XIII. Видение

Франц все же нашел способ подвезти Альбера к Колизею, не проезжая ми-мо памятников древности и ничем не умаляя впечатления от гигантских раз-меров колосса. Для этого надо было ехать по виа Систина, свернуть подпрямым углом перед Санта-Мариа-Маджоре и подъехать к виа Урбана иСан-Пьетро-ин-Винколи к виа дель Колесо. Эта дорога имела еще одно преимущество: она ничем не отвлекала мыслейФранца от рассказа маэстро Пастрини, в котором упоминался его таинствен-ный хозяин с острова Монте-Кристо. Он откинулся в угол экипажа и сновауглубился в бесконечные вопросы, которые он сам себе задавал и ни наодин из которых он не умел найти удовлетворительного ответа. Кстати сказать, еще одно обстоятельство в этом рассказе напомнило емуо Синдбаде-Мореходе; а именно, таинственные сношения между разбойникамии моряками. Когда маэстро Пастрини говорил о том, что Вампа находит убе-жище на рыбачьих лодках и у контрабандистов, Франц вспомнил корсиканскихбандитов, ужинавших вместе с экипажем маленькой яхты, которая отклони-лась от своего курса и зашла в Порто-Веккио только для того, чтобы выса-дить их на берег. Имя, которым назвал себя его хозяин на острове Мон-те-Кристо и которое упомянул хозяин гостиницы "Лондон", доказывало ему,что этот человек выступал в роли благодетеля на берегах Пьомбино, Чиви-та-Веккии, Остии и Гаэты точно так же, как и на корсиканском, тосканскоми испанском берегах; а так как он сам, как помнилось Францу, говорил оТунисе и о Палермо, то у него, по-видимому, был довольно обширный кругзнакомств. Но как ни занимали все эти размышления ум Франца, они сразу исчезли,когда перед ним вырос мрачный исполинский силуэт Колизея, сквозь отверс-тия которого месяц бросал длинные бледные лучи, подобные лучам, струя-щимся из глаз привидений. Экипаж остановился в нескольких шагах от MetaSudans [25]. Кучер отворил дверцу; молодые люди вышли из экипажа и очу-тились лицом к лицу с чичероне, который словно вырос из-под земли. Так как их уже сопровождал чичероне из гостиницы, то таковых оказа-лось двое. Впрочем, в Риме невозможно избегнуть изобилия проводников: кромеглавного чичероне, который овладевает вами с той минуты, как вы пересту-пили порог гостиницы, и расстается с вами, только когда вы уезжаете изгорода, имеются еще особые чичероне, состоящие при каждом памятнике и, ябы даже сказал, при каждой части памятника. По этому можно судить, естьли недостаток в проводниках по Колизею, этому памятнику среди памятни-ков, о котором Марциал сказал: "Да не похваляется перед нами Мемфис варварским чудом своих пирамид,да не воспевают чудес Вавилона; все должно склониться перед безмернымсооружением амфитеатра Цезарей, и все хвалебные голоса должны слитьсявоедино, чтобы воспеть славу этому памятнику". Франц и Альбер даже не пытались избавиться от тирании римских чичеро-не, которые к тому же одни имеют право ходить по Колизею с факелами. По-этому они не противились и отдались в полную власть своих проводников. Франц уже был знаком с этой прогулкой, потому что успел совершить еераз десять. Но его спутник, менее искушенный, впервые вступал в это зда-ние, воздвигнутое Флавием Веспасианом, и надо сказать к его чести, что,несмотря на невежественную болтовню гидов, впечатление, произведенное нанего Колизеем, было огромно. В самом деле, нельзя, не увидав это зрелищесвоими глазами, составить себе понятие о величии древних руин, особеннокогда они кажутся еще более гигантскими от таинственного света южной лу-ны, который может поспорить с вечерним светом запада. Задумчиво пройдя шагов сто под внутренними портиками, Франц предоста-вил Альбера проводникам, настаивавшим на своем неотъемлемом праве пока-зать ему во всех подробностях львиный ров, помещение для гладиаторов иподиум цезарей; он поднялся по полуразрушенной лестнице, и, пока те про-делывали свой раз навсегда установленный путь, попросту сел в тени ко-лонны, против отверстия, в которое можно было видеть гранитного великанаво всем его величии. Франц просидел с четверть часа в тени колонны, следя глазами заАльбером и его факелоносцами, которые, выйдя из вомитория, помещающегосяна противоположном конце Колизея, спускались, словно тени за блуждающимогоньком, со ступеньки на ступеньку к местам, отведенным для весталок.Вдруг ему послышалось, что в глубь Колизея скатился камень, отделившийсяот лестницы, расположенной рядом с той, по которой он поднялся. Камень,сорвавшийся под ногою времени и скатившийся в пропасть, конечно, не ред-кость; но на этот раз Францу показалось, что камень покатился из-под но-ги человека; ему даже послышался неясный шум шагов; было очевидно, чтоктото идет по лестнице, стараясь ступать как можно тише. И в самом деле, через минуту показалась человеческая фигура, выходя-щая из тени, по мере того как она подымалась; верхняя ступень лестницыбыла освещена луной, тогда как остальные, чем дальше уходили вниз, тембольше погружались в темноту. То мог быть такой же путешественник, как и он, предпочитающий уеди-ненное созерцание глупой болтовне чичероне, и потому в его появлении небыло ничего удивительного; но по тому, с какою нерешительностью он всхо-дил на последние