Великого княжества Литовского 6 страница

о Мазепе. Однако об этом деятеле в то время не нужно было собирать данные от «старых людей», поскольку Мазепа с 1687 г. был гетманом и о нем знали не только старые люди, а, пожалуй, все могилевды и уж, конечно, составитель хроники. Значит, сообщение о Мазепе (да еще в записи за 1595 г.) Сурта внести не мог; это сделал в его части хроники кто-то другой, когда помнившие Мазепу успели состариться. В записи за 1664 г. рассказывается о пожаре в Могилеве: загорелся дом Гаврилы Прекста, а далее написано, что дом Прекста стоял там, где сейчас дом Василевских, и что этот дом в 1740 г. разобрали на постройку Кармелитского костела (это известие дано в скобках; с. 244). Значит, здесь в запись Сурты кто-то внес дополнительное сообщение после 1740 г. Вероятно, это сделал Ю. Трубницкий.

Указанные примеры слишком бросались в глаза, чтобы на них не обратить внимания, но вполне возможно, что в тексте Сурты есть места менее заметные, которые нами пропущены. В целом, однако, можно думать, что текст Сурты дошел до нас в гораздо более исправ­ном виде, чем текст Ю. Трубницкого, хотя бы потому, что в нем нет недостачи листов, тогда как у Ю. Трубницкого отсутствуют записи с марта 1709 г. и почти по конец 1744 г. Значит, текст, написанный Ю. Трубницким, сохранился примерно за 9 лет и утерян почти за 35. Конечно, значимость записей за отдельные годы очень неравно­мерна, и, очевидно, самое важное в части, написанной Ю. Трубниц­ким, относится к 1701—1709 гг. Однако из записи за 1745 г. следует, что в хронике имелись данные о самом крупном крестьянско-мещанском восстании в Белоруссии в XVIII в.— в Кричевском старостве в 1740—-1744 гг. (описана кончина Ващило, одного из руководителей этого восстания; с. 280).

Когда Ю. Трубницкий начал продолжать труд своего предшест­венника, неясно, но, вероятнее всего, не сразу, а через несколько лет после смерти Сурты, возможно даже через десятилетия.

Раздел, написанный Ю. Трубницким, начинается как непосредст­венное продолжение текста Сурты (события 1701 г.), но вскоре Труб­ницкий переходит к описанию по литературным данным обстановки в Польше и лишь после этого опять возвращается к Могилеву. Едва ли можно было в период чрезвычайного напряжения в 1701 г. во вре­мя войны отдаться изучению литературы о Польше, игнорируя обста­новку в родном городе.

В ряде случаев, в частности в 1705—1706 гг., записи следуют так часто, что в тревожной обстановке тех лет отметить все это было труд­но или почти невозможно. Поэтому можно предположить, что соста­витель хроники делал тогда лишь краткие записи, которые использо­вал позже, в более спокойной обстановке, но еще более вероятно, что все написано спустя десятилетия. Его запись о Карле XII, в которой излагались события 1709г., сделана не по собственным наблюдениям, а по тому, «что слышал» (с. 277), т. е. позже.

Была ли тогда у Трубницкого рукопись Сурты? Судя по «дополне­ниям», внесенным в текст первого хрониста, была; однако сколько-нибудь значительных изменений Трубницкий не сделал. Такой вы­вод напрашивается хотя бы потому, что у Трубницкого часты латин-

ские выражения, типичные для XVIII в., тогда как у Сурты их нет.

Если Сурта действительно начал писать свою хронику в середине | XVII в., то он умер глубоким стариком, в возрасте около 80 лет. Ю. Трубницкий умер в 1747 г., пережив Сурту на 46 лет. Даже если он тоже дожил примерно до 80 лет, то и тогда разница в возрасте обоих хронистов должна быть весьма заметной, т. е. их личное знакомство-едва ли было тесным. При всем том из текста Ю. Трубницкого следует, что он начал писать свою часть хроники как продолжение того, что» создал Сурта.

