Х. РЕШЕНИЕ

Когда Флер ушла, Джон уставился на австрийку. Она была худая и смуглая.На ее лице застыло сокрушенное выражение женщины, растерявшей одно за другимвсе маленькие блага, которыми наделила ее когда-то жизнь. - Так не выпьете чаю? - сказала она. Уловив в ее голосе ноту разочарования, Джон пробормотал: - Право, не хочется. Благодарю вас. - Чашечку - уже готов. Чашечку чаю и папироску. Флер ушла. Ему предстоят долгие часы раскаяния и колебаний. С тяжелымчувством он улыбнулся и сказал: - Ну хорошо, благодарю вас. Она принесла на подносе маленький чайник, две чашечки и серебряныйларчик с папиросами. - Сахар дать? У мисс Форсайт много сахару: она покупает сахар для меняи для моей подруги. Мисс Форсайт очень добрая леди. Я счастлива, что служу унее. Вы ее брат? - Да, - сказал Джон, закуривая вторую в своей жизни папиросу. - Очень молодой брат, - сказала австрийка с робкой смущенной улыбкой,которая напомнила Джону виляющий собачий хвостик. - Разрешите мне вам налить? - сказал он. - И может быть, вы присядете? Австрийка покачала головой. - Ваш отец очень милый старый человек - самый милый старый человек,какого я видела. Мисс Форсайт рассказала мне все о нем. Ему лучше? Ее слова прозвучали для Джона упреком. - О да. Мне кажется, он вполне здоров. - Я буду рада видеть его опять, - сказала австрийка, прижав руку ксердцу, - он имеет очень доброе сердце. - Да, - сказал Джон. И опять услышал в ее словах упрек. - Он никогда не делает никому беспокойство и так хорошо улыбается. - Да, не правда ли? - Он так странно смотрит иногда на мисс Форсайт. Я ему рассказала всюмою историю; он такой симпатичный. Ваша мать - она тоже милая и добрая? - Да, очень. - Он имеет ее фотографию на своем туалет. Очень красивая. Джон проглотил свой чай. Эта женщина с сокрушенным лицом иукоризненными речами - точно заговорщица в пьесе: первый убийца, второйубийца... - Благодарю вас, - сказал он. - Мне пора идти. Вы... вы не обидитесь,если я оставлю вам кое-что? Он неуверенной рукой положил на поднос бумажку в десять шиллингов икинулся к двери. Он услышал, как австрийка ахнула, и поспешил выйти. Временидо поезда было в обрез. Всю дорогу до вокзала он заглядывал в лицо каждомупрохожему, как заглядывают влюбленные, надеясь без надежды. В Уординге онотправил вещи багажом с поездом местного сообщения, а сам пустился горнойдорогой в Уонсдон, стараясь заглушить ходьбой ноющую боль нерешимости.Быстро шагая, он упивался прелестью зеленых косогоров, время от времениостанавливался, чтобы растянуться на траве, подивиться совершенствушиповника, послушать жаворонка. Но это только оттягивало войну междувнутренними побуждениями: влечением к Флер и ненавистью к обману. Подходя кмеловой яме над Уонсдоном, он был так же далек от решения, как и в началепути. В способности отчетливо видеть обе стороны вопроса заключаласьодновременно и сила и слабость Джона. Он вошел в дом с первым ударом гонга,звавшего обедать. Вещи, его, уже, прибыли. Он наспех принял, ванну и сошел встоловую, где застал Холли в, одиночестве - Вал уехал в город и, обещалвернуться последним поездом. С тех пор как Вэл посоветовал ему расспросить сестру о причине ссорымежду обеими семьями, так много случилось нового - сообщение Флер вГрин-парке, поездка в. Робин-Хилл, сегодняшнее свидание, - что, казалось, испрашивать больше нечего. Джон говорил об Испании. о солнечном ударе, олошадях Вэла, о здоровье отца. Холли удивила его замечанием, что, по еемнению, отец очень нездоров. Она два раза