VIII. ЗАМОК ИФ

Полицейский комиссар, выйдя в переднюю, сделал знак двум жандармам.Один стал по правую сторону Дантеса, другой по левую. Отворилась дверь,которая выходила в здание суда, и арестованного повели по одному из техдлинных и мрачных коридоров, где трепет охватывает даже тех, у кого нетникаких причин трепетать. Как квартира Вильфора примыкала к зданию суда, так здание суда примы-кало к тюрьме, угрюмому сооружению, на которое с любопытством смотритвсеми своими зияющими отверстиями возвышающаяся перед ним Аккульская ко-локольня. Сделав несколько поворотов по коридору, Дантес увидел дверь с решет-чатым окошком. Комиссар ударил три раза железным молотком, и Дантесу по-казалось, что молоток бьет по его сердцу. Дверь, отворилась, жандармыслегка подтолкнули арестанта, который все еще стоял в растерянности.Дантес переступил через порог, и дверь с шумом захлопнулась за ним. Ондышал уже другим воздухом, спертым и тяжелым; он был в тюрьме. Его отвели в камеру, довольно опрятную, но с тяжелыми засовами и ре-шетками на окнах. Вид нового жилища не вселил в него особого страха;притом же слова, сказанные помощником королевского прокурора с таким яв-ным участием, раздавались у него в ушах как обнадеживающее утешение. Было четыре часа пополудни, когда Дантеса привели в камеру. Все этопроисходило, как мы уже сказали, 28 февраля; арестант скоро очутился втемноте. Тотчас же слух его обострился вдвое При малейшем шуме, доносившемсядо него, он вскакивал и бросался к двери, думая, что за ним идут, чтобывозвратить ему свободу; но шум исчезал в другом направлении, и Дантесснова опускался на скамью. Наконец, часов в десять вечера, когда Дантес начинал терять надежду,послышался новый шум, который на этот раз несомненно приближался к егокамере. Потом в коридоре раздались шаги и остановились у двери; ключ по-вернулся в замке, засовы заскрипели, и плотная дубовая дверь отворилась,впустив в темную камеру ослепительный свет двух факелов. При свете их Дантес увидел, как блеснули ружья и палаши четырех жан-дармов. Он бросился было вперед, но тут же остановился при виде этой усилен-ной охраны. - Вы за мной? - спросил Дантес. - Да, - отвечал один из жандармов. - По приказу помощника королевского прокурора? - Разумеется. - Хорошо, - сказал Дантес, - я готов следовать за вами. Уверенность, что за ним пришли от имени де Вильфора, рассеяла всеопасения бедного юноши; спокойно и непринужденно он вышел и сам занялместо посреди жандармов. У дверей тюрьмы стояла карета; на козлах сидел кучер, рядом с кучером- пристав. - Эта карета для меня? - спросил Дантес. - Для вас, - ответил один из жандармов, - садитесь, Дантес хотел воз-разить, но дверца отворились, и его втолкнули в карету. Он не мог, да ине хотел сопротивляться; в одно мгновение он очутился на заднем сиденье,между двумя жандармами; двое других сели напротив, и тяжелый экипаж по-катил со зловещим грохотом. Узник посмотрел на окна; они были забраны желез ной решеткой. Онтолько переменил тюрьму; новая тюрьма была на колесах и катилась к неиз-вестной цель, Сквозь частые прутья, между которыми едва можно было про-сунуть руку, Дантес все же разглядел, что его провезли по улице Кессари,а затем по улицам Сен-Лоран и Тарамис спустились к набережной. Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимокоторого они ехали, он увидел огни портового Управления. Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии;оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели всвете фонарей, горевших на набережной. "Неужели все это ради меня?" -подумал Эдмон. Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибоДантес увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий про-ход от кареты до набережной. Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первые,за ними вышел он, а за ними и остальные два, сидевшие по бокам его. Всенаправились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега зацепь. Солдаты смотрели на Дантеса с тупым любопытством. Его тотчас жепосадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу.Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстрогрести по направлению к Пилону. По окрику с лодки цепь, заграждающаяпорт, опустилась, и Дантес очутился в так называемом Фриуле, то есть внепорта. Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, былоощущение радости. Воздух - почти свобода. Он полной грудью вдыхал живи-тельный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря.Скоро, однако, он горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был таксчастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна донего доносились веселые звуки танцев. Дантес сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться. Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову, поравняласьс бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дантес ничего не понимал. - Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов. - Сейчас узнаете. - Однако... - Нам запрещено говорить с вами. Дантес был наполовину солдат; расспрашивать жандармов, которым запре-щено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал. Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодкенельзя было далеко уехать, кругом не было ни одного корабля на якоре; онподумал, что его довезут до отдаленного места на побережье и тамобъявят, что он свободен. Его не связывали, не пытались надевать наруч-ники; все это казалось ему добрым предзнаменованием; при этом разве несказал ему помощник прокурора, такой добрый и ласковый, что если толькоон не произнесет рокового имени Нуартье, то ему нечего бояться? Ведь наего глазах Вильфор сжег опасное письмо, единственную улику, которая име-лась против него. В молчании ждал он, чем все это кончится, глазом моряка, привыкшим втемноте измерять пространство, стараясь рассмотреть окрестность. Остров Ратонно, на котором горел маяк, остался справа, и лодка, дер-жась близко к берегу, подошла к Каталанской бухте. Взгляд арестанта сталеще зорче: здесь была Мерседес, и ему ежеминутно казалось, что на темномберегу вырисовывается неясный силуэт женщины. Как предчувствие не шепнуло Мерседес, что ее возлюбленный в трехстахшагах от нее? Во всех Каталанах только в одном окне горел огонь. Приглядевшись,Дантес убедился, что это комната его невесты. Только одна Мерседес неспала во всем селении. Если бы он громко закричал, голос его долетел быдо ее слуха. Ложный стыд удержал его. Что сказали бы жандармы, если быон начал кричать, как исступленный? Поэтому он не раскрыл рта и проехалмимо, не отрывая глаз от огонька. Между тем лодка подвигалась вперед; но арестант не думал о лодке, ондумал о Мерседес. Наконец, освещенное окошко скрылось за выступом скалы.Дантес обернулся и увидел, что лодка удаляется от берега. Пока он был поглощен своими мыслями, весла заменили парусами, и лодкашла по ветру. Хотя Дантесу не хотелось снова расспрашивать жандарма, однако же онпридвинулся к нему и, взяв его за руку, сказал: - Товарищи! Именем совести вашей и вашим званием солдата заклинаю:сжальтесь и ответьте мне. Я капитан Дантес, добрый и честный француз,хоть меня и обвиняют в какой-то измене. Куда вы меня везете? Скажите, ядаю вам честное слово моряка, что я исполню свой долг и покорюсь судьбе. Жандарм почесал затылок и посмотрел на своего товарища. Тот сделалдвижение, которое должно было означать: "Теперь уж, кажется, можно ска-зать", и жандарм повернулся к Дантесу: - Вы уроженец Марселя и моряк, и еще спрашиваете, куда мы едем? - Да, честью уверяю, что не знаю. - Вы не догадываетесь? - Нет. - Не может быть. - Клянусь всем священным в мире! Скажите, ради бога! - А приказ? - Приказ не запрещает вам сказать мне то, что я все равно узнаю черездесять минут, через полчаса или, быть может, через час. Вы только изба-вите меня от целой вечности сомнений. Я прошу вас, как друга. Смотрите,я не собираюсь ни сопротивляться, ни бежать. Да это и невозможно. Кудамы едем? - Либо вы ослепли, либо вы никогда не выходили из марсельского порта;иначе вы не можете не угадать, куда вас везут. - Не