Как отмечено, значительная часть рукописи, написанная Ю. Трубницким, утеряна. Запись за 1709 г. обрывается на описании событий, происходивших 5 марта («Марта 5 дня Хмара, полковник гетмана Сапеги, находился со своими хоругвями в Копысе и Копысском районе»). Оставшаяся часть листа чистая (л. 86 об.), а затем с нового листа без заголовка помещена запись за конец 1744 г. («и право на епископию Белорусской диоцезии на имя его милости отца Иеронима Волчанского»...), после чего следует заголовок: «1745 г.» (л. 86 об.—87). Из этого можно сделать вывод, что часть хроники была утрачена уже тогда, когда ее переписывали, т.е. придавали ей тот вид, который она имеет сейчас.

То, что тексты, оставленные Суртой и Ю. Трубницким (включая и выписки из книг, посвященных истории Дании и Швеции), были пе­реписаны А. Трубницким, не вызывает сомнений.

«Титульный лист» А. Трубницкого датирован 30 июля 1747 г., та же дата стоит в конце рукописи. Значит ли это, что А. Трубницкий в этот день окончил переписывание оставленных его отцом материа­лов? Очень сомнительно. Ведь в том же году Ю. Трубницкий умер, и, надо полагать, его сын не сразу после смерти отца засел за пере­писку доставшегося ему текста. Кроме того, у А. Трубницкого не оказалось большой части рукописи. Едва ли можно предполагать, что Ю. Трубницкий перед смертью (а он писал почти до самой смерти) исключил или уничтожил ту часть рукописи, в которой были описаны события 1709—1744 гг. Гораздо правдоподобнее предположение, что А. Трубницкий начал работать над хроникой спустя какое-то время после смерти отца, когда часть рукописи погибла (была уничтожена?). Что касается даты 30 июля 1747 г., то возможно, что это был день смерти Ю. Трубницкого.

Переписав рукопись, А. Трубницкий отделил от хроники мате­риал, не имевший отношения к Могилеву, и начал на другой бумаге делать записи как прямое продолжение текста своего отца. Записи А. Трубницкого охватывают период с 1748 по 1788 г. Год последней записи (3788) может означать, что это было незадолго до смерти А. Трубницкого. На оставшихся листах кто-то продолжал делать за­писи за период с 1788 по 1810 г., а затем их делал Михаил Труб­ницкий.

Записи А. Трубницкого кратки и малосущественны. Они касаются приезда в Могилев первого русского губернатора — П. Б. Пассека, разных метеорологических событий и пр. Широта интересов автора явно резко снижена по сравнению с предыдущим.

Согласно записи, сделанной И. Трубницким в 1864 г., его отец, М. Трубницкий, умер в 1857 г. в возрасте 84 лет. Значит, он родился в 1773 г., и, следовательно, к концу жизни А. Трубницкого его сыну М. Трубницкому было примерно 15—18 лет. В таком возрасте продол­жать составлять хронику он, надо полагать, не мог. Вероятнее всего, в то же время, т. е. в конце 80-х годов XVIII в., рукопись хроники исчезла из дома Трубницких. Где она находилась около 30 лет, мы не знаем. Известно лишь, что первые записи М. Трубницкого датирова­ны 1812 г.

Ф. Г. Елеонский, редактор т. II «Археографического сборника документов», писал в 1867 г., что «летопись Трубницкого, по слухам, ходила в Могилеве по рукам несколько лет назад, но у кого она на­водится теперь, неизвестно... В настоящее время род Трубницких угас» ⁴⁷. Из записи И. М. Трубницкого мы знаем, что в 1867 г. полный

список рукописи находился у него и что в 1872 г. рукопись уже числилась в Публичной библиотеке в Петербурге. Когда же она «ходила по рукам», и притом какой это был список — полный или сокращен­ный?

Из предисловия к переводу хроники на русский язык, написанно­му Гортынским, следует, что он в 1822 г. получил сокращенный список от М. А. Трубницкого. Значит, к этому времени у Трубницкого имелся как полный список, так и сокращенный, причем, вероятнее всего, сокращенный список был именно им и создан. Если в 1822 г. М. Трубницкий уже сделал сокращенный список, то полный у него

был за несколько лет до того, возможно с 1812 г., так как с этого года имеются его собственноручные записи, хотя возможно и несколько лет спустя, так как 1812 год был очень неспокойным, едва ли благоприят­ствовавшим работе над хроникой.

