Глава двадцать третья. Утром следующего дня Ачер сошел с фолриверского поезда в Бостоне и торопливо зашагал по мостовой окутанного летней дымкой города

Утром следующего дня Ачер сошел с фолриверского поезда в Бостоне и торопливо зашагал по мостовой окутанного летней дымкой города. По привокзальным улицам распространялись запахи пива, кофе и гниющих фруктов; на них было настоящее вавилонское столпотворение, и все почему‑то шли с засученными рукавами, словно только что закончили водные процедуры в собственной ванной.

Ачер остановил кэб и отправился в Сомерсет‑клуб завтракать. Даже в фешенебельных кварталах, которые он проезжал, царила сутолока, столь не характерная для европейских городов. Привратники в ситцевых рубашках дремали, сидя на ступеньках домов, и вся эта пестрая картина на Коммон напоминала выезд масонов на пикник. Как Ачер ни пытался представить себе Элен Оленскую в этом суетливом и знойном городе, – у него ничего не получалось.

Ачер неторопливо смаковал завтрак. Вначале он с аппетитом съел полупрозрачный кусочек дыни и просмотрел утренние газеты, пока готовились тосты и яичница. Накануне вечером он заявил Мэй, что у него дела в Бостоне, и с тех пор его не покидало желание поскорее осуществить свой план. До Фол‑Ривера он добрался на рейсовом судне, где пересел на поезд, который доставил его в Бостон. Свой отъезд в Нью‑Йорк он перенес на вечер следующего дня. Велланды ожидали, что рано или поздно Ачеру придется отправиться по делам и когда после его экспедиции в Портсмоут, на столике в холле было обнаружено вскрытое письмо из его нью‑йоркского офиса, никто не удивился, что молодому человеку пришлось спешно отбыть в город. Ачера поразила та легкость, с которой ему удалось замести все следы. В какой‑то момент он напомнил себе Лоренса Лефертса с его вечными уловками и желанием любой ценой сохранить свою свободу. Но сейчас у него не было времени, чтобы заниматься самоедством.

После завтрака он выкурил сигарету и ознакомился с содержанием «Коммерческого вестника». Пока он был занят этим, в клуб вошли трое его знакомых, и состоялся привычный обмен приветствиями: как выяснилось, мир ничуть не изменился, хотя Ачера и не покидало странное ощущение, что он попал в иное измерение, где не было ни пространства, ни времени.

Взглянув на часы, он обнаружил, что было около половины десятого, и направился в библиотеку. Там он быстро черкнул несколько строк и нанял посыльного, чтобы тот отвез записку в Паркер‑Хаус и дождался ответа. Затем он раскрыл какой‑то журнал и попытался подсчитать в уме, сколько времени ему потребуется для того, чтобы добраться на кэбе до Паркер‑Хауса. «Леди не было дома, сэр», – услышал он словно сквозь сон голос официанта над его ухом.

«Не было дома?» – повторил он, словно официант говорил на непонятном ему языке. Ачер поднялся и вышел в холл. Посыльный, конечно, ошибся: разве Элен могла выехать куда‑нибудь в это время? И тут же он вспыхнул от негодования и принялся ругать себя за то, что не послал ей записки сразу же по прибытии в Бостон.

Ачер забрал шляпу и трость из холла и вышел на улицу. Внезапно город показался ему таким огромным, пустым и странным, словно он был чужим на этой земле. Некоторое время молодой человек колебался, стоя у подъезда клуба, но затем решил отправиться прямо в Паркер‑Хаус.

Что если посыльный был дезинформирован, и Элен никуда не выезжала?

Ачер пересек Коммон, и на первой же скамейке в скверике увидел ее, сидящую под деревьями. Над головой ее был раскрыт шелковый серый зонтик (как он мог подумать, что тот розовый зонт принадлежал ей?). Когда он подошел чуть ближе, его поразило ее безразличие ко всему. Она сидела в сквере, как будто больше ей нечем было заняться. Он смотрел на ее склоненную голову, тонкий профиль и волосы, собранные в пучок на затылке под темной шляпой. Зонтик она держала в руке, на которой была надета длинная, чуть сползшая вниз перчатка. Он сделал несколько шагов по направлению к мадам Оленской, и она вдруг обернулась и посмотрела на него.

