XII. Римские разбойники

На другой день Франц проснулся первый и тотчас же позвонил. Колокольчик еще не успел умолкнуть, как вошел сам маэстро Пастрини. - Вот видите, - торжествующе сказал хозяин, не ожидая даже вопросаФранца, - я вчера угадал, ваша милость, когда не решился ничего обещатьвам; вы слишком поздно спохватились, и во всем Риме нет ни одной коляс-ки, то есть на последние три дня, разумеется. - Ну, конечно! - отвечал Франц. - Именно на те дни, когда она большевсего нужна. - О чем это? - спросил Альбер, входя. - Нет коляски? - Вы угадали, мой друг, - отвечал Франц. - Нечего сказать, хорош городишко, ваш вечный город! - Я хочу сказать, ваша милость, - возразил маэстро Пастрини, желаяподдержать достоинство столицы христианского мира в глазах приезжих, - яхочу сказать, что нет коляски с воскресенья утром до вторника вечером;но до воскресенья вы, если пожелаете, найдете хоть пятьдесят. - Это уже лучше! - сказал Альбер. - Сегодня у нас четверг, - кто зна-ет, что может случиться до воскресенья? - Случится только то, что понаедет еще тысяч десять - двенадцать па-роду, - отвечал Франц, - и положение станет еще более затруднительным. - Любезный друг, - отвечал Морсер, - давайте наслаждаться настоящим ине думать мрачно о будущем. - По крайней мере, окно у нас будет? - спросил Франц. - Окно? Куда? - На Корсо, разумеется! - Вы шутите! Окно! - воскликнул маэстро Пастрини. - Невозможно! Со-вершенно невозможно! Было одно незанятое, в шестом этаже палаццо Дориа,да и то отдали русскому князю за двадцать цехинов в день. Молодые люди с изумлением переглянулись. - Знаете, дорогой друг, - сказал Франц Альберу, - что нам остаетсяделать? Проведем карнавал в Венеции; там если нет колясок, то, по край-ней мере, есть гондолы. - Ни в коем случае! - воскликнул Альбер. - Я решил увидеть римскийкарнавал и увижу его хоть на ходулях. - Превосходная мысль, - подхватил Франц, - особенно, чтобы гаситьмокколетти; [20] мы нарядимся полишинелями, вампирами или обитателямиЛандов и будем иметь головокружительный успех. - Ваши милости все-таки желают получить экипаж хотя бы до воскре-сенья? - Разумеется! - сказал Альбер. - Неужели вы думаете, что мы будем хо-дить по улицам Рима пешком, как какие-нибудь писари? - Приказание ваших милостей будет исполнено, - сказал маэстро Пастри-ни. - Только предупреждаю, что экипаж будет вам стоить шесть пиастров вдень. - А я, любезный синьор Пастрини, - подхватил Франц, - не будучи нашимсоседом миллионером, предупреждаю вас, что я четвертый раз в Риме и знаюцену экипажам в будни, в праздники и по воскресеньям; мы вам дадим две-надцать пиастров за три дня, сегодняшний, завтрашний и послезавтрашний,и вы еще недурно на этом наживетесь. - Позвольте, ваша милость!.. - попытался возражать маэстро Пастрини. - Как хотите, дорогой хозяин, как хотите, - сказал Франц, - или я самсторгуюсь с вашим abettatore [21], которого я хорошо знаю, это мой ста-рый приятель, он уже немало поживился от меня, и, в надежде и впредь по-живиться, он возьмет с меня меньше, чем я вам предлагаю; вы потеряетеразницу по своей собственной вине. - Зачем вам беспокоиться, ваша милость? - сказал маэстро Пастрини сулыбкой итальянского обиралы, признающего себя побежденным. - Постараюсьуслужить вам и надеюсь, что вы будете довольны. - Вот и чудесно! Давно бы так. - Когда вам угодно коляску? - Через час. - Через час она будет у ворот. И действительно, через час экипаж ждал молодых людей; то была обыкно-венная извозчичья пролетка, ввиду торжественного случая возведенная вчин коляски. Но, несмотря на ее более чем скромный вид, молодые людипочли бы за счастье иметь ее в своем распоряжении на последние три днякарнавала. - Ваша светлость! - крикнул чичероне высунувшемуся в окно Францу. -Подать карету ко дворцу? Хотя Франц и привык к напыщенным выражениям итальянцев, он все жебросил взгляд вокруг себя; но слова чичероне явно относились к нему. Его светлостью был он сам, под каретой подразумевалась пролетка, адворцом именовалась гостиница "Лондон". Вся удивительная склонность итальянцев к преувеличению сказалась вэтой фразе. Франц и Альбер сошли вниз. Карета подкатила ко дворцу. Их светлостиразвалились в экипаже, а чичероне вскочил на запятки. - Куда угодно ехать вашим светлостям? - Сначала к храму святого Петра, а потом к Колизею, - как истый пари-жанин, сказал Альбер. Но Альбер не знал, что требуется целый день на осмотр св. Петра и це-лый месяц на его изучение. Весь день прошел только в осмотре храма св.Петра. Вдруг друзья заметили, что день склоняется к вечеру. Франц посмотрел на часы: было уже половина пятого. Пришлось отправиться домой. Выходя из экипажа, Франц велел кучерубыть у подъезда в восемь часов. Он хотел показать Альберу Колизей прилунном свете, как показал ему храм св. Петра при лучах солнца. Когда по-казываешь приятелю город, в котором сам уже бывал, то вкладываешь в этостолько же кокетства, как когда знакомишь его с женщиной, любовником ко-торой когда-то был. Поэтому Франц сам указал кучеру маршрут. Он должен был миновать воро-та дель-Пополо, ехать вдоль наружной стены и въехать в ворота Сап-Джо-ванни. Таким образом, Колизей сразу вырастет перед ними и величие его небудет умалено ни Капитолием, ни Форумом, ни аркою Септимия Севера, нихрамом Антонина и Фаустины на виа-Сакра, которые они могли бы увидеть напути к нему. Сели обедать. Маэстро Пастрини обещал им превосходный обед; обед ока-зался сносным, придраться было не к чему. К концу обеда явился хозяин; Франц подумал, что он пришел выслушатьодобрение, и готовился польстить ему, по Пастрини с первых же слов прер-вал его. - Ваша милость, - сказал он, - я весьма польщен вашими похвалами; ноя пришел не за этим. - Может быть, вы пришли сказать, что нашли для нас экипаж? - спросилАльбер, закуривая сигару. - Еще того менее; и я советую вашей милости бросить думать об этом ипримириться с положением. В Риме вещи возможны или невозможны. Когда вамговорят, что невозможно, то дело кончено. - В Париже много удобнее: когда вам говорят, что это невозможно, выплатите вдвое и тотчас же получаете то, что вам нужно. - Так говорят все французы, - отвечал задетый за живое маэстро Паст-рини, - и я, право, не понимаю, зачем они путешествуют? - Поэтому, - сказал Альбер, флегматически пуская дым в потолок и рас-качиваясь в кресле, - поэтому путешествуют только такие безумцы и дура-ки, как мы; умные люди предпочитают свой особняк на улице Эльдер,Гантский бульвар и Кафе-де-Пари. Не приходится объяснять, что Альбер жил на названной улице, каждыйдень прогуливался по фешенебельному бульвару и обедал в том единственномкафе, где подают обед, и то лишь при условии хороших отношений с офици-антами. Маэстро Пастрини ничего не ответил, очевидно обдумывая ответ Альбера,показавшийся ему не вполне ясным. - Однако, - сказал Франц, прерывая географические размышления хозяи-на, - вы все же пришли к нам с какой-нибудь целью. С какой именно? - Вы совершенно правы; речь идет вот о чем: вы велели подать коляскук восьми часам? - Да. - Вы хотите взглянуть на Колоссоо? - Вы хотите сказать: на Колизей? - Это одно и то же. - Пожалуй. - Вы