Начальная часть хроники, поступившей к А. Трубницкому, на­ходилась в таком плохом состоянии, что он хотя и мог прочитывать ее, но с трудом, поэтому первые 18 листов переписал полностью, а из ряда последующих переписал только верхние части листов. Очевид­но, в то время рукопись была разорвана, по крайней мере, на две части; во всяком случае, лицевая сторона л. 52 сильно выгорела и вообще имеет потрепанный вид, что могло получиться, если начиная с этого листа часть рукописи существовала отдельно.

Что представляет собой труд могилевских летописцев, на основа­нии каких источников он создан, что летописцы старались осветить в первую очередь, каким было их мировоззрение, каков культурный уровень и т. д.?

В своем предисловии Сурта сообщал, что его работа написана от­части по рассказам старых людей, которым он доверял, отчасти по личным наблюдениям, а также по разным документам. Заканчивая предисловие, он написал, что его работа не предназначена для печати (с. 239). Своей главной задачей Сурта считал прославление родного города. (В Могилеве много ученых людей, город набожный, торговый, в нем много ремесленников, он украшен церквами, а внутри церкви

^{--------------}

⁴⁷ АСД, т. П, с. X.

украшены жертвователями, в них ежедневно совершается греко-русская служба и пр.; с. 240.) Будучи зачинателем могилевского летопи­сания, Сурта в начальной части хроники нередко обращается к рас­сказам стариков. Уже отмечалось, что под 1595 г. сообщается, будто «старые люди» часто вспоминают Наливайку, Лободу и Мазепу (!). (с. 240). От старых же людей Сурта слышал, что казненных руководи­телей восстания 1610 г. похоронили на Ильинской горе, хотя в пись­менных источниках место захоронения не указано (с. 240). «Некото­рые» говорили, что казненные были люди «посполитые» (т. е. среднего достатка.— Я. У.), но в актах (документах, хранившихся в магист­ратском архиве) об этом не было сказано (с. 240). От «старых людей» Сурте также стало известно, что, когда православные церкви были закрыты (за то, что жители Могилева не пустили к себе в 1619 г. уни­атского архиепископа Иосафата Кунцевича.— Я. У.), пасхальная служба происходила в плетневом шалаше по Виленскому тракту и при­сутствовавших на службе разогнали униаты и «жолнеры» (солдаты),, а поп Зара, служивший в шалаше, с того времени пропал неизвестно-куда (с. 241). Старые же люди сообщили составителю хроники, что в 1633 г., когда православные церкви были открыты, паром, который перевозил народ, направлявшийся в церковь в пасхальную ночь, за-' тонул со всеми, кто на нем был, и что в этом, «говорят», были повинны униаты (с. 241). «Старые люди» называли наемных немецких солдат людьми своевольными (с. 241). Сообщения этого источника (старых людей) обрываются на событиях 1633 г. Значит, Сурта записал от стариков не очень много, хотя, возможно, не всегда отмечал, из ка­кого источника извлечено то или другое сведение.

В ряде случаев составитель записал то, чему сам был свидетелем.. Так, со ссылкой на себя он сообщает, что деревянная часовня (кап­лица) в 1655 г. стояла там, где теперь архиерейский сад, и что сейчас от нее не осталось и следа (с. 242). Со ссылкой на собственные наблю­дения сказано о пожаре, начавшемся в доме Гаврилы Прекста (с. 244). В 1681 г. «сам видел», как в Комаровичах молнией убило 113 голов, скота (с. 245); в 1690 г. поймал в Могилеве саранчу и дал ее описание (с. 247); «сам видел», как в 1700 г. украинские казаки вели пленных и везли захваченную в Прибалтике добычу (с. 251); в 1700 г. видел одно­временно три солнца (с. 252).

Первая ссылка на собственные наблюдения сделана за 1655 г. и, может быть, свидетельствует о том, что Сурта начал создавать хро­нику спустя после этого не очень много времени, т. е. примерно с 60-х годов XVII в.

