Глава вторая. Чем кончилась веселая попойка

Легль из Мо, как известно, обретался главным образом у Жоли. Он находилжилье, так же, как птица - на любой ветке. Друзья жили вместе, ели вместе,спали вместе. Все у них было общее, даже отчасти Мюдикетта. Эти своеобразныеблизнецы никогда не расставались. Утром 5 июня они отправились завтракать в"Коринф". Жоли был простужен и гнусавил от сильного насморка, насморкначинался и у Легля. Сюртук у Легля был поношенный, Жоли был одет хорошо. Было около девяти часов утра, когда они толкнулись в двери "Коринфа". Они поднялись на второй этаж. Их встретили Матлота и Жиблота. - Устриц, сыру и ветчины, - приказал Легль. Они сели за стол. В кабачке, кроме них, никого больше не было. Жиблота, узнав Жоли и Легля, поставила бутылку вина на стол. Только они принялись за устриц, как чья-то голова просунулась в люк ичей-то голос произнес: - Шел мимо. Почувствовал на улице восхитительный запах сыра бри. Зашел. То был Грантер. Он взял табурет и сел за стол. Жиблота, увидев Грантера, поставила на стол две бутылки вина. Итого - три. - Ты разве собираешься выпить обе бутылки? - спросил Грантера Легль. - Тут все люди с умом, один ты недоумок, - ответил Грантер. - Где этовидано, чтобы две бутылки удивили мужчину? Друзья начали с еды, Грантер - с вина. Пол бутылки было живоопорожнено. - Дыра у тебя в желудке, что ли? - спросил Легль. - Дыра у тебя на локте, - отрезал Грантер и, допив стакан, прибавил: - Да, да, Легль, орел надгробных речей, сюртук-то у тебя старехонек. - Надеюсь, - сказал Легль. - Мы живем дружно - мой сюртук и я. Онпринял форму моего тела, нигде не жмет, прилегает к моей нескладной фигуре,снисходительно относится к моим движениям; я его чувствую только потому, чтомне в нем тепло. Старое платье - это старый друг. - Вод это правда! - вступив в разговор, воскликнул Жоли. -Сдарый сюрдук- все равдо, что сдарый друг. - Особенно в устах человека с насморком, - согласился Грантер. - Ты с бульвара, Грантер? - спросил Легль. - Нет. - А мы с Жоли видели начало шествия. - Чудесдое зрелище! - заметил Жоли. - А как спокойно на этой улице! - воскликнул Легль. - Кто бы подумал,что все в Париже вверх дном? Чувствуется и сейчас, что здесь когда-то былиодни монастыри! Дю Брель и Соваль приводят их список и аббат Лебеф тоже. Онитут были повсюду. Все так и кишело обутыми, разутыми, бритыми, бородатыми,серыми, черными, белыми францисканцами Франциска Ассизского, францисканцамиФранциска де Поля, капуцинами, кармелитами, малыми августинцами, большимиавгустинцами, старыми августинцами... Их расплодилось видимо-невидимо. - Не будем говорить о монахах, - прервал Грантер, - от этого хочетсячесаться. Тут его вдруг как прорвало: - Брр! Я только что проглотил скверную устрицу. Гипохондрия сноваовладевает мной! Устрицы испорчены, служанки безобразны. Я ненавижу родлюдской. Сейчас я проходил по улице Ришелье мимо большой книжной лавки. Этакуча устричных раковин, именуемая библиотекой, отбивает у меня охотумыслить. Сколько бумаги! Сколько чернил! Сколько мазни! И все это написанолюдьми! Какой же это плут сказал, что человек - двуногое без перьев? А потомя встретил одну знакомую хорошенькую девушку, прекрасную, как весна,достойную называться Флореалью, и она, презренное существо, была ввосхищении, в восторге, на седьмом небе от счастья, потому что вчера некийомерзительный банкир, рябой от оспы, удостоил пожелать ее! Увы! Женщинаподстерегает и старого откупщика и молодого щеголя; кошки охотятся и замышами и за птицами. Не прошло и двух месяцев, как эта мамзель велаблагонравную жизнь в мансарде. Она вставляла медные колечки в петелькикорсета, или как это у них там называется. Она шила, спала на складнойкровати, у нее был горшок с