могу. - Так гляньте вокруг. Дантес встал, посмотрел в - ту сторону, куда направлялась лодка, иувидел в ста саженях перед собою черную отвесную скалу, на которой вы-сился мрачный замок Иф. Этот причудливый облик, эта тюрьма, которая вызывает такой беспре-дельный ужас, эта крепость, которая уже триста лет питает Марсель своимижуткими преданиями, возникнув внезапно перед Дантесом, и не помышлявшимо ней, произвела на него такое же действие, какое производит эшафот наприговоренного к смерти. - Боже мой! - вскричал он. - Замок Иф? Зачем мы туда едем? Жандарм улыбнулся. - Но меня же не могут заключить туда! - продолжал Дантес. - Замок Иф- государственная тюрьма, предназначенная только для важных политическихпреступников. Я никакого преступления не совершил. Разве в замке Иф естькакие-нибудь следователи, какие-нибудь судьи? - Насколько я знаю, - сказал жандарм, - там имеется только комендант,тюремщики, гарнизон да крепкие стены. Полно, полно, приятель, не предс-тавляйтесь удивленным, не то я, право, подумаю, что вы платите мне нас-мешкой за мою доброту. Дантес сжал руку жандарма так, что чуть не сломал ее. - Так вы говорите, что меня везут в замок Иф и там оставят? - Вероятно, - сказал жандарм, - но во всяком случае незачем жать мнеруку так крепко. - Без всякого следствия? Без всяких формальностей? - Все формальности выполнены, следствие закончено. - И невзирая на обещание господина де Вильфор? - Я не знаю, что вам обещал господин де Вильфор, - сказал жандарм, -знаю только, что мы едем в замок Иф. Эге! Да что вы делаете? Ко мне, то-варищи! Держите! Движением быстрым, как молния, и все же не ускользнувшим от опытногоглаза жандарма, Дантес хотел броситься в море, но четыре сильные рукисхватили его в ту самую минуту, когда ноги его отделились от днища. Он упал в лодку, рыча от ярости. - Эге, брат! - сказал жандарм, упираясь ему коленом в грудь. - Так-тоты держишь честное слово моряка! Вот и полагайся на тихонь! Ну, теперь,любезный, только шевельнись, и я влеплю тебе пулю в лоб! Я ослушалсяпервого пункта приказа, но не беспокойся, второй будет выполнен в точ-ности. И он действительно приставил дуло своего ружья к виску Дантеса. Впервое мгновение Дантес хотел сделать роковое движение и покончить снежданным бедствием, которое обрушилось на него и схватило в свои ястре-биные когти. Но именно потому, что это бедствие было столь неожиданным,Дантес подумал, что оно не может быть продолжительным; потом он вспомнилобещание Вильфора; к тому же надо признаться, смерть на дне лодки от ру-ки жандарма показалась ему гадкой и жалкой. Он опустился на доски и в бессильном бешенстве впился зубами в своюруку. Лодка покачнулась от сильного толчка. Один из гребцов прыгнул наутес, о который легкое суденышко ударилось носом, заскрипела веревка,разматываясь вокруг ворота, и Дантес понял, что они причаливают. Жандармы, державшие его за руки и за шиворот, заставили его под-няться, сойти на берег и потащили его к ступенькам, ведшим к крепостнымворотам; сзади шел пристав, вооруженный ружьем с примкнутым штыком. Впрочем, Дантес и не помышлял о бесполезном сопротивлении. Его медли-тельность происходила не от противодействия, а от апатии. У него кружи-лась голова, и он шатался, как пьяный. Он опять увидел два ряда солдат,выстроившихся на крутом откосе, почувствовал, что ступеньки принуждаютего поднимать ноги, заметил, что вошел в ворота и что эти ворота закры-лись за ним, но все это бессознательно, точно, сквозь туман, не будучи всилах ничего различить. Он даже не видел моря, источника мучений длязаключенных, которые смотрят на его простор и с ужасом сознают, что бес-сильны преодолеть его. Во время минутной остановки Дантес немного пришел в себя и огляделся.