В хронике имеются сообщения, о которых не сказано, что они на­писаны по собственным наблюдениям автора, но из характера извес­тий видно, что они созданы по личным впечатлениям. Так, в 1686 г. происходило невиданное нашествие на Могилев рысей (с. 246). За 1661 г. есть запись, что убитых русских похоронили на Самусевой горе, где стоит крест (с. 243). В 1664 г. в городе начался пожар от дома Саввы Тихенькина, «где сейчас каменица за важницею» (с. 244). Это сообщение, вероятнее всего, сделано «самовидцем», однако, учитывая следующую запись (о доме, разобранном в 1740 г.), можно предполо-

жить, что она в какой-то мере дополнена другим автором (Ю. Трубницким?). Возможно, по личным наблюдениям составлена запись за 1681 г. о комете, появившейся «на римское рождество» (с. 245). При описании страшной грозы в Могилеве в 1694 г. (с. 247) не сказано, что составитель был свидетелем этого, но из характера описаний (градины падали размером в орех и пр.) ясно, что записал очевидец или записано со слов очевидца. В сообщении о неурожае 1695 г. и после­довавшем затем голоде чувствуется рука современника (с. 248). В 1696 г. в связи с бескоролевьем избирались так называемые каптуровые суды; отмечается, что в Оршанском повете было избрано 16 та­ких судей, фамилий которых Сурта, экономя место, не отметил (с. 249); здесь, вероятнее всего, хронист опирался на документ. В 1700 г. в Мо­гилеве сделали над Братской церковью крышу; строил ее монах, име­ни которого Сурта не назвал (с. 251); здесь тоже чувствуется рука современника.

Кроме записей, сделанных по собственным наблюдениям и расска­зам очевидцев, у Сурты имеются данные, полученные им явно из вто­рых и третьих рук. Иногда такие записи имеют анекдотический харак­тер. Малодостоверные сведения касаются в особенности России кон­ца XVI — начала XVII в. Например, по сообщению Сурты, после смерти Ивана IV (умершего в 1584 г.) царем в России стал Шуйский, «которых поколение царствует сейчас», но «мужское племя Шуйских вымерло, и в эти годы господствует только племя женщин» (с. 241)⁴⁸. Сигизмунд III, сообщает хроника, «добыл» в 1611 г. Смоленск у «ве­ликого князя московского Ивана Васильевича», «добывал» его семь лет, но при этом же сказано, что Иван Васильевич умер в 1584 г. (с. 241). Очевидно, Сурта считал, что было двое Иванов Васильевичей, один из которых умер в 1584 г., а второй правил позже. Анекдотичес­кий характер имеют записи о неудаче русских под Ригой в 1655 г. {с. 242), заметка об изображении русских итальянским художником в 1660 г. (с. 242), сообщение о ссоре князя Любомирского с польской королевой за 1666 г. (с. 244). Весьма путаные сведения содержатся в хронике о походах князя В. В. Голицына в Крым, причем Голицын, согласно данным Сурты, после походов был закован в кандалы и со­слан в места «в сто раз хуже тех, куда ранее сослали „Поповича"» (Самойловича.— Я. У.). Это было сделано потому, что Голицын получил от крымского хана бочонок с золотом, из-за чего и не разгромил войска хана (с. 247). Походы под Азов Петра I были результатом обязатель­ства, принятого Россией в отношении Речи Посполитой (с. 248). В 1697 г. Петр I послал за границу «наиглавнейших бояр», а вернув-

--------------

Это место хроники чрезвычайно путанное. Как известно, Шуйский (Василий Ива­нович) был царем в 1606—1610 гг. В 20-е годы XVII в. род Шуйских угас. Един­ственной женщиной, «господствовавшей в России» в XVII в., была Софья Алексеев­на, с «племенем Шуйских», однако, ничем не связанная, притом ее под понятие «племя» подвести нельзя. «Племя женщин» управляло страной с 1730 по 1796 г. <с перерывом в 1762—1763 гг., когда императором был Петр III). Предположить, что текст Сурты был изменен кем-то в XVIII в., когда правительство страны воз­главляли женщины, едва ли возможно, так как правительницы, согласно тексту, должны быть родней Шуйских, в XVIII в. основательно забытых. Более вероятным кажется, что напутал сам Сурта.

шись из заграничного путешествия, установил в русских городах магдебургское право. В том же году он казнил «наиглавнейших бояр» — Соковнина, Цыклера и др. (с. 250). Под Нарвой погибло 70 тыс. русских, и шведы захватили там 700 орудий (с. 251).