ступени, по тому, как он, прислушиваясь, остановился наплощадке, Франц понял, что он пришел сюда с какой-то целью и кого-топоджидает. Инстинктивно Франц спрятался за колонну. На высоте десяти футов от земли был круглый пролом, в котором видне-лось усеянное звездами небо. Вокруг этого отверстия, через которое, быть может, уже несколько сто-летий лился лунный свет, рос мелкий кустарник, чьи нежные зеленые листьячетко вырисовывались на бледной лазури небосвода; с верхнего выступасвешивались большие лианы и могучие побеги плюща, похожие на развевающи-еся на ветру снасти. Посетитель, таинственное появление которого привлекло внимание Фран-ца, стоял в полутьме, скрывавшей его черты, но все же можно было расс-мотреть его костюм; он был завернут в широкий темный плащ; одна пола,перекинутая через левое плечо, закрывала нижнюю часть его лица; лоб иглаза были скрыты широкополой шляпой. В свете косых лучей, проникавших в пролом, видны были черные пантало-ны, изящно падавшие на лакированные башмаки. Этот человек, несомненно, принадлежал если не к аристократическому,то во всяком случае к высшему обществу. Он простоял еще несколько минут и уже начал довольно заметно прояв-лять нетерпение, как вдруг на верхнем выступе послышался слабый шум. В тот же миг какая-то тень заслонила свет луны, над проломом показал-ся человек, пристально вгляделся в темноту и, по-видимому, заметил нез-накомца в плаще; тогда он схватился за свисающие лианы, спустился по ними, очутившись футах в трех от земли, легко спрыгнул вниз. Он был одет вполный костюм транстеверинца [26]. - Прошу извинить меня, ваша милость, что я заставил вас ждать, - ска-зал он на римском диалекте. - Но я опоздал только на несколько минут.Сейчас пробило десять на башне Сан-Джованни-ин-Латерано. - Вы не опоздали, это я пришел раньше, - отвечал незнакомец на чис-тейшем тосканском наречии. - Поэтому не смущайтесь; если бы вы и опозда-ли, это было бы не по вашей вине, я знаю. - И ваша милость не ошиблись, я сейчас из замка святого Ангела, мне сбольшим трудом удалось поговорить с Беппо. - Кто это Беппо? - Это надзиратель тюрьмы; я плачу ему небольшое жалованье, и он изве-щает меня обо всем, что творится в замке его святейшейства. - Я вижу, вы человек предусмотрительный! - А как же иначе, ваша милость! Нечем знать, что может случиться? Мо-жет быть, и меня когда-нибудь поймают, как бедного Пеппино, и мне нужнабудет крыса, чтобы перегрызть веревки. - Короче говоря, что вы узнали? - Две казни назначены на вторник, в два часа, как принято в Риме пе-ред большими праздниками; один будет mazzolato [27] это негодяй, убившийсвященника, который его воспитал, - он не стоит внимания; другой будетdecapitato; [28] это и есть наш бедный Пеппино. - Что делать, дорогой мой? Вы нагнали такой страх не только на папс-кое правительство, но и на соседние государства, что власти хотят во чтобы то ни стало примерно наказать его. - Но ведь Пеппино даже не был в моей шайке; это - бедный пастух, онвиноват только в том, что приносил нам припасы. - Это сделало его вашим сообщником. Но вы видите, что ему оказалиснисхождение. Если когда-нибудь поймают вас, вам размозжат голову, а еготолько гильотинируют. К тому же это внесет некоторое разнообразие встоль развлекательное зрелище и удовлетворит все вкусы. - Но зрелище, которое я уготовил публике и которого она совсем неожидает, будет еще занимательнее, - возразил транстеверинец. - Любезный друг, - отвечал человек в плаще, - разрешите сказать вам,что вы как будто затеваете какую-то глупость. - Я готов на все, чтобы спасти Пеппино, который попал в беду за то,что служил мне; клянусь мадонной, я счел бы себя трусом, если бы ничегоне сделал для этого честного малого. - И что же вы задумали? - Я поставлю человек двадцать около эшафота, и, когда поведут Пеппи-но, я подам знак, мы бросимся на конвой с кинжалами и похитим его. - Это очень рискованный способ, и мне думается, что мой план лучшевашего. - А какой план у вашей милости? - Я дам две тысячи пиастров одному человеку, и он выхлопочет, чтобыказнь Пеппино отложили до будущего года; а в течение этого года я дамеще тысячу пиастров другому лицу, и он поможет Пеппино бежать из тюрьмы. - И вы уверены в успехе? - Pardieu [29] - сказал человек в плаще. - Что вы сказали? - переспросил транстеверинец. - Я говорю, друг мой, что я один, при помощи моего золота, сделаюбольше, чем вы и все ваши люди, вооруженные кинжалами, пистолетами, ка-рабинами и мушкетами. Поэтому предоставьте это дело мне. - Извольте; но если у вас ничего не выйдет, мы всетаки будем нагото-ве. - Будьте наготове, если вам так хочется; но можете не сомневаться,что я добьюсь помилования. - Не забудьте, что вторник - это послезавтра; вам остается толькоодин день. - Так что же? День состоит из двадцати четырех часов, час из шестиде-сяти минут, минута из шестидесяти секунд; в восемьдесят шесть тысяч че-тыреста секунд можно многое сделать. - Если вашей милости все удастся, то как мы об этом узнаем? - Очень просто. Я занял три крайних окна в кафе Росполи; если я вых-лопочу помилование, то два боковых окна будут затянуты желтой камкой, асреднее белой с