Юний? — изумленно качая головой, только и смог вымолвить Ахилл

… В Неаполе Скифском Юний, наконец-то нашел своего отца.

Изнеможденный непосильным трудом в подвалах терм Лакон мечтал уже только лишь об одном.

Хотя бы минуту побыть наверху, на свежем воздухе и взглянуть на солнце, которого не видел столько лет…

Едва взглянув в чистые, светлые глаза Юния, он без всяких сомнений открыл ему тайну, где спрятал сокровища.

И умолял его только об одном: спешить как можно скорее, так как он может не дожить до счастливого дня своего освобождения…

Потрясенный Юний, видя, что отец уже и правда может не прожить столько времени, немедленно бросился к его хозяину и стал просить за неимением выкупа взять в рабство взамен Лакона… самого себя!

Тут же они составили договор, скрепили его подписями свидетелей.

И старика Лакона, к величайшему его счастью и небывалому наслаждению, вывели наверх, где он впервые за несколько лет вдохнул глоток свежего воздуха и увидел свет.

Тем временем Юний, отпросившись ненадолго у своего господина, сообщил обо всем жене.

Он успокоил Элию тем, что у него есть надежный план.

Янус съездит за сокровищами в Синопу и быстро выкупит его из неволи.

Как нарочно, Янус куда-то запропастился, и хозяин, боясь, что Юний исчезнет теперь уже навсегда, едва дождавшись его, сразу повел на рынок и… выставил на камень продажи рабов.

Маний и бывший воин Постум, узнав, в чем дело, твердо пообещали плачущей Элии выкупить ее мужа.

Маний был уверен, что не только на одного, но даже на десяток хороших рабов у него достаточно золотых монет.

— Я тоже сохранил все деньги, которые получил за все время службы и, если у него вдруг не хватит, выкуплю твоего мужа! — как можно мягче своим обычным грубым голосом добавил Постум. – Но только с одним условием!

- Каким?…- с тревогой вскинула на него глаза Элия.

- Ты должна успокоиться! Чтобы ваш с Юнием ребенок родился здоровым и крепким!

Элия подошла к Постуму и поцеловала его:

- Спасибо тебе, брат!

По щеке бывшего воина покатилась слеза.

- Что с тобой? – забеспокоилась Элия.

— Ничего, – отвернувшись, глухо проронил Постум. – просто меня первый раз в жизни сама поцеловала женщина. Причем та, которую я… люблю!..

…А торг уже был в самом разгаре.

Глашатай кричал, на все лады расхваливая Юния.

— Даю две тысячи драхм! – начали предлагать покупатели.

— Две сто!..

— Две пятьсот…

— Три тысячи! – прерывая их, с победным видом помахал над собой тяжелым кожаным кошелем Маний.

Как всегда быстро соображающий Юний был почему-то не спокоен.

Он повсюду искал глазами Януса.

И все больше тревожился, слыша возбужденные голоса то Мания, то Постума:

Три триста!

Три пятьсот!

А тут еще новая напасть…

Неожиданно в торг вступил капитан заморской триеры, которому чем-то приглянулся Юний:

Четыре тысячи! – сложив ладони рупором, зычно прокричал он.

Четыре сто пятьдесят пять! – лихорадочно пересчитав все свои деньги, выкрикнул Постум.

Четыре пятьсот! – не сдавался, очевидно, пошедший уже на принцип, капитан.

Эй! Сложимся? – крикнул Постуму Маний и, получив в ответ радостный кивок, затряс рукой, призывая внимание глашатая: - Пять тысяч! Шесть! Семь!..

Капитан, разводя руками, мол, это какое-то безумие, огорченно отошел в сторону.

И тут вдруг раздался насмешливый голос Януса.

Эй вы! Двадцать пять тысяч! Я покупаю его!..

Гул изумления пронесся по толпе.

Это было не слыханно.

Такое на этой агоре видели первый раз.

Все стали с недоумением оглядываться на появившегося в сопровождении шпионов Тита Элия Януса.

