Начало Руси 16 страница

[1758]Herrmann, 1968. S. 19; Седов, 2002. С. 334; Лебедев 2005. С. 258. Название часто связывается с древнеисландским reyrr ‘тростник’, поскольку град расположен в заросшей тростником пойме старого озера. Но логичнее заключить, что название происходит от личного имени. По неясным причинам явно чужеземное название славянского Велиграда «Рерик» стало излюбленным аргументом некоторых представителей российской «антинорманистской» школы. Действительно, оно перекликается с именем «Рюрик» – и лучшего доказательства неславянского происхождения этого имени трудно было бы представить. Славяне звали свою столицу Велиградом. Скандинавы звали Велиград Рериком, так же, как германцы – Мекленбургом. Не обратить на этот широко известный факт внимания возможно лишь по какому‑то недоразумению. Очевидно, от использования данного аргумента рациональный «антинорманист» должен отказаться.

[1759]Седов, 1995. С. 144.

[1760]AMp. A. 692: Свод II. С. 411–412. Критическое отношение к этому известию определяется официозным характером Мецских анналов (Ernst R. Die Nordwestslawen und das fränkische Reich. Berlin, 1976. S. 93; Ронин В.К. О «власти» Карла Великого над славянами// Советское славяноведение. 1984, № 1. С. 36). Но преувеличение значимости тех или иных дипломатических акций, пышности врученных послам даров, – еще не вымысел. Австразия времен Пипина Геристальского была достаточно сильна, чтобы сообщаться на равных с лангобардами, аварами или тем более славянами. В дипломатических контактах с соседями она, конечно, была заинтересована. Не следует, очевидно, предполагать полную международную изоляцию Франкского королевства в тот исторический момент. Тем более странно отрицать контакты Арнульфингов с сопредельными им славянскими племенами.

[1761]Grunau S. Preussische Chronik. Bd. 1. Leipzich, 1876. S. 65–67. Анализ сведений Грунау в сопоставлении с археологическим материалом произведен в работах: Кулаков 1990; Кулаков В.И. Тюрки на Балтике.// Материалы по археологии Калмыкии. Элиста, 1991; Кулаков В. И. История Пруссии до 1283 г. М., 2003.

[1762]Седов, 1995. С. 348.

[1763]Sklenář, 1974. S. 277, 281.

[1764]Sklenář, 1974. S. 281, 285; Седов, 1995. С. 315.

[1765]См.: Sklenář, 1974. S. 280; Седов, 1995. С. 317.

[1766]Sklenář, 1974. S. 283, 292–293, 303, 317; Седов, 1995. С. 287–288, 314–315.

[1767]Sklenář, 1974. S. 273–274; Седов, 1995. С. 315.

[1768]Sklenář, 1974. S. 278.

[1769]Sklenář, 1974. S. 281–282.

[1770]Sklenář, 1974. S. 296–297.

[1771]Sklenář, 1974. S. 276–277, 285–286, 302.

[1772]Sklenář, 1974. S. 277, 285–288.

[1773]Sklenář, 1974. S. 280.

[1774]См.: Этнография восточных славян. М., 1980. С. 191–192.

[1775]Sklenář, 1974. S. 273, 274, 276–277, 283, 287, 288, 317.

[1776]Sklenář, 1974. S. 276–277, 280, 281, 285–286, 288.

[1777]Sklenář, 1974. S. 272, 276–277, 280, 281, 283, 285, 287, 305.

[1778]Sklenář, 1974. S. 274, 281, 305; Седов, 1995. С. 315–317.

[1779]Sklenář, 1974. S. 273, 276–277, 280, 285–288.

[1780]Козьма, 1962. С. 48.

[1781]Там хранились лапти Пржемысла (Козьма 1962. С. 45).

[1782]Козьма, 1962. С. 47–48; Staročeská kronika tak rečeného Dalimila. Praha, 1988. Sv. 1. Kap. 9–6

[1783]Козьма, 1962. С. 37–47.