В ряде случаев Сурта ссылался на архивные материалы. Говоря о том, что король Стефан Баторий дал в 1576 г. (!) Могилеву «разные-права», он отмечает, что эти документы хранятся в городском архиве-(с. 240). Кто хочет знать, где похоронены казненные в 1610 г. руково­дители восстания, пусть читает «декрет от 23 июля 1610 года в Могилевской магдебургии» (с. 240). Говоря, что в Москве в 1681 г. были убиты «наизначнейшие бояре», он не перечисляет их имен не потому, что не знает, а из-за экономии места (с. 246), из чего следует, что or располагал соответствующими документами.

Несколько ссылок сделано Суртой на рукописные и печатные хро­ники и летописи. Так, говоря об избрании на престол в 1574 г. Ген­риха Валуа («Француза») и его скором бегстве из Польши, Сурта за­мечает, что если кто-то хочет знать об этом больше, то пусть перечиты­вает хроники, не указывая, однако, какие именно (с. 240). Из летопис­цев и других источников Сурте не удалось выяснить, когда были за­крыты в Могилеве православные церкви в связи с тем, что могилевцы не пустили к себе униатского архиепископа Иосафата Кунцевича (с. 241). Эта запись датирована 1633 г. (Кунцевича не пустили в Мо­гилев в 1619 г., а в 1623 г. он был убит в Витебске.— Н. У.). Очень кратко сказав о восстании 1648 г. на Украине, Сурта отсылает читате­лей к работам хронистов, опять без указания, к каким именно. Зато, говоря о разделении мира между сыновьями Ноя, Сурта ссылается па хронику Стрыйковского и Киевский Синопсис (с. 240).

Таким образом, сведения, содержащиеся в части хроники, кото­рая написана Суртой, неравноценны. Более всего достоверны (оче­видно, безусловно достоверны) данные, изложенные по архивным ма­териалам и собственным наблюдениям автора. Несравненно меньшее значение имеют известия, записанные по рассказам, в частности это касается известий о происходившем в России. Из личных наблю­дений наиболее ценные касаются событий, происходивших в Могиле­ве во время войны 1654—1667 гг. Из текста, написанного Суртой и Ю. Трубницким и сохранившегося до наших дней, Сурте принадле­жит примерно треть, но так как из записей Ю. Трубницкого утеряна весьма значительная часть, то, очевидно, раздел, написанный Суртой, составлял не более четверти общего текста обоих хронистов (осталь­ных разделов рукописи не касаемся).

Ю. Трубницкий, начиная работу над своею частью, написал вступ­ление, очень похожее на то, которое в свое время оставил Сурта. «Все, что будет написано, дорогой читатель,— сообщал Ю. Трубницкий,— частично заимствовано из других летописей, частично по рассказам „годных" людей, частично же записал то, что видел своими глазами» (с. 252). Поскольку история Могилева изложена Суртой до середины 1701 г., то Ю. Трубницкий только в отдельных случаях обращается к событиям до 1701 г. Очевидно, его указание на использование расска­зов старых людей следует понимать так, что о событиях начала XVIII в.

он писал спустя много лет, примерно в 30—40-е годы, иначе ссылка на летописи и рассказы других лиц не имеет смысла.

