XII. Семья Моррель

Через несколько минут граф прибыл на улицу Моле, N 7. Дом был белый, веселый, и двор перед ним украшали небольшие цветочныеклумбы. В привратнике, открывшем ему ворота, граф узнал старого Коклеса. Нотак как этот последний, как читатели помнят, был крив на один глаз, аздоровый глаз за эти девять лет сильно ослабел, то Коклес не узнал гра-фа. Для того чтобы подъехать к крыльцу, экипаж должен был обогнуть не-большой фонтан, бивший из бассейна, обложенного раковинами и камнями, -роскошь, которая возбудила среди соседей немалую зависть и послужилапричиной тому, что этот дом прозвали "Маленьким Версалем". Нечего добав-лять, что в бассейне сновало множество красных и желтых рыбок. В самом доме, не считая нижнего этажа, занятого кухнями и погребами,были еще два этажа и чердачное помещение. Молодые люди приобрели еговместе с огромной мастерской и садом с двумя павильонами. Эмманюель сра-зу же понял, что из этого расположения построек можно будет извлечь не-большую выгоду. Он оставил себе дом и половину сада и отделил все это,то есть построил стену между своим владением и мастерской, которую исдал в аренду вместе с павильонами и прилегающей частью сада; так что онустроился очень недорого и так же обособленно, как самый придирчивыйобитатель Сен-Жерменского предместья. Столовая была вся дубовая; гостиная - красного дерева и обита синимбархатом; спальня - лимонного дерева и обита зеленой камкой; кроме того,имелся рабочий кабинет Эмманюеля, не занимавшегося никакой работой, имузыкальная комната для Жюли, не игравшей ни на одном инструменте. Весь третий этаж был в распоряжении Максимилиана; это было точноеповторение квартиры его сестры, только столовая была обращена в бильярд-ную, куда он приводил своих приятелей. Он следил за чисткой своей лошадии курил сигару, стоя у входа в сад, когда у ворот остановилась каретаграфа. Коклес, как мы уже сказали, отворил ворота, а Батистен, соскочив скозел, спросил, может ли граф МонтеКристо видеть господина и госпожу Эр-бо и господина Максимилиана Морреля. - Граф Монте-Кристо! - воскликнул Моррель, бросая сигару и спешанавстречу посетителю. - Еще бы мы были не рады его видеть. Благодарювас, граф, тысячу раз благодарю, что вы не забыли о своем обещании. И молодой офицер так сердечно пожал руку графа, что тот не мог усом-ниться в искренности приема и ясно увидел, что его ждали с нетерпением ивстречают с радостью. - Идемте, идемте, - сказал Максимилиан, - я сам познакомлю вас; о та-ком человеке, как вы, не должен докладывать слуга: сестра в саду, онасрезает отцветшие розы; зять читает свои газеты, "Прессу" и "Дебаты", вшести шагах от нее, ибо, где бы ни находилась госпожа Эрбо, вы можетебыть заранее уверены, что встретите в орбите не шире четырех метров иЭмманюеля, и обратно, как говорят в Политехнической школе. Молодая женщина в шелковом капоте, тщательно обрывавшая увядшие ле-пестки с куста желтых роз, подняла голову, услышав их шаги. Эта женщина была знакомая нам маленькая Жюли, превратившаяся, как ейи предсказывал уполномоченный фирмы Томсон и Френч, в госпожу ЭмманюельЭрбо. Увидав постороннего, она вскрикнула. Максимилиан рассмеялся. - Не пугайся, сестра, - сказал он, - хотя граф всего несколько дней вПариже, но он уже знает, что такое рантьерша из Марэ, а если еще не зна-ет, то сейчас увидит. - Ах, сударь, - сказала Жюли, - привести вас так - это предательствосо стороны моего брата; он совершенно не заботится о том, какой вид уего бедной сестры... Пенелон!.. Пенелон!.. Старик, окапывавший бенгальские розы, всадил в землю свой заступ и,сняв фуражку, подошел к ним, жуя жвачку, которую он тотчас же задвинулпоглубже за щеку. В его еще густых волосах серебрилось несколько белыхпрядей, а коричневое лицо и смелый, острый взгляд изобличали в нем ста-рого