Vi. Личная жизнь Сомса

По дороге на Грин-стрит Сомс подумал, что ему следовало бы зайти кДуметриусу на Саффолк-стрит - узнать, каковы перспективы с покупкойКрома-старшего у Болдерби. Стоило, пожалуй, пережить войну, если она привелак тому, что Кром-старший поступает в продажу! Старый Болдерби умер, сын егои внук убиты на войне, наследство перешло к племяннику, который решил всераспродать, одни говорят - ввиду политико-экономического положения Англии,другие - из-за астмы. Если картина попадет в руки Думетриусу, цена ее станет недоступной;прежде чем попытаться приобрести ее самому, необходимо разведать, незавладел ли ею Думетрнус. Итак, Сомс побеседовал с Думетриусом о Монтичелли- не войдет ли он теперь в цену, когда мода требует, чтобы живопись была чемугодна, только не живописью; поговорил о будущем Джонса, коснулся вскользьтакже и Бакстона Найта. Только перед самым уходом он добавил: - Значит, Болдерби так и не продал Крома? С гордой улыбкой расового превосходства (как и следовало ожидать)Думетриус ответил: - Я вам его добуду, мистер Форсайт, будьте уверены, сэр. Трепетание его век укрепило Сомса в решении написать непосредственноновому лорду Болдерби и внушить ему, что с Кромом-старшим возможен толькоодин достойный образ действий - избегать комиссионеров. - Прекрасно. Всего хорошего, - сказал он и ушел, только зря раскрывсвои карты. На Грин-стрит он узнал, что Флер ушла и вернется поздно вечером: онаеще на день останется в Лондоне. Совсем приуныв, он сел один в такси,торопясь на поезд. Домой он приехал около шести. Было душно, кусали комары, собираласьгроза. Забрав внизу письма. Сомс направился в свою туалетную, чтобыотряхнуть с себя прах Лондона. Скучная почта: расписка, счет за покупки Флер. Проспект о выставкеофортов. Письмо, начинающееся словами: "Сэр, Считаю своим долгом..." Верно, призыв благотворительного общества или чтонибудь неприятное.Сомс сразу посмотрел на подпись. Подписи не оказалось. Неуверенно онпосмотрел на обороте, исследовал все уголки. Не будучи общественнымдеятелем. Сомс никогда еще не получал анонимных писем, и первым егопобуждением было разорвать и выбросить послание как нечто опасное; вторымпобуждением было прочесть его - ибо не слишком ли оно опасно? "Сэр, Считаю своим долгом довести до Вашего сведения, что, хоть я и неимею в этом деле никакой корысти, Ваша супруга состоит в связи синостранцем..." Дойдя до этого слова, Сомс машинально остановился ипосмотрел на марку. Насколько он мог проникнуть в непроницаемую загадкупочтового штемпеля, там стояло нечто кончающееся на "си", с двумя "т" всередине. Челси? Нет! Бэттерси? Возможно! Он стал читать дальше. "Иностранцы все на один покрой. Всех бы их в мешок да в воду!Вышеупомянутый субъект встречается с Вашей супругой два раза в неделю. Мнеэто известно по личному наблюдению, а смотреть, как надувают англичанина,противно моей натуре. Последите, и Вы убедитесь, правду ли я говорю. Я бы невмешивался, если б это не был грязный иностранец. Ваш покорный слуга". Сомс бросил письмо с таким чувством, как если бы, войдя в спальню,нашел ее полной черных тараканов. Дрожь отвращения охватила его. Анонимностьписьма придавала этой минуте сугубую гнусность. Но что было хуже всего - этатени притаилась на задворках его сознания с того воскресного вечера, когдаФлер, указав на прогуливавшегося По лужайке Проспера Профона, сказала:"Рыщет, проныра!" Не в связи ли с этим пересмотрел он сегодня свое завещаниеи брачный контракт? А теперь анонимный наглец, по-видимому, без всякойкорысти - только в удовлетворение своей ненависти к иностранцам - выволокэто из темноты, где Сомс предпочел бы это оставить. Ему, в его возрасте,насильно навязывают такие