велели кучеру выехать в ворота дель-Пополо, проехать вдоль на-ружной стены и воротиться через ворота Сан-Джованни? - Совершенно верно. - Такой путь невозможен. - Невозможен? - Или во всяком случае очень опасен. - Опасен? Почему? - Из-за знаменитого Луиджи Вампа. - Позвольте, любезный хозяин, - сказал Альбер, - прежде всего, ктотакой ваш знаменитый Луиджи Вампа? Он, может быть, очень знаменит в Ри-ме, но, уверяю вас, совершенно неизвестен в Париже. - Как! Вы его не знаете? - Не имею этой чести. - Вы никогда не слышали его имени? - Никогда. - Так знайте, что это разбойник, перед которым Дечезарис и Гаспароне- просто мальчики из церковного хора. - Внимание, Альбер! - воскликнул Франц. - Наконец-то на сцене появля-ется разбойник. - Любезный хозяин, предупреждаю вас, я не поверю ни слову. А засимможете говорить, сколько вам угодно; я вас слушаю. "Жил да был..." Ну,что же, начинайте! Маэстро Пастрини повернулся к Францу, который казался ему наиболееблагоразумным из приятелей. Надобно отдать справедливость честному мало-му. За его жизнь в его гостинице перебывало немало французов, по некото-рые свойства их ума остались для него загадкой. - Ваша милость, - сказал он очень серьезно, обращаясь, как мы ужесказали, к Францу - если вы считаете меня лгуном, бесполезно говоритьвам то, что я намеревался вам сообщить; однако смею уверить, что я имелв виду вашу же пользу. - Альбер по сказал, что вы лгун, дорогой синьор Пастрини, - прервалФранц, - он сказал, что не поверит вам, только и всего. Но я вам поверю,будьте спокойны; говорите же. - Однако, ваша милость, вы понимаете, что, если моя правдивость подсомнением... - Дорогой мой, - прервал Франц, - вы обидчивее Кассандры; по ведь онабыла пророчица, и ее никто но слушал, а вам обеспечено внимание половинывашей аудитории. Садитесь и расскажите нам, кто такой господин Вампа. - Я уже сказал вашей милости, что это разбойник, какого мы не видыва-ли со времен знаменитого Мастрильи. - Но что общего между этим разбойником и моим приказанием кучеру вые-хать в ворота дель-Пополо и вернуться через ворота Сан-Джованни? - А то, - отвечал маэстро Пастрини, - что вы можете спокойно выехатьв одни ворота, но я сомневаюсь, чтобы вам удалось вернуться в другие. - Почему? - спросил Франц. - Потому, что с наступлением темноты даже в пятидесяти шагах за воро-тами небезопасно. - Будто? - спросил Альбер. - Господин виконт, - отвечал маэстро Пастрини, все еще до глубины ду-ши обиженный недоверием Альбера, - я это говорю не для вас, а для вашегоспутника; он бывал в Риме и знает, что такими вещами не шутят. - Друг мой, - сказал Альбер Францу, - чудеснейшее приключение самоплывет нам в руки. Мы набиваем коляску пистолетами, мушкетонами и двуст-волками. Луиджи Вампа является, но не он задерживает нас, а мы его; мыдоставляем его в Рим, преподносим знаменитого разбойника его святейшест-ву папе, тот спрашивает, чем он может вознаградить нас за такую услугу.Мы без церемонии просим у него карету и двух лошадей из папских конюшени смотрим карнавал из экипажа; не говоря уже о том, что благодарныйримский народ, по всей вероятности, увенчает нас лаврами на Капитолии ипровозгласит, как Курция и Горация Коклеса, спасителями отечества. Лицо маэстро Пастрини во время этой тирады Альбера было достойно кис-ти художника. - Во-первых, - возразил Франц, - где вы возьмете пистолеты, мушкетоныи двустволки, которыми вы собираетесь начинить нашу коляску? - Уж, конечно, не в моем арсенале, ибо у меня в Террачине отобралидаже кинжал; а у вас? - Со мною поступили точно также в Аква-Пендепте. - Знаете ли, любезный хозяин, - сказал Альбер, закуривая вторую сига-ру от окурка первой, - что такая мера весьма удобна для грабителей и,мне кажется, введена нарочно, по сговору с ними? Вероятно, такая шутка показалась хозяину рискованной, потому что онпробормотал в ответ что-то невнятное, обращаясь только к Францу, как кединственному благоразумному человеку, с которым можно было столко-ваться. - Вашей милости, конечно, известно, что, когда на вас нападают раз-бойники, не принято защищаться. - Как! - воскликнул Альбер, храбрость которого восставала при мысли,что можно молча дать себя ограбить. - Как так "не принято"! - Да так. Всякое сопротивление было бы бесполезно. Что вы сделаетепротив десятка бандитов, которые выскакивают из канавы, из какой-нибудьлачуги или из акведука и все разом целятся в вас? - Черт возьми! Пусть меня лучше убьют! - воскликнул Альбер. Маэстро Пастрини посмотрел на Франца глазами, в которых ясно чита-лось: "Положительно, ваша милость, ваш приятель сумасшедший". - Дорогой Альбер, - возразил Франц, - ваш ответ великолепен и стоиткорнелевского "qu'il mourut"; [22] но только там дело шло о спасении Ри-ма, и Рим этого стоил. Что же касается пас, то речь идет всего лишь обудовлетворении пустой прихоти, а жертвовать жизнью из-за прихоти - смеш-но. - Per Bacco! [23] - воскликнул маэстро Пастрини. - Вот это золотыеслова! Альбер налил себе стакан лакрима-кристи и начал пить маленькими глот-ками, бормоча что-то нечленораздельное. - Ну-с, маэстро Пастрини, - продолжал Франц, - теперь, когда приятельмой успокоился и вы убедились в моих миролюбивых наклонностях, расскажи-те нам, кто такой этот синьор Луиджи Вампа. Кто он, пастух или вельможа?Молод или стар? Маленький или высокий? Опишите нам его, чтобы мы могли,по крайней мере, его узнать, если случайно встретим его в обществе, какСбогара или Лару. - Лучше меня никто вам не расскажет о нем, ваша милость, потому что язнал Луиджи Вампа еще ребенком; и однажды, когда я сам попал в его рукипо дороге из Ферентино в Алатри, он вспомнил, к величайшему моемусчастью, о нашем старинном знакомстве; он отпустил меня и не только невзял выкупа, но даже подарил мне прекрасные часы и рассказал мне своюисторию. - Покажите часы, - сказал Альбер. Пастрини вынул из жилетного кармана великолепный брегет с именем мас-тера и графской короной. - Вот они. - Черт возьми! - сказал Альбер. - Поздравляю вас! У меня почти такиеже, - он вынул свои часы из жилетного кармана, - и они стоили мне тритысячи франков. - Расскажите историю, - сказал Франц, придвигая кресло и приглашаямаэстро Пастрини сесть. - Вы разрешите? - спросил хозяин. - Помилуйте, дорогой мой, - отвечал Альбер, - ведь вы не проповедник,чтобы говорить стоя. Хозяин сел, предварительно отвесив каждому из своих слушателей попочтительному поклону, что должно было подтвердить его готовность сооб-щить им все сведения о Луиджи Вампа. - Постойте, - сказал Франц, - останавливая маэстро Пастрини, уже былооткрывшего рот. - Вы сказали, что знали Вампа ребенком. Стало быть, онеще совсем молод? - Молод ли он? Еще бы! Ему едва исполнилось двадцать два года. О,этот мальчишка далеко пойдет, будьте спокойны. - Что вы на это скажете, Альбер? Прославиться в двадцать два года!