Мир всем! — протяжно провозгласил отец Михаил

Стас давно, еще со слов отца Тихона, то есть без малого десять лет назад, когда из руин возрождался этот храм, знал, что алтарь знаменует собой Небо, жилище Самого Господа.

И ему так хотелось, воспользовавшись таким счастливым случаем, помолиться здесь о том, чтобы у них с Леной все снова было, как прежде.

Но…

Оказавшись в этой главнейшей части храма, где совершалось Таинство Евхаристии[6] и которое как бы повторяло собой ту прибранную, устланную, готовую горницу, где состоялась Тайная Вечеря Иисуса Христа и Его учеников, он первые минуты просто потерял себя от волнения.

А потом началась, как оказалось, очень непростая, потому что требовала постоянного внимания и ответственности, работа алтарника.

Нужно было подготовить кадило.

Раскалить на электрической плитке уголь.

Осторожно положить его щипцами на дно кадильницы.

Причем, точно посередине.

Приоткрывая за цепочку, класть на красный древесный уголь несколько кусочков обсыпанного чем-то белым, пахучего ладана.

Из истории Стас знал, что воскурение Богу благовоний было известно в глубокой древности, задолго до появления христианства. Благовонный дым ладана возносит молитвы к Богу, а к нам возвращается как знак благодати Святого Духа.

Но то всё было — в теории.

А теперь прямо на практике…

Он подавал и принимал это кадило, каждый раз целуя руку священника, как руку Самого Христа…

После чего, вешал кадило за маленькое отверстие в цепочке на то и дело ускользающий из-под пальцев крючок семисвечника.

Каждый раз с опаской, как бы оно не упало и его раскаленное содержимое не рассыпалось по ковру…

Кроме этого отец Михаил, спросив, знает ли Стас церковнославянский язык, решил доверить ему чтение Апостола.

Щелкнув застежками, он раскрыл большую тяжелую книгу в металлической желтой обложке с пятью овальными иконочками.

Показал, что и за чем следует читать, заложил нужные страницы широкими белыми лентами из парчи.

Посмотрев на лицо Стаса, поставил еще карандашом галочки.

Объяснил, как выходить, где становиться для чтения, что ответить на его возглас.

И когда Лена запела «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», благословил на Горнем месте и подбадривающе кивнул:

— Иди!

Стас вышел.

По свежей памяти, прошел по солее, свернул перед открытыми Царскими Вратами, встал перед полукруглым выступом — амвоном.

— Мир всем! — протяжно провозгласил с Горнего места, хорошо видимый в открытых Царских вратах отец Михаил.

— И духови твоему! — громко и внятно, как было велено, отозвался Стас. — Прокимен глас…

Он произнес отмеченный галочкой стих.

Лена его пропела.

Произнес новый стих.

Лена повторила прежний.

А затем все то, что говорил отец Михаил, вдруг вылетело из его головы.

— Вонмем! — растяжно почти пропел священник.

И Стас, холодея, стал лихорадочно вспоминать, как и что правильно говорить дальше.

Он чуть было не сказал совсем простую, но как оказалось, сложнее целых страниц текстов, которые он почти без труда заучивал в университете, фразу — наоборот.

Но хорошо — выручил Ваня.

Подойдя к нему, он прошептал:

«К Римлянам послания святаго апостола Павла чтение!»

Стас повторил.

И перешел к тексту.

Он читал, сам от волнения улавливая лишь отдельные мысли о том, что любящим Бога все содействует ко благу… что не отлучит нас от любви Божией ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни голод или нагота, ни опасность или меч…ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.

Закончил Стас чтение, как это не раз слышал во время служб, когда читали другие, усилением и повышением голоса.

А дальше наверняка бы опять и уже окончательно сбился.

Но Ваня не дал ему сделать это.

И он снова читал показываемые ему другом стихи.

А Лена пела теперь:

— Аллилуия!

Стас закрыл книгу, щелкнул застежками и, благоговейно держа ее перед собой, чуть выше уровня глаз, вернулся в алтарь.

Здесь он какое-то время приходил в себя после, насколько он помнил, испытанного впервые в жизни такого сильного и глубокого волнения.

И даже не запомнил, что именно говорилось в Евангелии.

Потом отец Михаил уже сам долго читал вслух имена о здравии и упокоении.

Услышав по ту сторону иконостаса разговоры и шум, он быстрым шепотом велел Стасу выяснить, что там такое и, если потребуется, призвать к благоговейному поведению в Божьем храме!

Стас вышел и увидел, что Ваня с родителями, склонившись, стоят над бессильно откинувшейся к стене на лавке Викторией.

Жена друга была бледной и даже какой-то зеленоватой.