«О!» – произнесла Элен, и впервые на ее лице он прочел испуг. Но встретила она его удивленной и, в то же время, радостной улыбкой.

«О!» – прошептала она совсем тихо; он стоял рядом и, не отрываясь, смотрел на нее. Мадам Оленская молча подвинулась на скамейке, чтобы он мог сесть.

«Я здесь по делу – только что приехал, – начал он и вдруг ощутил непонятную радость оттого, что видит ее. – Но как вы сюда попали?»

Слова не играли никакой роли. У него было такое ощущение, что он силится догнать ее, убегающую вдаль, но она все время ускользает от него.

«Я?.. У меня здесь тоже дело», – сказала она, поворачивая к нему лицо так, что он мог взглянуть ей в глаза.

До него с трудом доходил смысл ее слов: он наслаждался ее голосом и с ужасом думал, что почти забыл его звучание. Молодой человек не помнил даже, что у нее был довольно низкий тембр, и консонанты она произносила с легкой хрипотцой.

«У вас новая прическа», – заметил он; при этом сердце его билось так, словно он коснулся запретной темы.

«Новая? О нет, вовсе нет! Просто это все, на что я способна без Настасьи».

«Настасья? А разве она не с вами?»

«Нет, я приехала одна. Не стоило ради двух дней везти ее сюда».

«Так вы живете одна в Паркер‑Хаусе?»

Элен взглянула на него отчужденно, словно от их былой дружбы не осталось и следа, и холодно спросила:

«Вам кажется, что это опасно?»

«Нет, не опасно, но…»

«Нетрадиционно? Понимаю. Очевидно, вы правы».

В течение нескольких секунд мадам Оленская думала о чем‑то своем и потом призналась ему:

«Мне и в голову это не приходило; только что я совершила нечто такое, что вы, должно быть, назвали бы не просто нетрадиционным, а из ряда вон выходящим. Я отказалась принять определенную сумму денег, принадлежащую мне по праву».

Ее глаза лукаво блеснули.

Ачер вскочил и сделал несколько шагов в сторону. Мадам Оленская сложила зонтик и его кончиком принялась рассеянно чертить какие‑то знаки на земле. Немного успокоившись, он вернулся на место и остановился подле нее.

«С вами кто‑то встречался здесь?»

«Да».

«И этот кто‑то предложил вернуть вам деньги?»

Элен кивнула.

«А вы отказались потому, что условия вас не устроили?»

«Да, я отказалась», – ответила она после долгой паузы.

Ачер снова сел рядом с ней и спросил:

«Так на каких условиях вам предлагали деньги?»

«О, они вовсе не были такими уж обременительными: просто сидеть за его столом рядом с ним, – теперь и всегда».

Они снова замолчали. У Ачера словно что‑то оборвалось внутри и он тщетно пытался подобрать нужные слова.

«Так он хочет вернуть вас любой ценой?»

«Он сулит мне большие деньги, – по крайней мере, для меня это солидная сумма».

Ачер не нашелся что ответить, и потратил еще несколько секунд, чтобы сформулировать вопрос, который он никак не решался ей задать.

«Так это с ним вы должны были встретиться здесь?» – запинаясь, спросил он наконец.

Элен с удивлением подняла на него глаза, а потом вдруг расхохоталась.

«Встретиться с моим мужем? Где? В это время года он обычно отдыхает в Коу или Бадене».

«Так это был посыльный от него?»

«Да».

«С письмом?»

Она отрицательно покачала головой.

«Нет. Он все передал на словах. Мой муж не любит писать. Не думаю, что он когда‑нибудь возьмется за перо, чтобы написать мне».

Эти неприятные воспоминания заставили ее покраснеть и краска, в свою очередь, бросилась в лицо Ачеру.

«Но почему он не пишет писем?»

«Почему? У состоятельных людей всегда для этой цели есть секретари».

Молодой человек вспыхнул.

Графиня произнесла это слово так, как будто оно значило для нее не больше, чем любое другое из ее словарного запаса. Еще мгновение, и с его языка готово было сорваться: «Так он прислал своего секретаря?»