красным крестом. - Отлично. А как вы передадите бумагу о помиловании? - Пришлите ко мне одного из ваших людей в одежде пилигрима. Благодарясвоему наряду он проберется к эшафоту и передаст буллу главе братства,который и вручит ее палачу. Тем временем дайте знать Пеппино, а то онеще умрет от страха или сойдет с ума, и выйдет, что мы даром на негопотратились. - Послушайте, ваша милость, я предан вам всей душой, вы это знаете. - Надеюсь, что так. - Так вот, если вы спасете Пеппино, то это будет уже не преданность,а повиновение. - Не говори необдуманно, друг мой. Быть может, я тебе когда-нибудьнапомню о твоих словах, потому что и ты можешь мне когда-нибудь понадо-биться. - Я явлюсь в нужный час, ваша милость, как вы пришли сюда сегодня;будь вы хоть на краю света, вам стоит только написать мне: "Сделайто-то" - и я это сделаю так же верно, как меня зовут... - Шш! - прошептал человек в плаще. - Я слышу шаги... - Это путешественники с факелами осматривают Колизей. - Не нужно, чтобы они видели нас вместе. Все эти чичероне - сыщики,они могут узнать вас. И, как ни лестна мне ваша дружба, дорогой мой, ноесли узнают, что мы с вами так хорошо знакомы, я сильно опасаюсь, как бымой престиж не пострадал. - Итак, если вы добьетесь отсрочки казни... - Среднее окно будет затянуто белой камкой с красным крестом. - А если не добьетесь? - Все три окна будут желтые. - И тогда... - Тогда, любезный друг, пускайте в ход ваши кинжалы, я даже сам придуполюбоваться на вас. - До свидания, ваша милость. Я рассчитываю на вас, и вы рассчитывайтена меня. С этими словами транстеверинец исчез на лестнице, а человек в плаще,еще ниже надвинув шляпу на лоб, прошел в двух шагах от Франца и спокойноспустился на арену. Через секунду из темноты прозвучало имя Франца: его звал Альбер. Франц повременил с ответом, пока оба незнакомца не отошли подальше,не желая открывать им, что они беседовали при свидетеле, который, прав-да, не видел их лиц, но зато не пропустил ни слова. Десять минут спустя Франц уже сидел в экипаже; по дороге в гостиницуон, позабыв всякую учтивость, еле слушал ученую диссертацию Альбера, ко-торый, опираясь на Плиния и Кальпурния, рассуждал о сетках с железнымиостриями, препятствовавших диким зверям бросаться на зрителей. Франц не противоречил приятелю. Ему хотелось поскорее остаться одномуи, ничем не отвлекаясь, поразмыслить о том, что он только что слышал. Из двух виденных им людей один был ему совершенно незнаком, но с дру-гим дело обстояло иначе; хотя Франц не рассмотрел его лица, либо оста-вавшегося в тени, либо закрытого плащом, но звук этого голоса так пора-зил его в тот раз, когда он внимал ему впервые, что он не мог не узнатьего тотчас же. Особенно в насмешливых интонациях этого голоса былочто-то резкое и металлическое, что заставило содрогнуться Франца в Коли-зее, как он содрогался в пещере Монте-Кристо. Франц ни минуты не сомневался, что этот человек не кто иной, какСиндбад-Мореход. При любых других обстоятельствах он открыл бы свое присутствие этомучеловеку, пробудившему в нем сильнейшее любопытство; но слышанная им бе-седа была слишком интимного свойства, и он справедливо опасался, что недоставит своим появлением никакого удовольствия. Поэтому он дал Синдбадуудалиться, не остановив его, но твердо решил при следующей встрече неупускать случая. Франц был так поглощен своими мыслями, что не мог заснуть. Всю ночьон перебирал в уме разные обстоятельства, касавшиеся хозяина пещеры инезнакомца в Колизее и доказывавшие, что эти два человека одно и то желицо; и чем больше Франц думал, тем больше утверждался в своем мнении. Он заснул под утро и потому проснулся поздно. Альбер, как истый пари-жанин, уже успел позаботиться о вечере и послал за ложей в театр Арджен-тина. Францу надо было написать письма в Париж, и потому он на весь деньпредоставил экипаж Альберу. В пять часов Альбер вернулся; он развез рекомендательные письма, по-лучил приглашения на все вечера и осмотрел достопримечательности Рияа. На все это Альберу хватило одного дня. Он даже успел узнать, какую дают пьесу и какие актеры играют. Давали "Паризину"; играли Козелли, Мориани и г-жа Шпех. Молодым людям повезло; их ждало представление одной из лучших операвтора "Лючия Ламмермурской" в исполнении трех лучших артистов Италии. Альбер, имевший свое кресло в Буффе и место в ложе бенуара в Опере,никак не мог примириться с итальянскими театрами, где не принято сидетьв оркестре и нет ни балконов, ни открытых лож. Однако это не мешало ему облачаться в ослепительный наряд всякий раз,когда он ездил с Францем в театр; но все было тщетно, к стыду одного издостойнейших представителей парижской светской молодежи, надо сознаться,что за четыре месяца скитаний по Италии Альбер не завязал ни одной инт-риги. Альбер иной раз пробовал шутить на этот счет; но в душе он был чрез-вычайно раздосадован: как это он, Альбер де Морсер, один из самых блес-тящих молодых людей, все еще пребывает в ожидании Неудача была темчувствительнее, что по скромности, присущей нашим милейшим соотечествен-никам, Альбер не сомневался, что будет иметь в Италии огромный успех ипо возвращении в Париж пленит весь