Поверх дорогого тонкого макияжа на ее лице выступили крупные капли пота.

Но шубы на ней, как отметил еще во время выхода со свечой перед священником Стас, давно уже не было.

Так что перегреться она никак не могла.

— Вике плохо! — прошептал Стасу встревоженный Ваня. — Мама говорит — похоже на токсикоз. А я думаю, что это у нее больше духовное. Такое бывает, когда человек долго не бывает в храме. Или вообще впервые заходит в него. Мы вот что… мы с ней домой пойдем. А вы с Ленкой сами после службы обо всем поговорите и поскорей возвращайтесь!

Стас так бы и сделал.

Но после того как отец Михаил, когда служба закончилась, дав ему прямо в алтаре поцеловать крест, с чувством прочитал двум-трем прихожанам проповедь, из которой только Стас узнал, что в Евангелии говорилось о том, что Иисус вознегодовал на то, что ученики не допускали к Нему детей и сказал им, чтобы те пустили детей приходить к Нему и не препятствовали им, ибо таковых есть Царствие Божие, случилось неожиданное.

Лена снова исчезла.

Несмотря на то, что на вешалке оставался висеть ее полушубок…

Стас догнал Лену задолго до развилки, где кончалось село…

— Даже не знаю, что с ней вдруг произошло! — развела руками стоявшая за свечным ящиком женщина. — Приложилась к кресту и — бежать! Я в окно посмотрела. Гляжу — она выскочила из калитки. И — с ее-то глазами, ведь расшибиться о любой угол или дерево может — помчалась сломя голову, но только не в сторону дома. Зачем? Куда?..

— Куда?

Этого Стасу не нужно было долго объяснять.

Он схватил с вешалки полушубок и провожаемый еще более удивленным взглядом женщины быстрым шагом вышел из храма.

Как он и предполагал, Лена торопилась к отцу Тихону.

К счастью, она не успела далеко уйти.

Стас догнал ее задолго до развилки, где кончалось село.

Помог надеть полушубок.

Увидев Стаса, Лена опять быстро сдернула очки и на этот раз положила их в карман.

Походка девушки сразу стала неуверенной и осторожной.

Стас, еще в храме догадавшийся, что у нее что-то случилось со зрением, причем, явно серьезное, решительно взял ее под руку.

Лена не сопротивлялась.

Только как-то еще больше притихла.

Они продолжили путь уже вдвоем.

Дошли до развилки.

Не сговариваясь, свернули в сторону кладбища.

И молча пошли по дороге к нему.

Так, не говоря друг другу ни слова, они дошли до заборчика, ограждавшего могилку отца Тихона.

Стас заботливо открыл заледенелую дверку.

Пропустил Лену.

Она, как совсем недавно они с Ваней, опустилась на колени.

Робко поцеловала фотокарточку отца Тихона, что-то прошептала ему.

Подождала немного, словно прислушиваясь к чему-то.

Затем радостно — как благодарят обычно за что-то очень хорошее — расцеловала фотокарточку.

Вскочила с колен.

Подошла к Стасу.

И обессиленно ткнулась ему лицом в грудь.

Стас обнял ее.

Ничего не было сказано ими за все это время.

И, тем не менее, обоим все было ясно…

— Ты не замерзла? — с беспокойством спросил Стас.

Обратно они шли, крепко взявшись за руки и уже без умолку разговаривая…

Разговаривая…

Словно пытались разом наверстать упущенное.

Много ли поговоришь в письмах?

Или по телефону…

И тем более, после такого хоть и недолгого, но страшного молчания!

— Надо же, как все повторяется! — удивился Стас.

— Что все? — тут же заинтересовалась Лена.

— Да мы совсем недавно с Ваней шли по этой дороге…

И объяснил:

— Только с точностью до наоборот.

Туда, в отличие от нас — разговаривая.

Точнее, говорил он, а я больше слушал.

А обратно молча.

— У него что — какие-то проблемы с молодой женой? — не без тревоги в голосе спросила Лена.

Стас не мог выдавать чужих тайн.

Поэтому, зная, что вскоре все само собою раскроется, лишь вздохнул:

— Сама все увидишь…

Сказал.

И осекся на полуслове.

Ну надо же, как неудачно вышло!

Он уже понял, что у Лены что-то случилось с глазами.

И она позвонила ему, чтобы не быть ему в жизни обузой.

«Обязой», как она говорила когда-то в детстве Ване, которого родители обязывали следить за младшей сестрой.

Что для него было немалой обузой.

И вот теперь он так неловко лишний раз напоминать ей о ее болезни…

— Ничего, — почувствовав состояние Стаса, стиснула ему пальцы она. — Я ведь еще слышать могу. А что не увижу, то теперь ты мне будешь рассказывать, правда?