Но что‑то удержало его, и мысль снова вернула его к тому единственному письму, которое граф написал жене. Он сделал паузу и потом продолжал:

«Так что же этот человек?..»

«Посыльный? Он, вероятно, – мадам Оленская сделала над собой усилие и улыбнулась, – уже в пути. Впрочем, он хотел подождать до вечера, чтобы… чтобы дать мне шанс обдумать его предложение…»

«И вы пришли сюда, чтобы поразмыслить на досуге?» – насмешливо спросил Ачер.

«Я пришла сюда, чтобы сделать глоток свежего воздуха. В отеле ужасно душно. Через несколько часов я уезжаю обратно, в Портсмоут.»

Они надолго замолчали и сидели рядом, стараясь не смотреть друг на друга. Они не спускали глаз с дорожки, по которой шли прохожие. Наконец, она снова взглянула ему в лицо и тихо сказала:

«Вы совсем не изменились».

«Я снова стал таким, как прежде, стоило мне только увидеть вас!» – произнес он про себя, но ему показалось, что она услышала его.

Ачер поднялся и обвел взглядом грязный и душный сквер.

«Это просто ужасно! Почему бы нам не прогуляться немного по берегу залива? Там, по крайней мере, куда прохладнее: с моря дует бриз. Мы могли бы прокатиться на одном из морских судов в Пойнт‑Арли.»

Элен с сомнением взглянула на него, но он продолжал, все более увлекаясь идеей:

«Сегодня понедельник, и на борту, скорее всего, не будет ни души! Мой поезд отходит только вечером: я возвращаюсь обратно в Нью‑Йорк, так почему бы нам не воспользоваться случаем?» – настойчиво продолжал Ачер. Внезапно он прервал сам себя и сказал:

«Неужели мы не можем себе позволить даже этого?»

«О!» – прошептала Элен снова. Она поднялась и открыла зонтик, беспомощно оглядываясь вокруг, словно ища поддержки у этого скверика, в котором не могла дольше оставаться. Затем она снова посмотрела ему в лицо и сказала:

«Вы не должны говорить мне такие вещи!»

«Я не произнесу больше ни слова. Буду молчать: рта не раскрою до тех пор, пока вы мне не прикажете! От этого будет больше пользы, чем вреда. Все, что мне нужно, это слушать вас», – заявил Ачер.

Мадам Оленская открыла маленькие золотые часики, висевшие у нее на груди на эмалированной цепочке.

«Не надо, забудьте о времени! – остановил он ее. – Подарите мне этот день! Я хочу избавить вас от этого „посыльного“. Так во сколько он собирался прийти к вам?»

Кровь снова прилила к ее щекам.

«В одиннадцать».

«Осталось совсем немного…»

«Вас не должно беспокоить, если я проигнорирую эту встречу!»

«Но и вам, Элен, совершенно нечего бояться! Клянусь, мне просто хотелось повидаться с вами и узнать, как у вас дела. Мы с вами не виделись сто лет и, может быть, ровно через столько же встретимся снова!»

Она все еще колебалась, с тревогой вглядываясь в его лицо.

«Почему вы не подошли ко мне тогда, на берегу, когда я была у бабушки?» – вдруг спросила она его.

«Потому что вы так и не обернулись; потому что вы не ощутили моего присутствия. Клянусь, я не ушел бы, если б вы тогда посмотрели на меня!»

Он рассмеялся, так как его признание показалось ему самому детским лепетом.

«Но я намеренно не стала оборачиваться!»

«Намеренно?»

«Я ведь знала, что вы были там. Догадалась, кому принадлежат пони, оставленные во дворе. И когда вы с Мэй вошли в дом, я сбежала на берег».

«Сбежали от меня как можно дальше?»

Она тихо повторила:

«Сбежала от вас как можно дальше!»

Ачер снова рассмеялся, – на этот раз счастливым смехом.

«Вот видите, нет смысла притворяться! Я должен сказать вам, – добавил он, – что приехал сюда с единственной целью: повидать вас! Но… нам нужно поторопиться, чтобы не опоздать на наш пароход!»

