Главнее Божественной Литургии нет и не может быть ничего на земле

В храме было тепло и спокойно.

Служба еще не начиналась.

Быстро оглядевшись, Стас с облегчением сразу увидел Лену.

Она стояла спиной перед множеством разложенных на широком певческом аналое книг.

Кроме нее в храме был еще сторож — худощавый бородатый мужчина с пронзительным взглядом.

Он сидел у самого входа так тихо, что Стас его сразу и не заметил.

Да и не до него было.

Зато Ваня, обычно слегка стеснявшийся его — все-таки бывший капитан-афганец, Герой Советского Союза, поздоровался с ним за руку, как с равным, называя по имени: Виктор.

Затем привычно подошел к вешалке.

Предложил Виктории помочь снять шубу.

Но та категорически замотала головой, давая понять, что ей не скоро и в шубе станет жарко.

Тогда Ваня сбросил с себя шинель.

Стас — зимнюю куртку

Повесив ее, как он сразу догадался, потому что больше на вешалке женской верхней одежды не было — рядом с заячьим полушубком Лены.

Услышав позади себя шум, она оглянулась.

И сердце Стаса почему-то сжалось от внезапно нахлынувшей жалости.

Лена была по-старушечьи перевязана крест-накрест серым пуховым платком и в заплатанных валенках.

Вся какая-то тихая.

Неприметная.

Словно, как говорится в подобных случаях, поставила на своей молодой цветущей жизни — крест…

И почему-то в круглых, похожих на старомодные, очках.

Таких толстых, что они больше напоминали линзы.

Заслышав позади себя движение, она оглянулась.

Тоже первым делом нашла глазами Стаса.

И сразу сняла очки.

Отчего лицо её сразу стало знакомым.

Но каким-то совершенно беспомощным.

Неожиданно она нахмурилась.

И, словно сделав над собой усилие, вновь отвернулась и стала листать книги.

«Воздавайте сначала Божие Богу, а затем кесарево Кесарю», — вспомнил Стас.

И мысленно согласился с Леной.

Вот-вот должна была начаться служба.

Главнее Божественной Литургии нет и не может быть ничего на земле.

Так что все остальное — потом.

Но вместо возгласа священника левая дверь алтаря открылась, и из нее вышел отец Михаил.

Если и раньше в нем трудно было признать того самого Макса, который являлся грозой всей округи, то теперь и подавно.

Длинная, окладистая борода…

Добрые мудрые глаза.

- Ну, наконец-то вижу перед собой не мальчика, но мужа! – неторопливо, довольным голосом сказал он подошедшему к нему под благословение Ване.

Сторож подошел, внимательно оглядел Звезду на груди Вани.

И сказал:

- Это значит, такие теперь стали – с Российским флагом? А у меня еще та, с красным…

- Традиционная Российская награда для героев - Георгиевский крест, конечно лучше, но факт от этого не перестает быть фактом! – не в силах молчать от переполнявшей его радости - ведь Лена была совсем-совсем рядом, сказал первое, что пришло ему в голову, Стас.

— Все умничаешь? — впрочем, без тени упрека, благословил и его священник.

«Не глупеть же!» — так и завертелось на языке Стаса, но он благоразумно промолчал.

Храм — не место для шуток!

Отец Михаил огляделся вокруг, вздохнул, очевидно, оттого, что на службе снова было совсем мало людей.

Да, одно дело было восстановить из руин храм.

И совсем другое — начать восстановление человеческих душ.

— Ну, пойдем в алтарь! — кивнул он, наконец, Ване. — Поможешь мне по старой привычке. Надеюсь, не забыл еще, с какой стороны кадило подавать надо?

— Не забыл, но…

Ваня прошептал что-то на ухо священнику, показывая глазами на так и стоявшую в шубе жену.

И испуганно глядя на приоткрытую дверь алтаря, виновато развел руками.

— Да, это, конечно, серьезная причина, — внимательно выслушав, согласился отец Михаил. — Тогда помолись пока до лучших времен здесь.

И обратился к Стасу:

— Ну, иди тогда ты!

— Так ведь я только раз в жизни алтарничал! Уже ничего и не помню! — растерялся Стас.

— Ничего, напомню! — пообещал ему отец Михаил.

И он, несказанно робея, вошел следом за ним в алтарь.

Первым делом, положил, как успел подсказать ему казавшийся необычайно расстроенным Ваня, перед Престолом три земных поклона.

Затем, по благословению отца Михаила, путаясь с непривычки, облачился в белый стихарь.

Выслушал для начала вкратце, а потом, как сказал священник, будут и подробные, по ходу дела, объяснения.

А также, что нельзя и что нужно обязательно делать в алтаре.

Нельзя ни в коем случае дотрагиваться даже широким, как крылья небесной птицы рукавом стихаря до Престола и находящегося слева от него Жертвенника.

И каждый раз, проходя мимо Горнего места — узкого пространства между семисвечником, за которым стоял Престол, и креслом перед запрестольной иконой изображенного во весь рост Спасителя, следовало осенять себя крестным знамением.

Стас запомнил это.

И встал по стойке «смирно» так, что даже Ваня наверняка похвалил бы его за выправку, в ожидании дальнейших указаний.

— Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков! — раздался торжественный возглас.

Вслед за ним из-за отделявшего алтарь от средней части иконостаса[5] послышался самый родной и близкий на свете голос Лены:

— Аминь. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

Началось чтение третьего часа…

Когда Стасу, пока отец Михаил вынимал частицы из просфор, пришлось читать вслух по двум толстым тетрадям сначала «О здравии», а затем «За упокой» много-много имен живших когда-то в Покровском, в том числе и погибших на войнах, и ныне здравствующих, да только, к сожалению, почему-то не присутствовавших на службе людей…