ездила к нему в Робин-Хилл навоскресенье. У него был страшно усталый вид, временами даже страдающий, ноон постоянно уклонялся от разговора о себе. - Он такой хороший и совершенно лишен эгоизма, правда, Джон? Стыдясь, что сам не лишен эгоизма, Джон ответил: - Конечно. - Мне кажется, он был всегда безукоризненным отцом, насколько я могуприпомнить. - Да, - отозвался Джон, совсем подавленный. - Он никогда ни в чем не мешал детям и всегда, казалось, понимал их. Ядо гроба не забуду, как он позволил мне ехать в Южную Африку во времябурской войны, когда я полюбила Вала. - Это было, кажется, до его женитьбы на маме) - спросил неожиданноДжон. - Да. А что? - Так, ничего. Только ведь она была раньше помолвлена с отцом Флер? Холли опустила ложку и подняла глаза. Она окинула брата внимательнымвзглядом. Что ему известно? Может, столько, что лучше рассказать ему все?Она не могла решить. Он как будто осунулся и постарел, но это могло бытьследствием солнечного удара. - Что-то в этом роде было, - сказала она. - Мы жили тогда в Африке и неполучали известий. Она не смела взять на себя ответственность за чужую тайну. К тому жеона не знала, каковы сейчас его чувства. До Испании она не сомневалась, чтоон влюблен. Но мальчик остается мальчиком. С того времени прошло семьнедель, и в промежутке лежала вся Испания. Заметив, что он понял ее желание отвлечь его от опасной темы, онадобавила: - Ты имел какие-нибудь вести от Флер? - Да. Его лицо сказало ей больше, чем самые подробные разъяснения. Итак, онне забыл. Она сказала совсем спокойно: - Флер на редкость обаятельна, но знаешь, Джон, нам с Вэлом она неочень нравится. - Почему? - Она из породы стяжателей. - Стяжателей? Не понимаю, что ты имеешь в виду, Она... она... Джон отодвинул тарелку с десертом, встал и подошел к окну. Холли тоже встала и обняла его. - Джон, не сердись, дорогой. Мы не можем видеть людей в одинаковомсвете, не правда ли? Знаешь, мне думается, у каждого из нас бывает лишь поодному или по два близких человека, которые видят, что в нас есть самоголучшего, и помогают этому выявиться. Для тебя, я думаю, такой человек - твоямать. Я видела раз, как она читала твое письмо; чудесное было у нее лицо. Яне встречала женщины красивей - время как будто и не коснулось ее. Лицо Джона смягчилось; потом опять стало замкнутым. Все, все противнего и Флер. И все подтверждает ее призыв: "Обеспечь меня за собой, женисьна мне, Джон!" Здесь, где он провел с ней упоительную неделю, здесь влечение к ней иболь в его сердце возрастали с каждой минутой ее отсутствия. Нет ее, чтобысделать волшебными комнату и сад и самый воздух. Как жить здесь, не видя ее?И он окончательно замкнулся в себе и рано ушел спать. У себя в комнате онмог хотя бы остаться с воспоминанием о Флер в ее виноградном наряде. Онслышал, как приехал Вэл, как разгружали форд, и опять воцарилась тишиналетней ночи. Только доносилось издалека блеяние овец да крик ночной птицы.Джон высунулся в окно. Холодный полумесяц, теплый воздух, холмы словно всеребре. Мотыльки, журчание ручья, ползучие розы. Боже, как пусто все безнее! В библии сказано: оставь отца, своего и мать свою и прилепись... кФлер. Собраться с духом, прийти и сказать им! Они не могут помешать емужениться на Флер, не захотят мешать, когда узнают, как он ее любит. Да! Онскажет им. Смело и открыто - Флер не права. Птица смолкла, овцы затихли, во мраке слышалось только журчание ручья.И Джон уснул в своей постели, освобожденный от худшего из жизненных зол -нерешимости.