цветами, и она была счастлива. Теперь онабанкирша. Это превращение произошло сегодня ночью. Утром я встретил жертвуразвеселой. И всего омерзительней то, что бесстыдница сегодня была так жекрасива, как и вчера. Сделка с финансистом не отразилась на ее лице. Розы втом отношении лучше или хуже женщин, что следы, оставляемые на нихгусеницами, заметны. Ах, нет более нравственности на земле! В свидетели япризываю мирт - символ любви, лавр - символ войны, оливу, эту глупышку, -символ мира, яблоню, которая промахнулась, не заставив Адама подавиться еесемечком, и смоковницу - эту прародительницу прекрасного пола. Вы говорите -право? Хотите знать, что такое право? Галлы зарятся на Клузиум, Римоказывает покровительство Клузиуму и спрашивает их, в чем же Клузиум виноватперед ними. Бренн отвечает: "В том же, в чем были виноваты перед вами Альба,Фидены, в чем виноваты эквы, вольски и сабиняне. Они были ваши соседи.Жители Клузиума - наши. Мы понимаем соседство так же, как вы. Вы захватилиАльбу, мы берем Клузиум". Рим отвечает: "Вы не возьмете Клузиум". ТогдаБренн взял Рим. После этого он воскликнул: Vае victis! {Горе побежденным!(лат.).} Вот что такое право. Ах, сколько в этом мире хищных тварей! Сколькоорлов! Прямо мороз по коже подирает! Он протянул свой стакан, Жоли наполнил его, Грантер выпил - ни он, ниего друзья как будто и не заметили этого, - и продолжал разглагольствовать: - Бренн, завладевающий Римом, - орел; банкир, завладевающий гризеткой,- орел. Здесь не меньше бесстыдства, чем там. Так не будем же верить ничему.Истина лишь в вине. Каково бы ни было наше мнение, будете ли вы за тощегопетуха, вместе с кантоном Ури, или за петуха жирного, вместе с кантономГларис, - не важно, пейте. Вы спрашиваете меня о бульваре, шествии и прочем.Вот как! Значит, опять наклевывается революция? Меня удивляет такая скудостьсредств у господа бога. Ему то и дело приходится смазывать маслом пазысобытий. Там цепляется, тут не идет. Революция, живо! У господа бога рукивсегда в этом скверном смазочном масле. На его месте я поступил бы проще: ябы не занимался каждую минуту починкой моей механики, я плавно вел бычеловеческий род, нанизывал бы события, петля за петлей, не разрывая нити,не прибегая к запасным средствам и экстраординарным мизансценам. То, чтоиные прочие называют прогрессом, приводится в движение двумя двигателями:людьми и событиями. Но как это ни печально, время от времени необходимочто-нибудь из ряда вон выходящее. Для событий, как и для людей, заурядногонедостаточно: среди людей должны быть гении, а меж событий - революции.Чрезвычайные события - это закон; мировой порядок вещей не может обойтисьбез них; вот почему при появлении кометы нельзя удержаться отсоблазнительной мысли, что само небо нуждается в актерах для своихпостановок. В ту минуту, когда этого меньше всего ожидают, бог вывешивает настене небесного свода блуждающее светило. Появляется какая-то чудная звездас огромным хвостом. И это служит причиной смерти Цезаря. Брут наносит емуудар кинжалом, а бог - кометой. Трах! - и вот северное сияние, вот -революция, вот - великий человек; девяносто третий год дается крупнойпрописью, с красной строки - Наполеон, наверху афиши - комета тысячавосемьсот одиннадцатого года. Ах, прекрасная голубая афиша, вся усеяннаянежданными, сверкающими звездами! Бум! бум! Редкое зрелище! Смотрите вверх,зеваки! Тут все в беспорядке - и светила и пьеса. Бог мой! Это чересчур, ивместе с тем этого недостаточно. Такие способы, применяемые в исключительныхслучаях, как будто бы свидетельствуют о великолепии, но означают скудость.