XII. ОТЕЦ И СЫН

Господин Нуартье, - ибо это действительно был он, - следил глазами заслугою, пока дверь не закрылась за ним; потом, опасаясь, вероятно, чтобыслуга не стал подслушивать из передней, он снова приотворил дверь: пре-досторожность оказалась не лишней, и проворство, с которым Жермен рети-ровался, не оставляло сомнений, что и он не чужд пороку, погубившему на-ших праотцев. Тогда г-н Нуартье собственноручно затворил дверь из перед-ней, потом запер на задвижку дверь в спальню и, наконец, подал рукуВильфору, глядевшему на него с изумлением. - Знаешь, Жерар, - сказал он сыну с улыбкой, истинный смысл которойтрудно было определить, - нельзя сказать, чтобы ты был в восторге отвстречи со мной. - Что вы, отец, я чрезвычайно рад; но я, признаться, так мало рассчи-тывал на ваше посещение, что оно меня несколько озадачило. - Но, мой друг, - продолжал г-н Нуартье, садясь в кресло, - я мог бысказать вам то же самое. Как? Вы мне пишете, что ваша помолвка назначенав Марселе на двадцать восьмое февраля, а третьего марта вы в Париже? - Да, я здесь, - сказал Жерар, придвигаясь к г-ну Нуартье, - но вы наменя не сетуйте; я приехал сюда ради вас, и мой приезд спасет вас, бытьможет. - Вот как! - отвечал г-н Нуартье, небрежно развалившись в кресле. -Расскажите же мне, господин прокурор, в чем дело; это очень любопытно. - Вы слыхали о некоем бонапартистском клубе на улице Сен-Жак? - В номере пятьдесят третьем? Да; я его вице-президент. - Отец, ваше хладнокровие меня ужасает! - Что ты хочешь, милый? Человек, который был приговорен к смерти мон-таньярами, бежал из Парижа в возе сена, прятался в бордоских равнинах отищеек Робеспьера, успел привыкнуть ко многому. Итак, продолжай. Что жеслучилось в этом клубе на улице Сен-Жак? - Случилось то, что туда пригласили генерала Кенеля и что генерал Ке-нель, выйдя из дому в девять часов вечера, через двое суток был найден вСене. - И кто вам рассказал об этом занятном случае? - Сам король. - Ну, а я, - сказал Нуартье, - в ответ на ваш рассказ сообщу вам но-вость. - Мне кажется, что я уже знаю ее. - Так вы знаете о высадке его величества императора? - Молчите, отец, умоляю вас; во-первых, ради вас самих, а потом и ра-ди меня. Да, я знал эту новость, и знал даже раньше, чем вы, потому чтоя три дня скакал из Марселя в Париж и рвал на себе волосы, что не могуперебросить через двести лье ту мысль, которая жжет мне мозг. - Три дня? Вы с ума сошли? Три дня тому назад император еще не выса-живался. - Да, но я уже знал о его намерении. - Каким это образом? - Из письма с острова Эльба, адресованного вам. - Мне? - Да, вам; и я его перехватил у гонца. Если бы это письмо попало вруки другого, быть может, вы были бы уже расстреляны. Отец Вильфора рассмеялся. - По-видимому, - сказал он, - Бурбоны научились у императора действо-вать без проволочек... Расстрелян! Друг мой, как вы спешите! А где этописьмо? Зная вас, я уверен, что вы его тщательно припрятали. - Я сжег его до последнего клочка, ибо это письмо - ваш смертный при-говор. - И конец вашей карьеры, - холодно отвечал Нуартье. Да, вы правы, номне нечего бояться, раз вы мне покровительствуете. - Мало того: я вас спасаю. - Вот как? Это становится интересно! Объяснитесь. - Вернемся к клубу на улице Сен-Жак. - Видно, этот клуб не на шутку волнует господ полицейских. Что же онитак плохо ищут его? Давно бы нашли! - Они его не нашли, но напали на след. - Это сакраментальные слова, я знаю; когда полиция бессильна, она го-ворит, что напала на след, и правительство спокойно ждет, пока она неявится с виноватым видом и не доложит, что след утерян. - Да, но найден труп; генерал Кенель мертв, а во всех странах мираэто называется убийством. - Убийством? Но нет никаких доказательств, что генерал стал жертвоюубийства. В Сене каждый день находят людей, которые бросились в воду сотчаяния или утонули, потому что не умели плавать. - Вы очень хорошо знаете, что генерал не утопился с отчаяния и что вянваре месяце в Сене не купаются. Нет, нет, не обольщайтесь: эту смертьназывают убийством. - А кто ее так называет? - Сам король. - Король? Я думал, он философ и понимает, что в политике нет убийств.