— Конечно! — сглотнув комок в горле, пообещал Стас и без упрека спросил: — Ну почему ты мне сразу все прямо не сказала? И вообще — как это все случилось?.. Если, конечно, не секрет?

— Да какие у меня могут быть от тебя секреты? Тем более теперь…

Лена помолчала, словно взвешивая каждое слово, задумчиво произнесла:

— Не хочу обманывать тебя с самого начала... Это все произошло около года назад, после разговора с моей мамой. Точнее, после ее телефонной беседы с твоей мамой. Она мне сразу ничего не сказала, только несколько дней ходила сама не своя. А потом стала уговаривать оставить тебя. Что, мол, ты птица иного полета. Что тебе со мной будет неинтересно и скучно. Все-таки два высших образования… О чем мы будем с тобой разговаривать?..

— Так вот, значит, откуда ветер подул… — протянул Стас.

— Да, — кивнула Лена и тут же добавила: — Я это потом, все сопоставив, тоже поняла. И, кстати, сразу предупреждаю: я прекрасно понимаю твою маму. И нисколечко не в обиде на нее! Просто она не хочет, чтобы я была в твоей жизни обузой.

— «Обязой!» — поправил Стас.

— Что? — не поняла Лена.

— Ну, так ты называла себя в детстве.

— Так то раньше, Стасик. А теперь детство кончилось. Я впервые в жизни возразила маме. Сказала, что это — мое личное дело. И решила не сдаваться. Побороться за нашу любовь. Я, если, помнишь, словно невзначай спрашивала у тебя, что ты сейчас изучаешь? Какие читаешь книги, учебники? Но этого оказалось мало. Поработала до и после школьных занятий на ферме. Заработала на тарелку-антенну, чтобы был безлимитный интернет. Скачала все твои учебные программы.

— И… — ужаснулся Стас.

— Начала изучать все то, что и ты!

— Сумасшедшая… И это — в выпускном классе?!

— А что мне оставалось делать? Я же ведь люблю тебя, Стасик! Вот училась — днем школьные уроки — я же ведь, как и ты, обязана быть отличницей. Закончила, между прочим, с золотой медалью. А по вечерам и почти до утра занималась по твоим программам. Вот тут и начало падать зрение. Компьютер у нас старенький. Глаза от него и при включенном свете режет. А уж в темноте…

— Как это в темноте?!

— Очень просто. Когда мы с мамой первый раз показались окулисту и мне выписали очки, мама запретила мне работать на компьютере по ночам. Ну, я и выключала для виду свет. Заделывала лоскутами все щелочки в двери, чтобы даже слабый свет не проскальзывал. Опасаясь, что мама сможет заметить с улицы, или соседи подсказать, попросила папу сделать ставни на окно. А то, сказала, я девушка уже взрослая, парни могут подглядывать… Одним словом, не даром я сестра Героя-разведчика — замаскировалась так, что никто и не подозревал! А когда заметили, то оказалось, что уже поздно… Болезнь, как сказали уже в области, зашла слишком далеко. Причем, теперь даже без компьютера будет прогрессировать дальше. И тогда я поняла, что если твоя мама была против меня потому, что тебе может быть скучно со мной, то что же она скажет — и тысячу раз будет права! — узнав, что я еще и инвалид?

— А ты что — еще и на инвалидности?!

— Да, I-й группы.

Лена попыталась высвободить свои пальцы, но на этот раз уже Стас крепко сжал их.

— Ну и что? — словно ничего не случилось, бодро спросил он.

И твердо добавил:

— Теперь я тебя никуда не отпущу.

— Да я и сама не уйду… — чуть слышно прошептала Лена.

Они дошли до того места, где замерзала Виктория.

И Стас с беспокойством спросил:

— Ты не замерзла?

— Что ты! — удивилась Лена. — Наоборот! Мне никогда еще так тепло не было. На всю жизнь согрелась. Особенно сердцем.

— Да-а… — покачал головой Стас. — Я там себе места не находил. А что же тебе тут пришлось пережить?! Бедная ты моя…

— Бедная? — резко повернула лицо к Стасу Лена. И увидел ее огромные, какие-то беспомощные, — но бесконечно радостные глаза.

— Да я, если хочешь знать, самая богатая! Самая счастливая на свете!

Лена немного помолчала, словно наслаждаясь этой минутой, и вдруг, усмехнувшись, спросила:

— А ты что, решил, что у меня и правда кто-то появился?

— Нет, — решительно отказался Стас. — Этого у меня и близко в мыслях не было! Чувствовал только, что тут что-то не то. А что — никак не мог понять.