моряка, загоревшего под солнцем экватора и знакомого с бурями. - Вы меня звали, мадемуазель Жюли? - спросил он. - Что вам угодно? Пенелон по старой привычке звал дочь своего хозяина мадемуазель Жюлии никак не мог привыкнуть называть ее госпожой Эрбо. - Пенелон, - сказала Жюли, - скажите господину Эмманюелю, что у насдорогой гость, а Максимилиан проводит графа в гостиную. Потом она обратилась к Монте-Кристо: - Вы, надеюсь, разрешите мне оставить вас на минуту? И, не дожидаясь согласия графа, она обежала клумбу и бросилась к домупо боковой дорожке. - Послушайте, дорогой господин Моррель, - сказал Монте-Кристо, - я согорчением вижу, что нарушил покой вашей семьи. - Взгляните, взгляните, - отвечал, смеясь, Максимилиан, - вот и мужпобежал менять куртку на сюртук! Ведь вас знают на улице Меле, вас жда-ли, поверьте мне. - У вас, мне кажется, счастливая семья, - сказал граф, как бы отвечаяна собственные мысли. - Несомненно, граф. Что ж, ведь у них есть все, что надо для счастья:они молоды, жизнерадостны, любят друг друга и, хоть им и приходилось ви-деть огромные состояния, они со своими двадцатью пятью тысячами франковдохода считают себя богатыми, как Ротшильд. - А между тем двадцать пять тысяч франков дохода - это немного, -сказал Монте-Кристо, и в его голосе было столько нежности, что он отоз-вался в сердце Максимилиана, как голос любящего отца, - но ведь это непредел для нашей молодой четы, они, вероятно, тоже станут миллионерами.Ваш зять адвокат или доктор?.. - Он был негоциантом, граф, и продолжал дело моего покойного отца.Господин Моррель скончался, оставив после себя капитал в пятьсот тысячфранков; из них половина досталась мне и половина сестре, потому что насбыло только двое. Ее муж, вступая с нею в брак, не обладал ничем, кромеблагородной честности, ясного ума и незапятнанной репутации. Он пожелалиметь столько же, сколько и его жена; он работал до тех пор, пока несобрал двухсот пятидесяти тысяч франков; для этого понадобилось шестьлет. Клянусь вам, граф, было трогательно смотреть на них - такие трудо-любивые, такие дружные, они, при их способностях, могли бы достигнутьзначительного богатства, но не пожелали ничего менять в обычаях отцовс-кой фирмы и употребили шесть лет на то, на что людям нового склада пот-ребовалось бы года два или три; весь Марсель до сих пор восторгается ихмужественной самоотверженностью. Наконец, однажды Эмманюель подошел ксвоей жене, которая заканчивала выплату по обязательствам. "Жюли, - обратился он к ней, - вот сверток с последней сотней фран-ков, ее только что передал мне Коклес, и она дополняет те двести пятьде-сят тысяч франков, которые мы назначили себе пределом. Удовольствуешьсяли ты тем немногим, чем нам придется теперь ограничиваться? Наша фирмаделает в год миллионный оборот и может давать сорок тысяч франков прибы-ли. Если мы захотим, мы можем через час продать за триста тысяч франковнашу клиентуру: вот письмо от господина Делоне, он предлагает нам этусумму за нашу фирму, которую он хочет присоединить к своей. Решай, какпоступить". "Друг мой, - ответила моя сестра, - фирму Моррель может вести толькоМоррель. Разве не стоит отказаться от трехсот тысяч франков, чтобы разнавсегда оградить имя нашего отца от превратностей судьбы?" "Я тоже так думал, - сказал Эмманюель, - но я хотел знать твое мне-ние". "Ну, так вот оно. Мы получили все, что нам следовало, выплатили повсем нашим обязательствам; мы можем подвести итог и закрыть кассу; под-ведем же этот итог и закроем кассу". И они немедленно это сделали. Это было в три часа; в четверть четвер-того явился клиент, чтобы застраховать два судна, это составляло пятнад-цать тысяч франков чистой прибыли. "Будьте любезны, - сказал ему Эмманюель, - обратиться с этой страхо-вой к нашему коллеге господину Делоне. Что