Глава первая. О корнях поэзии Гавроша. Влияние на его поэзию одного академика

В тот миг, когда восстание, вспыхнувшее при столкновении народа ивойска перед Арсеналом, вызвало движение передних рядов назад, в толпу,сопровождавшую погребальную колесницу и, так сказать, навалившуюся всейдлиной бульваров на головную часть процессии, начался ужасающий отлив людей.Все это скопище дрогнуло, ряды расстроились, все бросились бежать,спасаться, - одни, призывая к сопротивлению, другие, побледнев от страха.Огромная река людей, затоплявшая бульвары, мгновенно разделилась, выступилаиз берегов направо и налево и разлилась потоками по двумстам улицам, струясьручьями, как из прорвавшейся плотины. В это время какой-то оборванныймальчишка, спускавшийся по улице Менильмонтан с веткой цветущего дрока,которую он сорвал на высотах предместья Бельвиль, обнаружил на лоткеторговки всяким хламом старый седельный пистолет. Он бросил ветку намостовую и, крикнув: "Мамаша, как тебя? Я забираю твою машинку!" - убежал спистолетом. Минуты две спустя волна перепуганных буржуа, устремившаяся по улицеАмело и по Нижней, увидела мальчика, который шел ей навстречу, размахиваяпистолетом и напевая: Днем видно все, зато ночами Мы ни черта не видим с вами! Любой забористый стишок Для буржуа - что вилы в бок Эй, колпаки! Господь - свидетель, Вы позабыли добродетель. То был маленький Гаврош, отправлявшийся на войну. На бульваре он заметил, что у пистолета нет собачки. Кто сочинил этот куплет, в такт которому он шагал, и другие песни,которые он охотно распевал при случае? Бог знает. Возможно, он сам. Гаврошхорошо знал народные песенки и присоединял их к своему щебету. Проказливыйгном, уличный мальчишка, он создавал попурри из голосов природы и голосовПарижа. К птичьему репертуару он добавлял песенки рабочих мастерских. Онводился с подмастерьями живописцев, этим родственным ему племенем. Кажется,он работал три месяца типографским учеником. Как-то ему даже пришлосьвыполнить поручение господина Баур-Лормиана, одного из сорока Бессмертных.Гаврош был гамен, причастный к литературе. Кстати сказать, Гаврош и не подозревал, что в ту ненастную, дождливуюночь, когда он предложил двум карапузам воспользоваться гостеприимствомсвоего слона, он выполнил роль провидения для братьев. Братья вечером, отецутром - вот какова была его ночь. Покинув на рассвете Балетную улицу, онпоспешил вернуться к слону, мастерски извлек оттуда обоих малышей, разделилс ними кое-какой изобретенный им завтрак, а затем ушел, доверив их добройматушке-улице, которая, можно сказать, воспитала его самого. Расставаясь сними, он назначил им свидание вечером здесь же и на прощание произнес речь."Теперь драла, иначе говоря, я даю тягу, или, как выражаются при дворе,удираю. Ребята! Если вы не найдете папу-маму, возвращайтесь сюда вечером. Явам дам поужинать и уложу спать". Мальчики, подобранные полицейскимсержантом и отведенные в участок, или украденные каким-нибудь фокусником,или просто заблудившиеся в огромном городе - этой китайской головоломке, невозвратились. На дне нашего общества полно таких потерянных следов. Гаврошбольше не видел ребят. С той ночи прошло месяца три. Не раз Гаврош почесывалсебе затылок, приговаривая: "Куда, черт возьми, девались мои ребята?" Итак, он пришел, с пистолетом в руке, на Капустный мост. Он заметил,что на этой улице оставалась открытой только одна лавчонка, и притом, чтозаслуживало особого внимания, лавчонка пирожника. Это был ниспосланныйпровидением случай поесть еще разок яблочного пирожка, перед тем какринуться в неизвестность. Гаврош остановился, пошарил во всех своих карманахи кармашках, вывернул их и, не найдя ни единого су, закричал: "Караул!" Тяжело лишаться последнего в жизни пирожка! Однако это не помешало Гаврошу продолжить свой путь. Через две минуты он был на улице Сен-Луи. Переходя Королевский парк,он почувствовал потребность вознаградить себя за недоступный яблочныйпирожок и доставил себе глубочайшее удовлетворение, принявшись срывать средибела дня театральные афиши. Немного дальше, увидев группу пышущих здоровьем прохожих, показавшихсяему домовладельцами, он пожал плечами и послал им вслед плевок философскойжелчи: - До чего они жирные, эти самые рантье! Откормленные. Набивают себезобы до отказа. А спросите-ка их, что они делают со своими деньгами? Они нескажут. Они их прожирают, вот что! Жрут - сколько влезет в брюхо.