Гатский бульвар рассказами о своихпобедах. Увы! Он жестоко ошибся: прелестные генуэзские, флорентийские и римс-кие графини стойко хранили верность если не своим мужьям, то своим лю-бовникам, и Альбер вынес горькое убеждение, что итальянки - ив этом пре-имущество их перед француженками - верны своей неверности. Разумеется, трудно утверждать, что в Италии, как и повсюду нет исклю-чений. А между тем Альбер был юноша не только в высшей степени элегантный,но и весьма остроумный, притом он был виконт; правда, виконт новоиспе-ченный, но в паши дни, когда не требуется доказывать свою доблесть, невсе ли равно считать свой род с 1399 или с 1815 года? Вдобавок он имелпятьдесят тысяч ливров годового дохода. Таким образом, он в избытке об-ладал всем, что нужно, чтобы стать баловнем парижского света И ему былонемного стыдно сознавать, что ни в одном из юродов, где он побывал, нанего не обратили должного внимания. Впрочем, он рассчитывал вознаградить себя в Риме, - ибо карнавал вовсех странах света, сохранивших этот похвальный обычай, есть пора свобо-ды, когда люди самых строгих правил разрешают себе безумства А так каккарнавал начинался на следующий день, то Альберу надлежало заранее пока-зать себя во всем блеске С этой целью Альбер занял одну из самых замет-ных лож в первом ярусе и оделся с особенной тщательностью Кстати ска-зать, первый ярус считается столь же аристократическим, как бенуар ибельэтаж. Впрочем, эта ложа, в которой свободно могли поместиться двенадцатьчеловек, стоила друзьям дешевле, чем ложа на четверых в театре Амбигю. Альбер питал еще другую надежду: если ему удастся завладеть сердцемпрелестной римлянки, то ему, по всей вероятности, будет предложено местов карете, и, следовательно, он увидит карнавал из аристократическогоэкипажа или с княжеского балкона. Благодаря всем этим соображениям Альбер был особенно оживлен в этотвечер Он сидел спиной к сцене, высовывался до половины из ложи и смотрелна всех хорошеньких женщин в шестидюймовый бинокль. Но, как ни усердствовал Альбер, ни одна красавица не наградила еговзглядом хотя бы из любопытства. Зрители разговаривали о делах, о своих любовных похождениях, о званыхобедах, о завтрашнем карнавале, не обращая внимания ни на певцов, ни наспектакль, кроме отдельных мест, когда все оборачивались лицом к сцене,чтобы послушать речитатив Козелли, или похлопать Мориани, или крикнуть"браво" певице Шпех, после чего снова возвращались к прерванной беседе. В конце первого акта дверь пустовавшей до тех пор ложи отворилась, ивошла дама, в которой Франц узнал свою знакомую, он имел честь быть ейпредставленным в Париже и думал, что она еще во Франции. Альбер заметилневольное движение своего приятеля и, обернувшись к нему, спросил: - Вы знакомы с этой женщиной? - Да; она вам нравится? - Она очаровательна, дорогой мой, и к тому же блондинка Какие дивныеволосы! Она француженка? - Нет, венецианка. - А как ее зовут? - Графиня Г. - Я знаю ее по имени, - сказал Альбер, - говорят, она не только кра-сива, но и умна. Подумать только, что я мог познакомиться с ней на пос-леднем балу у госпожи де Вильфор и не сделал этого! Какого же я дуракасвалял! - Хотите, я исправлю эту ошибку? - спросил Франц. - Вы с ней так коротки, что можете привести меня к ней в ложу? - Я имел честь раза три беседовать с ней. Вы знаете, что этого вполнедостаточно, чтобы такой визит не показался наглостью. В эту минуту графиня заметила Франца и приветливо помахала ему рукой;он ответил почтительным поклоном. - Я вижу, вы с ней в наилучших отношениях, - сказал Альбер. - Вот вы и ошиблись. Французы потому и делают тысячу глупостей заграницей, что все подводят под свою парижскую мерку; когда вы находитесьв Испании или особенно в Италии, не судите никогда о короткости людей посвободе обращения. Мы с графиней просто чувствуем влечение друг к другу. - Влеченье сердца? - спросил, смеясь, Альбер. - Нет, ума, только и всего, - серьезно ответил Франц. - И как это обнаружилось? - Во время прогулки по Колизею, вроде той, которую мы совершили вмес-те с вами. - При лунном свете? - Да. - Вдвоем? - Почти. - И вы говорили о... - О мертвых. - Это, разумеется, очень занимательно, - сказал Альбер. - Но если ябуду иметь счастье оказаться кавалером прекрасной графини во время такойпрогулки, то, смею вас уверить, я буду говорить с ней только о живых! - И, может быть, прогадаете. - А пока вы меня представите ей, как обещали? - Как только упадет занавес. - Когда же этот проклятый первый акт кончится? - Послушайте финал, он чудесный, и Козелли превосходно поет его. - Да, но какая фигура! - Шпех прямо за душу хватает... - Вы понимаете, после того как слышал Зонтаг и Малибран... - Разве вы не находите, что у Мориани прекрасная школа? - Я не люблю, когда брюнеты поют, как блондины. - Знаете, дорогой мой, - сказал Франц, отворачиваясь от Альбера, ко-торый не отводил бинокля от ложи графини, - на вас не угодишь. Наконец, к величайшему удовольствию виконта де Морсер, занавес упал;Альбер взял шляпу, поправил волосы, галстук и манжеты и объявил Францу,что ждет его. Так как на вопросительный взгляд Франца графиня ответила знаком, чтоожидает