Ю. Трубницкий начал писать свою часть как продолжение по­вествования Сурты — о борьбе Сапег с их противниками и о меро­приятиях Петра I в связи с происходившей войной. Однако, даже не заполнив до конца первого листа, он переходит к совершенно ино­му материалу — к изображению обстановки в Речи Посполитой в це­лом, сделав при этом соответствующее вступление: «Здесь, отступив от событий, происходивших в королевском городе Могилеве, изложу кратко о военных действиях в Польше и Литве по книгам одного ис­торика» (с. 253). И действительно, дальше он говорит главным образом об интригах примаса Польши М. Радзеёвского при избрании после смерти Яна Собесского короля, о борьбе между Сапегами и Огинскими, о начале Северной войны и поражении Августа П, об избрании королем Станислава Лещинского. Все это изложено очень кратко и заканчивается известием о смерти Радзеёвского. Далее следуют стихи, высмеивающие как Радзеёвского, так и короля Августа II, после чего помещено описание военных и политических событий (вклю­чая пространный рассказ на основании литературных данных о Мазе­пе) за 1705—1707 гг. Этот раздел сменяется «Карнавалом» — ярким сатирическим произведением, рисующим обстановку в Польше, и в заключение следует «Коляция», т. е. ужин, в которой тоже говорится о Польше начала XVIII в. в том же обличительном духе. Все это за­имствовано, по словам летописца, из книги, посвященной жизни ко­роля Станислава Лещинского. К этой книге Ю. Трубницкий отсылает читателя, не указав, однако, ее автора и не приведя названия (с. 258). Трубницкий и далее перебивает известия, относящиеся к Могилеву, сообщениями о ходе Северной войны, о поражении Левенгаупта, о Ма­зепе, о поражении шведской армии под Полтавой и бегстве Карла XII в Бендеры, а оттуда в Швецию. Книга, из которой Ю. Трубницкий за­имствовал сообщение о последнем походе Карла XII с юга обратно в Швецию, названа определенно: «Fosculi historiarum». Это заимство­вание является едва ли не самым неудачным во всей работе Ю. Труб-ницкого (в ней сказано, что Карл XII был убит под стенами маленько­го немецкого городка, еще не дойдя до Швеции). После этого Трубниц­кий опять возвращается к описанию событий, происходивших в Мо­гилеве и Старом Быхове, «где происходила заваруха не меньшая, чем в Польше» (с. 258). Особенно много внимания в начале уделено Ста­рому Быхову: захват Быхова, бывшего владения Сапег, сторонником России Бонча-Синицким, переход Синицкого на сторону шведов и его выступление против русских, осада русскими Быхова и капитуляция Синицкого, отправка братьев Синицких в Сибирь и др. Все это описа­но очень подробно, что можно объяснить лишь использованием ка­кого-то документа, фиксировавшего события в Быхове в некоторых случаях по дням и часам. При всей детализации описания обстановки в Быхове внимание хрониста приковано главным образом к Могиле­ву, к тем тяготам, которые выпали на долю этого города в связи как с авантюрой Синицкого, так и с ходом Северной войны. Синицкий чис­лился пока сторонником русских и был «опекуном» Могилева, распо-

ряжался там, как в своем личном владении, и грабил город не меньше, чем неприятельская армия. В дополнение к грабежам Синицкого город осуществлял разного рода поставки по приказу как Августа II, так и русских войск. Вместе с тем Ю. Трубницкий как человек религиоз­ный не оставлял без внимания церковные дела. Так, например, им подробно описаны смерть белорусского епископа Серапиона Полохов-ского и назначение на его место князя Сильвестра Четвертинского.

Весьма существенны данные хронистов о вооружении жителей Могилева. Население Могилева имело огнестрельное и холодное ору­жие, а также артиллерию и в общем представляло собой настолько-внушительную силу, что в 1654 г. гетман Радзивилл со своей армией так и не был допущен в город, а в 1661 г. населением же был уничтожен русский гарнизон.

Личное оружие горожан едва ли находилось полностью на учете, но орудия, стоявшие на валах, должны быть известны каждому жи­телю города, и тем не менее Ю. Трубницкий, говоря о том, сколько-орудий было взято Синицким из Могилева во время осады им Быхова, а также после овладения этим городом русскими, сообщает об этом при­близительно («штук 15»; с. 267). Среди орудий, забранных Синицким, выделялась своими размерами «Голландка», для выстрела из которой требовались три камня ⁴⁹ пороха. Подчеркивая размеры этой «арма­ты», он отмечает, что подобной не было ни в Великой Польше, ни в Литве. Остальные орудия были взяты русскими 3 августа 1707 г.» причем русские забрали 18 разных крупных гербов, т. е. с особыми названиями каждое («Змей», например), и семь полковых, а всего 25 (с. 268). Из Олейной брамы были также взяты в 1707 г. хранившиеся в тайнике порох, ядра и несколько сот «свиней» свинца (с. 268). Та­ким образом, в начале XVIII в. у могилевцев находилось не менее 40 разного калибра орудий и большой запас пороха и свинца. В 1708 г. Могилев был сожжен. Вообще, как все деревянные города того времени, он горел бесчисленное количество раз, но этот пожар остался в памяти горожан как исключительно тяжелый. Трубницкий, написав заголо­вок «1708», создал полное трагизма вступление к этому разделу: «О го­род, город Могилев. Первый летописец, не имея сведений, почему го­род назван Могилев, объяснил, что это был Могучий Лев, но воен­ный 1708 год заострил на тебя клыки и зубы, содрал с тебя прекрас­ную львиную шкуру и облек в черную грубую мешковину, с этого времени не можешь ты называться Могучим Львом, а разве что моги­лой имущества твоих жителей» (с. 269).

