Глава третья. На Грантера начинает опускаться ночь

Место действительно было указано превосходное: улица с въезда былаширокая, потом суживалась, превращаясь в глубине в тупик, где ееперехватывал "Коринф"; загородить улицу Мондетур справа и слева непредставляло труда; таким образом, атака была возможна только с улицы Сен-Дени, то есть в лоб и по открытой местности. У пьяного Боссюэ был острыйглаз трезвого Ганнибала. При вторжении этого скопища страх охватил всю улицу. Не было ни одногопрохожего, который не поспешил бы скрыться. С быстротой молнии по всейулице, направо, налево, заперлись лавочки, мастерские, подъезды, окна,жалюзи, мансарды, ставни всевозможных размеров, с первого этажа до самойкрыши. Перепуганная старуха, чтобы заглушить ружейную стрельбу, закрыла своеокно тюфяком, укрепив его при помощи двух жердей для сушки белья. Толькокабачок оставался открытым, и по уважительной причине, ибо в него ворваласьтолпа. - Боже мой! Боже мой! - вздыхала тетушка Гюшлу. Боссюэ сошел вниз, навстречу Курфейраку. Жоли, высунувшись в окно, кричал: - Курфейрак! Почебу ты без зодтика? Ты простудишься! В течение нескольких минут из зарешеченных нижних окон кабачка быловырвано двадцать железных прутьев и разобрано десять туаз мостовой. Гаврош иБаорель остановили и опрокинули проезжавшие мимо роспуски торговца известьюАнсо; на этих роспусках стояли три бочонка с известью, которые тут же былизавалены грудами булыжника из развороченной мостовой. Анжольрас поднялдверцу погреба, и все пустые бочки вдовы Гюшлу отправились прикрывать сфлангов эти бочонки с известью. Фейи, пальцы которого привыкли разрисовыватьтонкие пластинки вееров, подпер бочки и роспуски двумя внушительными кучамищебня, появившегося внезапно, как и все остальное, и взятого неизвестно где.Балки, подпиравшие соседний дом, были положены на бочки. Когда Боссюэ иКурфейрак обернулись, половина улицы уже была перегорожена валом вышечеловеческого роста. Ничто не может сравниться с рукою народа, когданеобходимо построить все то, что строят разрушая. Матлота и Жиблота присоединились к работающим. Жиблота таскала длястроителей щебень. Ее равнодушная усталость пришла на помощь баррикаде. Онаподавала булыжник, как подавала бы вино, - словно во сне. В конце улицы показался омнибус, запряженный двумя белыми лошадьми. Боссюэ перескочил через груды булыжника, побежал за ним, остановилкучера, заставил выйти пассажиров, помог сойти "дамам", отпустил кондуктораи, взяв лошадей под уздцы, возвратился с экипажем к баррикаде. - Омнибусы, - сказал он, - не проходят перед "Коринфом". Non licetomnibus adire Corinthum {Не всем дано достигнуть Коринфа (лат.). - античнаяпоговорка.}. Мгновение спустя распряженные лошади отправились куда глаза глядят поулице Мондетур, а омнибус, поваленный набок, довершил заграждение улицы. Потрясенная тетушка Гюшлу укрылась во втором этаже. Глаза ее блуждали, она смотрела на все невидящим взглядом и тихо выла.Вопль испуга словно не осмеливался вылететь из ее глотки. - Светопреставление, - бормотала она. Жоли запечатлел поцелуй на жирной, красной, морщинистой шее тетушкиГюшлу, сказав при этом Грантеру: - Здаешь, бой билый, жедская шея всегда была для бедя чеб-тобескодечдо изыскаддым. Но Грантер продолжал покорять высоты дифирамбического красноречия. Онсхватил за талию поднявшуюся на второй этаж Матлоту и раскатисто хохотал уоткрытого окна. - Матлота безобразна! - кричал он. - Матлота - идеал безобразия.Матлота - химера. Тайна ее рождения такова: некий готический Пигмалион,делавший фигурные рыльца для водосточных труб на крышах соборов, в одинпрекрасный день влюбился в самое страшное из них. Он умолил Любовь одушевитьего, и оно стало Матлотой. Взгляните на нее, граждане! У нее рыжие волосы,как у любовницы Тициана, и она славная девушка. Ручаюсь, что она будетдраться хорошо. В каждой славной девушке сидит герой. А уж тетушка Гюшлу -старый вояка. Посмотрите, что у нее за усы! Она их унаследовала от своегосупруга. Женщина-гусар, вот она кто! Она тоже будет драться. Они вдвоемнагонят страху на все предместье. Товарищи! Мы свалим правительство, - этотак же верно, как верно то, что существует пятнадцать промежуточных кислотмежду кислотой муравьиной и кислотой маргариновой. Впрочем, наплевать мне наэто. Господа! Отец презирал меня за то, что я не понимал математику. Японимаю только любовь и свободу. Я, Грантер, - добрый малый! У меня никогдане бывает денег, я к ним не привык, а потому никогда в них и не нуждаюсь; ноесли бы я был богат, больше бы не осталось бедняков! Вы бы увидели! О, еслибы у добрых людей была толстая мошна! Насколько все пошло бы лучше!Представляю себе Иисуса Христа с состоянием Ротшильда! Сколько бы добра онсделал! Матлота, поцелуй меня! Ты сладострастна и робка! Твои щечки жаждутсестринского поцелуя, а губки - поцелуя любовника! - Замолчи, пивная бочка! - сказал Курфейрак. - Я член муниципального совета Тулузы и магистр игр в честь Флоры тамже! - с важностью ответил Грантер. Анжольрас, стоявший с ружьем в руке на гребне заграждения, поднял своепрекрасное строгое лицо. Анжольрас, как известно, был из породы спартанцев ипуритан. Он умер бы при Фермопилах вместе с Леонидом и сжег бы Дрохедувместе с Кромвелем. - Грантер! - крикнул он. - Пойди куда-нибудь, проспись. Здесь местоопьянению, а не пьянству. Не позорь баррикаду. Эти гневные слова произвели на Грантера необычайное впечатление. Емусловно выплеснули стакан холодной воды в лицо. Он, казалось, сразупротрезвился, сел, облокотился на стол возле окна, с невыразимой кротостьювзглянул на Анжольраса и сказал: - Позволь мне поспать здесь. - Ступай для этого в другое место! - крикнул Анжольрас. Но Грантер, не сводя с него нежного и мутного взгляда, проговорил: - Позволь мне тут поспать, пока я не умру. Анжольрас презрительно взглянул на него. - Грантер! Ты неспособен ни верить, ни думать, ни хотеть, ни жить, ниумирать. - Вот ты увидишь, - серьезно сказал Грантер. Он пробормотал еще несколько невнятных слов, потом его голова тяжелоупала на стол, и мгновение спустя он уже спал, что довольно обычно длявторой стадии опьянения, к которому его резко и безжалостно подтолкнулАнжольрас.