касается нас, мы ликвидирова-ли наше дело". "Давно ли?" - спросил удивленный клиент. "Четверть часа тому назад". И вот каким образом случилось, - продолжал Максимилиан, улыбаясь, -что у моей сестры и зятя только двадцать пять тысяч годового дохода. Максимилиан едва успел кончить свой рассказ, который все сильнее ра-довал сердце графа, как появился принарядившийся Эмманюель, в сюртуке ишляпе. Он поклонился с видом человека, высоко ценящего честь, оказаннуюему гостем, потом, обойдя с графом свой цветущий сад, провел его в дом. Гостиная благоухала цветами, наполнявшими огромную японскую вазу. Напороге, приветствуя графа, стояла Жюли, должным образом одетая и кокет-ливо причесанная (она ухитрилась потратить на это не более десяти ми-нут!) В вольере весело щебетали птицы; ветви ракитника и розовой акации сих цветущими гроздьями заглядывали в окно из-за синих бархатных драпиро-вок, в этом очаровательном уголке все дышало миром - от песни птиц доулыбки хозяев. Едва войдя в этот дом, граф почувствовал, что и его коснулось счастьеэтих людей; он оставался безмолвным и задумчивым, забывая, что ему над-лежит вернуться к беседе, прервавшейся после первых приветствий. Вдруг он заметил воцарившееся неловкое молчание и с усилием оторвалсяот своих грез. - Сударыня, - сказал он, наконец, - простите мне мое волнение. Оно,вероятно, показалось вам странным, - вы привыкли к этому покою исчастью, но для меня так ново видеть довольное лицо, что я не могу отор-вать глаз от вас и вашего супруга. - Мы действительно очень счастливы, - сказала Жюли, - но нам пришлосьочень долго страдать, и мало кто заплатил так дорого за свое счастье. На лице графа отразилось любопытство. - Это длинная семейная история, как вам уже говорил Шато-Рено, - ска-зал Максимилиан. - Вы, граф, привыкли видеть большие катастрофы и вели-чественные радости, для вас мало интересна эта домашняя картина. Но Жюлиправа: мы перенесли немало страданий, хоть они и ограничивались узкойрамкой семьи... - И бог, как всегда, послал вам утешение в страданиях? - спросил Мон-те-Кристо. - Да, граф, - отвечала Жюли, - мы должны это признать, потому что онпоступил с нами, как со своими избранниками: он послал нам своего анге-ла. Краска залила лицо графа, и, чтобы скрыть свое волнение, он закашлял-ся и поднес к губам платок. - Тот, кто родился в порфире и никогда ничего не желал, - сказал Эм-манюель, - не знает счастья жизни, так же как не умеет ценить ясного не-ба тот, кто никогда не вверял свою жизнь четырем доскам, носящимся поразъяренному морю. Монте-Кристо встал и, ничего не ответив, потому что дрожь в его голо-се выдала бы охватившее его волнение, начал медленно ходить взад и впе-ред по гостиной. - Вас, вероятно, смешит наша роскошь, граф, - сказал Максимилиан,следивший глазами за МонтеКристо. - Нет, нет, - отвечал Монте-Кристо, очень бледный, прижав руку ксильно бьющемуся сердцу, а другой рукой указывая на хрустальный колпак,под которым на черной бархатной подушке был бережно положен шелковый вя-заный кошелек. - Я просто смотрю, что это за кошелек, в котором как буд-то с одной стороны лежит какаято бумажка, а с другой - недурной алмаз. Лицо Максимилиана стало серьезным, и он ответил: - Здесь, граф, самое драгоценное из наших семейных сокровищ. - В самом деле, алмаз довольно хорош, - сказал Монте-Кристо. - Нет, мой брат говорит не о стоимости камня, хоть его и оценивают всто тысяч франков, он хочет сказать, что вещи, находящиеся в этом ко-шельке, дороги нам: их оставил тот добрый ангел, о котором мы вам гово-рили. - Я не понимаю ваших слов, сударыня, а между тем не смею проситьобъяснения, - с поклоном ответил МонтеКристо. - Простите, я не хотелбыть неделикатным. - Неделикатным, граф? Напротив, мы рады рассказать об этом! Если бымы хотели сохранить в тайне