Часть, написанная Ю. Трубницким, создана с широким привлече­нием документов магистратского архива, по рассказам очевидцев и личным наблюдениям. В ряде случаев сведения всех этих источ­ников информации переплетаются, и выделить каждый источник мож­но, вероятно, только в результате специального исследования.

Будучи «регентом» магистратской канцелярии, Трубницкий на­ходился в курсе дел всего города, и наиболее основательная часть его труда написана главным образом по материалам канцелярии. По

----------------------

49«Камень» равен примерно 14 кг.

архивным данным указано, сколько город выдал продуктов, фуража,, разных товаров (кожи, железа, леса и др.), а также денег русским и шведским войскам в 1701—1709 гг. Бесконечные требования обо всем: этом к городу поступали и от «опекуна» Могилева Синицкого. В от­дельные годы поставки были так велики, а записи Ю. Трубницкого так часты, что все это могло быть зафиксировано хронистом не сразу, а спустя какое-то время и только по архивным данным. Например, за 1706 г. есть записи в январе, 20 и 25 февраля, 10 апреля, 5, 15, 21, 24 и 30 мая, 8, 15, 16, 21 и 29 июня, 7, 9, 12, 14, 17, 22 июля, 2 и 18 сен­тября, 10 октября и 10 ноября. Правда, за 1706 г. записей сделано-больше всего, но не намного меньше их и за 1708 г.

14 марта 1708 г. Ю. Трубницкий после детального перечисления того, что город дал русскому командованию, пишет: «Любезный; читатель, все, что было истребовано [от города.— Н. У.], отсылаю к. городскому списку, который найдешь в ратушном архиве, где, про­читывая, должен будешь заливаться слезами и удивляться, как город. Могилев мог поднять такие тяжести» (с. 270).

Многое из того, что написано Ю. Трубницким, основано, вероятнее всего, на рассказах очевидцев, хотя возможно, что хронисту прихо­дилось получать сведения не прямо от тех, кто был непосредственным свидетелем, а в передаче от вторых и третьих лиц.

Прямо со ссылкой на рассказ униатского монаха Пафнутия переда­но, при каких обстоятельствах Петр I казнил в Полоцке несколько-униатских монахов (с. 271). По слухам или на основании рассказа очевидца записано сообщение (в самой общей форме), как шведы огра­били Вильно и убили тамошнего бурмистра Мороза. То же по расска­зам, переданным от участников события, должно быть, описано, как Петр I, будучи на банкете в Минске у ксендза Панцержинского, выру­гал его за то, что тот, имея мало средств, задает пиры, требующие боль­ших расходов, а затем приказал выдать ксендзу столько денег, чтобы было достаточно для оплаты расходов на угощение (с. 263—264). По­тому же, очевидно, источнику описано, как после поражения под Лес­ной бежали остатки отряда Левенгаупта, направляясь в свою сторону, и как их истребляли крестьяне и шляхта (с. 276). Одно из самых цен­ных известий, записанных по слухам, относится к Ващиле. «Что сказал ранее о Ващиле,— писал Ю. Трубницкий,— здесь добавлю, что из­вестно из людской реляции, что упомянутый Ващило, как только им­ператрица великороссийская прибыла в Киев, он, находясь в Староду-бе, будучи под московской стражей, в оковах, с этим светом попро­щался. Над его телом стала московская стража с обнаженными пала­шами и стояла две недели, пока не пришел из Глухова указ от старших малороссийских судей, чтобы его погребли. И так ему было учинена торжественное погребение» (с. 280), На основании рассказа очевидца сделана запись о Карле XII: «Здесь делаю отступление от Могилева (т. е. от дел, касающихся исключительно Могилева.— Н. У.) и доложу кратко о шведском короле. Из-за отсутствия данных называть дни не могу, однако что слышал, то кратко в этой летописи изложу, сох­ранив для летописцев более доскональных». И далее говорится о по­ходе шведского короля на Украину (с. 277). О том, что слухи, при-