Это не шутка! - сказал Франц. - Да, и в этом возрасте Александр, Цезарь и Наполеон, хотя впос-ледствии о них и заговорили, успели меньше. - Итак, - продолжал Франц, обращаясь к хозяину, - герою вашей историивсего только двадцать два года? - Едва исполнилось, как я уже имел честь докладывать. - Какого он роста, большого или маленького? - Среднего, приблизительно такого, как его милость, - отвечал хозяин,указывая на Альбера. - Благодарю за сравнение, - с поклоном сказал Альбер. - Рассказывайте, маэстро Пастрини, - сказал Франц, улыбнувшись обид-чивости своего друга. - А к какому классу общества он принадлежал? - Он был простым пастухом в поместье графа СапФеличе, между Палестри-ной и озером Габри. Он родился в Пампинаре и с пятилетнего возраста слу-жил у графа. Отец его, сам пастух, имел в Анапии собственное маленькоестадо и жил торговлей бараньей шерстью и овечьим сыром в Риме. Маленький Вампа еще в раннем детстве отличался странным характером.Однажды, когда ему было только семь лет, он явился к палестринскому свя-щеннику и просил научить его читать. Это было нелегко, потому что ма-ленький пастух не мог отлучаться от стада; но добрый священник ежедневноходил служить обедню в маленькое местечко, слишком бедное, чтобы содер-жать священника, и даже не имевшее названия, так что его обычно называлипросто "Борго" [24]. Он предложил Луиджи поджидать его на дороге и тутже, на обочине, брать урок, но предупредил, что уроки будут очень корот-кие и ученику придется быть очень старательным. Мальчик с радостью согласился. Луиджи ежедневно водил стадо на дорогу из Палестрины в Борго. Ежед-невно в девять часов утра здесь проходил священник; он садился с мальчи-ком на край канавы, и маленький пастушок учился грамоте по требнику. В три месяца он научился читать. Но этого было мало: он хотел научиться писать. Священник заказал учителю чистописания в Риме три прописи: однубольшими буквами, другую средними, а третью мелкими, и показал мальчику,как переписывать их на аспиде заостренной железкой. В тот же вечер, загнав стадо, Вампа побежал к палестринскому слесарю,взял большой гвоздь, накалил его, выковал, закруглил и сделал из негонечто вроде античного стилоса. На другой день он набрал аспидных пластинок и принялся за дело. В три месяца он научился писать. Священник, удивленный его сметливостью и тронутый его прилежанием,подарил ему несколько тетрадей, пучок перьев и перочинный ножик. Мальчику предстояла новая наука, но уже легкая в сравнении с прежней.Через неделю он владел пером так же хорошо, как и своим стилосом. Священник рассказал про него графу Сан-Феличе; тот пожелал видетьпастушка, заставил его при себе читать и писать, велел управляющему кор-мить его вместе со слугами и назначил ему жалованье - два пиастра в ме-сяц. На эти деньги Луиджи покупал книги и карандаши. Владея необыкновенным даром подражания, он, как юный Джотто, рисовална аспидных досках своих овец, дома и деревья. Потом при помощи перочинного ножа он стал обтачивать дерево и прида-вать ему различные формы. Так начал свое поприще и Пинелли, знаменитыйскульптор. Девочка лет шести, стало быть немного моложе Луиджи, тоже стерегластадо вблизи Палестины; она была сирота, родилась в Вальмонтонс и зва-лась Терезой. Дети встречались, садились друг подле друга, и, пока их стада, сме-шавшись, паслись вместе, они болтали, смеялись и играли; вечером они от-деляли стадо графа Сан-Феличе от стада барона Черветри и расходились вразные стороны, условившись снова встретиться на следующее утро. Они ни-когда не нарушали этого условия и, таким образом, росли вместе. Луиджи исполнилось двенадцать лет, а Терезе - одиннадцать. Между тем с годами их природные наклонности развивались. Луиджи по-прежнему занимался искусствами, насколько это было возможнов одиночестве, нрав у него был неровный: он то бывал беспричинно печа-лен, то порывист, вспыльчив и упрям и всегда насмешлив. Ни один из маль-чиков Пампинары, Палестрины и Вальмонтоне не только не имел на него вли-яния, но даже не мог стать его товарищем. Его своеволие, требова-тельность, нежелание ни в чем уступать отстраняли от него всякое прояв-ление дружелюбия или хотя бы симпатии. Одна Тереза единым взглядом, сло-вом, жестом укрощала его строптивый нрав. Он покорялся мановению женскойруки, а мужская рука, чья бы она ни была, могла только сломать его, ноне согнуть. Тереза, напротив, была девочка живая, резвая и веселая, но чрезвычай-но тщеславная; два пиастра, выдаваемые Луиджи управляющим графа Сан-Фе-личе, все деньги, выручаемые им за разные безделушки, которые он прода-вал римским торговцам игрушек, уходили на сережки из поддельного жемчу-га, стеклянные бусы и золотые булавки. Благодаря щедрости своего юногодруга Тереза была самой красивой и нарядной крестьяночкой в окрестностяхРима. Дети росли, проводя целые дни вместо и беспечно предаваясь влечениямсвоих неискушенных натур. В их разговорах, желаниях и мечтах Вампа всег-да воображал себя капитаном корабля, предводителем войска или губернато-ром какой-нибудь провинции, а Тереза видела себя богатой, в пышном наря-де, в сопровождении ливрейных лакеев. Проведя весь день в дерзновенныхмечтах о своем будущем блеске, они расставались, чтобы загнать своих ба-ранов в хлев, и спускались с высоты мечтаний к горькой и убогой действи-тельности. Однажды молодой пастух сказал графскому управляющему, что он видел,как волк вышел из Сабипских гор и рыскал вокруг его стада. Управляющийдал ему ружье, а Вампа только этого и хотел. Ружье оказалось от превосходного мастера из Брешиа и било не хужеанглийского карабина; но граф, приканчивая однажды раненую лисицу, сло-мал приклад, и ружье было отложено. Для такого искусного резчика, как Вампа, это не представляло затруд-нений. Он измерил старое ложе, высчитал, что надо изменить, чтобы ружьепришлось ему по плечу, и смастерил новый приклад с такой чудеснойрезьбой, что если бы он захотел продать в городе одно только дерево, тополучил бы за него верных пятнадцать - двадцать пиастров. Но он отнюдь не собирался этого делать: иметь ружье было его заветноймечтой. Во всех странах, где независимость заменяет свободу, первая пот-ребность всякого смелого человека, всякого мощного содружества иметьоружие, которое может служить для нападения и защиты и, наделяя грознойсилой своего обладателя, заставляет других считаться с ним. С этой минуты все свое свободное время Вампа посвящал упражнению встрельбе; он купил пороху и пуль, и все для него стало мишенью: жалкийсеренький ствол оливы, растущей на склонах Сабинских гор; лисица, подвечер выходящая из поры в поисках добычи; орел, парящий в воздухе. Скороон так изощрился, что Тереза превозмогла страх, который она вначалечувствовала при каждом выстреле, и любовалась, как ее юный товарищ вса-живал пулю, куда хотел, так же метко, как если бы вкладывал ее рукой. Однажды вечером волк и в самом деле выбежал из рощи, возле которойони обыкновенно сидели. Волк не пробежал и десяти шагов, как упал мерт-вым. Вампа, гордый своей удачей, взвалил его на плечи и принес в поместье. Все это создало Луиджи Вампа некоторую известность; человек, стоящийвыше других, где бы он ни был, всегда находит почитателей. Во всей окру-ге о молодом пастухе говорили, как о самом ловком, сильном и неустраши-мом парне на десять лье кругом; и хотя Тереза слыла чуть ли не первойкрасавицей между сабинскими девушками, никто не решался заговаривать сней о любви, потому что все знали, что ее любит Вампа. А между тем Луиджи и Тереза ни разу не говорили между собой о любви.