А тот, как ни в чем не бывало, протянул торговцу рабами… золотой слиток.

— Этот раб… твой! — осмотрев слиток и попробовав его на зуб, толкнул Юния к Янусу торговец.

— Слава Богу, что ты успел!.. — с облегчением выдохнул Юний. – Я боялся, что меня выкупит кто-нибудь другой, особенно этот капитан или давно уже домогающиеся Элии Маний с Постумом. И тогда бы мне действительно пришлось бы срочно посылать тебя в Синопу за сокровищами отца…

— Что? Лакон уже сказал тебе, где они? — облизнув губы, быстро спросил Янус.

— Да… — с недоумением посмотрел на него Юний.

— И… где же?! Ну?! Что ты молчишь? Говори, раб!

— Янус, перестань шутить. Не смешно! — попросил Юний друга.

Но с тем словно что-то случилось.

Януса внезапно как подменили.

— А я вовсе не шучу! – с лихорадочным огнем в глазах, говорил он. - Может быть, первый раз за время нашего знакомства! Ты теперь мой раб, и я заставлю тебя сказать, где они!

— Так ты… и правда, серьезно? — разом все поняв, нахмурился Юний. - Так вот оно что… вот ты, значит, зачем… Мало того, что украл у меня слиток… Хотя я до последнего не мог поверить в это. Ибо настоящая любовь не верит даже в самое худшее! А коли так… Ну нет! Ничего у тебя не получится! Ты не учел одного: то, что ты купил римского гражданина! А за это, по римским законам, полагается — смерть! Слушайте все! — снова взбегая на камень продажи, закричал он. — Здесь произошло беззаконие! Только что, на ваших глазах, этот, — он указал пальцем на побледневшего Януса, — купил римского гражданина! То есть — меня! Это вам может доказать без труда совет Синопы, откуда я родом!

—Зачем так далеко ехать — я хоть под пыткой смогу подтвердить это! — заявил Маний.

— И я — ветеран римского цезаря! — протиснувшись сквозь плотные ряды покупателей и зевак, встал рядом с ним Постум.

А вслед за этим, словно слабое дуновение ветра, послышался голос добредшего сюда, узнав, какой ценой сын даровал ему счастье вдохнуть воздух свободы, Лакона:

— И я — его родной отец…

К Янусу тут же подскочили рыночные стражники и связали его.

Но и он, в свою очередь, тоже решил не оставаться в долгу.

— Ах, так? – извиваясь, завопил Янус, с ненавистью глядя на Юния. — Ну так ты тоже не учел главного! Знайте же все, я купил не просто римлянина, а — христианина!

И тут шпионы Тита Элия, дождавшись, наконец, своего часа, громко объявили, что все христиане объявлены преступниками и подлежат немедленной отправке в Рим к самому цезарю

И тогда стражники связали и Юния…

***

… Яркие звезды.

Дорога.

Телега с двумя связанными в ней людьми.

Возница, погоняющий лошадей.

Вооруженные всадники по бокам.

Слышны голоса Юния и Януса.

— Не понимаю, на что ты надеялся?

— Когда, сейчас?

— Нет – с самого начала!

— А что тут понимать? Мой план был прост, как Кносский лабиринт! И роль Ариадны выполнил в нем — капитан Сизиф!

— Капитан Сизиф? Разве ты хорошо знал его?

— О! Так ведь это он был послан к вам от отца! И когда я узнал, что Лакон открыл вам лишь тайник со слитком, а все сокровища спрятал в другом месте, я понял… Да! Я сразу смекнул, что должен с одним из вас добраться до него, выкрасть на месте слиток, и так как тогда не будет на что выкупать Лакона, он отправит сына в Синопу, сказав на этот раз, где все остальное… А уж я выпытал бы это у него любым способом, будь уверен! Так оно, собственно и вышло, да я в самый момент на радостях не утерпел, потерял осторожность – глупец! - поторопился и… погубил все!

— Да… ловкий план!