[1784]Staročeská kronika, 1988. Sv. 1. Kap. 3–8.

[1785]Sklenář, 1974. S. 283.

[1786]Седов, 1995. С. 313.

[1787]Sklenář, 1974. S. 317; Седов, 1995. С. 314.

[1788]Седов, 1995. С. 287. Захоронения с конями конца VII – первой половины VIII в. могут, в принципе, принадлежать и аваро‑славянским метисам – потомкам дружинников Само.

[1789]Седов, 1995. С. 287–288.

[1790]Sklenář, 1974. S. 273; Седов, 2002. С. 534. Очевидно, необязательно объяснять распространение этих ценных, «престижных» для знати украшений только переселениями с Дуная. Хотя и миграции мастеров оттуда исключать нельзя.

[1791]Sklenář, 1974. S. 293; Седов, 1995. С. 288.

[1792]Другие объяснения не кажутся слишком убедительными. См.: Седов, 1995. С. 315–317.

[1793]*goneznǫti ‘освободиться’ (из древневерхненемецкого. – ЭССЯ. Вып. 7. С. 21); *gornostalь ‘горностай’ (из саксонского. – Там же. С. 48–49); *lьvъ ‘лев’ (из древневерхненемецкого. – ЭССЯ. Вып. 17. С. 106–107); *misa ‘блюдо, миска’ (из древневерхненемецкого «стол». – ЭССЯ. Вып. 18. С. 58–59; отсюда собственно славянское уменьшительное «миска»), *mosęzъ ‘латунь’ (из древневерхненемецкого – ЭССЯ. Вып. 20. С. 16–18); *mosorъ ‘деревянный сосуд’ (из древневерхненемецкого. – Там же. С. 21); *mъrxy ‘морковь’ (возможно, из древневерхненемецкого, с общеславянским «морковь» не связано. – Там же. С. 242); *olkъtuša ‘платок’ (из немецкого? – ЭССЯ. Вып. 32. С. 65).

[1794]Свод II. С. 417–418 (Житие Стурми).

[1795]Свод II. С. 422 (Житие св. Бонифация).

[1796]Этим можно объяснить известие Мецских анналов (AMp. A. 789: Свод II. С. 473), подвергающееся сомнению из‑за его тенденциозности. Место княжения Драговита – видимо, Бранибор (см.: Свод II. С. 472).

[1797]Cont. Fred. 31: Свод II. С. 410/411; AMp. A. 748: Свод II. С. 410–411. Прим. 4. В Мецских анналах речь идет о 100‑тысячном войске одних славян, что явное преувеличение.

[1798]Свод II. С. 418. Грамота Пипина и Карломана была воспроизведена в грамоте короля Арнульфа от 18 ноября 889 г.

[1799]Bonif. Ep. № 87: Свод II. С. 416/417.

[1800]Ann. Altah. Maior. A. 766; Lamp. Ann. A. 766: Свод II. С. 412. Прим. 9. Уникальное известие средневековых анналов восходит к «Фульдской компиляции» IX в.

[1801]Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981. С. 71–72; Седов, 1982. С. 20.

[1802]Седов, 1982. С. 25.

[1803]Седов, 1982. С. 123.

[1804]Седов, 1982. С. 91, 124 (карты).

[1805]Седов, 1982. С. 96.

[1806]Седов, 1982. С. 94.

[1807]Седов, 1982. С. 93, 116.

[1808]В Начальном летописном своде само происхождение имени полян связывается с основанием Киева (ПСРЛ. Т. 3. С. 104–105, 432, 512–513). Повесть временных лет специально подчеркивает, что и до этого обитатели Киевских гор звались полянами (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 9; Т. 2. Стб. 7; Т. 38. С. 13). Но утверждение об «особом» проживании родов у этого летописца повторяется – рефреном (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 7, 9, 11; Т. 2. Стб. 5, 7, 9; Т. 38. С. 12, 13, 14)

[1809]Начальный свод определяет угличам земли «по Днепру вниз»: ПСРЛ. Т. 3. С. 109, 435, 516. О жизни угличей «по Бугу и по Днепру» даже «вплоть до моря» говорил, насколько можно судить, и первоначальный текст Повести временных лет, искаженный переписчиками: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 12–13; Т. 2. Стб. 9–10; Т. 38. С. 14. См. реконструкцию: Алексеев 2006. С. 311–312.