Он стоял на четырехугольном дворе, между четырьмя высокими стенами; слы-шался размеренный шаг часовых, и всякий раз, когда они проходили мимодвух-трех освещенных окон, ружья их поблескивали. Они простояли минут десять. Зная, что Дантесу уже не убежать, жандар-мы, выпустили его. Видимо, ждали приказаний; наконец, раздался чей-тоголос: - Где арестант? - Здесь, - отвечали жандармы. - Пусть идет за мной, я проведу его в камеру. - Ступайте, - сказали жандармы, подталкивая Дантеса. Он пошел за проводником, который действительно привел его в полупод-земную камеру; из голых и мокрых стен, казалось, сочились слезы. Постав-ленная на табурет плошка, фитиль которой плавал в каком-то вонючем жире,осветила лоснящиеся стены этого страшного жилища и проводника; это былчеловек плохо одетый, с грубым лицом - по всей вероятности, из низшихслужителей тюрьмы. - Вот вам камера на нынешнюю ночь, - сказал он. - Теперь уже поздно,и господин комендант лег спать. Завтра, когда он встанет и прочтет рас-поряжения, присланные на ваш счет, может быть, он назначит вам другую. Апока вот вам хлеб; тут, в этой кружке, вода; там, в углу, солома. Этовсе, чего может пожелать арестант. Спокойной ночи. И прежде чем Дантес успел ответить ему, прежде чем он заметил, кудатюремщик положил хлеб, прежде чем он взглянул, где стоит кружка с водой,прежде чем он повернулся к углу, где лежала солома - его будущая пос-тель, - тюремщик взял плошку и, закрыв дверь, лишил арестанта и тоготусклого света, который показал ему, словно при вспышке зарницы, мокрыестены его тюрьмы. Он остался один, среди тишины и мрака, немой, угрюмый, как своды под-земелья, мертвящий холод которых он чувствовал на своем пылающем челе. Когда первые лучи солнца едва осветили этот вертеп, тюремщик возвра-тился с приказом оставить арестанта здесь. Дантес стоял на том же месте.Казалось, железная рука пригвоздила его там, где он остановился накану-не; только глаза его опухли от невыплаканных слез. Он не шевелился исмотрел в землю. Он провел всю ночь стоя и ни на минуту не забылся сном. Тюремщик подошел к нему, обошел вокруг него, но Дантес, казалось, егоне видел. Он тронул его за плечо. Дантес вздрогнул и покачал головой. - Вы не спали? - спросил тюремщик. - Не знаю, - отвечал Дантес. Тюремщик посмотрел на него с удивлением. - Вы не голодны? - продолжал он. - Не знаю, - повторил Дантес. - Вам ничего не нужно? - Я хочу видеть коменданта. Тюремщик пожал плечами и вышел. Дантес проводил его взглядом, протянул руки к полурастворенной двери,но дверь захлопнулась. Тогда громкое рыдание вырвалось из его груди. Накопившиеся слезы хлы-нули в два ручья. Он бросился на колени, прижал голову к полу и долгомолился, припоминая в уме всю свою жизнь и спрашивая себя, какое прес-тупление совершил он в своей столь еще юной жизни, чтобы заслужить такуюжестокую кару. Так прошел день. Дантес едва проглотил несколько крошек хлеба и выпилнесколько глотков воды. Он то сидел, погруженный в думы, то кружил вдольстен, как дикий зверь в железной клетке. Одна мысль с особенной силой приводила его в неистовство: во времяпереезда, когда он, не зная, куда его везут, сидел так спокойно и бес-печно, он мог бы десять раз броситься в воду и, мастерски умея плавать,умея нырять, как едва ЛЕГ кто другой в Марселе, мог бы скрыться под во-дой, обмануть охрану, добраться до берега, бежать, спрятаться в ка-кой-нибудь пустынной бухте, дождаться генуэзского или каталонского ко-рабля, перебраться в Италию или Испанию и оттуда написать Мерседес, что-бы она приехала к нему. О своем пропитании он не беспокоился: в какую быстрану ни бросила его судьба - хорошие моряки везде редкость; он говорилпо-итальянски, как тосканец, по-испански, как истый сын Кастильи. Он жилбы свободным и счастливым, с Мерседес, с отцом, потому что выписал бы иотца. А вместо этого он арестант, запертый в замке Иф, в этой тюрьме,откуда нет возврата, и не знает, что сталось с отцом, что сталось с Мер-седес; и все это из-за того, что он поверил слову Вильфора. Было от чегосойти с ума, и Дантес в бешенстве катался по свежей соломе, которую при-нес тюремщик. На другой день в тот же час явился тюремщик. - Ну, что, - спросил он, - поумнели немного? Дантес не отвечал. - Да бросьте унывать! Скажите, чего бы вам хотелось. Ну, говорите! - Я хочу