Они выросли друг подле друга, как два дерева, которые переплелись подземлей корнями, над землей - ветвями и ароматами - в воздухе; у них былотолько одно желание: всегда быть вместе; это желание стало потребностью,и они скорее согласились бы умереть, чем разлучиться хотя бы на одиндень. Терезе минуло шестнадцать лет, а Луиджи - семнадцать. В это время начали поговаривать о разбойничьей шайке, собравшейся вЛенинских горах. Разбой никогда не удавалось искоренить в окрестностямРима. Иной раз недостает атамана; но стоит только явиться ему, как околонего тотчас же собирается шайка. Знаменитый Кукуметто, выслеженный в Абруццских горах и изгнанный изнеаполитанских владений, где он вел настоящую войну, перевалил, какМанфред, через Гарильяно и нашел убежище между Соннино и Пиперно, на бе-регах Амазено. Теперь он набирал шайку, идя по стопам Дечезариса и Гаспароре и наде-ясь вскоре превзойти их. Из Палестрины, Фраскати и Пампинары исчезлонесколько юношей. Сначала о них беспокоились, потом узнали, что онивступили в шайку Кукуметто. Вскоре Кукуметто стал предметом всеобщего внимания. Рассказывали проего необыкновенную храбрость и возмутительное жестокосердие. Однажды он похитил девушку, дочь землемера в Фрозиноне. Разбойничийзакон непреложен: девушка принадлежит сначала похитителю, потом ос-тальные бросают жребий, и несчастная служит забавой для всей шайки, покаона им не наскучит или не умрет. Когда родители достаточно богаты, чтобы заплатить выкуп, к ним отп-равляют гонца; пленница отвечает головой за безопасность посланного. Ес-ли выкупа не дают, то участь пленницы решена. У похищенной девушки в шайке Кукуметто был возлюбленный, его звалиКарлини. Увидев его, она протянула к нему руки и считала себя спасенною, нобедный Карлини, узнав ее, почувствовал, что сердце его разрывается: онне сомневался в том, какая ей готовится участь. Однако, так как он был любимцем Кукуметто, три года делил с ним всеопасности и даже однажды спас ему жизнь, застрелив карабинера, которыйуже занес саблю над его головой, то он надеялся, что Кукуметто сжалитсянад ним. Он отвел атамана в сторону, в то время как девушка, сидя под высокойсосной, посреди лесной прогалины, закрывала лицо яркой косынкой, какиеносят римские крестьянки, чтобы спрятать его от похотливых взглядов раз-бойников. Карлини все рассказал атаману: их любовь, клятвы верности и как оникаждую ночь, с тех пор как шайка расположилась в этих местах, встречают-ся среди развалин. Как раз в этот вечер Карлини был послан в соседнее село и не могявиться на свидание; но Кукуметто якобы случайно очутился там и похитилдевушку. Карлини умолял атамана сделать ради него исключение и пощадить Риту,уверяя, что отец ее богат и даст хороший выкуп. Кукуметто притворился, что склоняется на мольбы своею друга, и пору-чил ему найти пастуха, которого можно было бы послать к отцу Риты, вФрозинопе. Карлипи радостно подбежал к девушке, сказал ей, что она спасена, ипопросил ее написать отцу письмо, чтобы сообщить о том, что с ней случи-лось, и уведомить его, что за нее требуют триста пиастров выкупа. Отцу давали сроку двенадцать часов, до девяти часов следующего утра. Взяв письмо, Карлини бросился в долину разыскивать гонца. Он нашел молодого пастуха, загонявшего в ограду свое стадо. Пастухи,обитающие между юродом и горами, на границе между дикой и цивилизованнойжизнью, - обычно посланцы разбойников. Пастух немедленно пустился в путь, обещая через час быть в Фрозиноно. Картини, радостный, вернулся к возлюбленной, чтобы передать ей этоутешительное известие. Он застал шайку на прогалине, за веселым ужином; она поглощала припа-сы, взимаемые с поселян в виде дани; но он тщетно искал между пирующимиКукуметто и Риту. Он спросил, где они; бандиты отвечали громким хохотом. Холодный потвыступил на лбу Карлини, волосы на голове встали дыбом. Он повторил свой вопрос. Один из сотрапезников палил в стакан орви-етского вина и протянул его Карлини. "За здоровье храброго Кукуметто и красавицы Риты!" В ту же минуту Карлини услышал женский крик. Он понял все. Он схватилстакан, пустил им в лицо угощавшего и бросился на крик. Пробежав шагов сто, он за кустом увидел Кукуметто, державшего вобъятиях бесчувственную Риту. Увидев Карлини, Кукуметто встал и навел на него два пистолета. Разбойники взглянули друг на друга: один - с похотливой улыбкой нагубах, другой - смертельно бледный. Можно было думать, что между этими людьми сейчас произойдет жестокаясхватка. Но мало-помалу черты Карлини разгладились, его рука, схвативша-яся было за один из пистолетов, заткнутых у него за поясом, повисла ввоздухе. Рита лежала на земле между ними. Лунный свет озарял эту сцену. "Ну, что? - сказал Кукуметто. - Исполнил ты мое поручение?" "Да, атаман, - отвечал Карлини, - и завтра, к девяти часам, отец Ритыбудет здесь с деньгами". "Очень хорошо. А пока мы проведем веселую ночку. Эта девушка восхити-тельна, у тебя неплохой вкус, Карлини. А так как я не себялюбец, то мысейчас вернемся к товарищам и будем тянуть жребий, кому она теперь дос-танется". "Стало быть, вы решили поступить с ней, как обычно?" - спросил Карли-ни. "А почему бы делать для нее исключение?" "Я думал, что во внимание к моей просьбе..." "Чем ты лучше других?" "Вы правы". "Но ты не беспокойся, - продолжал, смеясь, Кукумотто, - рано илипоздно придет и твой черед". Карлини так стиснул зубы, что они хрустнули. "Ну, что же, идем?" - сказал Кукуметто, делая шаг в сторону товари-щей. "Я иду за вами". Кукуметто удалился, оглядываясь на Карлини, так как, должно быть,опасался, что тот нападет на него сзади. Но ничто в молодом разбойникене указывало на враждебные намерения. Он продолжал стоять, скрестив руки, над все еще бесчувственной Ритой. У Кукуметто мелькнула мысль, что Карлини хочет схватить ее на руки ибежать с нею. Но это его не беспокоило, потому что он уже получил от Ри-ты все, что хотел; а что касается денег, то триста пиастров, разделенныхмежду всею шайкою, были такой ничтожной суммой, что они его мало интере-совали. И он продолжал идти к прогалине; к его удивлению, Карлини появилсятам почти одновременно с ним. "Жребий! Жребий!" - закричали разбойники, увидав атамана. И глаза всех этих людей загорелись вожделением, в красноватом отблес-ке костра они были похожи на демонов. Требование их было справедливо; поэтому атаман в знак согласия кивнулголовой. Записки с именами, в том числе и с именем Карлини, положили вшляпу, и самый младший из шайки вытащил из этой самодельной урны одну иззаписок. На этой записке значилось имя Дьяволаччо. Это был тот самый, который предложил Карлини выпить за здоровье ата-мана и которому Карлини в ответ на это швырнул стакан в лицо. Из широкой раны, рассекшей ему лицо от виска до подбородка, струейтекла кровь. Когда прочли его имя, он громко захохотал. "Атаман, - сказал он, - Карлини сейчас отказался выпить за ваше здо-ровье; предложите ему выпить за мое; может быть, он скорое снизойдет квашей просьбе, чем к моей". Все ожидали