[1810]Седов, 1982. С. 90, 123.

[1811]Об этом свидетельствует, в частности, распространение индивидуальных курганов вместо семейных усыпальниц (Седов, 1982. С. 91, 244).

[1812]Седов, 1982. С. 90, 123.

[1813]Ср.: ЭССЯ. Вып. 8. С. 85.

[1814]Седов, 1982. С. 90, 246; Русанова – Тимощук, 1987. № 72.

[1815]Седов, 1982. С. 123.

[1816]Седов, 1982. С. 242.

[1817]ПСРЛ. Т. 3. С. 105–106, 433, 513.

[1818]ПСРЛ. Т. 1. Стб. 17; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 12; ПСРЛ. Т. 38. С. 15.

[1819]Седов, 1982. С. 90, 236–237.

[1820]Седов, 1982. С. 90.

[1821]Седов, 1982. С. 90, 240–241.

[1822]Седов, 1982. С. 90, 241; Седов, 2002. С. 534, 538–539.

[1823]Седов, 1982. С. 90–91, 123.

[1824]Седов, 1982. С. 91, 123.

[1825]Седов, 1982. С. 96.

[1826]Седов, 1982. С. 104.

[1827]Седов, 1982. С. 108, 116.

[1828]Седов, 1982. С. 126.

[1829]В киевской летописи, передаваемой Яном Длугошем, антитезой полянам предстают именно дулебы – там, где в других летописях названы древляне: Щавелева 2004. С. 79/226.

[1830]ПСРЛ. Т.1. Стб. 13; Т. 2. Стб. 10; Т. 38. С. 14.

[1831]См.: Этнография, 1980. С. 405–409.

[1832]Восточные славяне 2002. С. 164–167, 311–312. Внешние особенности средневековых дреговичей сложились позднее, в ходе смешения с балтами к северу от Припяти.

[1833]Седов, 1982. С. 25; Гавритухин – Обломский, 1996.

[1834]Юренко С.П. Население Днепровского Левобережья в VII–VIII вв. н. э. (волынцевская культура).// Труды V Международного конгресса археологов‑славистов. Т.4. Киев, 1988. С. 244–251; Гавритухин – Обломский, 1996. С. 124–136.

[1835]Седов, 1982. С. 137; Седов, 2002. С. 261.

[1836]Седов, 2002. С. 262. По мнению И.О. Гавритухина, конец волынцевской культуры может быть отодвинут к началу Х в. (Гавритухин – Обломский, 1996. С. 133–136). Это противоречит выводам большинства археологов.