Друзья! Провидение прибегает здесь к крайним средствам. Революция - что этимдоказывается? Что господь иссяк. Он производит переворот, потому что налицоразрыв связи между настоящим и будущим и потому что он, бог, не мог связатьконцы с концами. Право, меня это укрепляет в моих предположенияхотносительно материального положения Иеговы. Видя столько неблагополучиянаверху и внизу, столько мелочности, скряжничества, скаредности и нужды внебесах и на земле, начиная с птицы, у которой нет ни зернышка проса, икончая мной, у которого нет ста тысяч ливров годового дохода; видя, что нашачеловеческая доля, даже доля королевская протерта до самой веревочнойосновы, чему свидетель - повесившийся принц Конде; видя, что зима - не чтоиное, как прореха в зените, откуда дует ветер, видя столько лохмотьев даже всовершенно свежем пурпуре утра, одевающем вершины холмов; видя капли росы -этот поддельный жемчуг; видя иней - этот стеклярус; видя разлад средичеловечества, и заплаты на событиях, и столько пятен на солнце, и столькотрещин на луне, видя всюду столько нищеты, я начинаю думать, что бог небогат. Правда, у него есть видимость богатства, но я чую тут безденежье. Поднебесной позолотой я угадываю бедную вселенную. Он дает революцию, какбанкир дает бал, когда у него пуста касса. Не следует судить о богах повидимости вещей. Все в их творениях говорит о несостоятельности. Вот почемуя и недоволен. Смотрите: сегодня пятое июня, а почти темно; с самого утра яжду наступления дня, но его нет, и я держу пари, что он так и не наступитнынче. Это неаккуратность плохо оплачиваемого приказчика. Да, все скверноустроено, одно не прилажено к другому, старый мир совсем скособочился, яперехожу в оппозицию. Все идет вкривь и вкось. Вселенная только дразнит. Всеравно, как детей: тем, которые чего-то хотят, ничего не дают, а тем, которыене хотят, дают. Словом, я сердит. Кроме того, меня огорчает вид этогоплешивца Легля из Мо. Унизительно думать, что я в том же возрасте, как этоголое колено. Впрочем, я критикую, но не оскорбляю. Мир таков, каков онесть. Я говорю без дурного умысла, а просто для очистки совести. Прими, отецпредвечный, уверение в моем совершенном уважении. Ах, клянусь всеми святымиученого Олимпа и всеми кумирами райка, я не был создан, чтобы статьпарижанином, то есть чтобы всегда отскакивать, как мяч, между двух ракеток,от толпы бездельников к толпе буянов! Мне бы родиться турком, целый деньсозерцать глуповатых дочерей востока, исполняющих восхитительные танцыЕгипта, сладострастные, подобно сновидениям целомудренного человека, мне быродиться босеронским крестьянином, или венецианским вельможей, окруженнымпрелестными синьоринами, или немецким князьком, поставляющим половинупехотинца германскому союзу и посвящающим досуги сушке своих носков наплетне, то есть на границах собственных владений! Вот для чего я былпредназначен! Да, я сказал, что рожден быть турком, и не отрекаюсь от этого.Не понимаю, почему так плохо относятся к туркам; у Магомета есть кое-что ихорошее. Почет изобретателю сераля с гуриями и рая с одалисками! Не будемоскорблять магометанство - единственную религию, возвеличившую роль петуха вкурятнике! Засим выпьем. Земной шар - неимоверная глупость. Похоже направду, что они идут драться, все эти дураки, идут бить друг другу морды,резать друг друга, и когда же? - в разгар лета, в июне, когда можноотправиться с каким-нибудь милым созданием под руку в поле и вдохнуть полнойгрудью чайный запах необъятного моря скошенной травы! Нет, право, делаетсяслишком много глупостей. Старый разбитый фонарь, который я только чтозаметил у торговца рухлядью, внушил мне такую мысль: пора просветитьчеловеческий род! Увы, я снова печален! Вот что значит проглотить такуюустрицу и пережить такую революцию. Я снова мрачнею. О, этот ужасный старыймир! Здесь силы напрягают, со службы увольняют, здесь унижают, здесьубивают, здесь ко всему привыкают! После этого прилива красноречия Грантер стал жертвой вполне имзаслуженного приступа кашля. - Кстати, о революции, - сказал Жоли, - виддо Бариус влюблед по-датстоящему. - А в кого, не знаешь? - спросил Легль. - Дет. - Нет? - Я же тебе говорю - дет! - Любовные истории Мариуса! - воскликнул Грантер. - Мне все известнозаранее. Мариус - туман, и он, наверное, нашел свое облачко. Мариус изпороды поэтов. Поэт - значит безумец. Timbroeus Apollo {Тимбрейский Аполлон(лат.).