его, то он не замедлил удовлетворить нетерпеливое желание Альбе-ра; вместе со своим приятелем, который на ходу расправлял складки на со-рочке и лацканах фрака, он обогнул амфитеатр и постучал в ложу N 4, за-нятую графиней. Тотчас же молодой человек, сидевший возле графини в аванложе, встали, по итальянскому обычаю, уступил свое место новому гостю, который, всвою очередь, должен был уступить его, если бы явился другой посетитель. Франц отрекомендовал Альбера как одного из самых блестящих по своемуобщественному положению и по уму молодых людей, что, впрочем, было впол-не справедливо, ибо в Париже, в том обществе, где Альбер вращался, онслыл светским львом. Франц прибавил, что Альбер в отчаянии от того, чтоупустил случай быть представленным ей в Париже, умолил его исправить этоупущение и что он просит графиню простить ему его смелость. В ответ графиня любезно поклонилась Альберу и пожала Францу руку,Альбер, по ее приглашению, сел на свободное место рядом с ней, а Францпоместился во втором ряду, позади графини. Альбер нашел прекрасную тему для беседы: он заговорил о Париже и об-щих знакомых. Франц понял, что друг его на верном пути и, взяв у него изрук гигантский бинокль, начал, в свою очередь, изучать зрительный зал. У барьера одной из лож первого яруса сидела женщина необыкновеннойкрасоты, одетая в восточный костюм, который она носила с такой непринуж-денностью, с какой носят только привычную одежду. Позади нее, в полумраке, виднелся человек, лица которого нельзя былоразглядеть. Франц прервал разговор Альбера с графиней и спросил у нее, не знаетли она эту очаровательную албанку, которая достойна привлечь внимание нетолько мужчин, но даже женщин. - Нет, - сказала она, - знаю только, что она в Риме с начала сезона;на открытии театра я видела ее в этой же ложе, и за весь месяц она непропустила ни одного спектакля; иногда ее сопровождает тот человек, ко-торый сейчас с нею, а иногда только слуга-негр. - Как она вам нравится, графиня? - Очень хороша. Медора, должно быть, была похожа на нее. Франц и графиня обменялись улыбками; потом графиня возобновила разго-вор с Альбером, а Франц принялся разглядывать в бинокль красавицу албан-ку. Начался балет, превосходный итальянский балет, поставленный знамени-тым Анри, который снискал в Италии огромную славу, погибшую в плавучемтеатре; один из тех балетов, в которых все, от первого танцовщика допоследнего статиста, принимают такое деятельное участие, что полторастачеловек делают одновременно один и тот же жест и все вместе поднимают туже руку или ту же ногу. Балет назывался "Полиска". Франц был слишком занят прекрасной незнакомкой, чтобы обращать внима-ние на балет, пусть даже превосходный. Что касается ее, то она с явнымудовольствием смотрела на сцену, чего нельзя было сказать о ее спутнике,который за все время, пока длилось это чудо хореографического искусства,ни разу не пошевелился и, невзирая па адский шум, производимый трубами,цимбалами и турецкими колокольчиками, казалось, вкушал неземную сладостьбезмятежного сна. Наконец балет кончился, и занавес упал под бешеные рукоплескания вос-торженного партера. Благодаря похвальной привычке вставлять в оперу балет, антракты вИталии очень непродолжительны: певцы успевают отдохнуть и переодеться,пока танцовщики выделывают свои пируэты и антраша. Началась увертюра второго акта При первых взмахах смычка сонливый ка-валер албанки медленно приподнялся и придвинулся к ней, она обернулась,сказала ему несколько слов и опять облокотилась на барьер ложи. Лицо ее собеседника по-прежнему оставалось в тени, и Франц не мограссмотреть его черт. Поднялся занавес, внимание Франца невольно обратилось на актеров, ивзгляд его на минуту оторвался от ложи незнакомки и перенесся на сцену. Второй акт начинается, как известно, дуэтом: Паризина во сне прогова-ривается Аццо о своей любви к Уго, обманутый муж проходит все степениревности и, наконец, убежденный в измене жены, будит ее и объявляет ей опредстоящей мести. Это один из самых красивых, самых выразительных и самых драматическихдуэтов, написанных плодовитым пером Доницетти Франц слышал его уже втретий раз, и хоть он и не был заядлым меломаном, все же дуэт произвелна него глубокое впечатление. Поэтому он уже намеревался присоединитьсвои аплодисменты к тем, которыми разразилась публика, как вдруг егоподнятые руки остановились и готовое сорваться "браво" замерло на губах. Человек в ложе встал во весь рост, лицо его очутилось в полосе света,и Франц увидел таинственного обитателя острова Монте-Кристо, чью фигуруи голос он, как ему казалось, узнал накануне среди развалин Колизея. Сомнений не было: странный путешественник живет в Риме. Вероятно, лицо Франца полностью отразило то смущение, в которое егоповерг вид незнакомца, потому что графиня, взглянув на него, рассмеяласьи спросила, что с ним. - Графиня, - отвечал Франц, - я только что спросил вас, знаете ли выэту албанку. Теперь я хочу спросить вас, знаете ли вы ее мужа. - Не больше, чем ее, - отвечала графиня. - Вы не обратили на него внимания? - Вот истинно французский вопрос! Вы же знаете, что для нас,итальянок, существует только тот, кого мы