[1837]Седов, 1982. С. 137–138; Седов, 2002. С. 259. При богатстве сведенного воедино фактического материала, трудно согласиться с выводами поздних работ В.В. Седова о происхождении и особенно об атрибуции волынцевской культуры (см.: Седов, 1995. С. 186–197; Седов, 2002. С. 255–295). Присутствие именьковских элементов в волынцевской культуре не дает оснований возводить ее преимущественно к именьковской. Попытки привязать расплывающуюся дату начала волынцевской культуры к исчезновению именьковской в начале VIII в. выглядят не очень убедительно. Славянская атрибуция именьковской культуры Среднего Поволжья проблематична и не находит убедительных подтверждений в письменных источниках. Условность связанных с этим построений демонстрировал сам В.В. Седов. В работе 1995 г. решительно утверждается: «после открытия поселений раннесредневековых славян на Волге, можно считать, что Славянской рекой именовалась Волга не только в XI в., когда об этом достаточно определенно свидетельствует ал‑Бируни, но и в источниках последних веков I тысячелетия н. э.» (Седов, 1995. С. 196–197). Однако затем, отнеся выселение именьковцев с Волги ко времени становления волынцевской культуры в конце VII в., В.В.Седов признал верность прежней традиционной позиции: «В VIII–IX вв. так, по всей видимости, именовался Дон» (Седов, 2002. С. 254). Переселение именьковцев с Волги, относимое ранее к рубежу веков (Седов, 1995. С. 195, 196), в 2002 г., видимо, в связи с датированием возникновения волынцевской культуры последними десятилетиями VII в., твердо помещается в «конец VII в.». Обосновывается это только «массовым» появлением в это время тюрок (Седов, 2002. С. 253–254). Наконец, отождествление волынцевской группы славянских племен, – то есть, в первую очередь, северы, вятичей, радимичей, – с «русами» выглядит немного странно. Именно эти племена, живущие «зверским образом», последовательно противопоставляются Руси в летописях. Поляне же, «ныне зовущиеся русь», жили на самой периферии волынцевского региона и, строго говоря, по происхождению относились к иному культурному кругу. Рациональным основанием говорить о вкладе волынцевских племен в историю Руси является причастность их к основанию Киева. Но сам по себе этот факт не доказывает их принадлежности к русам. С этой точки зрения достаточно оправданна критика концепции В.В. Седова В.Я. Петрухиным (Петрухин В.Я. «Русский каганат», скандинавы и Древняя Русь: средневековая традиция и стереотипы современной историографии.// Древнейшие государства Восточной Европы. 1999. М., 2001. С. 136–139). Однако собственное его представление о «доминионе [?] Хазарии» на этих землях не может не вызывать дополнительных вопросов.

[1838]Седов, 1982. С. 137–13; Седов, 1995. С. 193; Гавритухин – Обломский, 1996. С. 124–135, 148; Седов, 2002. С. 256, 265.

[1839]ЭССЯ. Вып. 21. С. 52–54.

[1840]Восточные славяне 2002. С. 165. Следы салтовского присутствия в среде северян и полян находят в одонтологическом материале (там же. С. 210–211). Балтские корни северян нашли отражение в сообщаемом Повестью временных лет предании об их частичном происхождении от кривичей (ПСРЛ. Т.1. Стб.10; Т.2. Стб. 8; Т. 38. С. 13).

[1841]Седов, 1982. С. 137; Седов, 1995. С. 186–188.

[1842]Седов, 1982. С. 25, 137; Седов, 1995. С. 191: Седов, 2002. С. 259.

[1843]Седов, 1982. С. 137; Седов, 1995. С. 86–187, 189; Гавритухин – Обломский, 1996. С. 148.

[1844]Седов, 1995. С. 191.

[1845]Седов, 1982. С. 236; Седов, 1995. С. 191; Седов, 2002. С. 260.

[1846]Седов, 1995. С. 241; Седов, 1995. С. 191–192, Седов, 2002. С. 259.

[1847]Седов, 1995. С. 191, 192.

[1848]Седов, 1982. С. 137; Седов, 1995. С. 191.

[1849]Едва ли имеет смысл возводить их только к лепным именьковским. В 1982 г. В.В. Седов отмечал относительно волынцевской гончарной керамики: «Ближайшие аналогии ей обнаруживаются в салтовской культуре… В салтовской керамике есть формы, идентичные или близкие волынцевским, хотя в целом она отличается значительным многообразием» (Седов, 1982. С. 137). В работе 1995 г. на материале не изменившейся (в части гончарной керамики) типологии, тем не менее, утверждается: «в целом волынцевская керамика существенно отличается от салтовской» (Седов, 1995. С. 193). И далее: «Волынцевская глиняная посуда, не продолжавшая местные традиции, по своим формам и фактуре теста вполне может быть выведена из именьковской» (Седов, 1995. С. 194). Очевидно, соотношение форм волынцевских, салтовских и именьковских сосудов поддается в равной степени различным интерпретациям. Фактами остаются находки салтовской керамики в волынцевском ареале и полное отсутствие гончарства в следующей славянской роменской культуре – даже если волынцевские сосуды, как продукция отдельных ремесленных центров, продолжали бытовать и в IX в. (см.: Гавритухин – Обломский, 1996. С. 135–136).