— Еще бы! Для этого я не открыл вам, в каком именно Неаполе находится ваш отец. Для этого отправил в Рим Ахилла. Для этого пошел с тобой… Поначалу, когда ты стал слушаться учителя, я даже обрадовался, думал, такого теленочка, каким ты стал, я поведу за собой, как на поводке. Но не тут-то было! Учение твоего апостола оказалось сильней меня. Честно говоря, был момент, когда я хотел бросить все. Но после того, как я стал обладателем золотого слитка и особенно после встречи Элии с ее отцом во мне созрел новый план.

Звёзды…

Телега…

Долгое молчание…

И наконец голос Юния:

— Не понимаю… Зачем ты говоришь мне всё это?

— А я и сам не знаю! Рассказываю, и как-то легче становится. Словно камни с души сбрасываю. Тоже, наверное, чему-то научился у апостола! И потом, — кряхтя и ворочаясь, с усмешкой добавил Янус. — Я знаю, что ты никуда не сбежишь и унесёшь мою тайну в могилу. А я…

— Что ты? — после нового долгого молчания спросил Юний, повернулся и с изумлением увидел, что лежал в телеге один!

Янус исчез.

И теперь рядом были — только сонные всадники, клюющий носом возница, тающие звёзды и багровый рассвет, встающего в конце дороги солнца…

***

… Окрасило багровое зарево и окна во дворце Ахилла.

— Неужели я так засиделся, что уже светает? — удивился он, отодвигая лист папируса с очередным недоконченным письмом к Ириде.

Но это был не рассвет.

На улице слышались отчаянные крики и сигналы пожарной тревоги.

Ахилл несколько раз дёрнул шнурок звонка для вызова слуг.

— Где-то пожар? — лениво поинтересовался он у вбежавшего раба. Тот в ужасе ответил:

— Не где-то, господин, а — везде! Горит весь город!

Ахилл выбежал из дворца.

И вместе с другими римлянами принялся метаться по Риму, видя повсюду огонь, дым и смерть.

С трудом ему удалось вырваться из адского пламени и добраться до своей загородной виллы.

Где до него дошел слух, что в то самое время, когда горел Рим, Нерон в одежде артиста с лирой в руках, распевал на балконе своего дворца, судя по всему, тут же, под впечатлением виденного, сочиняемую им песнь о пожаре Трои…

***

…Иную песнь – псаломного гимна – слышал Юний, когда его втолкнули в подземную камеру римской тюрьмы.

Тут же к нему на помощь бросились узники. Эти люди называли его братом, поминали имя Христа. И первый раз за весь долгий путь, полный унижений и притеснений от язычников, он вздохнул с облегчением, оказавшись среди своих.

Прошли недели…

Протянулись месяцы…

Вместе с заключенными — христианами Юний молился Богу. С каждым днем их становилось все больше и больше. Казалось, что после пожара Рима сюда с удвоенной силой собирают всех христиан.

В очередной партии заключенных Юний с радостью узнал однорукого ученика апостола. Того самого, исцеленного от беснования мужчину. От него он узнал последние новости с севера. У Элии родился сын. Которого наконец-то назвали в честь далекого предка Эвбулидом. Его крестил сам учитель, и последний раз однорукий видел его на коленях апостола. Отец Юния выжил, отдышался и тоже теперь путешествует вместе с апостолом. Где-то далеко, в стране гипербореев. Маний при виде скифских курганов чуть было не ударился в старую страсть, но вовремя одумался и снова ходит с ящичком.

Что сталось с апостолом и его учениками дальше однорукий сказать не мог, потому что последний раз был с апостолом на высокой горе у Борисфена-Днепра, где поставив крест, тот освятил эти места и предрек им великую славу. Затем — апостол собирался идти еще дальше на север. Но пошел или нет, он не знал. Потому что его самого похитили степные разбойники. Они продали однорукого вполцены проезжим купцам, а те, узнав, что он христианин, и вовсе бесплатно отдали властям в Херсонесе.