сведения, и о ком? - о матери Флер! Он поднялписьмо с ковра, разорвал его пополам и потом, уже сложив, чтобы разорвать начетыре части, остановился и перечел. В эту минуту он принял непреклонноерешение. Он не допустит, чтобы его втянули в новый скандал. Нет! Что бы онни надумал предпринять по этому делу - а оно требовало самого дальновидногои осторожного подхода, - он не сделает ничего такого, что могло бы повредитьФлер. Когда решение созрело, мысли его снова стали послушны рулю. Онсовершил своп омовения. Руки его дрожали, когда он вытирал их. Скандала онне допустит, но что-нибудь надо же сделать, чтобы положить этому конец! Онпрошел в комнату жены и остановился озираясь. Мысль отыскать что-нибудьизобличающее, что дало бы ему основание держать ее под угрозой, даже непришла ему в голову. Он не нашел бы ничего такого - Аннет слишком практична.Мысль о слежке за женой была оставлена прежде, чем успела сложиться, слишкомпамятен был ему подобный опыт в прошлом. Нет! У него не было иных улик,кроме этого разорванного письма от "анонимного наглеца", чье бесстыдноевторжение в его личную жизнь Сомс находил глубоко возмутительным. Противнопользоваться этой единственной уликой, но все же, пожалуй, придется. Какоесчастье, что Флер заночевала в городе! Стук в дверь прервал его мучительныеразмышления. - Мистер Майкл Монт, сэр, ждет в гостиной. Вы примете его? - Нет, - сказал Сомс. - То есть да! Я сейчас сойду вниз. Хоть чем-нибудь, хоть на несколько минут отвлечься от этих мыслей! Майкл Монт во фланелевом костюме стоял на веранде и курил папиросу. Онбросил ее при появлении Сомса и провел рукой по волосам. К этому молодому человеку у Сомса было двойственное отношение. Постаринным понятиям, он был, несомненно, ветрогон, безответственный юнец,однако было что-то подкупающее в его необычайно веселой манере выпаливатьсвои суждения. - Заходите, - сказал Сомс. - Хотите чаю? Монт зашел. - Я думал, Флер уже вернулась, сэр. Но я рад, что не застал ее. Дело втом, что я отчаянно в нее влюбился; так отчаянно влюбился, что решил довестиэто до вашего сведения. Конечно, очень несовременно обращаться сперва кродителям, но я думаю, что вы мне это простите. Со своим собственным отцом яуже поговорил, и он сказал, что если я перейду к оседлому образу жизни, онменя поддержит. Он даже одобряет эту мысль. Я ему рассказал про вашего Гойю. - Ах так, он одобряет эту мысль? - невыразимо сухо повторил Сомс. - Да, сэр. А вы? Сомс ответил слабой улыбкой. - Видите ли, - снова начал Монт, вертя в руках свою соломенную шляпу,между тем как волосы его, уши и брони - все, казалось, вздыбилось отволнения, - кто прошел через войну, тот не может действовать не спеша. - Наспех жениться, а потом уйти от жены, - медленно проговорил Сомс. - Но не от Флер, сэр! Вообразите себя на моем месте. Сомс прокашлялся. Довод убедительный, что и говорить. - Флер слишком молода. - О нет, сэр. Мы нынче очень стары. Мой отец кажется мне совершеннейшиммладенцем; его мыслительный аппарат не поддался никаким влияниям. Но он,видите ли, барт, а потому не двигается вперед. - Барт? - переспросил Сомс. - Как это прикажете понимать? - Баронет. Я тоже со временем буду бартом. Но я это как-нибудьпереживу. - Так ступайте с богом и переживите это как-нибудь, - сказал Сомс. - О нет, сэр, - взмолился Монт, - я просто должен околачиватьсяпоблизости, а то у меня уж никаких шансов не останется. Во всяком случае, выведь позволите Флер поступить так, как она захочет? Мадам ко мнеблагосклонна. - В самом деле? - ледяным тоном сказал Сомс. - Но вы не окончательно меня отстраняете? Молодой человек посмотрел на него так жалостно, что Сомс улыбнулся. - Вы, возможно, считаете себя очень старым, - сказал