[1850]Седов, 1982. С. 137; Седов, 1995. С. 190–191.

[1851]Седов, 1982. С. 137; Седов, 1995. С. 191.

[1852]Седов, 1995. С. 191, 198.

[1853]Седов, 1995. С. 190.

[1854]Седов, 1982. С. 137, Седов, 1995. С. 191, 192.

[1855]Седов, 1995. С. 191.

[1856]ПСРЛ. Т.1. Стб. 14; Т.2. Стб. 10; Т. 38. С. 14; Седов, 1982. С. 137; Седов, 1995. С. 189.

[1857]ПСРЛ. Т.1. Стб. 13–14; Т.2. Стб. 10; Т. 38. С. 14

[1858]ПСРЛ. Т. 41. М., 1995. С. 5–6, 137–138.

[1859]Седов, 1995. С. 186, 197; Седов, 2002. С. 260.

[1860]Каргер М.К. Древний Киев. Т.1. М. – Л., 1958; Толочко П.П. Древний Киев. Киев, 1983; Древняя Русь. Город, замок, село. М., 1985. С. 66–67; Седов, 2002. С. 293. Ср.: Седов, 1982. С. 243.

[1861]ПСРЛ. Т. 3. С. 103, 431, 511–512.

[1862]ПСРЛ. Т. 3. С. 104–105, 432, 512–513.

[1863]ПСРЛ. Т.1. Стб. 9; Т.2. Стб. 7; Т. 38. С. 13.

[1864]Такое чтение, прямо перекликающееся с Начальной летописью, сохранила киевская Ипатьевская: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 7. В остальных версиях, восходящих к редакции Повести Сильвестра – «поляне в Киеве». В результате такого исправления полемический смысл фразы оказался утерян.

[1865]ПСРЛ. Т.1. Стб. 9–10; Т. 2. Стб. 7–8; Т. 38. С. 13.

[1866]Например, рассказа о женитьбе князя Владимира на Рогнеде: Начальная летопись. М., 1999. С. 127–128.

[1867]Учитывая все вышесказанное, едва ли можно согласиться с гипотезой (Мельникова Е.А. Историческая память в устной и письменной традициях.// Древнейшие государства Восточной Европы. 2001. С. 69) о сочинении рассказа самим летописцем по образцу походов Олега и Святослава.

[1868]Иванов В.В., Топоров В.Н. Кий.// Славянская мифология 1995. С. 222.

[1869]Легенди та переказi. Київ, 1985. С. 165 след.

[1870]Легенди 1985. С. 170–171.

[1871]ЭССЯ. Вып. 17. С. 12–13. Название «Лыбедь» на Рязанщине связано почти наверняка с южнорусскими переселенцами.

[1872]Седов, 1982. С. 112.

[1873]См.: Каргер 1958. С. 137.

[1874]ПСРЛ. Т. 1. Стб. 9; Т. 2. Стб. 7, 15 (л. 6362); Т. 38. С. 13; Щавелева 2004. С. 79/226.

[1875]См.: Петрухин, 2001. С. 139; Петрухин В.Я. История славян и Руси в контексте библейской традиции: миф и история в Повести временных лет.// Древнейшие государства Восточной Европы. 2001. М., 2003. С. 101.

[1876]Гизель И. Синопсис. СПб., 1798. С. 21.

[1877]Седов, 2002. С. 293.

[1878]Вернадский Г.В. Древняя Русь. М. – Тверь, 2000. С. 337; Петрухин 2003. С. 101–102.

[1879]Артамонов 2002. С. 272 след. См. еще: Гумилев Л.Н. Зигзаг истории.// Собрание сочинений. М. – СПб., 2003.

