Глава двадцать четвертая. Обедали они неторопливо, с наслаждением смакуя еду

Обедали они неторопливо, с наслаждением смакуя еду. Делали паузы в разговоре, ибо то, что они не могли выразить словами, выражали их молчаливые диалоги. Ачер мало говорил о себе и своих делах, – все больше слушал. Он не хотел упустить ни единого слова из ее рассказа. И, подперев подбородок рукой, согнутой в локте, она рассказывала ему о тех событиях, которые произошли с ней за последние полтора года.

Элен очень скоро устала от так называемого «светского общества». Да, Нью‑Йорк был гостеприимным, – пожалуй, даже слишком гостеприимным городом. Ей не забыть, как он снова принял ее в свои объятия после долгих мытарств на чужбине. Но когда мадам Оленская окунулась в его жизнь с головой, она поняла, что совершенно иначе относится ко многим вещам, чем большинство нью‑йоркцев. Поэтому, она и решила перебраться в Вашингтон, где, по всей вероятности, люди были менее консервативны и не стеснялись высказывать свою точку зрения. Она склонялась к тому, чтобы осесть в Вашингтоне и присмотреть дом для бедной Медоры, уставшей от опеки своих нью‑йоркских знакомых. Впрочем, маркиза в ней нуждалась, как никогда, потому, что ее продолжали одолевать мысли об очередном супружестве.

«Но этот доктор Карвер… Разве он не вызывает у вас опасений? Я слышал, что он навещал вас у Блэнкеров…»

Элен улыбнулась.

«О, доктор Карвер – пройденный этап! Он – очень умный человек, этот доктор Карвер и ищет себе богатую супругу, чтобы она финансировала его проекты. А Медора для него – просто удачный пример новообращенной».

«Новообращенной?..»

«Ну да, она же – поборник всех этих новых сумасшедших идей, которые витают в воздухе! Кстати, они и меня интересуют гораздо больше, чем слепая приверженность традициям – заметьте, чьим‑то традициям, – столь распространенная среди наших друзей! Стоило ли открывать Америку, чтобы превращать ее в большой парад стереотипов? – она улыбнулась и спросила: – Вы полагаете, Христофор Колумб прошел через все испытания ради того, чтобы водить в Opera Сельфридж Моррис?»

Ачер изменился в лице.

«А Бьюфорту вы говорили подобные вещи?» – спросил он отрывисто.

«Я давно с ним не общалась. Но в свое время говорила, конечно. И, как ни странно, он понял меня!»

«Я всегда знал, что вы нас не любите! А Бьюфорту вы отдаете предпочтение, потому что он не такой, как мы?» – он отвернулся и обвел взглядом голые стены каюты. Взгляд его скользнул дальше, по крышам белых домишек за окном на берегу.

«Мы слишком скучные. Мы все – на одно лицо. Но почему же вы тогда, – прервал он сам себя, – не уезжаете обратно?»

В глазах у нее потемнело, и он ожидал, что дальше последует взрыв негодования. Но в ответ она не произнесла ни слова, словно задумалась над тем, что он сказал. Молодой человек испугался, что она задает себе этот вопрос и не может найти на него ответа.

Наконец она произнесла:

«Я думаю, это из‑за вас».

Невозможно было сделать подобное признание более бесстрастным тоном, не оставляющим ни малейшей надежды на успех. Ачер сильно покраснел. Он стоял, боясь пошелохнуться, словно слова ее были редкостной бабочкой, которая при его неосторожном движении могла упорхнуть. Молодой человек надеялся, что его терпение будет вознаграждено, и вслед за одной бабочкой появятся еще и еще.

«По крайней мере, – продолжала она, – именно вы дали мне понять, что среди этой скуки есть вещи настолько деликатные и тонкие, что вся моя жизнь меркнет перед ними. Не знаю, как вам это объяснить, – она слегка нахмурилась, – но раньше я не понимала, что самые изысканные удовольствия порой слишком дорого нам обходятся».

«Изысканные удовольствия! – подумал он. – Интересно, что она имеет в виду?»

Он хотел было возразить ей, но Элен умоляюще взглянула на него, и он промолчал.

«Я не хочу, – продолжала она, – не хочу обманывать вас и себя. Я так долго ждала, когда смогу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали!»

Ачер нахмурился и прервал ее коротким смешком.

«А как вы думаете, Элен, что вы сделали со мной?»

Она слегка побледнела.

«С вами?»

«Да: вы перевернули мою жизнь, а я только слегка повлиял на вашу. Я тот мужчина, который женился на другой потому, что ему велела это сделать дама его сердца!»

Ее бледность сменилась ярким румянцем.

«Я думала – и вы мне обещали, – что мы не будем говорить об этом сегодня!»

«О, женщины! Ни одна из вас не хочет посмотреть горькой правде в глаза!»

Она понизила голос и тихо спросила:

«А для Мэй, это тоже горькая правда?»

Ачер стоял у окна и барабанил пальцами по оконной раме. Когда Элен с непередаваемой нежностью произнесла имя его жены, у него сжалось сердце. Казалось, оно отозвалось в каждой клеточке его тела.

«Прежде всего, нужно думать о том, чтобы поступать должным образом, не так ли?»

«Должным образом?» – как эхо повторил он, не отрывая глаз от окна.