видеть коменданта. - Я уже сказал, что это невозможно, - отвечал тюремщик с досадой. - Почему невозможно? - Потому что тюремным уставом арестантам запрещено к нему обращаться. - А что же здесь позволено? - спросил Дантес. - Пища получше - за деньги, прогулка, иногда книги. - Книг мне не нужно; гулять я не хочу, а пищей я доволен. Я хочутолько одного - видеть коменданта. - Если вы будете приставать ко мне с этим, я перестану носить вамеду. - Ну, что ж? - отвечал Дантес. - Если ты перестанешь носить мне еду,я умру с голоду, вот и все! Выражение, с которым Дантес произнес эти слова, показало тюремщику,что его узник был бы рад умереть; а так как всякий арестант приносит тю-ремщику круглым числом десять су дохода в день, то тюремщик Дантеса тот-час высчитал убыток, могущий произойти от его смерти, и сказал уже болееласково: - Послушайте: то, о чем вы просите, невозможно; стало быть и не про-сите больше; не было примера, чтобы комендант по просьбе арестанта яв-лялся к нему в камеру; поэтому ведите себя смирно, вам разрешат гулять,а на прогулке, может статься, вы как-нибудь встретите коменданта. Тогдаи обратитесь к нему, и если ему угодно будет ответить вам, так это ужего дело. - А сколько мне придется ждать этой встречи? - Кто знает? - сказал тюремщик. - Месяц, три месяца, полгода, можетбыть год. - Это слишком долго, - прервал Дантес, - я хочу видеть его сейчас же! - Не упорствуйте в одном невыполнимом желании или через две недели высойдете с ума. - Ты думаешь? - сказал Дантес. - Да, сойдете с ума; сумасшествие всегда так начинается. У нас ужеесть такой случай; здесь до вас жил аббат, который беспрестанно предла-гал коменданту миллион за свое освобождение и на этом сошел с ума. - А давно он здесь не живет? - Два года. - Его выпустили на свободу? - Нет, посадили в карцер. - Послушай, - сказал Дантес, - я не аббат и не сумасшедший; можетбыть, я и сойду с ума, но пока, к сожалению, я в полном рассудке; япредложу тебе другое. - Что же? - Я не стану предлагать тебе миллиона, потому что у меня его нет, нопредложу тебе сто экю, если ты согласишься, когда поедешь в Марсель,заглянуть в Каталаны и передать письмо девушке, которую зовут Мерсе-дес... даже не письмо, а только две строчки. - Если я передам эти две строчки и меня поймают, я потеряю место, накотором получаю тысячу ливров в год, не считая дохода и стола; вы види-те, я был бы дураком, если бы вздумал рисковать тысячей ливров, чтобыполучить триста. - Хорошо! - сказал Дантес. - Так слушай и запомни хорошенько: если тыне отнесешь записки Мерседес или по крайней мере не дашь ей знать, что яздесь, то когданибудь я подкараулю тебя за дверью и, когда ты войдешь,размозжу тебе голову табуретом! - Ага, угрозы! - закричал тюремщик, отступая на шаг и приготовляясь кзащите. - Положительно у вас голова не в порядке; аббат начал, как вы, ичерез три дня вы будете буйствовать, как он; хорошо, что в замке Иф естькарцеры. Дантес поднял табурет и повертел им над головой. - Ладно, ладно, - сказал тюремщик, - если уж вы непременно хотите, яуведомлю коменданта. - Давно бы так, - отвечал Дантес, ставя табурет на пол и садясь нанего, с опущенной головой и блуждающим взглядом, словно он действительноначинал сходить с ума. Тюремщик вышел и через несколько минут вернулся с четырьмя солдатамии капралом. - По приказу коменданта, - сказал он, - переведите арестанта этажомниже. - В темную, значит, - сказал капрал. - В темную; сумасшедших надо сажать с сумасшедшими. Четверо солдат схватили Дантеса, который впал в какое-то забытье ипоследовал за ними без всякого сопротивления. Они спустились вниз на пятнадцать ступеней; отворилась дверь темнойкамеры, в которую он вошел, бормоча: - Он прав, сумасшедших надо сажать с сумасшедшими. Дверь затворилась, и Дантес пошел вперед, вытянув руки, пока не дошелдо стены; тогда он сел в угол и долго не двигался с места, между тем какглаза его, привыкнув мало-помалу к темноте, начали различать предметы. Тюремщик не ошибся: Дантес был на волосок от безумия.