он, - но мне выкажетесь крайне молодым. Всегда и во всем рваться вперед не естьдоказательство зрелости. - Хорошо, сэр, в вопросе нашего возраста я сдаюсь. Но чтоб доказать вамсерьезность моих намерений, я занялся делом. - Рад слушать. - Я вступил компаньоном в одно издательство: родитель ставит монету. Сомс прикрыл рот ладонью - у него едва не вырвались слова: "Да поможетбог несчастному издательству!" Серые глаза его пристально глядели намолодого человека. - Я ничего не имею против вас, мистер Монт, но Флер для меня все. Все,вы понимаете? - Да, сэр, понимаю; но и для меня она - все. - Может быть. Как бы там ни было, я рад, что вы меня предупредили. Ибольше, мне кажется, нам нечего пока об этом говорить. - Значит, как я понимаю, дело за нею, сэр? - И, надеюсь, долги еще будет за нею. - Вы, однако, меня ободряете, - сказал неожиданно Монт. - ДА, - ответил Сомс, - весь опыт моей жизни не позволяет мне поощрятьпоспешные браки. До - свидания, мистер Монт. Я не передам Флер того, что вымне сказали. - Ох, - протянул Монт, - право, я готов; голову себе размозжить из-занее. Она это великолепно знает. - Очень возможно... Сомс протянул ему руку. Рассеянное пожатие, тяжелый вздох - и вскоре затем шум удаляющегося мотоцикла вызвал в уме картину взметенной пыли ипереломанных костей. "Вот оно, младшее поколение!" - угрюмо подумал Сомс и вышел в сад налужайку. Садовники недавно косили, и в саду еще пахло свежим сеномпредгрозовой воздух удерживал все запахи низко над землей. Небо казалосьлиловатым, тополя - черными. Две-три лодки пронеслись по реке, торопясьукрыться от бури... "Три дня прекрасной погоды, - думал Сомс, - и потомгроза". Где Аннет? Может быть, с этим бельгийцем - ведь она молодая женщина.Пораженный странным великодушием этой мысли, он вошел в беседку и сел. Фактбыл налицо, и Сомс принимал его так много значила для него Флер, что женазначила мало, очень мало; француженка, она всегда была для него главнымобразом любовницей, а он становился равнодушен к этой стороне жизни.Удивительное дело, при своей неизменной заботе об умеренности и верномпомещении капитала, свои чувства Сомс всегда отдавал целиком кому-нибудьодному. Сперва Ирэн, теперь Флер. Он смутно это сознавал, сидя здесь вбеседке, сознавал и опасность такой верности. Она однажды привела его ккраху и скандалу, но теперь... теперь она будет ему спасением: Флер так емудорога, что ради нее он не допустит нового скандала. Попадись ему толькоавтор этого анонимного письма, он бы его отучил соваться в чужие дела иподнимать грязь со дна болота, когда другим желательно, чтобы она оставаласьна дне... Далекая вспышка молнии, глухой раскат грома, крупные капли дождязастучали о тростниковую крышу над головой. Сомс продолжал бесстрастночертить пальцем рисунок на пыльной доске дачного столика. Обеспечить будущееФлер! "Я хочу ей счастливого плавания, - думал он, - все прочее в моемвозрасте не имеет значения". Скучная история - жизнь! Что имеешь, тогоникогда не можешь удержать при себе. Одно отстранишь, впустишь другое.Ничего нельзя за собой обеспечить. Он потянулся и сорвал красную розу светки, застилавшей окошко. Цветы распускаются и опадают, странная штука -природа. Гром громыхал и раскалывался, катясь на восток, вниз по реке;белесые молнии били в глаза; острые вершины тополей четко рисовались в небе,тяжелый ливень гремел, и грохотал, и обволакивал беседку, где Сомс сидел вбесстрастном раздумье. Когда гроза кончилась, он оставил свое убежище и пошел по мокройдорожке к берегу реки. В камышах укрылись два лебедя - его старые знакомцы, и он стоял,любуясь благородным достоинством в изгибе этих белых шей и в крупных змеиныхголовах. "А в том, что я должен сделать, нет достоинства", - думал он. Ивсе-таки сделать это было необходимо, чтобы не случилось чего похуже. Аннет,где бы она ни была днем, теперь должна быть дома - скоро обед. По мереприближения момента встречи с нею все труднее было решить, что ей сказать икак сказать. Новая и опасная мысль пришла ему на ум: что если она захочетсвободы, чтобы выйти замуж за этого типа? Все равно развода она не получит.