}. Мариус и его Мари, или его Мария, или его Мариетта, или егоМарион, - должно быть, забавные влюбленные. Отлично представляю себе ихроман. Тут такие восторги, что забывают о поцелуе. Они хранят целомудриездесь, на земле, но соединяются в бесконечности. Это неземные души, но сземными чувствами. Они воздвигли себе ложе среди звезд. Грантер уже собрался приступить ко второй бутылке и, быть может, ковторой речи, как вдруг новая фигура вынырнула из квадратного отверстия люка.Появился мальчишка лет десяти, оборванный, очень маленький, желтый, состреньким личиком, с живым взглядом, вихрастый, промокший под дождем,однако с виду вполне довольный. Не колеблясь, он сразу сделал выбор между тремя собеседниками и, хотяне знал ни одного, обратился к Леглю из Мо. - Не вы ли господин Боссюэ? - спросил он. - Это мое уменьшительное имя, - ответил Легль. - Что тебе надо? - Вот что. Какой-то высокий блондин на бульваре спросил меня: "Тызнаешь тетушку Гюшлу?" - "Да, - говорю я, - на улице Шанврери, вдовастарика". Он и говорит: "Поди туда. Там ты найдешь господина Боссюэ искажешь ему от моего имени: "Азбука". Он вас разыгрывает, что ли? Он дал мнедесять су. - Жоли! Дай мне взаймы десять су. - сказал Легль: потом повернулся кГрантеру: - Грантер! Дай мне взаймы десять су. Так составилось двадцать су, и Легль дал их мальчику. - Благодарю вас, сударь, - сказал тот. - Как тебя зовут? - спросил Легль. - Наве. Я приятель Гавроша. - Оставайся с нами, - сказал Легль. - Позавтракай с нами, - сказал Грантер. - Не могу, - ответил мальчик, - я иду в процессии, ведь это я кричу:"Долой Полиньяка!" Отставив ногу как можно дальше назад, что является наиболеепочтительным из всех возможных приветствий, он удалился. Когда мальчик ушел, взял слово Грантер: - Вот это чистокровный гамен. Есть много разновидностей этой породы.Гамен-нотариус зовется попрыгуном, гамен-повар - котелком, гамен-булочник -колпачником, гамен-лакей - грумом, гамен-моряк - юнгой, гамен-солдат -барабанщиком, гамен-живописец - мазилкой, гамен-лавочник - мальчишкой напобегушках, гамен-царедворец - пажом, гамен-король - дофином, гамен-бог -младенцем. Легль между тем размышлял; потом сказал вполголоса: - "Азбука", иначе говоря - "Похороны Ламарка". - А высокий блондин - это Анжольрас, уведомивший тебя, - установилГрантер. - Пойдем? - спросил Боссюэ. - Да улице дождь, - заметил Жоли. - Я поклялся идти в огонь, до де вводу. Я де хочу простудиться. - Я остаюсь здесь, - сказал Грантер. - Я предпочитаю завтрак похороннымдрогам. - Короче, мы остаемся, - заключил Легль. - Отлично! Выпьем в такомслучае. Тем более что можно пропустить похороны, не пропуская мятежа. - А, бятеж! Я за дего! - воскликнул Жоли. Легль потер себе руки и сказал: - Вот и взялись подправить революцию тысяча восемьсот тридцатого года!В самом деле, она жмет народу под мышками. - Для меня она почти безразлична, ваша революция, - сказал Грантер. - Яне питаю отвращения к нынешнему правительству. Это корона, укрощенная ночнымколпаком. Это скипетр, заканчивающийся дождевым зонтом. В самом деле, ядумаю, что сегодня Луи-Филипп благодаря непогоде может воспользоватьсясвоими королевскими атрибутами двояко: поднять скипетр против народа, а зонт- против дождя. В зале стало темно, тяжелые тучи заволокли небо. Ни в кабачке, ни наулице никого не было: все пошли "смотреть на события". - Полдень сейчас или полночь? - вскричал Боссюэ. - Ничего не видно.