любим. - Это верно, - ответил Франц. - Во всяком случае, - продолжала графиня, наводя бинокль Альбера наложу напротив, - его, по-видимому, только что выкопали из могилы; этокакой-то мертвец, с дозволения могильщика вышедший из гроба. Посмотрите,какой он бледный. - Он всегда такой, - отвечал Франц. - Так вы его знаете? - сказала графиня. - Тогда я вас спрошу, кто онтакой. - Мне кажется, я его уже где-то видел. - Я понимаю, - сказала графиня, словно от холода передернув прелест-ными плечами, - что если раз увидишь этого человека, то его уже не за-быть никогда. Франц подумал, что, по-видимому, не только на него таинственный нез-накомец производит жуткое впечатление. - Что вы скажете? - спросил Франц, после того как графиня решиласьеще раз навести на него бинокль. - По-моему, это сам лорд Рутвен во плоти. Это новое напоминание о Байроне поразило Франца; если кто-нибудь могзаставить его поверить в существование вампиров, так именно этот чело-век. - Я должен узнать, кто он, - сказал Франц, вставая. - Нет, нет! - воскликнула графиня. - Не уходите, я рассчитываю на то,что вы меня проводите, и не отпущу вас. Франц наклонился к ее уху: - Неужели вы в самом деле боитесь? - Послушайте! - отвечала она. - Байрон клялся мне, что верит в вампи-ров; уверял, что сам видел их; он описывал мне их лица... Ониточь-в-точь такие же: черные волосы, горящие большие глаза, мертвеннаябледность; и заметьте: его дама не такая, как все... это какая-нибудьгречанка или... наверное, такая же колдунья, как и он... Умоляю вас, неходите туда. Завтра принимайтесь за розыски, если вам угодно, но сегодняя вас решительно не пущу. Франц продолжал настаивать. - Нет, нет, - сказала она, вставая, - я уезжаю; мне нельзя оставатьсядо конца спектакля; у меня гости; неужели вы будете настолько невежливы,что откажете мне в вашем обществе? Францу ничего не оставалось, как взять шляпу, отворить дверь ложи иподать графине руку, что он и сделал. Графиня в самом деле была очень взволнованна, да Франц и сам не могизбавиться от суеверного трепета, тем более что графиня только поддаласьбезотчетному страху, а его впечатление подкреплялось воспоминаниями.Подсаживая ее в карету, он почувствовал, что она вся дрожит. Он проводил графиню до дому; у нее не было никаких гостей, никто еене ждал; он упрекнул ее в обмане. - Мне в самом деле нехорошо, - сказала она, - и я хочу побыть одна;встреча с этим человеком совсем расстроила меня. Франц сделал попытку засмеяться. - Не смейтесь, - сказала графиня, - притом же вам вовсе не смешно. Иобещайте мне... - Что? - Прежде дайте слово. - Я обещаю исполнить все, что угодно, только не отказаться от попыткиузнать, кто этот человек. По некоторым причинам, о которых я не могу го-ворить, я должен узнать, кто он, откуда и куда направляется. - Откуда он, я не знаю; но куда направляется, я могу вам сказать:прямой дорогой в ад. - Вернемся к обещанию, которое вы хотели потребовать от меня, графи-ня, - сказал Франц. - Ах, да; поезжайте прямо в гостиницу и сегодня не ищите встречи сэтим человеком. Есть какая-то связь между теми, с кем расстаешься, и те-ми, с кем встречаешься. Не будьте посредником между мною и этим челове-ком. Завтра гоняйтесь за ним, сколько хотите; но никогда не представляй-те его мне, если не хотите, чтобы я умерла со страху. Теперь прощайте,постарайтесь заснуть; а я знаю, что глаз не сомкну. На этом графиня рассталась с Францем, который так и не понял, подшу-тила она над ним или в самом деле была испугана. Вернувшись в гостиницу, Франц застал Альбера в халате, в домашнихпанталонах, удобно развалившимся в кресле, с сигарой во рту. - А, это вы, - сказал он, - я не думал, что увижу вас раньше завтраш-него утра. - Послушайте, Альбер, - отвечал Франц, - я рад случаю доказать вамраз навсегда, что вы имеете самое ложное представление об итальянках; амежду тем мне кажется, что ваши любовные неудачи должны были вразумитьвас. - Что прикажете? Черт ли разберет этих женщин! Берут вас за руку,жмут ее: шепчутся с вами, заставляют вас провожать их: десятой доли та-ких заигрываний хватило бы, чтобы парижанка потеряла свое доброе имя! - В том-то и дело. Им нечего скрывать; они живут в своей прекраснойстране, где звучит "51", как говорит Дан те, не прячась, под ярким солн-цем. Поэтому они не знают жеманства. Притом, вы же видели, графиня в са-мом деле испугалась. - Кого? Того почтенного господина, который сидел против нас с краси-вой гречанкой? Мне хотелось самому узнать, кто они, и я нарочно столк-нулся с ними в коридоре. Понять не могу, откуда вы взяли всю эту чертов-щину! Это красивый мужчина, превосходно одет, по-видимому, на него шьетнаш Блен или Юмани Он несколько бледен, это правда; но вы знаете, чтобледность - признак аристократичности. Франц улыбнулся: Альбер воображал, что у него очень бледный цвет ли-ца. - Я и сам убежден, - сказал ему Франц, - что страх графини перед этимчеловеком просто фантазия. Он чтонибудь говорил? - Говорил, но только по-новогречески. Я догадался об этом по нес-кольким, исковерканным греческим словам. Надо вам сказать, дорогой мой,что в коллеже я был очень силен в греческом. - Так он говорил