях и статьях разных авторов был поднят ряд вопросов, связанных с авторством и временем создания хроники. Б. Н. Флоря весьма определенно, хотя и в осторожной форме, высказался за то, что основная часть хроники, в том числе легендарная часть, была создана по инициативе Гаштольда ^7S. Дважды обращался к легендарной части летописей В. А. Чемерицкий. В первой работе он с большой полнотой изложил взгляды Длугоша о происхождении литовцев от римлян ⁷⁹. Вторично Чемерицкий обратился к легенде, излагая историю белорусско-литовского летописания. С его точки зрения, основная идея легенды заключается в желании доказать превосходство Литвы над Русью ⁸⁰. Выдвижение на первый план Новогрудского княжества, т. е. Руси, не подтверждает этого тезиса.

^{---------------}

⁷³ Ibid., s. 34.

⁷⁴ Ibid., s. 33.

⁷⁵! Ibid., s. 38—39 I inne.

⁷⁶ Chodynicki K. Ze studjow nad dziejopisarstwem rusko-litewskim.— In: Ateneum Wilenskie. Wilno, 1926, zesz. 10/11, s. 387—401.

⁷⁷ Хроника Быховца, М., 1966.

⁷⁸ Флоря Б. Н, О «Летописце Быховца».— В кн.: Источники и историография сла­вянского средневековья. М., 1967, с. 135—144. О легендарной части на с. 144.

⁷⁸ Чамярыцкі В. Л. Беларусюя леташсы як пoмнікі Літаратуры. Мінск, 1969, с. 144—148.

⁸⁰ История белорусской дооктябрьской литературы. Минск, 1977, с. 64.

Глава пятая

ГОРОДСКИЕ ХРОНИКИ И ЛЕТОПИСИ

Особый вид белорусского летописания представляют собой городские хроники и летописи, составителями которых были жители городов, преимущественно мещане. Известные в настоящее время хроники по­явились в первой половине XVII в., последняя же отметка сделана в 1867 г. (в Могилевской хронике).

Из ряда городов Белоруссии, часть которых известна с IX—XII вв. (Полоцк, Витебск, Брест, Туров, Минск, Гродно и др.), в XVI в. на­чал выделяться стремительным ростом «молодой» Могилев, данные о котором, да и то весьма малодостоверные, имеются лишь с 1267 г. К. началу XVII в. Могилев, опередив все остальные города Белорус­сии, вышел на первое место и стал вторым по величине городом в Ве­ликом княжестве Литовском. Видимо, это обстоятельство вызвало у жителей Могилева желание увековечить историю своего города, что и было сделано. Созданию хроник и летописей благоприятствова­ло наличие высокообразованных для своего времени людей, хорошо знавших архивы города и владевших рядом языков.

Наиболее пространной и содержательной из всех городских хро­ник и летописей Белоруссии является хроника Могилева, составлен­ная Т. Р. Суртой и рядом членов семьи Трубницких.

Могилевская хроника Т. Р. Сурты и Трубницких

Родоначальником могилевского летописания является Трофим Ро­манович Сурта, продолжали его дело четыре поколения Трубницких. Ряд сообщений с 80-х годов XVIII в. до 1810 г. написан еще кем-то, чьи фамилии неизвестны.

Сколько-нибудь определенных данных о начальном периоде су­ществования Могилева нет. Известно лишь, что в конце XV в. Моги­лев был небольшим поселением, но уже в 1561 г. Могилев получил малое магдебургское право, в 1577 г. большое ¹, а это означало, что город достиг высокого уровня развития. По инвентарю 1577 г., в Мо­гилеве значился 1261 дом ², а в 1604 г. домов было уже 2211³. Темпы

---------------

¹ Wyslouch S. Uwagi о przyczynach rozwoju Mohylowa w XVI—XVII wieku.— In: Wiadomosd. Studium historii prawa Hlewskiego. Wilno, 1938, t. 1, s. 331.

²Беларускі apxiy. Менск, 1927, т. 1, с. 32—34.

³ WyslouchS. Op. cit., s. 332; КопысскийЗ. Ю. Экономическое развитие городов Белоруссии (XVI—XVII вв.). Минск, 1966, с. 31.

роста числа домов, даже и не для того времени, очень высокие. По мне­нию 3. Ю. Копысского, в 1604 г. только плательщиков в городе было более 10 тыс. Общее же число жителей было значительно больше⁴.

Чтобы определить число жителей, нужно знать, сколько (в сред­нем) находилось человек в доме.

По данным Губернского статистического комитета, в Могилеве в 1836 г. было 2014 домов и в них жило 17 166 человек ⁵. Значит, к тому времени Могилев вновь стал таким же по размерам, каким он был в начале XVII в., причем на дом приходилось в среднем по 8 че­ловек. Эту цифру и следует использовать при определении числа жи­телей города на все указанные годы. Тогда окажется, что в 1577 г. в Могилеве жило около 10 тыс. человек, в 1604 г.— около 17 тыс. че­ловек. За все остальное время XVII в. мы не располагаем полным описанием города, т. е. указанием числа его домов. Однако имеются свидетельства современников — А. Мейерберга и П. А. Толстого.

А. Мейерберг, возвращаясь в 1662 г. из Москвы, проезжал через Могилев. Он записал, что «в 1654 г. в Могилеве считалось до 8 тыс. домов» ⁶. Поскольку цифра дается на год, когда городом овладели русские, то можно думать, что Мейерберг пользовался какими-то данными, собранными русскими властями вскоре после занятия Мо­гилева. Следовательно, если принять и для середины XVII в. число жителей на дом в 8 человек, то окажется, что к тому времени в Моги­леве жило около 60 тыс. человек. Город по тому времени громадный ⁷.

В самом конце XVII в. Могилев посетил П. А. Толстой, отправ­ленный Петром I за границу. Описание Толстого намного полнее опи­сания Мейерберга. «Город Могилев,— сообщал Толстой,— велик, и около города посады великие, много в посадах садов. Тот город Мо­гилев много больше Смоленска... На посаде мещанских богатых до­мов зело много строения каменного, многие домы деревянные хорошего строения». Улицы в городе вымощены камнем, много торговых рядов, лавки каменные. Толстой отмечает, что население в основном право­славное, католиков очень мало, но много евреев. Что касается общего количества домов, а следовательно, и жителей, то Толстой приводит цифру, очевидно значительно преувеличенную: 20 тыс. домов хри­стианских и 10 тыс. еврейских ⁸, а всего 30 тыс. Это явное и очень большое преувеличение. Не пытаясь определить число жителей «на глаз», признаем, что город по тем временам был очень большой.

О размерах Могилева в начале XVIII в. говорит количество про­дуктов, а также разных товаров и денег, которые поставили его жи-

^------------

⁴ Копысский 3. Ю. Указ, соч., с. 31.

5 Рукописный отдел Библиотеки Академии наук Литовской ССР, F. 19. 323, с. 892— 893.

⁶ Мейерберг А. Путешествие в Московию барона Мейерберга.—ЧОИДР, 1874,

_ кн. 1, с. 204.

⁷ Насколько велика была эта цифра по сравнению с числом домов в Москве, говорит то, что в середине XVII в. в Москве числилось «около 37 тыс. дворов», а в 1701 г.— 16 357, но без военных и ямских слобод (История Москвы. М., 1953, т. 2, с. 55—56).