В политике, мой милый, - вам это известно, как и мне, - нет людей, аесть идеи; нет чувств, а есть интересы. В политике не убивают человека,а устраняют препятствие, только и всего. Хотите знать, как все это прои-зошло? Я вам расскажу. Мы думали, что на генерала Кенель можно поло-житься, нам рекомендовали его с острова Эльба. Один из нас отправился кнему и пригласил его на собрание на улицу Сен-Жак; он приходит, ему отк-рывают весь план, отъезд с острова Эльба и высадку на французский берег;потом, все выслушав, все узнав, он заявляет, что он роялист; все перег-лядываются; с него берут клятву, он ее дает, но с такой неохотой, чтопоистине уж лучше бы он не искушал господа бога; и все же генералу далиспокойно уйти. Он не вернулся домой. Что ж вы хотите? Он, верно, сбилсяс дороги, когда вышел от нас, только и всего. Убийство! Вы меня удивляе-те, Вильфор; помощник королевского прокурора хочет построить обвинениена таких шатких уликах. Разве мне когда-нибудь придет в голову сказатьвам, когда вы как преданный роялист отправляете на тот свет одного изнаших: "Сын мой, вы совершили убийство!" Нет, я скажу: "Отлично, милос-тивый государь, вы победили; очередь за нами". - Берегитесь, отец; когда придет наша очередь, мы будем безжалостны. - Я вас не понимаю. - Вы рассчитываете на возвращение узурпатора? - Не скрою. - Вы ошибаетесь, он не сделает и десяти лье в глубь Франции; его выс-ледят, догонят и затравят, как дикого зверя. - Дорогой друг, император сейчас на пути в Гренобль; десятого илидвенадцатою он будет в Лионе, а двадцатого или двадцать пятого в Париже. - Население подымется... - Чтобы приветствовать его. - У него горсточка людей, а против него вышлют целые армии. - Которые с кликами проводят его до столицы; поверьте мне, Жерар, выеще ребенок; вам кажется, что вы все знаете, когда телеграф, через тридня после высадки, сообщает вам: "Узурпатор высадился в Каннах с горстьюлюдей, за ним выслана погоня". Но где он? Что он делает? Вы ничего незнаете. Вы только знаете, что выслана погоня. И так за ним будут гнатьсядо самого Парижа без единого выстрела. - Гренобль и Лион - роялистские города, они воздвигнут перед ним неп-реодолимую преграду. - Гренобль с радостью распахнет перед ним ворота; весь Лион выйдетему навстречу. Поверьте мне, мы осведомлены не хуже вас, и наша полициястоит вашей. Угодно вам доказательство: вы хотели скрыть от меня свойприезд, а я узнал о нем через полчаса после того, как вы миновали заста-ву. Вы дали свой адрес только кучеру почтовой кареты, а мне он известен,как явствует из того, что я явился к вам в ту самую минуту, когда вы са-дились за стол. Поэтому позвоните и спросите еще прибор; мы пообедаемвместе. - В самом деле, - отвечал Вильфор, глядя на отца с удивлением, - вырасполагаете самыми точными сведениями. - Да это очень просто; вы, стоящие у власти, владеете только темисредствами, которые можно купить за деньги; а мы, ожидающие власти, рас-полагаем всеми средствами, которые дает нам в руки преданность, которыенам дарит самоотвержение. - Преданность? - повторил Вильфор с улыбкой. - Да, преданность; так для приличия называют честолюбие, питающее на-дежды на будущее. И отец Вильфора, видя, что тот не зовет слугу, сам протянул руку кзвонку. Вильфор удержал его. - Подождите, отец, еще одно слово. - Говорите. - Как наша полиция ни плоха, она знает одну страшную тайну. - Какую? - Приметы того человека, который приходил за генералом Кенелем в тотдень, когда он исчез. - Вот как! Она их знает? Да неужели? И какие же это приметы? - Смуглая кожа, волосы, бакенбарды и глаза черные, синий сюртук, зас-тегнутый доверху, ленточка Почетного легиона в петлице, широкополая шля-па и камышовая трость. - Ага! Полиция это знает? - сказал Нуартье. - Почему же в таком слу-чае она не задержала этого человека? - Потому что он ускользнул от нее вчера или третьего дня на углу ули-цы Кок-Эрон. - Недаром я вам говорил, что ваша полиция - дура. - Да, но она в любую минуту может найти его. - Разумеется, - сказал Нуартье, беспечно поглядывая кругом. - Еслиэтот человек не будет предупрежден, но его предупредили. Поэтому, - при-бавил он с улыбкой, - он изменит лицо и платье. При этих словах он встал, снял сюртук и галстук, подошел к столу, накотором лежали