И опять потянулись дни…

Наконец, тюремщики, с уважением ставшие относиться к христианам за их кроткий нрав и смиренное поведение, шепотом сообщили, что не сегодня – завтра все они будут казнены.

Этот слух как нельзя лучше подтвердило появление в тюрьме важной комиссии, которую возглавлял сенатор с удивительно знакомым Юнию лицом…

Ахилл?! – невольно вырвалось у него.

Сенатор обернулся, тоже узнал брата, но быстро ухошел и вернулся уже вечером, в сопровождении всего двух воинов, которых он с факелами оставил стоять у дверей.

— Юний? — удивленно качая головой, только и вымолвил он. — Что ты здесь делаешь? Ведь тебя же… Ведь всех вас завтра…

— Казнят?

— Да…Ну, как тебя угораздило попасть сюда?

— Как-как…как будто сам не знаешь!

Юний, словно ни в чём не бывало, улыбнулся и принялся рассказывать о том, что было с ним после того, как они виделись последний раз. Однорукий ученик поддакивал и изредка вставлял короткие реплики. Ахилл словно не узнавал родного брата, верил и не верил слышанному. И когда Юний рассказал, какой ценой он выкупил отца, то подбежал к нему и, как был — холёный, в белоснежной тоге — порывисто заключил грязного, одетого в окровавлённые, после пыток, лохмотья, брата в объятья.

— Знаешь, — сев рядом, вдруг задумчиво, словно самому себе, признался он. — С тех пор, как мы расстались, ну, помнишь, тогда ещё в Синопе – я чувствую, что неудержимо сползаю в какую-то бездну. С этим Нероном…

— А я, - блаженно прищурился Юний, - словно поднимаюсь к небесам! С апостолом!

— Что, он всё по-прежнему проповедует?

— Да, теперь, вроде как где-то у гипербореев!

— А что Элия? Ирида писала, что она убежала искать тебя. И как — нашла?

— Отыскала! — с улыбкой кивнул Юний. — Теперь у нас — сын!

— Вот видишь! Что же мне теперь делать с тобой? Будь ты убийцей или вором, я бы освободил тебя в два счета! Но ты — христианин. А все христиане на счету у самого цезаря!

— На все воля Божия!

— Но у тебя жена, сын! И потом — ты ведь такой жизнелюбец! Помнишь, как ты горячо объяснял мне это в Синопе?

— Помню! Но… брат! – Юний положил свои пальцы на ладонь Ахилла. – Я действительно любил и, признаюсь тебе, до сих пор очень люблю жизнь. И жену. И сына. И тебя с отцом! Молчи! Но Бога… Бога я люблю больше! Ведь это Он дал мне эту жизнь, и даст мне ее после смерти снова, только уже навечно! Причем, вместе со мной будут – Элия, сын, отец, и ты, разумеется, если только тоже уверуешь во Христа.

— Да…скажи мне это кто другой… Даже, и ты доказывай мне это с пеной у рта…не зная, каким ты был раньше, я бы просто посмеялся в ответ! — только и покачал головой Ахилл. – Но теперь… Слушая твои слова… Видя тебя…Но главное то, как ты изменился. Знаешь, все эти годы меня мучает вопрос, как твой учитель узнал, что Нерон приказал убить свою мать?.. Откуда он мог знать, что я стану всадником, теперь вот сенатором?.. И, может быть…о, боги! Голова уже кругом! Слушай, а что, если он прав и в остальном – главном?…

Ахилл даже вздрогнул от этой, неожиданной для него мысли.

И услышал:

— Брат! А ты крестись…

— Зачем? – болезненно поморщился Ахилл. — Мне бы раньше послушать его! А теперь — поздно! Все уже поздно…

— Все, кроме этого! Крестись, брат! Это никогда не поздно!

— Эх, Юний, Юний.… Если б ты только знал! Я втянут в такую игру, что… Впрочем, тебе лучше не знать – это опасно для твоей жизни!..