«Но если, – продолжала она развивать свою мысль с болезненной настойчивостью, – если ради этого не стоит пожертвовать всем и спасти других от жестоких разочарований и душевных травм, тогда ради чего же жить? Для того, чтобы наслаждаться тем, что у меня было раньше и что теперь утратило всякую ценность в моих глазах?»

Ачер отвернулся, продолжая стоять на месте.

«В таком случае у вас… у вас нет причины возвращаться обратно, не так ли?» – спросил он ее, и голос его дрогнул.

Она взглянула на него в отчаянии.

«А как вы считаете?..»

«Судя по тому, как вы настаивали на нашей… на моей свадьбе, у вас нет особых причин для очередного бегства, – сказал он жестоко. – Но мы постараемся как можно реже беспокоить вас своим присутствием!..»

Элен ничего не ответила и Ачер с горечью продолжал:

«Какой в этом смысл? Вы показали мне, какой может быть реальная жизнь, и тут же отправили меня в изгнание! Поверьте, это выше того, что человек может вынести!»

«Не говорите так! Я ведь тоже была в изгнании!» – улыбнулась мадам Оленская сквозь слезы.

Она буквально уронила руки на стол и сидела, стараясь не смотреть ему в глаза, словно в них притаилась опасность. Но он читал по ее лицу то, в чем она сама не в силах была признаться. Казалось, ее душа говорила с его душой на немом языке, и Ачер стоял, потрясенный тем, что только что узнал о ней.

«Так вы… тоже? Все это время?»

Вместо ответа мадам Оленская дала волю слезам. Они наполнили ее глаза и покатились по щекам.

Их разделяло почти все пространство каюты, и ни один из них не сделал попытки «нарушить дистанцию». Ачера всегда удивляла ее способность как бы растворяться в окружающем мире; вот и теперь он ловил себя на том, что не ощущал бы так явственно ее присутствия, если бы взгляд его, как и тогда, в маленьком доме на Двадцать третьей улице, не упал на ее руку, лежавшую на столе. Тогда он невольно смотрел на ее руку, не осмеливаясь взглянуть мадам Оленской в лицо; теперь же молодой человек мечтал с благоговением прикоснуться к этой руке, но не решался сократить расстояние между ними. Ему была знакома любовь, которая проявлялась в неустанной заботе друг о друге двух возлюбленных. Но страсть, переполнявшая его, должна была найти отклик в ее сердце. И он, жадно впитывая каждое ее слово и каждый взгляд, уже не чувствовал себя таким одиноким, как прежде.

Но через несколько мгновений его снова охватило отчаяние. Они были вместе, в одной каюте, почти совсем рядом, и в то же время, оставались бесконечно далеки друг от друга, словно находились в разных точках планеты.

«У вас нет причины возвращаться обратно», – упрямо повторил Ачер, нарушив затянувшееся молчание.

«Ну как я могу удержать тебя?» – хотел он крикнуть ей.

Мадам Оленская сидела неподвижно, потупив глаза.

«Я пока еще не собираюсь уезжать», – молвила она.

«Пока еще? Так значит, настанет время? И, может быть, оно уже не за горами?..»

Элен взглянула на него своими ясными глазами и сказала:

«Уверяю вас, если это и произойдет, то не так скоро. Главное, чтобы мы с вами не совершили ошибки».

Ачер упал в кресло. Своим ответом она хотела подчеркнуть, что если он сделает хоть одну попытку нарушить дистанцию между ними, то снова столкнет ее в пропасть искушения и соблазнов. И он понял, какая внутренняя борьба в ней происходила, и смирился с тем, что она так далека от него.

«Но что для вас жизнь?» – тяжело вздохнул он.

«Должно быть, часть вашей жизни!»

«А моя – это часть вашей?..»

Элен кивнула.

«Итак, мы принимали это, как факт, а с остальным нам приходится смириться?»

«Вот именно».

Он вдруг вскочил, выбросив все доводы из головы. Перед ним было это прекрасное лицо, и больше вокруг он ничего не видел. Элен тоже поднялась. Нет, она не собиралась раскрыть ему свои объятия или броситься прочь. Она стояла и смотрела на него с таким выражением, словно самая тяжелая часть задачи была уже выполнена, и ей оставалось только одно: ждать, что будет дальше. Она стояла так спокойно, что когда молодой человек приблизился к ней, ее руки сами потянулись к нему. Они коснулись его рук и немного напряглись. Она не отталкивала его, но держала на некотором расстоянии от себя, чтобы видеть его лицо.

Они потеряли счет времени и сами не знали, простояли ли в таком положении несколько минут или несколько мгновений. Но этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы Элен выразила в своем молчании все, чем жила ее душа, и чтобы он понял, что для него нет ничего важнее. Его не должно беспокоить, что эта их встреча может оказаться последней; все, что ему нужно – это довериться ей и умолять ее позаботиться о том, чтобы у них было будущее.

«Будьте счастливы!» – прошептала Элен, и голос ее дрогнул, когда она опустила руки. И он взволнованно спросил, как если бы от этого зависела его дальнейшая жизнь:

«Но вы не вернетесь туда?.. Не вернетесь?»

«Нет», – произнесла она еще тише и отвернулась. Через мгновение она распахнула дверь и вышла на палубу. Он последовал за ней обратно, в бар. Шумная компания учителей собирала вещи, готовясь к прибытию в порт. Часть берега у причала загораживал белый пароход, а над позолоченной солнечным светом поверхностью воды поднималась легкая дымка.