«На пароход? – переспросила она растерянно, слегка нахмурившись. Но потом вдруг улыбнулась и сказала: – Да, но так или иначе, я вначале должна вернуться в отель и оставить записку.»

«Оставляйте столько записок, сколько вам заблагорассудится! Вы можете написать ее прямо здесь».

С этими словами он достал блокнот и перьевые ручки.

«А вот и конверт для вашего письма! Видите, у меня все предусмотрено! Положите блокнот на колени, а ручки я сейчас подготовлю! Постойте, их нужно хорошенько встряхнуть!»

Он несколько раз встряхнул одну из ручек и постучал ею о спинку скамейки.

«С ними нужно обращаться, как с ртутным термометром. Встряхнуть несколько раз… Вот, сами попробуйте!»

Элен рассмеялась и, склонившись над блокнотом, принялась писать. Ачер отошел на несколько шагов в сторону и смотрел сияющими, невидящими глазами на проходивших мимо пешеходов, то и дело оборачивавшихся, чтобы взглянуть еще раз на столь непривычное зрелище. Не так часто в скверике рядом с Коммон можно увидеть дам в роскошных туалетах, пишущих письма, сидя на скамейке.

Мадам Оленская засунула листок бумаги в конверт, надписала на нем имя и положила письмо в карман. Затем она тоже поднялась.

Они зашагали по направлению к Бикон‑стрит. Проходя мимо клуба, Ачер краешком глаза заприметил того самого посыльного, который доставлял его записку в Паркер‑Хаус. Извозчик отдыхал рядом: разомлевший от жары, он подставил свое лицо под струю воды, которая с большим напором лилась из водопроводного крана.

«Ну, что я вам говорил! Все предусмотрено! Вот и кэб для нас с вами!»

Они рассмеялись, глазам своим не веря: поймать извозчика в такое время дня, в таком пустынном месте, в городе, где стоянки для кэбов все еще считались чем‑то вроде «заморской диковинки»!.. Это ли не чудо?

Взглянув на часы, Ачер убедился, что у них еще есть время, чтобы заехать в Паркер‑Хаус перед тем, как отправиться на причал. Кэб промчался по улицам, раскаленным от зноя, и высадил их у дверей отеля.

Ачер протянул было руку за письмом.

«Позвольте, я передам его!» – сказал молодой человек, но мадам Оленская отрицательно покачала головой, соскочила на землю и исчезла за стеклянной дверью. Было всего пол‑одиннадцатого, но что, если посыльный графа, не найдя, чем себя занять, уже сидел в холле вместе с другими путешественниками, которых он успел заметить: когда она распахнула дверь? Они расслаблялись, потягивая прохладительные напитки.

Ачер ждал Элен, прогуливаясь взад‑вперед перед отелем. Мальчишка‑сицилиец с такими же глазами, как у Настасьи, предложил почистить ему ботинки, а ирландская матрона попыталась навязать ему персики; и каждые несколько секунд дверь открывалась, пропуская на улицу мужчин с покрасневшими от духоты лицами в соломенных шляпах, сдвинутых на затылок. Проходя мимо Ачера, они задерживали на нем свои взгляды. Молодой человек был удивлен тем, что дверь открывалась так часто, и все мужчины, выходившие из отеля, казалось, были на одно лицо. Повсюду, куда бы он ни бросил взгляд, сновали какие‑то люди, хлопая дверьми отеля.

Вдруг на пороге Паркер‑Хауса появился человек, которого невозможно было ни с кем спутать. Ачер увидел его издали, поскольку отошел от входа на довольно большое расстояние; когда он снова повернулся лицом к отелю, чтобы возвратиться обратно, то обратил внимание на этого худощавого, одетого с иголочки человека, который казался «белой вороной» в этом людском потоке. Его лицо с впалыми щеками выражало удивление, и было совершенно не похоже на лица остальных. Это был молодой человек, пожалуй, слишком бледный и изнуренный жарой; он сильно волновался и в то же время выглядел, как вполне разумный и целеустремленный человек (или таким казался, поскольку вообще сильно отличался от остальных). Ачер хотел получше рассмотреть его, но тот уже растворился в людской толпе. Судя по всему, это был какой‑нибудь иностранный бизнесмен, который выглядел вдвойне как иностранец на фоне общей массы. Когда он затерялся среди толпы, Ачер продолжил дефилировать вдоль здания отеля. Молодого человека не заботило мнение окружающих, которые видели, как он беспокойно прохаживается взад‑вперед с часами в руках. Ему казалось, что прошло уже довольно много времени, и единственный вывод, который напрашивался сам собой, был тот, что мадам Оленскую, по всей вероятности, застал врасплох посыльный графа. При одной мысли об этом Ачер испытал почти физическую боль.