Не для того он на ней женился. Образ Проспера Профона лениво профланировалперед глазами и успокоил его. Такие мужчины не женятся. Нет, нет! Мгновенныйстрах сменился досадой. "Лучше ему не попадаться мне на глаза, - подумалСомс. - Армянобельгийская помесь. Ублюдок, воплощающий..." Но что воплощалсобою Проспер Профон? Конечно, ничего существенного. И все-таки нечтослишком реальное: безнравственность, сорвавшуюся с цепи, разочарование,вынюхивающее добычу. Аннет переняла у него выражение: "Je m'en fiche".Подозрительный субъект! Космополит с континента - продукт времени. Если ивозможно было более уничтожающее ругательство. Сомс его не знал. Лебеди повернули головы и глядели мимо в какую-то им одним ведомуюдаль. Один из них испустил тихий посвист, вильнул хвостом, повернулся,словно слушаясь руля, и поплыл прочь. Второй последовал за ним. Белые ихтела и стройные шеи вышли из поля его зрения, и Сомс направился к дому. Аннет сидела в гостиной, одетая к обеду, и Сомс, поднимаясь полестнице, думал: "Трудно судить по наружному виду". За обедом, отличавшимсястрогостью количества и совершенством качества, разговор иссяк на двух-трехзамечаниях по поводу гардин в гостиной и грозы. Сомс ничего не пил. Немногопереждав, он последовал за женой в гостиную. Аннет сидела на диване междудвумя стеклянными дверьми и курила папиросу. Она откинулась на подушки,прямая, в черном платье с глубоким вырезом, закинула ногу на ногу иполузакрыла свои голубые глаза; сероголубой дымок выходил из ее красивыхполных губ, каштановые волосы сдерживала лента; на ногах у нее былитончайшие шелковые чулки, и открытые туфельки на очень высоких каблукахподчеркивали крутой подъем. Прекрасное украшение для какой угодно комнаты!Сомс, зажав разорванное письмо в руке, которую засунул глубоко в боковойкарман визитки, сказал: - Я закрою окно; поднимается сырость. Закрыл и остановился перед Дэвидом Коксом, красовавшимся на кремовойобшивке ближайшей стены. О чем она думает? Сомс никогда в жизни не понимал женщин, заисключением Флер, да и ту не всегда. Сердце его билось учащенно. Но еслидействовать, то действовать сейчас - самый удобный момент. Отвернувшись отДэвида Кокса, он вынул разорванное письмо. - Вот что я получил. Глаза ее расширились, уставились на него и сделались жесткими. Сомс протянул ей письмо. - Оно разорвано, но прочесть можно. И он опять отвернулся к Дэвиду Коксу: морской пейзаж, хороший покраскам, но мало движения. "Интересно бы знать, что делает сейчас Профон? -думал Сомс. - Однако я его изрядно удивлю". Уголком глаза он видел, чтоАннет держит письмо на весу; ее глаза движутся из стороны в сторону подсенью подчерненных ресниц и нахмуренных подчерненных бровей. Она уронилаписьмо, вздрогнула слегка, улыбнулась и сказала: - Какая грязь! - Вполне согласен, - ответил Сомс, - позорно. Это правда? Белый зуб прикусил красную нижнюю губу. - А если и правда? Ну и наглость! - Это все, что ты можешь сказать? - Нет... - Так говори же. - Что пользы в разговорах? Сомс произнес ледяным голосом: - Значит, ты подтверждаешь? - Я ничего не подтверждаю. Ты дурак, что спрашиваешь. Такой мужчина,как ты, не должен спрашивать. Это опасно. Сомс прошелся по комнате, стараясь подавить закипавшую ярость. - Ты помнишь, - сказал он, останавливаясь против нее, - чем