по-новогречески? - По-видимому. - Сомнений нет, - прошептал Франц, - это он. - Что вы говорите? - Ничего. Что вы тут делали? - Готовил вам сюрприз. - Какой? - Вы знаете, что коляску достать невозможно. - Еще бы Мы сделали все, что в человеческих силах, и ничего не доста-ли. - Меня осенила блестящая идея. Франц недоверчиво взглянул на Альбера. - Дорогой мой, - сказал Альбер, - вы удостоили меня таким взглядом,что мне хочется потребовать у вас удовлетворения. - Я готов вам его дать, если ваша идея действительно так хороша, каквы утверждаете. - Слушайте. - Слушаю. - Коляску достать нельзя? - Нельзя. - И лошадей тоже? - Тоже. - Но можно достать телегу? - Может быть. - И пару волов? - Вероятно. - Ну, так вот, дорогой мой! Это нам и нужно Я велю разукрасить теле-гу, мы оденемся неаполитанскими жнецами и изобразим в натуре знаменитуюкартину Леопольда Робера. Если, для большего сходства, графиня согласит-ся надеть костюм крестьянки из Поццуоли или Сорренто, маскарад будет ещеудачнее; она так хороша собой, что ее непременно примут за оригинал"Женщины с младенцем". - Ей-богу, - воскликнул Франц, - на этот раз вы правы, и это действи-тельно счастливая мысль. - И самая патриотическая, - она воскрешает времена наших королей-ло-дырей! А, господа римляне, вы думали, что мы будем рыскать по вашим ули-цам пешком, как лаццарони, только потому, что у вас не хватает колясок илошадей! Ну, так мы их изобретем! - И вы уже поделились с кем-нибудь этим гениальным изобретением? - С нашим хозяином Вернувшись из театра, я позвал его сюда и изложилему свои желания Он уверяет, что нет ничего легче, я хотел, чтобы волампозолотили рога, но он говорит, что на это нужно три дня: нам придетсяотказаться от этой роскоши. - А где он? - Кто? - Хозяин. - Отправился за телегой. Завтра, может быть, уже будет поздно. - Так он даст нам ответ еще сегодня? - Я его жду. В эту минуту дверь приоткрылась, и показалась голова маэстро Пастри-ни. - Permesso? [30] - спросил он. - Разумеется, можно, - воскликнул Франц. - Ну, что? - спросил Альбер - Нашли вы нам телегу и волов? - Я нашел кое-что получше, - отвечал хозяин, по всей видимости весьмадовольный собой. - Остерегитесь, дорогой хозяин, - сказал Альбер, - от добра добра неищут. - Ваша милость может положиться на меня, - самоуверенно отвечал ма-эстро Пастрини. - Но в чем же все-таки дело? - спросил Франц. - Вы знаете, что граф Монте-Кристо живет на одной площадке с вами? - Еще бы нам этого не знать, - сказал Альбер, - по его милости мытеснимся здесь, как два студента из Латинского квартала. - Он узнал о вашей неудаче и предлагает вам два места в своей коляскеи два места в окнах, снятых им в палаццо Росполи. Альбер и Франц переглянулись. - Но можем ли мы принять предложение человека, которого мы совсем незнаем, - сказал Альбер. - Кто он такой, этот граф Монте-Кристо? - спросил Франц. - Сицилийский или мальтийский вельможа, точно не знаю, но знатен, какБоргезе, и богат, как золотая жила. - Мне кажется, - сказал Франц Альберу, - что, если верить маэстроПастрини, такой человек, как этот граф, мог бы пригласить нас иначе,чем... В эту минуту в дверь постучали. - Войдите, - сказал Франц. Лакей в щегольской ливрее остановился на пороге. - От графа Монте-Кристо барону Францу д'Эпине и виконту Альберу деМорсер, - сказал он. И он протянул хозяину две визитные карточки, а тот передал их молодымлюдям. - Граф Монте-Кристо, - продолжал лакей, - просит вас позволить емукак соседу посетить вас завтра утром; он хотел бы осведомиться у молодыхгоспод, в котором часу им будет угодно принять его. - Ничего не скажешь, - шепнул Альбер Францу, - все сделано как подо-бает. - Передайте графу, - отвечал Франц, - что мы сами будем иметь честьнанести ему первый визит. Лакей вышел. - Состязание на учтивость, - сказал Альбер, - вы правы, маэстро Паст-рини, ваш граф Монте-Кристо очень воспитанный человек. - Так вы принимаете его предложение? - спросил Пастрини. - Разумеется, - отвечал Альбер, - но, признаюсь, мне жаль нашей теле-ги; и если бы окно в палаццо Росполи не вознаградило нас за эту потерю,то я, пожалуй, остался бы при своей первоначальной мысли. Как вы думае-те, Франц? - Признаюсь, и меня соблазнило только окно в палаццо Росполи, - отве-тил Франц. Предложение двух мест у окна в палаццо Росполи напомнило Францу подс-лушанный им в Колизее разговор между незнакомцем и транстеверинцем. Есличеловек в плаще, как предполагал Франц, был тем же самым лицом, чье по-явление в театре Арджентина так заинтриговало его, то он, несомненно,его увидит, и тогда ничто не помешает ему удовлетворить свое любо-пытство. Франц заснул поздно. Мысли о незнакомце и ожидание утра волновалиего. В самом деле, утром все должно было разъясниться; на этот раз та-инственный хозяин с острова Монте-Кристо уже не мог ускользнуть от него,если только он не обладал перстнем Гигеса и, благодаря этому перстню,способностью становиться невидимым. Когда Франц проснулся, еще не было восьми часов. Альбер, не имевший причин с нетерпением ждать утра, крепко спал. Франц послал за хозяином. Тот явился к нему и раскланялся с обычнымподобострастием. - Маэстро Пастрини, - сказал