благородный поступок, о котором напоминаетэтот кошелек, мы бы не выставляли его таким образом напоказ. Нет, мы хо-тели бы иметь возможность разгласить о нем всему свету, чтобы наш неве-домый благодетель хотя бы трепетанием крыльев открыл себя. - Вот как! - проговорил Монте-Кристо глухим голосом. - Граф, - сказал Максимилиан, приподнимая хрустальный колпак и благо-говейно прикасаясь губами к вязаному кошельку, - это держал в своих ру-ках человек, который спас моего отца от смерти, нас от разорения, а нашеимя от бесчестия, - человек, благодаря которому мы, несчастные дети, об-реченные горю и нищете, теперь со всех сторон слышим, как люди восторга-ются нашим счастьем. Это письмо, - и Максимилиан, вынув из кошелька за-писку, протянул ее графу, - это письмо было им написано в тот день, ког-да мой отец принял отчаянное решение, а этот алмаз великодушный незнако-мец предназначил в приданое моей сестре. Монте-Кристо развернул письмо и прочел его с чувством невыразимогосчастья; это была записка, знакомая нашим читателям, адресованная Жюли иподписанная Синдбадом-Мореходом. - Незнакомец, говорите вы? Таким образом, человек, оказавший вам этууслугу, остался вам неизвестен? - Да, нам так и не выпало счастья пожать ему руку, - отвечал Максими-лиан, - и не потому, что мы не молили бога об этой милости. Но во всемэтом событии было столько таинственности, что мы до сих пор не можем внем разобраться: все направляла невидимая рука, могущественная, как рукачародея. - Но я все еще не потеряла надежды поцеловать когда-нибудь эту руку,как я целую кошелек, которого она касалась, - сказала Жюли. - Четыре го-да тому назад Пенелон был в Триесте; Пенелон, граф, это тот старый мо-ряк, которого вы видели с заступом в руках и который из боцмана превра-тился в садовника. В Триесте он видел на набережной англичанина, соби-равшегося отплыть на яхте, и узнал в нем человека, посетившего моего от-ца пятого июня тысяча восемьсот двадцать девятого года и пославшего мнепятого сентября эту записку. Это был, несомненно, тот самый незнакомец,как утверждает Пенелон, но он не решился заговорить с ним. - Англичанин! - произнес задумчиво Монте-Кристо, которого тревожилкаждый взгляд Жюли. - Англичанин, говорите вы? - Да, - сказал Максимилиан, - англичанин, явившийся к нам как уполно-моченный римской фирмы Томсон и Френч. Вот почему я вздрогнул, когда высказали у Морсера, что Томсон и Френч ваши банкиры. Дело происходило,как мы вам уже сказали, в тысяча восемьсот двадцать девятом году; пожа-луйста, граф, скажите, вы не знали этого англичанина? - Но вы говорили, будто фирма Томсон и Френч неизменно отрицала, чтоона оказала вам эту услугу? - Да. - В таком случае, может быть, тот англичанин просто был благодаренвашему отцу за какой-нибудь добрый поступок, им самим позабытый, и вос-пользовался предлогом, чтобы оказать ему услугу? - Тут можно предположить что угодно, даже чудо. - Как его звали? - спросил Монте-Кристо. - Он не назвал другого имени, - отвечала Жюли, внимательнее вглядыва-ясь в графа, - только то, которым он подписал записку: Синдбад-Мореход. - Но ведь это, очевидно, не имя, а псевдоним. Видя, что Жюли смотрит на него еще пристальнее и вслушивается в звукего голоса, граф добавил: - Послушайте, не был ли он приблизительно одного роста со мной, можетбыть чуть-чуть повыше, немного тоньше, в высоком воротничке, туго затя-нутом галстуке, в облегающем и наглухо застегнутом сюртуке и с неизмен-ным карандашом в руках? - Так вы его знаете? - воскликнула Жюли с заблестевшими от радостиглазами. - Нет, - сказал Монте-Кристо, - я только высказываю предположение. Язнавал некоего лорда Уилмора, который был щедр на такие благодеяния. - Не открывая, кто он? - Это был странный человек, не веривший в благодарность. - Господи, - воскликнула Жюли с