какой-нибудь вспышки со стороны Карлини; но, к общемуизумлению, он взял одной рукой стакан, другой - флягу и палил себе вина. "За твое здоровье, Дьяволаччо", - сказал он спокойным голосом. И он осушил стакан, причем рука его даже не задрожала. Потом, приса-живаясь к огню, он сказал: "Дайте мне мою долю ужина! Я проголодался после долгой ходьбы". "Да здравствует Карлини!" - закричали разбойники. "Так и надо! Вот это называется поступать по-товарищески". И все снова уселись в кружок у костра; Дьяволаччо удалился. Карлипи ел и пил, как будто ничего не произошло. Разбойники удивленно поглядывали на него, озадаченные его безучасти-ем, как вдруг услышали позади себя тяжелые шаги. Они обернулись: к костру подходил Дьяволаччо с молодой пленницей наруках. Голова ее была запрокинута, длинные волосы касались земли. Чем ближе он подходил к светлому кругу костра, тем заметней станови-лась бледность девушки и бледность разбойника. Так зловеща и торжественно было это появление, что все встали, кромеКарлини, который спокойно остался сидеть, продолжая есть и пить, как нив чем не бывало. Дьяволаччо подходил все ближе среди всеобщего молчания и, наконец,положил Риту к ногам атамана. Тогда все поняли, почему так бледен разбойник и так бледна девушка:под ее левого грудью торчала рукоять ножа. Все глаза обратились к Карлини: у него на поясе висели пустые ножны. "Так, - сказал атаман, - теперь я понимаю, для чего Карлини отстал". Дикие натуры умеют ценить мужественный поступок; хотя, быть может, ниодин из разбойников не сделал бы тою, что сделал Карлини, все его поня-ли. Карлини тоже встал с места и подошел к телу, положив руку на рукоятьпистолета. "А теперь, - сказал он, - будет кто-нибудь оспаривать у меня эту жен-щину?" "Никто, - отвечал атаман, - она твоя!" Карлини поднял ее на руки и вынес из освещенного круга, который отб-расывало пламя костра. Кукуметто, как обычно, расставил часовых, и раз-бойники, завернувшись в плащи, легли спать около огня. В полночь часовые подняли тревогу: атаман и разбойники в тот же мигбыли на ногах. Это оказался отец Риты, принесший выкуп за дочь. "Бери, - сказал он атаману, подавая мешок с серебром. - Вот тристапиастров. Отдай мне мою дочь". Но атаман, не взяв денег, сделал ему знак следовать за собой. Старикповиновался; они пошли за деревья, сквозь ветви которых просвечивал ме-сяц. Наконец, Кукуметто остановился, протянул руку и указал старику надве фигуры под деревом. "Вот, - сказал он, - требуй свою дочь у Карлини, он даст тебе отчетво всем". И вернулся к товарищам. Старик замер на месте. Он чувствовал, что какая-то неведомая беда,огромная, непоправимая, нависла над его головой. Наконец, он сделал нес-колько шагов, стараясь различить, что происходит под деревом. Заслышав шаги, Карлини поднял голову, и глазам старика более отчетли-во представились очертания двух людей. На земле лежала женщина; голова ее покоилась на коленях мужчины, нак-лонившегося над ней; приподняв голову, он открыл лицо женщины, котороеон прижимал к груди. Старик узнал свою дочь, а Карлини узнал старика. "Я ждал тебя", - сказал разбойник отцу Риты. "Негодяй! - воскликнул старик. - Что ты сделал?" И он с ужасом глядел на Риту, неподвижную, окровавленную, с ножом вгруди. Лунный луч падал на нее, озаряя ее тусклым светом. "Кукуметто обесчестил твою дочь, - сказал Карлини, - я любил ее и по-тому убил; после него она стала бы игрушкой для всей шайки". Старик по сказал ни слова, но побледнел, как привидение. "Если я виноват, - продолжал Карлини, - отомсти за нее". Он вырвал нож из груди молодой девушки и одной рукою подал его стари-ку, а другой - обнажил свою грудь. "Ты хорошо сделал, - сказал старик глухим голосом, - обними меня, сынмой!" Карлини, рыдая, упал в объятия отца своей возлюбленной. То были пер-вые слезы в жизни этого запятнанного кровью человека. "А теперь, - сказал старик, - помоги мне похоронить мою дочь". Карлини принес два заступа, и отец вместе с возлюбленным принялисьрыть могилу под густыми ветвями столетнего дуба. Когда могила была вырыта, отец первый поцеловал убитую, после него -возлюбленные; потом один взял ее за ноги, другой за плечи и опустили вмогилу. Оба встали на колени по краям могилы и прочитали молитвы по усопшей. Потом они опять взялись за заступы и засыпали могилу. Старик протянул Карлини руку. "Благодарю тебя, сын мой, - сказал он, - теперь оставь меня одного". "Но как же так..." - сказал тот. "Оставь меня, я так хочу". Карлини повиновался, подошел к товарищам, завернулся в плащ и скорозаснул, по-видимому, так же крепко, как они. Еще накануне было решено переменить стоянку. За час до рассвета Кукуметто поднял свою шайку и приказал отправ-ляться в путь. Но Карлини не хотел уйти из леса, не узнав, что сталось с отцом Риты. Он пошел к тому месту, где расстался с ним. Старик висел на ветви дуба, осенявшего могилу его дочери. Над телом отца и над могилой дочери Карлини поклялся отомстить заобоих. Но он не успел сдержать своей клятвы; два дня спустя он был убит встычке с римскими карабинерами. Все удивлялись, что, хотя он стоял лицом к неприятелю, пуля попалаему в спину. Но когда один из разбойников припомнил, что Кукуметто был в десятишагах позади Карлини в ту минуту, когда тот упал, - удивляться переста-ли. В то утро, когда шайка покидала Фрозинонский лес, Кукуметто в темнотепоследовал за Карлини, слышал его клятву и, как человек осмотрительный,опередил его. Об этом страшном атамане рассказывали еще много других не менее уди-вительных историй. Поэтому от Фонди до Перуджи все дрожали при одном имени Кукуметто. Эти рассказы часто служили предметом беседы между Луиджи и Терезой. Тереза дрожала от страха, но Вампа с улыбкой успокаивал ее, похлопы-вая рукой по своему доброму ружью, так метко попадающему в цель; а еслиона по успокаивалась, он указывал ей на ворона, сидевшего от них в сташагах на сухой ветке, прицеливался, спускал курок - птица падала мерт-вой. Между тем время бежало; молодые люди решили обвенчаться, когда Луиджиминет двадцать лет, а Терезе - девятнадцать. Оба они были сироты, и просить разрешения на брак им нужно былотолько у своих хозяев; они обратились к ним с просьбою и получили согла-сие. Однажды, мечтая о будущем, они вдруг услышали выстрелы; потом из ро-щи, возле которой они, как обычно, пасли свои стада, выскочил человек ибросился в их сторону. Подбежав ближе, он крикнул: "За мною гонятся! Спрячьте меня!" Молодые люди сразу догадались, что это разбойник, но между римскимкрестьянином и римским разбойником существует врожденная приязнь, - пер-вый всегда готов оказать услугу второму. Вампа, не говоря ни слова, подбежал к камню, закрывавшему вход в ихпещеру, отвалил его, указал беглецу на это никому по ведомое убежище,закрыл за ним вход и сел на свое прежнее место подле Терозьт. Почти тотчас же четыре конных карабинера показались у опушки рощи;трое, по-видимому, искали беглеца, а четвертый волочил за шею пойманногоразбойника. Карабинеры быстрым взглядом окинули местность, увидели молодых людей,галопом подскакали к ним и начали расспрашивать. Те никого не видали. "Досадно, - сказал начальник