[1880]Все это бесконечно далеко от концепции основания самого Киева хазарами и хазарском происхождении названия (Вернадский, 2000. С. 334–337; Голб Н., Прицак О. Хазарско‑еврейские документы Х в. М. – Иерусалим, 1997). Из нее следуют выводы о постоянном присутствии хазар и иудеев в Киеве еще с начала его истории, о роли Киева как хазарского форпоста на Правобережье. Их влияние отчетливо и в более умеренной концепции В.Я. Петрухина (см.: Петрухин, 2001; Петрухин, 2003. С. 101 след.; комментарии к указанному изданию работы Н. Голба и О. Прицака). Реальные сведения о постоянном еврейском или хазарском проживании в Киеве не восходят ранее Х в.

[1881]Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. С. 101.

[1882]Лебедев, 2005. С. 561.

[1883]Петрухин, 2003. С. 102.

[1884]Истории Кия предлагались параллели: Рыбаков, 1982. С. 51; Толочко П.П. Древняя Русь. Киев, 1987. С. 15–18. Следует отметить, что увязка Кия с этим известным летописцу от дунайцев «Киевцом» вполне может быть вторичным, летописцу и принадлежащим, соотнесением. Это приписка, выпадающая из былевого ритма основного рассказа. В годы работы над Повестью теория о «Киевце» на Дунае была весьма уместна в контексте киевской политики. Ведь в 1116 г. разразилась последняя русско‑византийская война, в ходе которой Владимир Мономах претендовал как раз на район дунайской дельты.

[1885]См.: Легенди, 1985. С. 165 след. – и библиографию вариантов в комментариях.

[1886]Фраза подводит итог рассказу о славянском расселении и войнах с кочевниками: ПСРЛ. Т.1. Стб. 11; Т.2. Стб. 9; Т. 38. С. 14. Учитывая время появления радимичей как самостоятельной племенной общности в Посожье (IX в.), логично предположить вымысел летописца. Но он мог и просто дополнить радимичами первоначальное предание, исходя из их будто бы общего происхождения с вятичами. Отсутствие в перечне бужан‑волынян и присутствие хорватов вроде соответствует реалиям VII в., когда еще существовал Аварский каганат. Это может подтверждать историчность основы перечня. В него вошли, с одной стороны, племенные союзы, испытывавшие угрозу из Степи, со стороны усилившегося Хазарского каганата, с другой – вынужденные сдерживать владевших еще Волынью авар. Но тогда лишними становятся уже и вятичи, появившиеся только в начале VIII в. Даже если перечень отражает некое подлинное предание, он вовсе не обязательно исторически достоверен. Если же перечень – плод творчества летописца, он мог исключить волынян по нашей же логике, только что описав их угнетение «обрами».

[1887]См.: Седов, 1982. С. 133–137 (тогда преемственность роменской культуры от волынцевской еще отрицалась); Седов, 1995. С. 198–202.

[1888]ПСРЛ. Т.1. Стб. 7–9; Т.2. Стб. 6–7; Т. 38. С. 12–13. Летописец уверенно отождествляет скифов, которым проповедовал Андрей, со славянами.

[1889]Датировка уточняется находкой вместе с волынцевскими пеньковских сосудов (Седов, 1995. С. 198, Седов, 2002. С. 260). А главное – известиями арабских авторов о пребывании многочисленных славян на Славянской реке – Дону уже в 737 г. (Źródła, 1956. S. 214/215, 224/225; Ибн Асам ал‑Куфи. Книга завоеваний. Баку, 1983. С. 51–52).

[1890]Седов, 1995. С. 197, 198; Седов, 2002. С. 260.

[1891]Źródła, 1956. S. 224/225 (Балазури); Куфи 1983. С. 51–52.

[1892]Źródła, 1956. S. 214/215, 216/217, 224/225 (Балазури). В первом из этих известий Балазури пытается разобраться в путаных преданиях, смешавших предполагаемого основателя одной из таких крепостей, полководца VII в. Залмана, с одноименным славянским вождем‑мусульманином. Последнему и его собрату Зийаду предание IX в. приписывало основание связанных с их именами пограничных укреплений. Не исключено, что на самом деле предание это достоверно.