Ахилл посмотрел на горько усмехнувшегося брата, на мрачные своды тюрьмы, на других заключенных и понял всю нелепость своих последних слов.

— Ах, да… Ты же ведь еще здесь! - нахмурился он. – Потерпи немного. Меня-то уж теперь как вывезет колесница Фортуны.… А тебя… тебя я спасу!

— Но, брат! Я вовсе не хочу этого…

—Да-да, освобожу, чего бы мне это не стоило!

Не слушая больше брата, Ахилл выбежал из тюрьмы и направился прямо к Мурене.

— Ты что, с ума сошел! – выслушав его, нахмурился сенатор. – Хочешь, чтобы тебя обвинили в сочувствии к христианам, а то и самого объявили приверженцем Христа?!

— И тем не менее, я все равно освобожу брата! – упрямо стоял на своем Ахилл. – Даже если для этого мне придется самому садиться в тюрьму вместо него! Ну что ты так смотришь на меня? Да, в тюрьму, как сделал это он, спасая отца!

— Ну ладно, ладно! – нехотя уступил Мурена. – Иди к консулу и попроси его об этом… от моего имени!

От консула Ахилл вышел радостный, со свитком папируса об освобождении Юния. Однако в тюрьме ему сообщили, что христиан всех до единого уже увели в императорские сады, на казнь.

— На усекновение мечом? — ахнул Ахилл.

— Нет, по только что полученному приказу цезаря из них сделают тысячу живых факелов.

— Что-о?..

— Да, их обвяжут шкурами, обольют смолой и…

Не дослушав, Ахилл погнал что есть мочи рабов, которые несли его на носилках, к садам Нерона и успел как раз к тому моменту, когда привязанных к столбам людей уже собирались поджигать. Он показал префекту претория именной указ. И тот сделал небрежный жест в сторону тысячи завернутых в шкуры христиан. Перед лицом каждого из них, прямо под подбородком, была воткнута острая пика, чтобы он не опустил головы, и цезарь со зрителями могли вволю налюбоваться мучениями.

— Забирай, если найдешь! Только живее — цезарь не будет ждать!

Ахилл сначала шел, с надеждой вглядываясь в запрокинутые к небу лица.

Потом побежал, размахивая свитком и крича, видя вокруг себя сплошные огни:

— Юни-и-ий!!! Ю-ни-и-и-ий!..

Свиток загорелся от одного из горящих людей и сам вспыхнул ярким факелом…

Ахилл бежал, даже не замечая этого, и только боль от ожога заставила его остановиться.

Он обвел близкими к безумию глазами парк, видя наслаждающегося таким зрелищем через лорнет из своего изумруда Нерона, сенаторов, дам, слуг…

Отвернулся от них и застыл перед — двойной аллеей из горящих людей.

Вопреки ожиданию императора и его свиты они не кричали от боли.

Они… пели!

Пели непонятные гимны, славя своего Бога.

И в каждом голосе Ахиллу чудился голос его счастливого несчастного брата…

Стас решил, не вызывая скорую помощь, позвонить прямо отцу…

Шло время.

И вот что интересно.

Чем хуже становилось со зрением у Лены, тем больше крепла в ней вера в то, что непременно произойдет чудо: она родит крепкого, здорового ребенка и останется зрячей.

Врач в поликлинике, смягчившаяся в конце концов таким ее упорством и удивленная тем, что Лена так и отказалась узнать, кто у нее родится — мальчик или девочка, сама обрадовано заверяла, что все идет нормально, и роды должны пройти более, чем успешно.

Медсестра Зоя, часто заходившая к ним, тоже была уверенна в этом.

Только профессор Кривцов, к которому еще раз свозил Лену Сергей Сергеевич, сильно нахмурился и строго-настрого предупредил:

— Никаких резких движений головой! Категорически никаких нагрузок! Хотя, — со вздохом развел он руками. – Как избежать всего этого во время родов?.. Остается надеяться, как говорит ваш уважаемый свекр, только на чудо. Но лично я, простите, ни в какие чудеса не верю, потому что собственными глазами не видел еще ни одного!