непередаваемым выражением всплеснувруками, - во что же он верит, несчастный? - Во всяком случае, он не верил в нее в то время, когда я с нимвстречался, - сказал Монте-Кристо, бесконечно взволнованный этим возгла-сом, вырвавшимся из глубины души. - Может быть, с тех пор ему и пришлосьсамому убедиться, что благодарность существует. - И вы знакомы с этим человеком, граф? - спросил Эмманюель. - Если вы знакомы с ним, - воскликнула Жюли, - скажите, можете ли высвести нас к нему, показать нам его, сказать нам, где он находится? Пос-лушай, Максимилиан, послушай, Эмманюель, ведь если мы когда-нибудьвстретимся с ним, он не сможет не поверить в память сердца! Монте-Кристо почувствовал, что на глазах у него навернулись слезы; онснова прошелся по гостиной. - Ради бога, граф, - сказал Максимилиан, - если вы что-нибудь знаетеоб этом человеке, скажите нам все, что вы знаете! - Увы, - отвечал Монте-Кристо, стараясь скрыть волнение, звучащее вего голосе, - если ваш благодетель действительно лорд Уилмор, то я бо-юсь, что вам никогда не придется с ним встретиться. Я расстался с нимгода три тому назад в Палермо, и он собирался в самые сказочные страны,так что я очень сомневаюсь, чтобы он когда-либо вернулся. - Как жестоко то, что вы говорите! - воскликнула Жюли в полном отчая-нии, и глаза ее наполнились слезами. - Если бы лорд Уилмор видел то, что вижу я, - сказал проникновенноМонте-Кристо, глядя на прозрачные жемчужины, струившиеся по щекам Жюли,- он снова полюбил бы жизнь, потому что слезы, которые вы проливаете,примирили бы его с человечеством. Он протянул ей руку; она подала ему свою, завороженная взглядом и го-лосом графа. - Но ведь у этого лорда Уилмора, - сказала она, цепляясь за последнююнадежду, - была же родина, семья, родные, знал же его кто-нибудь? Развемы не могли бы... - Не стоит искать, - сказал граф, - не возводите сладких грез на сло-вах, которые у меня вырвались. Едва ли лорд Уилмор - тот человек, кото-рого вы разыскиваете; мы были с ним дружны, я знал все его тайны, - онрассказал бы мне и эту. - А он ничего не говорил вам? - воскликнула Жюли. - Ничего. - Никогда ни слова, из которого вы могли бы предположить?.. - Никогда. - Однако вы сразу назвали его имя. - Знаете... мало ли что приходит в голову. - Сестра, - сказал Максимилиан, желая помочь графу, - наш гость прав.Вспомни, что нам так часто говорил отец: не англичанин принес нам этосчастье. Монте-Кристо вздрогнул. - Ваш отец, господин Моррель, говорил вам?.. - с живостью воскликнулон. - Мой отец смотрел на это происшествие как на чудо. Мой отец верил,что наш благодетель встал из гроба. Это была такая трогательная вера,что, сам не разделяя ее, я не хотел ее убивать в его благородном сердце!Как часто он задумывался, шепча имя дорогого погибшего друга! На пороге смерти, когда близость вечности придала его мыслям какое-топотустороннее озарение, это предположение перешло в уверенность, и пос-ледние слова, которые он произнес, умирая, были: "Максимилиан, это былЭдмон Дантес!" Бледность, все сильнее покрывавшая лицо графа, при этих словах сталаужасной. Вся кровь хлынула ему к сердцу, он не мог произнести ни слова;он посмотрел на часы, словно вспомнив о времени, взял шляпу, как-то вне-запно и смущенно простился с г-жой Эрбо и пожал руки Эмманюелю и Макси-милиану. - Сударыня, - сказал он, - разрешите мне иногда навещать вас. Мне хо-рошо в вашей семье, и я благодарен вам за прием, потому что у вас я впервый раз за много лет позабыл о времени. И он вышел быстрыми шагами. - Какой странный человек этот граф Монте-Кристо, - сказал Эмманюель. - Да, - отвечал Максимилиан, - но мне кажется, у него золотое сердце,и я уверен, что мы ему симпатичны. - Его голос проник мне в самое сердце, - сказала Жюли, - и мне дажепоказалось, будто я слышу его не в первый раз.