Жиблота, огня! Грантер мрачно продолжал пить. - Анжольрас презирает меня, - бормотал он. - Анжольрас сказал: "Жолиболен, Грантер пьян". И он послал Наве к Боссюэ, а не ко мне. А приди он замной, я бы с ним пошел. Тем хуже для Анжольраса! Я не пойду на эти егопохороны. Приняв такое решение, Боссюэ, Жоли и Грантер остались в кабачке. К двумчасам дня стол, за которым они заседали, был уставлен пустыми бутылками. Нанем горели две свечи: одна - в медном позеленевшем подсвечнике, другая - вгорлышке треснувшего графина. Грантер пробудил у Жоли и Боссюэ вкус к вину;Боссюэ и Жоли помогли Грантеру вновь обрести веселое расположение духа. После полудня Грантер бросил пить вино - этот жалкий источник грез. Унастоящих пьяниц вино пользуется только уважением, не больше. Опьянениюсопутствует черная и белая магия; вино всего лишь белая магия. Грантер былвеликий охотник до зелья грез. Тьма опасного опьянения, приоткрывшаяся ему,вместо того чтобы остановить, притягивала его. Он оставил рюмки и принялсяза кружку. Кружка - это бездна. Не имея под рукой ни опиума, ни гашиша ижелая затемнить сознание, он прибегнул к той ужасающей смеси водки, пива иабсента, которая вызывает страшное оцепенение. Три вида паров - пива, водкии абсента - ложатся на душу свинцовой тяжестью. Это тройной мрак; душа -этот небесный мотылек - тонет в нем, и в слоистом дыму, который, сгущаясь,принимает неясные очертания крыла летучей мыши, возникают три немые фигуры -Кошмар, Ночь, Смерть, парящие над заснувшей Психеей. Грантер еще не дошел до такого прискорбного состояния, отнюдь нет. Онбыл возмутительно весел, а Боссюэ и Жоли тоже весело чокались с ним. Грантерподчеркивал причудливость своих мыслей и слов непринужденностью движений. Сважным видом опершись кулаком левой руки на колено и выставив вперед локоть,он сидел верхом на табурете, с развязавшимся галстуком, с полным стаканомвина в правой руке, и, обращаясь к толстухе Матлоте, произносилторжественную тираду: - Да откроются ворота дворца! Да будут все академиками и да получатправо обнимать мадам Гюшлу! Выпьем! Повернувшись к тетушке Гюшлу, он прибавил: - О женщина античная и древностью освященная, приблизься, дабы ясозерцал тебя! А Жоли кричал: - Батлота и Жиблота, де давайте больше пить Градтеру. Од истратилсубасшедшие дедьги. Од с утра уже прожрал с чудовищдой расточительдостью двафрадка девядосто пять садтибов! А Грантер все вопил: - Кто же это без моего позволения сорвал с небосвода звезды и поставилих на стол под видом свечей? Упившийся Боссюэ сохранял обычное спокойствие. Он сидел на подоконнике открытого окна, подставив спину поливавшему егодождю, и взирал на своих друзей. Внезапно он услышал позади какой-то смутный шум, быстрые шаги и крики -"К оружию!" Он обернулся и увидел на улице Сен-Дени, где кончалась улицаШанврери, Анжольраса, шедшего с карабином в руке, Гавроша с пистолетом, Фейис саблей, Курфейрака со шпагой, Жана Прувера с мушкетоном, Комбефера сружьем, Баореля с ружьем и все вооруженное шумное сборище людей, следовавшееза ними. Улица Шанврери в длину не превышала расстояния ружейного выстрела.Боссюэ, приставив ладони рупором ко рту, крикнул: - Курфейрак, Курфейрак! Ого-го! Курфейрак услышал призыв, заметил Боссюэ, сделал несколько шагов поулице Шанврери, и "Чего тебе надо?" Курфейрака скрестилось с "Куда тыидешь?" Боссюэ. - Строить баррикаду, - ответил Курфейрак. - Отлично, иди сюда! Место хорошее! Строй здесь! - Правильно, Орел, - ответил Курфейрак. И по знаку Курфейрака вся ватага устремилась на улицу Шанврери.