патруля, - тот, кого мы ищем, атаман". "Кукумотто?" - невольно воскликнули в один голос Луиджи и Тереза. "Да, - отвечал начальник, - а так как за его голову назначена наградав тысячу римских скудо, то пятьсот из них достались бы вам, если бы выпомогли нам поймать его" Молодые люди переглянулись. У карабинера мелькнула надежда. Пятьсотримских скудо составляют три тысячи франков, а три тысячи франков - этоцелое состояние для двух сирот, собирающихся обвенчаться. "Да, досадно, - отвечал Вампа, - но мы его не видали". Карабинеры поскакали в разные стороны, но никого не нашли. Потом, один за другим, они скрылись. Тогда Вампа отвалил камень, и Кукуметто вышел из пещеры. Он видел в щель гранитной двери, как молодые люди разговаривали с ка-рабинерами; он догадался, о чем они толковали; он прочел на лице Луиджии Терезы твердую решимость не выдавать его. Вынув из кармана кошелек,набитый золотом, он протянул им его. Вампа горделиво поднял голову, но у Терезы разгорелись глаза, когдаона подумала, сколько можно купить драгоценностей и нарядов на это золо-то. Кукуметто был сущий дьявол, змей, принявший образ разбойника; он пе-рехватил этот взгляд, угадал в Терезе достойную дочь Евы и, прежде чемскрыться в роще, несколько раз оглянулся, как бы прощаясь со своими спа-сителями. Прошло несколько дней. Кукуметто больше не показывался, и о рем ниче-го не было слышно. Приближалось время карнавала. Граф Сан-Феличе решил дать большой кос-тюмированный бал, на который было приглашено самое блестящее римское об-щество. Терезе очень хотелось посмотреть празднество. Луиджи упросил управля-ющего позволить ому присутствовать на балу вместе с Терезой, замешавшисьв толпу слуг. Граф затеял празднество, чтобы повеселить свою дочь Кармолу, в кото-рой души не чаял. Кармола была сверстницей Терезы и одного с нею роста, а Тереза красо-той не уступала графской дочери. В вечер празднества Тереза надела свой лучший наряд, вколола в при-ческу самые дорогие булавки, повесила на шею самые сверкающие бусы. Онабыла в костюме крестьянки из Фраскати. Луиджи надел живописный праздничный костюм тосканских поселял. Оба они, как было условленно, затерялись в толпе слуг. Празднество отличалось необыкновенной пышностью. Не только графскийдом горел сотнями огней, но на всех деревьях парка висели пестрые фона-рики. Поэтому многочисленные гости вскоре хлынули из богатых покоев натеррасы, а с террас в аллеи парка. На каждом перекрестке играл оркестр, стояли столы со сластями и вина-ми; гуляющие останавливались, составляли кадрили и танцевали, где взду-мается. Кармела была в костюме поселянки Сонино. Чепчик ее был расшит жемчу-гом, золотые булавки сверкали алмазами, пояс из турецкого шелка, заткан-ный крупными цветами, охватывал ее талию, рубашка и юбка были из кашеми-ра, фартучек - из индийского муслина, пуговицами для корсажа служилидрагоценные камни. Две ее подруги были одеты - одна поселянкой из Неттуно, другая изРиччиа. Четверо молодых людей из самых богатых и знатных семейств в Риме соп-ровождали их с той чисто итальянской свободой обращения, равной которойнет ни в одной другой стране; они тоже были наряжены поселянами - Альба-но, Веллетри, Чивита-Кастеллана и Сора. Нечего и говорить, что мужские костюмы, так же как и женские, искри-лись золотом и каменьями. Кармела пожелала составить кадриль из однородных костюмов, но не хва-тало четвертой дамы. Кармела оглядела толпу - ни одна гостья не была в подходящем наряде. Граф Сап-Феличе указал ей на Терезу, стоявшую поодаль среди крестьян,опираясь на руку Луиджи. "Вы позволите, отец?" - спросила Кармела. "Конечно, - отвечал граф, - ведь теперь карнавал!" Кармела наклонилась к своему кавалеру и тихо сказала ему несколькослов, указывая на молодую девушку. Молодой человек проследил за направ-лением хорошенькой ручьи, поклонился в знак повиновения и отправилсяприглашать Терезу на кадриль, составленную дочерью графа. Румянец залил лицо Терезы. Она вопросительно взглянула на Луиджи; от-казаться не было возможности. Луиджи медленно выпустил ее руку, и она,дрожа всем телом, дала себя увести своему изящному кавалеру и заняламесто в господской кадрили. Конечно, глазу художника точный и строгий костюм Терезы понравился быбольше, чем платья Кармелы и ее подруг; но Тереза была девушка легкомыс-ленная и тщеславная; вышитая индийская кисея, затканный турецким узоромпояс, пышный кашемир - все это ослепляло ее, а блеск сапфиров и алмазовсводил с ума. Но и в Луиджи зародилось новое, неведомое чувство: это была щемящаяболь, которая началась в сердце, а потом разлилась по жилам и охватилавсе его тело. Он следил глазами за малейшими движениями Терезы и ее ка-валера; когда они брались за руки, у него кружилась голова, кровь стуча-ла в жилах, а в ушах раздавался словно колокольный звон. Когда они раз-говаривали и Тереза скромно, потупив глаза, слушала речи своего кавале-ра, Луиджи читал в пламенных взорах красивого юноши, что речи его -восхваления; тогда ему казалось, что земля уходит у него из-под ног ивсе голоса ада нашептывают ему о смерти и убийстве. Боясь поддаться бе-зумию, он одной рукой хватался за зеленую изгородь, возле которой стоял,а другою судорожно сжимал резную рукоятку кинжала, заткнутого за пояс,сам не замечая, что то и дело почти вынимает его из ножен. Луиджи ревновал! Он чувствовал, что может потерять тщеславную и само-любивую Терезу. А между тем Тереза, вначале робкая и испуганная, скоро оправилась отсмущенья. Мы уже сказали, что она была красавица. Этого мало, - она былаполна грации, той дикой грации, которая в тысячу раз пленительней нашейжеманной и деланной грациозности. Она стала царицей кадрили, и если она завидовала дочери графа Сан-Фе-личе, то мы не смеем утверждать, что Кармела смотрела на нее не без рев-ности. Когда кадриль кончилась, изящный кавалер, рассыпаясь в комплиментах,отвел ее на прежнее место, где ее ждал Луиджи. Несколько раз во время кадрили Тереза взглядывала на него и виделаего бледное, страдальческое лицо. Раз даже перед ее глазами зловещеймолнией блеснуло лезвие кинжала. Почти с трепетом взяла она под руку своего возлюбленного. Кадриль имела большой успех, все гости просили повторить ее; однаКармела отказывалась; но граф Сан-Феличе так настойчиво просил ее, чтоона в конце концов дала свое согласие. Тотчас же один из кавалеров бросился приглашать Терезу, без которойнельзя было составить кадриль; но она уже исчезла. Луиджи, чувствуя, что не вынесет вторичного испытания, наполовинууговорил, наполовину заставил Терезу перейти в другую часть сада. Терезанехотя повиновалась; но она видела по искаженному лицу Луиджи, по егомолчанию и судорожно вздрагивающей руке, что в нем происходит. Сама онатоже была взволнована; и хоть она не сделала ничего дурного, по понима-ла, что Луиджи вправе упрекнуть ее, - за что? - она не знала, ночувствовала тем не менее, что этот упрек был бы заслужен. Однако, к немалому удивлению Терезы, Луиджи молчал и за весь вечер непроизнес ни слова. Только когда вечерняя прохлада заставила гостей поки-нуть сад и они перенесли танцы в комнаты, Луиджи, проводив Терезу до