[1893]Свод II. С. 280/281 (Феофан); Źródła 1956. S. 216/217 (Балазури), 248/249 (Йакуби).

[1894]См.: Седов, 1982. С. 140–143; Седов, 1995. С. 204–205; Седов, 2002. С. 261–262.

[1895]Так они, в отличие от других славянских племен, названы в письме хазарского царя Иосифа (Х в.) (см.: Седов, 1982. С. 142).

[1896]Седов, 1982. С. 148; Седов, 1995. С. 197–198, 202.

[1897]ПСРЛ. Т. 1. Стб. 11; Т. 2. Стб. 9; Т. 38. С. 14. См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. М., 1988. С. 376.

[1898]Седов, 1982. С. 154. Именно с радимичами связано первоначально предание о приходе из «Ляхов». Оттуда их выводит уже Начальный летописный свод XI в.: ПСРЛ. Т. 3. С. 131, 530. О возможной достоверности см.: Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970. С. 142–143; Tyszkievicz J. Radymicze.// Słownik starożitności słowianskich. Ks. 4. Cz. 2. Warszawa, 1972. S. 456.

[1899]См.: Седов, 1982. С. 41–45; Седов, 1995. С. 202–203.

[1900]Седов, 1982. С. 147.

[1901]Седов, 1982. С. 147; Седов, 2002. С. 262–263.

[1902]Седов, 1982. С. 148; Седов, 2002. С. 263.

[1903]Седов, 1982. С. 144.

[1904]Седов, 1982. С. 148; Седов, 1995. С. 202.

[1905]Седов, 1982. С. 146.

[1906]Селище Лебедка существовало с VIII по XIII в. (Седов, 1982. С. 148).

[1907]Седов, 1982. С. 240.

[1908]Седов, 1982. С. 148.

[1909]Седов, 1982. С. 146.

[1910]Седов, 1982. С. 144, 146. Второй тип вятичских курганов с трупосожжениями – захоронения в домовинах («столпе», как определяет этот обряд летописец), возник, видимо, чуть позже, уже в IX в.

[1911]Седов, 1982. С. 146; Седов, 1995. С. 203.

[1912]Седов, 1982. С. 64, 66; Восточные славяне 2002. С. 168–169; Седов, 2002. С. 540; Лебедев, 2005. С. 258, 460–462. Все эти факты, с разной степенью точности, указывают на VII или даже на начало VIII в. как на время появления в Поволховье предков ильменских словен. Оснований отодвигать эту дату к V в. даже на основе последних находок в Удомельском Поозерье (Исланова И.В. Этнокультурные процессы в Удомельском Поозерье в эпоху железа и раннего Средневековья // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 8. Новгород, 1994. С. 18–23; Седов, 1995. С. 245–246; Исланова И.В. Удомельское Поозерье в эпоху железа и раннего средневековья. М., 1997. С. 126–129; Седов, 2002. С. 368–369), видимо, недостаточно. Обратившись к материалам раскопок, можно убедиться, что обнаруженные ранние памятники датируются расширительно в пределах V–VII вв. Это вполне укладывается в датировку наиболее ранней сопки Приладожья расширительно VI–VII вв. (Седов, 1982. С. 64). Датировки отдельных «престижных» предметов вообще едва ли могут удревнить датировку памятника в целом – на одном из поселений VIII–IX вв. Ильменского Поозерья обнаружена использовавшаяся фибула IV в. (Лебедев, 2005. С. 515).

[1913]Впервые в Новгородском своде 1411 г., который вошел в Новгородско‑Карамзинскую летопись: ПСРЛ. Т. 42. СПб., 2002. С. 361. Затем в тверской Рогожской летописи (ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 9) и общерусском «Софийско‑Новгородском своде» 1418 г. (см. Софийскую 1 летопись старшего извода: ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. М., 2000. Стб. 4).