Да, Кривцов не видел.

Но Лена-то видела и прекрасно знала, что они есть!

К тому же, за нее возносилось столько молитв!

И не только в Покровском и Москве.

Стас через Ново-Афонское подворье заказал сорокоуст о здравии Лены — на Афоне.

Отец Михаил — по своим каналам — попросил священников и монахов молиться о Лене в Иерусалиме, у Гроба Господня, и во всех других великих местах Святой Земли.

Олег с Ириной передали записку с поехавшей – не в командировку, а простой паломницей в Бари журналистку, чтобы и у святых мощей Николая Чудотворца помолились о ней…

В начале последнего месяца вновь начались «головокружения», как называла Лена то, что вокруг нее внезапно начинала кружиться комната со всеми предметами.

И хорошо, если рядом оказывалось кресло или диван.

Иначе приходилось просто осторожно опускаться прямо на пол.

Зоя, у которой были теперь свои ключи от квартиры, застав ее однажды беспомощно сидящей посреди кухни, стала приходить едва ли не каждый день.

Но придя однажды – очень расстроенная, не говоря ни слова, чтобы не расстроить Лену, почему, она затеяла, как всегда сразу несколько дел одновременно.

И почти сразу сама в изнеможении опустилась на кресло, жалуясь на сильную боль в сердце.

Хорошо, Стас был дома.

Он умело проверил пульс у медсестры, которая, наконец, слабым голосом призналась, что это все из-за нервного срыва — сегодня ее все же, несмотря на протесты врача, уволили с работы.

По ритму и наполнению было ясно, что дело серьезное.

И Стас, решив не вызывая скорую помощь, позвонить прямо отцу.

Тот, немедленно послал за Зоей машину и уложил в свою клинику.

Как сказал потом сыну — надолго…

Пришлось Стасу с Леной управляться теперь по дому вдвоем.

И то недолго.

Вскоре все хозяйственные обязанности переложил на себя Стас.

Случилось это после того, как целуя, при возвращении с учебы и работы жену, он услышал, что она болезненно ойкнула:

- Что с тобой? И вообще почему ты такая бледная? – с тревогой спросил он.

- Ничего страшного, небольшое пищеобварение… - попыталась прекратить разговор в самом начале Лена.

Но Стас не унимался:

- С желудком что? Может, я вчера приготовил как-то неправильно?

- Да нет, ты тут совсем ни при чем, - призналась, наконец, Лена. – Это все я виновата. Просто не смогла удержать большую кастрюлю, ну и немножко обварилась…

Стас посмотрел на большое красное пятно, которое затянуло всю левую руку жены от локтя до запястья и покачал головой:

- Ничего себе немножко!

Больше он ничего не сказал.

Только позвонил декану.

Затем хозяину антикварного магазина.

И на следующий день, когда Лена утром с удивлением спросила, почему он не торопится на учебу, словно о само собой разумеющемся сказал:

- Учеба может подождать год, работа – еще дольше, а вот мы не можем ждать больше ни дня!

И объяснил недоуменно взглянувшей на него жене:

- Я взял академический отпуск. И временно уволился с работы!

Он хотел сразу прекратить все возражения, что ему нужно во что бы то ни стало продолжать учебы и сомнения, на что они тогда будет жить…

Но его остановил телефонный звонок.

- Виктория звонила! – после немногословного «да…» «нет…» «конечно!» - сообщил он.

- Кто? – даже не сообразила сразу Лена.

- Ну, Вика! Бывшая жена Ваньки!

- Чего ей еще надо? – нахмурилась Лена.

- Толком и сам не знаю. Но она в больнице. После аварии. Состояние тяжелое. Просит навестить. И, сама понимаешь, отказать в таком деле никак нельзя!

- Да-да, конечно! Я все понимаю…

Лена посмотрела в зеркало на свое лицо, сильно изменившееся к концу беременности и предупредила:

- Но учти, одного я тебя к ней не пущу!