до-му, сказал: "Тереза, о чем ты думала, когда танцевала против молодой графини?" "Я думала, - откровенно отвечала девушка, - что отдала бы полжизни затакой наряд, как у нее". "А что говорил тебе твой кавалер?" "Он говорил мне, что от меня зависит иметь такой наряд и что для это-го мне стоит только сказать слово". "Он был совершенно прав, - сказал Луиджи. - Так ты хочешь иметь такойнаряд?" "Да". "Ты его получишь!" Тереза удивленно подняла голову и хотела задать вопрос; но его лицобыло так мрачно и страшно, что слова замерли у нее на губах. После этого Луиджи тотчас же ушел. Тереза поглядела ему вслед. Когда он скрылся в темноте, она со вздо-хом вошла в дом. В ту же ночь приключилась беда: вероятно, по неосторожности слуг, за-бывших погасить огни, вспыхнул пожар на вилле Сан-Феличе, во флигеле,где помещались комнаты прелестной Кармелы. Проснувшись среди ночи, онаувидела пламя, вскочила с постели и, накинув на себя халат, бросилась кдвери; но коридор, который ей надо было пробежать, был уже охвачен ог-нем. Тогда она вернулась в свою комнату, громко зовя на помощь. Вдруг ееокно, находившееся на высоте двадцати футов от земли, распахнулось; вкомнату прыгнул крестьянский парень, схватил ее на руки и с нечеловечес-кой силой и ловкостью вынес на лужайку; Кармела потеряла сознание. Когдаона пришла в себя, подле нее был ее отец. Кругом толпились слуги, напе-рерыв стараясь оказать ей помощь. Весь флигель виллы сгорел; но кто ду-мал об этом, раз Кармела была жива и здорова? Ее спасителя искали всюду; но он не показывался. Спрашивали всех ився, но никто не видал его. Сама же Кармела была так взволнована, что неуспела разглядеть его лицо. Граф был сказочно богат, и, если не считать опасности, которой под-вергалась Кармела, пожар не причинил ему сколько-нибудь чувствительногоурона, тем более что чудесное спасение дочери казалось ему новой ми-лостью провидения. На другой день в обычный час Тереза и Луиджи встретились у опушки ле-са. Луиджи пришел первый и радостно приветствовал Терезу; он, казалось,совсем забыл о вчерашнем. Тереза была задумчива; но, видя Луиджи ласко-вым и беззаботным, она тоже стала беспечно весела; впрочем, такой онабывала всегда, если только какое-нибудь страстное желание не лишало еепокоя. Луиджи взял ее под руку, привел к пещере и остановился. Девушка, по-нимая, что происходит что-то необыкновенное, пристально посмотрела нанего. "Тереза, - сказал Луиджи, - вчера ты мне сказала, что отдала бы всена свете, чтобы иметь такой наряд, как у дочери графа?" "Да, - отвечала удивленная Тереза, - но это желание было легкомыслен-но". "А я тебе ответил: "Хорошо, ты его получишь". "Да, - сказала молодая девушка, удивление которой возрастало с каждымсловом Луиджи. - Но ты, наверное, так ответил, чтобы сделать мне удо-вольствие". "Я никогда ничего не обещал тебе напрасно, Тереза, - сказал Луиджи сгордостью. - Войди в пещеру и оденься". С этими словами он отодвинул камень и показал Терезе пещеру, освещен-ную двумя свечами, зажженными по бокам великолепного зеркала; на грубомстоле, сделанном руками Луиджи, лежали жемчужное ожерелье и бриллианто-вые булавки; рядом, на стуле, лежал весь остальной наряд. Тереза вскрикнула от радости и, даже не спросив, откуда взялся наряд,даже не поблагодарив Луиджи, бросилась в пещеру. Луиджи тотчас же завалил вход камнем, потому что на гребне невысокогохолма, заслонявшего ему вид на Палесттину, он заметил всадника, которыйостановился, как бы выбирая дорогу. Всадник так отчетливо вырисовывалсяна голубом небе, как только в южных далях вырисовываются предметы. Увидев Луиджи, всадник поднял лошадь в галоп и подскакал к нему. Луиджи не ошибся: всадник, ехавший из Палестины в Тиволи, сбился сдороги. Луиджи указал ему направление; но так как впереди дорога снова раз-ветвлялась, то всадник, чтобы опять не заблудиться, попросил Луиджи про-водить его. Луиджи снял плащ, положил его на землю, перекинул свой карабин черезплечо и пошел подле всадника тем быстрым шагом горца, который сопернича-ет с шагом лошади. Через десять минут Луиджи и всадник добрались до перекрестка. Тут юноша царственным движением протянул руку и указал на ту из трехдорог, по которой всаднику следовало ехать: "Вот ваша дорога, - сказал он. - Ваша милость теперь не заблудится". "А вот твоя награда", - сказал всадник, протягивая молодому пастухунесколько мелких монет. "Благодарю, - сказал Луиджи, отдергивая руку, - я оказываю услуги, ноне продаю их". "Если ты отказываешься от платы, - сказал всадник, по-видимому знаю-щий разницу между угодливостью городских жителей и гордостью поселян, -то, может быть, ты примешь подарок?" "Это другое дело!" "Так возьми эти два венецианских цехина и дай сделать из них серьгидля твоей невесты". "А вы возьмите этот кинжал, - отвечал молодой пастух. - От Альбано доЧивита-Кастеллапа вам не найти рукоятки с лучшей резьбой". "Я принимаю твой подарок, - сказал всадник. - Но теперь я у тебя вдолгу: ведь этот кинжал стоит дороже двух цехинов". "Если его купить; но я сам его делал, и мне он стоит не больше пиаст-ра". "Как тебя зовут?" - спросил всадник. "Луиджи Вампа, - отвечал пастух с таким видом, словно сказал: Алек-сандр Македонский. - А вас как?" "Меня зовут Синдбад-Мореход", - отвечал всадник". Франц д'Эпине удивленно вскрикнул. - Синдбад-Мореход? - переспросил он. - Да, - отвечал рассказчик, - так он назвал себя. - А что? Чем вам не правится это имя? - вмешался Альбер. - Очень кра-сивое имя, и, признаюсь, приключения настоящего Синдбада меня когда-тоочень занимали. Франц промолчал. Имя Синдбад-Мореход, по очень понятным причинам,пробудило в нем целый рой воспоминаний. - Продолжайте, - сказал он хозяину. - Вампа небрежно сунул в карман два цехина и медленно повернул обрат-но. Когда он был всего в трехстах шагах от пещеры, ему послышались кри-ки. Он замер, прислушиваясь. Через секунду он ясно расслышал свое имя. Крики доносились со стороны пещеры. Он ринулся вперед, как серна, на бегу заряжая ружье, и в два прыжкадостиг вершины холма. Здесь крики долотами еще явственнее. Он посмотрел вниз: какой-то мужчина похищал Торезу, как кентавр Песспохитил Дсяниру. Похититель бежал к лесу и уже прошел три четверти пути, отделявшеголес от пещеры. Вампа глазом измерил расстояние; между ним и похитителем было поменьшей мере двести шагов; Вампа понял, что тот скроется с Терезой в ле-су раньше, чем он успеет догнать его. Молодой пастух словно прирос к месту. Он вскинул ружье, медленно на-вел дуло, прицелился и спусти я курок. Похититель вдруг остановился; колени его подогнулись, и он упал, ув-лекая вместе с собой Терезу. Но Тереза сейчас же вскочила на ноги; похититель остался лежать; онбился в предсмертных судорогах. Вампа бросился к Терезе; отобежав шагов десять от умирающего, онаупала на колени; у Луиджи мелькнула ужасная мысль, что пуля, поразившаянасмерть его врага, задела и его невесту. К счастью, этого не случилось; только пережитый испуг отнял силы уТерезы. Удостоверившись, что она невредима, Вампа подошел к раненому. Тот уже испустил дух; кулаки его были судорожно сжаты, рот искривлен,волосы всклокочены и влажны