ты была,когда я взял тебя в жены? Счетовод в ресторане. - А ты помнишь, что я была больше чем вдвое моложе тебя? Сомс, разрывая первый жесткую встречу их глаз, отошел обратно к ДэвидуКоксу. - Я не намерен с тобой препираться. Я требую, чтобы ты положила конецэтой дружбе. Я вхожу в это дело лишь постольку, поскольку оно можетотразиться на Флер. - А! На Флер! - Да, - упрямо повторил Сомс, - на Флер. Тебе он такая же дочь, как имне. - Как вы добры, что этого не отрицаете. - Ты намерена исполнить мое требование? - Я отказываюсь сообщать тебе мои намерения. - Так я тебя заставлю. Аннет улыбнулась. - Нет, Сомс. Ничего ты не можешь сделать. Не говори слов, в которыхпотом раскаешься. У Сомса жилы налились на лбу. Он раскрыл рот, чтобы дать исходнегодованию, и не мог. Аннет продолжала: - Подобных писем больше не будет, это я тебе обещаю - и довольно. Сомса передернуло. Эта женщина, которая заслуживает - он сам не зналчего, - эта женщина обращается c ним, точно с ребенком. - Когда двое поженились и живут так, как мы с тобой, Сомс, нечего имбеспокоиться друг о друге. Есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет,людям на посмешище. Ты оставишь меня в покое, не ради меня, ради себясамого. Ты стареешь, а я еще нет. Ты научил меня быть очень практичной. Сомс, прошедший через все стадии чувств, переживаемых человеком,которого душат, тупо повторил: - Я требую, чтобы ты прекратила эту дружбу. - А если я не прекращу? - Тогда... тогда я исключу тебя из моего завещания. Удар, видно, не попал в цель: Аннет засмеялась. - Ты будешь долго жить. Сомс. - Ты развратная женщина, - сказал неожиданно Сомс. Аннет пожала плечами. - Не думаю. Совместная жизнь с тобой умертвила во мне многое, не спорю;но я не развратна, нет. Я только благоразумна. Ты тоже образумишься, когдавсе как следует обдумаешь. - Я повидаюсь с этим человеком, - угрюмо сказал Сомс, - и предостерегуего. - Mon cher, ты смешон! Ты меня не хочешь, а поскольку ты меня хочешь,постольку ты меня имеешь; и ты требуешь, чтобы все остальное во мне умерло!Я ничего не подтверждаю, Сомс, но должна сказать, что вовсе не собираюсь вмоем возрасте отказываться от жизни; а потому советую тебе: успокойся. Я исама не хочу скандала. Отнюдь нет. И больше я тебе ничего не скажу, что быты ни делал. Она потянулась, взяла со столика французский роман и открыла его. Сомсглядел на нее и молчал, слишком полный смешанных чувств. Мысль о Профонепочти заставляла его желать эту женщину, и это, раскрывая основу ихвзаимоотношений, пугало человека, не очень склонного к самоанализу. Несказав больше ни слова, он вышел вон и поднялся в свою картинную галерею.Вот что значит жениться на француженке! Однако без нее не было бы Флер. Онаисполнила свое назначение. "Она права, - думал он. - Я ничего не могу сделать. Я даже не знаю,было что-нибудь между ними или нет". Инстинкт самосохранения подсказал емузахлопнуть клапан, дать огню погаснуть от недостатка воздуха. Пока человекне поверил, что что-то есть, ничего и нет. Ночью он зашел в ее спальню. Аннет приняла его, как всегда, спокойно,точно между ними ничего не произошло. И он вернулся к себе со страннымчувством умиротворенности. Когда не хочешь видеть, можно и не видеть. Он нехочет и впредь не захочет. Когда видишь, на этом ничего не выгадываешь,ничего! Выдвинув ящик в шкафу, он достал из саше носовой платок и рамку сфотографией Флер. Поглядев немного на нее, он сдвинул карточку, и явиласьдругая - та старинная фотография Ирэн. Ухала сова, пока он стоял у окна иглядел на карточку. Ухала сова, красные. ползучие розы, казалось, сгустилисвою окраску, доносился запах цветущих лип. Боже! Тогда было совсем другое.Страсть!.. Память!.. Прах!