Франц, - если не ошибаюсь, на сегодняназначена чья-то казнь? - Да, ваша милость, но если хотите, чтобы я достал вам окно, то те-перь уже поздно. - Нет, - возразил Франц, - впрочем, если бы я очень хотел увидеть этозрелище, я, вероятно, нашел бы место на Монте Пинчо. - О, я думаю, что ваша милость не пожелала бы смешиваться с чернью,которая всегда переполняет Монте Пинчо. - Всего вернее, что я не пойду, - сказал Франц, - но мне хотелось быиметь некоторые сведения. - Какие? - О числе осужденных, об их именах и о роде казни. - Ничего нет легче, ваша милость. Мне как раз принесли tavolette. - Что такое tavolette? - Это деревянные дощечки, которые развешиваются на углах улиц накану-не казни: на них наклеены имена преступников, их преступления и способказни. Это своего рода просьба к верующим помолиться богу о ниспосланиивиновным искреннего раскаяния. - И вам приносят эти tavolette, чтобы вы присоединили ваши молитвы кмолитвам верующих? - спросил Франц с оттенком недоверия. - Нет, ваша милость, я условился с наклейщиком афиш, и он приносит ихмне так же, как приносит театральные афиши, чтобы мои гости были осве-домлены на случай, если бы кто-нибудь из них пожелал присутствовать приказни. - Вы очень предупредительны, - сказал Франц. - Могу сказать, - проговорил с улыбкой маэстро Пастрини, - я делаювсе, что в моих силах, для удобства благородных иностранцев, которыеудостаивают меня своим доверием. - Вижу, дорогой хозяин, и всем буду рассказывать об этом, будьте спо-койны А теперь мне бы хотелось прочесть одну из ваших tavolette. - Сию минуту, - сказал хозяин, открывая дверь, - я распорядился, что-бы одну из них повесили на площадке лестницы. Он вышел из комнаты, снял с гвоздя "таволетту" и принес ее Францу. Вот дословный перевод этой афиши смерти: "Сим доводится до всеобщего сведения, что во вторник, 22 февраля, впервый день карнавала, по приговору верховного трибунала, на Пьяц-ца-дель-Пополо будут казнены: Андреа Рондоло, осужденный за убийство вы-сокоуважаемого и достопочтенного дона Чезаре Торлини, каноника церкви евИоанна Латеранского, и Пеппино, прозванный Рокка Приори, уличенный в со-общничестве с презренным разбойником Луиджи Вампа и членами его шайки. Первый будет mazzolato. Второй будет decapitato. Благочестивые души приглашаются молить господа о даровании чистосер-дечного раскаяния сим двум злополучным преступникам". Это было именно то, что Франц слышал два дня тому назад среди разва-лин Колизея; в программе не произошло никаких изменений - имена осужден-ных, их преступления, способ казни были точь-в-точь те же. Таким образом, транстеверинец был, вероятно, не кто иной, как ЛуиджиВампа, а человек в плаще - СиндбадМореход, продолжавший и в Риме, как вПорто-Веккио и Тунисе, свою филантропическую деятельность. Между тем пробило девять часов, и Франц хотел уже разбудить Альбера,как вдруг, к его величайшему изумлению, тот вышел из спальни и даже вполном туалете Мысли о карнавале не давали ему покоя и подняли с постелираньше, чем Франц ожидал. - Как вы думаете, синьор Пастрини, - обратился Франц к хозяину, - размы оба готовы, не явиться ли нам к графу Монте-Кристо? - Разумеется, - отвечал тот, - граф Монте-Кристо имеет привычку вста-вать очень рано, и я уверен, что он уже часа два, как не спит. - И вы считаете, что мы не обеспокоим его? - Совершенно уверен. - В таком случае, Альбер, если вы готовы... - Я совершенно готов, - сказал Альбер. - Так идем и выразим нашему соседу благодарность за его любезное вни-мание. - Идем! Францу и Альберу надо было только перейти площадку; хозяин опередилих и позвонил, лакей отпер дверь. - I signory francesi [31], - сказал Пастрини. Лакей поклонился и пригласил их войти. Они прошли через две комнаты, обставленные с роскошью, какой они неожидали найти в гостинице маэстро Пастрини, и вошли, наконец, в безуп-речно убранную гостиную На полу был разостлан турецкий ковер, и удобныекресла словно приглашали посетителей отдохнуть на их упругих подушках ивыгнутых спинках. Стены были увешены картинами известных мастеров впере-межку с роскошным оружием, а на дверях колыхались пышные портьеры. - Если вашим милостям угодно будет сесть, - сказал лакей, - я пойдудоложить графу. И он вышел в другую дверь. Когда эта дверь открылась, из-за нее донеслись звуки лютни, но тотчасже смолкли До молодых людей, ожидавших в гостиной, долетело только мимо-летное дуновение музыки. Франц и Альбер обменялись взглядом и снова принялись рассматриватьмебель, картины и оружие. Чем дольше они смотрели на всю эту роскошь,тем великолепнее она им казалась. - Ну-с, - обратился Франц к своему приятелю, - что вы на это скажете? - Скажу, дорогой мой, что наш сосед либо биржевой маклер, сыгравшийна понижение испанских фондов, либо князь, путешествующий инкогнито. - Тише! - сказал Франц. - Мы это сейчас узнаем: вот и он. Послышался скрип отворяемой двери, портьеры раздвинулись, и на порогепоказался обладатель всех этих богатств. Альбер двинулся ему навстречу,но Франц остался стоять, как пригвожденный к месту. Вошедший был не кто иной, как человек в плаще, незнакомец в ложе, та-инственный хозяин с острова МонтеКристо.