вещи из дорожного несессера Вильфора, взял бритву, намы-лил себе щеки и твердой рукой сбрил уличающие его бакенбарды, имевшиестоль важное значение для полиции. Вильфор смотрел на него с ужасом, не лишенным восхищения. Сбрив бакенбарды, Нуартье изменил прическу; вместо черного галстукаповязал цветной, взяв его из раскрытого чемодана; снял свой синий дву-бортный сюртук и падел коричневый однобортный сюртук Вильфора; примерилперед зеркалом его шляпу с загнутыми полями и, видимо, остался ею дово-лен; свою палку он оставил в углу за камином, а вместо нее в руке егозасвистала легкая бамбуковая тросточка, сообщавшая походке изящного по-мощника королевского прокурора ту непринужденность, которая являлась егоглавным достоинством. - Ну, что? - сказал он, оборачиваясь к ошеломленному Вильфору. - Какты думаешь, опознает меня теперь полиция? - Нет, отец, - пробормотал Вильфор, - по крайней мере надеюсь. - А что касается этих вещей, которые я оставляю на твое попечение, тоя полагаюсь на твою осмотрительность. Ты сумеешь припрятать их. - Будьте покойны! - сказал Вильфор. - И скажу тебе, что ты, пожалуй, прав; может быть, ты и в самом делеспас мне жизнь, но не беспокойся, мы скоро поквитаемся. Вильфор покачал головой. - Не веришь? - По крайней мере надеюсь, что вы ошибаетесь. - Ты еще увидишь короля? - Может быть. - Хочешь прослыть у него пророком? - Пророков, предсказывающих несчастье, плохо принимают при дворе. - Да, но рано или поздно им отдают должное; допустим, что будет вто-ричная реставрация; тогда ты прослывешь великим человеком. - Что же я должен сказать королю? - Скажи ему вот что: "Ваше величество, вас обманывают относительносостояния Франции, настроения городов, духа армии; тот, кого в Париже выназываете корсиканским людоедом, кого еще зовут узурпатором в Неверс,именуется уже Бонапартом в Лионе и императором в Гренобле. Вы считаете,что его преследуют, гонят, что он бежит; а он летит, как орел, которогоон нам возвращает. Вы считаете, что его войско умирает с голоду, истоще-но походом, готово разбежаться; оно растет, как снежный ком. Ваше вели-чество, уезжайте, оставьте Францию ее истинному владыке, тому, кто некупил ее, а завоевал; уезжайте, не потому, чтобы вам грозила опасность:ваш противник достаточно силен, чтобы проявить милость, а потому, чтопотомку Людовика Святого унизительно быть обязанным жизнью победителюАрколи, Маренго и Аустерлица". Скажи все это королю, Жерар, или, лучше,не говори ему ничего, скрой от всех, что ты был в Париже, не говори, за-чем сюда ездил и что здесь делал; найми лошадей, и если сюда ты скакал,то обратно лети; вернись в Марсель ночью; войди в свой дом с заднегокрыльца и сиди там, тихо, скромно, никуда не показываясь, а главное -сиди смирно, потому что на этот раз, клянусь тебе, мы будем действовать,как люди сильные, знающие своих врагов. Уезжайте, сын мой, уезжайте, и внаграду за послушание отцовскому велению, или, если вам угодно, за ува-жение к советам друга, мы сохраним за вами ваше место. Это позволит вам,- добавил Нуартье с улыбкой, - спасти меня в другой раз, если когда-ни-будь на политических качелях вы окажетесь наверху, а я внизу. Прощайте,Жерар; в следующий приезд остановитесь у меня. И Нуартье вышел с тем спокойствием, которое ни на минуту не покидалоего во все продолжение этого нелегкого разговора. Вильфор, бледный и встревоженный, подбежал к окну и, раздвинув зана-вески, увидел, как отец его невозмутимо прошел мимо двух-трех подозри-тельных личностей, стоявших на улице, вероятно для того, чтобы задержатьчеловека с черными бакенбардами, в синем сюртуке и в широкополой шляпе. Вильфор, весь дрожа, не отходил от окна, пока отец его не исчез зауглом. Потом он схватил оставленные отцом вещи, засунул на самое дно че-модана черный галстук и синий сюртук, скомкал шляпу и бросил ее в нижнийящик шкафа, изломал трость и кинул не в камин, надел дорожный картуз,позвал слугу, взглядом пресек все вопросы, расплатился, вскочил в ожи-давшую его карету, узнал в Лионе, что Бонапарт уже вступил в Гренобль, исреди возбуждения, царившего по всей дороге, приехал в Марсель, терзае-мый всеми муками, какие проникают в сердце человека вместе с честолюбиеми первыми успехами.