[1914]Седов, 1982. С. 65; Седов, 1995. С. 178 (о миграции куршей в VII–VIII вв. и вытеснении прибалтийских вендов из Курземе). См. еще: Витов М.В. Антропологическая характеристика населения Восточной Прибалтики (по материалам антропологического отряда Прибалтийской экспедиции 1952–1954 гг.) // Вопросы этнической истории народов Прибалтики. М., 1959. С. 575–576.

[1915]См.: Седов, 1995. С. 241, 243.

[1916]ПСРЛ. Т. 7 (Воскресенская летопись). С. 262.

[1917]Седов, 1982. С. 64; Лебедев, 2005. С. 461.

[1918]См.: Седов, 2002. С. 367, 369; Лебедев, 2005. С. 515.

[1919]Ранняя версия сказания о Словене и Волхве в Цветнике 1665 г.: Сперанский М.Н. Русская устная словесность. М., 1917. С. 303–304. Позднее, уже целое Сказание о зачале Новаграда, включено в Хронограф 1679 г. (Попов А. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869. С. 442–447), в Мазуринскую летопись И. Сназина 1682 г. (ПСРЛ. Т. 31. М., 1968. С. 10–37) и в ряд других летописных компиляций (ПСРЛ. Т. 27. М., 1963. С. 137–142; Т. 33. М., 1977. С. 139–142; Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С. 15–33; Подробная летопись от начала Российского государства. СПб., 1798. С. 6–12).

[1920]Тождество не вызывает сомнений: Иванов В.В., Топоров В.Н. Волх// Славянская мифология 1995. С. 108–110.

[1921]Фасмер, 1988. С. 346.

[1922]Так ее воспринимает не только Сказание, но и былинный эпос. Для информаторов Кирши Данилова Волхов – Волх‑река, Вольх‑река – что точно соответствует двум формам имени Волха у них же (Древние российские стихотворения, собранные Киршой Даниловым. М., 1977. Тексты №№ 10, 47).

[1923]Народная проза. М., 1992. С. 48. Текст № 20.

[1924]Цитируется по сборнику Кирши Данилова: Древние российские стихотворения, 1977. Текст № 6.

[1925]См. наш анализ: Алексеев С.В. Славянская Европа V–VI вв. М., 2006. С. 128–133.

[1926]См.: ЭССЯ. Вып. 15. С. 184.

[1927]Здесь нельзя не присоединиться отчасти к толкованию Б.А. Рыбакова: Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М., 1987. С. 259–260. Однако прямолинейное отождествление «Волхва» с «ящером» представляется сомнительным. Без привлечения былины о Волхе анализ выглядит неполным. См. также: Алексеев С.В. Владимир Святой: Создатель русской цивилизации. М., 2006. С. 113–115.

[1928]Седов, 1982. С. 64; Седов, 2002. С. 367; Лебедев 2005. С. 506, 511, 514–515, 522, 524. Поэтому трудно согласиться с точкой зрения Г.С. Лебедева, что культура сопок сложилась в Ладоге в ходе общения славян со скандинавами (не ранее середины VIII в.) и позже, в IX в., распространилась вверх по реке (Лебедев, 2005. С. 475, 527). Сопки, и никакие иные погребения, сопровождают славянские памятники, надежно датируемые VIII в. Сопка у Репьи относится, быть может, и к более раннему времени. Справедливо отметил в этой связи В.В. Седов: «ныне вполне очевидно, что скандинавы расселились в новгородском крае позднее, когда обряд сооружения сопок уже сложился» (Седов, 2002. С. 371). Стоит отметить, что ранее сам Г.С. Лебедев считал сопки памятниками финских племен (Лебедев Г.С. Начало Верхней Руси по данным археологии.// Проблемы истории и культуры северо‑запада РСФСР. Л., 1978). Все это не исключает ни появления сопок на славяно‑финской почве в Приладожье в конце VII в., ни мощных миграционных потоков, в том числе с участием скандинавов, на юг от Ладоги во второй половине VIII в.