«Если она не появится через минуту, я отправлюсь на розыски», – подумал он.

Но тут дверь распахнулась, и графиня сама вышла к нему. Они снова сели в кэб и когда он тронулся с места, Ачер достал часы и с удивлением обнаружил, что она отсутствовала всего три минуты. Под дребезжание полуразбитых окон, которое делало их разговор практически невозможным, они тряслись в кэбе по булыжной мостовой, направляясь к пристани.

Пароход был лишь наполовину заполнен народом. Они сидели рядом, на скамье и молчали. Им не то, чтобы нечего было сказать друг другу, – просто молчание куда более красноречиво характеризовало их душевное состояние. И они сидели в тишине, наслаждаясь покоем и уединением.

Когда лопасти ходового колеса пришли в движение, и часть парохода исчезла под дымовой завесой, Ачеру показалось, что и весь старый мир исчезает под ней. Ему очень хотелось спросить мадам Оленскую, не испытывает ли она то же самое ощущение, что и он. Они словно отправлялись в бесконечно долгий вояж, оставляя за бортом все, что их связывало с прошлым. Но он никак не решался задать этот вопрос, так как боялся, что после этого Элен перестанет доверять ему. А ему ни за что на свете не хотелось лишиться ее доверия. Воспоминания о том единственном поцелуе денно и нощно жгли его губы, точно раскаленным железом. Мысль о ней поразила Ачера, словно удар молнии, накануне его отъезда в Портсмоут. И вот теперь, когда они плыли в неизвестность, казалось, одно прикосновение может нарушить их удивительную близость.

Когда пароход вышел из залива в открытое море, поднялись волны и налетел ветер, обдавая их солеными брызгами. Знойное марево все еще висело над городом, но впереди лежало царство чистой, бурливой воды и далекие маяки светились отраженным солнечным светом.

Мадам Оленская, прислонившись к борту судна, упивалась прохладной свежестью морского воздуха. Вокруг шляпы она повязала длинную вуаль, но лицо ее оставалось открытым, и Ачер был потрясен выражением, которое застыло на нем: оно казалось таким умиротворенным и счастливым! Да, она приняла вызов и не боялась ни встречи с их общими знакомыми, ни (что не вселяло в него надежды!) порыва откровенности с его стороны.

В полупустом баре, который Ачер не прочь был бы полностью освободить для себя, они обнаружили компанию благовоспитанных молодых мужчин и женщин – школьных учителей на каникулах, как сказал им хозяин салуна. Но Ачер прекрасно понимал, что поговорить в такой обстановке им не удастся.

«Это безнадежно, – сказал он. – Я попрошу отдельную каюту».

И поскольку никаких возражений со стороны мадам Оленской не последовало, Ачер отправился на поиски укромного уголка.

Двери каюты выходили на обширную деревянную палубу: внизу, под окнами, мерно плескались волны. В ней было неуютно и холодно. На столе, покрытой сверху клетчатой скатертью, стояли банки с пикулями и блюдо с черничным пирогом. Никакой романтической обстановки не было и в помине, и Ачеру показалось, что мадам Оленская не воспринимает всерьез ту ситуацию, в которую попала. На лице ее, когда она уселась напротив него, играла загадочная улыбка. Женщина, бросившая своего мужа и, согласно людской молве, бежавшая с другим мужчиной, способна идти на риск! Но ее выдержка и хладнокровие заставили его выбросить из головы все ироничные мысли. Такой спокойной, понимающей и естественной она была, что Ачер перестал думать о щекотливости их положения и постарался настроить себя на дружескую беседу, ради которой они, собственно, и уединились. А им обоим было, что рассказать друг другу!..