— Я думала в монастырь пойти, — удовлетворенно кивнув, продолжила Лена. — Да отец Михаил не благословил. Сказал, что пока еще редко при каких женских обителях есть богадельни. Ведь с таким зрением что я могу? Петь там и то не получится. Ноты видеть надо. У нас же легкое, обиходное пение, которому я у старушек научилась. А так, знаешь, как сложно? Я ведь не профессиональная певица. На слух, скажем, знаменный распев не запомню. К тому же батюшка сказал, чтобы я ни в коем случае не падала духом и не отчаивалась. Иначе с таким смертным грехом просто на клирос пускать не будет! «Еще не вечер, — сказал он. — Вот увидишь, будет и на твоей улице праздник!» И вот он наступил, — теснее прижалась к плечу Стаса Лена. — Причем, не просто на улице, но и во всем мире! Представляешь, какой у нас батюшка?

— Да, я это во время службы заметил, — вспомнив отца Михаила в алтаре, согласился Стас. — И после нее — хоть почти никого не было в храме, такую проповедь произнес, с таким жаром… Прямо как тот проповедник в балладе Апухтина.

— Бэда? — с легким удивлением уточнила Лена.

— Точно! — обрадовался Стас. — А я это имя никак не мог вспомнить… Почему и в интернете потом найти…

— Разумеется, не мог, потому что это, прости, стихотворение Якова Полонского, — осторожно поправила Стаса Лена. — А для чего ты его искал?

— Просто один только раз читал, и оно мне очень понравилось. Ведь это — едва ли не самое лучшее, разумеется, если не считать оды «Бог» Державина, что есть в поэзии на духовную тему. Ну, все: теперь, как только до компьютера дорвусь, сразу найду и перечитаю! — радостно пообещал Стас.

— Зачем далеко ходить? — остановила его Лена. — Слушай!

И тихо, спокойно, без всякого надрыва, с каким обычно читают стихи поэтессы, начала:

Был вечер; в одежде, измятой ветрами,

Пустынной тропою шел Бэда слепой; На мальчика он опирался рукой, По камням ступая босыми ногами, — И было все глухо и дико кругом, Одни только сосны росли вековые, Одни только скалы торчали седые, Косматым и влажным одетые мхом. Но мальчик устал; ягод свежих отведать, Иль просто слепца он хотел обмануть: "Старик! — он сказал, — я пойду отдохнуть; А ты, если хочешь, начни проповедать: С вершин увидали тебя пастухи... Какие-то старцы стоят на дороге... Вон жены с детьми! говори им о Боге, О Сыне, распятом за наши грехи". И старца лицо просияло мгновенно; Как ключ, пробивающий каменный слой, Из уст его бледных живою волной Высокая речь потекла вдохновенно - Без веры таких не бывает речей!.. Казалось — слепцу в славе небо являлось; Дрожащая к небу рука поднималась, И слезы текли из потухших очей. Но вот уж сгорела заря золотая И месяца бледный луч в горы проник, В ущелье повеяла сырость ночная, И вот, проповедуя, слышит старик — Зовет его мальчик, смеясь и толкая: «Довольно!.. пойдем!.. Никого уже нет!» Замолк грустно старец, главой поникая. Но только замолк он — от края до края: «Аминь!» — ему грянули камни в ответ.

«Да что же это делается… и тут о слепом! — насладившись стихом, вдруг мысленно ахнул Стас и, тут же поправив себя: — Она ведь, пусть плохо, но видит! И еще действительно не вечер!»

Сам, как во время проповеди отец Михаил, он с жаром и, веря в каждое произносимое им слово, принялся говорить:

— У папы столько знакомых академиков, известных профессоров, медицинских светил. В России, за границей! Да и я, если понадобится, переверну весь мир! Поступлю на физико-математический факультет. Окончу медицинский! Изобрету лечебный аппарат для восстановления зрения…

— Да ведь тебе книги писать надо, Стасик! — перебила его Лена. — А не на это время терять!

Но Стас только рукой махнул:

— С книгами у меня все равно ничего не получается!

— У тебя?! — не поверила Лена. — Ты ведь писал такие стихи!

— То стихи. А то проза… Бьюсь, словно рыба о лед головой! И все без толку. А так хоть полезное что-нибудь сделаю. В первую очередь для тебя, а потом и для всех остальных людей!

Стас даже приостановился и таким тоном, словно давая клятву, решительно произнес:

— Так что знай. Я сделаю все возможное и невозможное. Но ты у меня будешь видеть так же, как раньше!!

И Лена, с радостной надеждой взглянув на него, тоже горячо и без тени сомнения сказала:

— Я верю тебе, Стасик! И тоже, чем только смогу — помогу тебе!