от предсмертного пота. Глаза его были открыты и все еще грозны. Вампа узнал в убитом Кукуметто. С того дня, как молодые люди спасли разбойника, он влюбился в Терезуи поклялся, что девушка будет принадлежать ему. Он неустанно подстерегалее; воспользовавшись тем, что Луиджи оставил ее одну, чтобы указать до-рогу всаднику, он похитил девушку и уже считал ее своею, как вдруг пуля,пущенная меткой рукой Вампы, пробила ему сердце. Вампа смотрел на него и ни малейшее волнение не отражалось на его ли-це, тогда как Тереза, все еще трепещущая, едва осмеливалась подойти ктрупу и боязливо глядела на него через плечо своего возлюбленного. Вампа обернулся к ней. "Я вижу, ты уже одета, - сказал он. - Теперь моя очередь заняться ту-алетом". Тереза и в самом деле с ног до головы была одета в паряд дочери графаСан-Феличе. Вампа поднял труп Кукуметто и отнес его в пещеру, но на этот раз Те-реза уже не вошла. Если бы в эту минуту проехал еще всадник, то он увидел бы странноезрелище: девушку, пасущую стадо в кашемировом платье, в серьгах и жем-чужном ожерелье, с бриллиантовыми булавками в волосах и рубиновыми пуго-вицами на корсаже. Он, несомненно, решил бы, что перенесся во времена Флориапа и, воро-тясь в Париж, стал бы уверять, что видел Альпийскую Пастушку у подножияСабипских гор. Через четверть часа Вампа вышел из пещеры. Он был одет с неменьшимщегольством, чем Тереза. На нем был камзол из гранатового бархата, с чеканными золотыми пуго-вицами, шелковый вышитый жилет, римский шейный таток, зеленый с краснымшелковый пояс, затканный золотом, бархатные голубые штаны до колен, сбриллиантовыми пряжками, замшевые гетры с пестрым узором и шляпа, на ко-торой развевались ленты всех цветов. У пояса висели двое часов, а за по-яс был заткнут великолепный кинжал. Тереза вскрикнула от восхищения. Вампа в костюме Кукуметто напоминалкартину Леопольда Робера или Шнеца. Заметив, какое впечатление он произвел на свою невесту, он гордоулыбнулся. "Готова ли ты разделить мою судьбу, какая бы она ни была?" - спросилон ее. "Да!" - воскликнула Тереза. "И ты всюду пойдешь за мной?" "Хоть на край света!" "Тогда давай руку и пойдем: нельзя терять времени". Девушка подала руку своему возлюбленному, не спрашивая даже, куда онее ведет. В эту минуту он казался ей прекрасным, гордым и всесильным,как божество. Они направились к лесу и через несколько минут скрылись за деревьями. Нечего и говорить о том, что Вампа знал все тропинки в горах; он вседальше углублялся в лес, не колеблясь ни одной секунды, хотя там не былони одной протоптанной тропинки, и он распознавал дорогу по кустам и де-ревьям, так шли они часа полтора. Наконец, они забрались в самую чащу леса. Высохшее русло вело в тем-ное ущелье. Вампа пошел по этой нехоженой дороге, вившейся глубоко междудвумя берегами и затененной густыми ветвями сосен; если бы не отлогийспуск, ее можно было принять за тропу в Аверн, о которой говорит Верги-лий. Тереза, снова оробевшая в этом диком и пустынном месте, молча жаласьк своему проводнику, но так как она видела, что он идет ровным шагом илицо его спокойно, она нашла в себе силу скрыть свою тревогу. Вдруг в десяти шагах от них из-за дерева вышел человек и навел на Лу-иджи ружье. "Ни шагу дальше, - крикнул он, - не то убью!" "Брось! - сказал Вампа, пренебрежительно подняв руку, между тем какТереза, не скрывая больше своего страха, вся дрожа, прижималась к нему.- Разве волки грызутся между собой?" "Кто ты такой?" - спросил часовой "Я - Луиджи Вампа, пастух из поместья Сан-Феличе". "Что тебе нужной" "Мне нужно поговорить с твоими товарищами на прогалине Рокка-Бианка". "Так ступай за мной, - отвечал часовой, - или, лучше, ступай вперед,коли знаешь куда". Вампа презрительно улыбнулся, вышел вперед вместе с Терезой и продол-жал свой путь тем же твердым и спокойным шагом, каким шел до сих пор. Через пять минут разбойник велел им остановиться. Они повиновались. Разбойник три раза прокаркал по-вороньи. В ответ раздалось такое же карканье. "Так, - сказал разбойник. - Теперь можешь идти дальше". Луиджи и Тереза пошли дальше. Но по мере того как они подвигались вперед, Тереза все крепче прижи-малась к своему возлюбленному: в самом деле между деревьями замелькалиружейные стволы. Прогалина Рокка-Бианка находилась на вершине небольшой горы, которая,вероятно, некогда была вулканом, потухшим еще прежде, чем Ромул и Ремпокинули Альбу и построили Рим. Тереза и Луиджи взобрались на вершину и очутились лицом к лицу с дву-мя десятками разбойников. "Этот парень вас ищет, он хочет поговорить с вами", - сказал часовой. "Что же он хочет нам сказать?" - спросил разбойник, заменявший атама-на во время его отлучки. "Хочу сказать, что мне надоело быть пастухом", - сказал Вампа. "А, понимаю, - сказал помощник атамана, - и ты пришел проситься кнам!" "Милости просим!" - закричали разбойники из Феррузино, Пампинары иАпаньи, узнавшие Луиджи. "Да, только я хочу быть не просто вашим товарищем" "А чего же ты хочешь?" - спросили с удивлением разбойники. "Я хочу быть вашим атаманом", - отвечал Луиджи Вампа. Разбойники разразились смехом "А что ты сделал, чтобы заслужить такую честь?" - спросил помощникатамана. "Я убил Кукуметто, вот на мне его наряд, и я поджег виллу Сап-Феличо,чтобы подарить подвенечное платье моей невесте". Через час Луиджи Вампа выбрали атаманом вместо Кукуметто. - Милый Альбер, - сказал Франц, обращаясь к своему другу, - какого вытеперь мнения о синьоре Луиджи Вампа? - По-моему, это миф, - отвечал Альбер, - он никогда не существовал. - А что такое миф? - спросил Пастрини. - Слишком долго объяснять, любезный хозяин, - отвечал Франц. - Так выговорите, что синьор Вампа промышляет теперь в окрестностях Рима? - И с такой дерзостью, какой еще не проявлял ни один разбойник. - И полиция тщетно пытается его изловить? - Что поделаешь! Он дружит и с пастухами в долине, и с тибрскими ры-баками, и с береговыми контрабандистами. Его ищут в горах, а он на реке;его преследуют на реке, а он выходит в открытое море; а потом, вдруг,когда думают, что он бежал на остров Джильо, Джаннутри или Монте-Кристо,он снова появляется в Альбано, в Тиволи или в Риччии. - А каково его обращение с путешественниками? - Очень простое. Смотря по дальности расстояния от города, он дает имлибо восемь, либо двенадцать часов, либо сутки сроку, чтобы внести вы-куп. Потом, по истечении срока, дает еще час отсрочки. В шестидесятуюминуту этого часа, если деньги не выплачены, он пускает пленнику пулю влоб или всаживает ему кинжал в грудь, вот вам и весь сказ! - Ну как, Альбер, - спросил Франц, - вам все еще хочется ехать в Ко-лизей по наружным бульварам? - Разумеется, - отвечал Альбер, - если эта дорога живописнее. В эту минуту пробило девять часов. Дверь отворилась, и вошел кучер. - Экипаж подан, ваша милость, - сказал он. - В таком случае едем в Колизей, - сказал Франц. - Через ворота дель-Пополо, ваша милость, или улицами? - Улицами, черт возьми, улицами! - воскликнул Франц. - Друг мой! - сказал Альбер, вставая и закуривая третью сигару. -Признаюсь, я считал вас храбрее. Молодые люди спустились с лестницы и сели в экипаж.