Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Вихри Нептуна



Пока очередное заседание «Общества Рождественского Ключа» не началось, Никки смотрела на тёмно‑рыжую собачку, бодро вышагивающую перед ней на столе.

– Кто это? – спросил Хао, глядя на собачку с гордо поднятой головой.

– Друг человека, – ответила Никки.

– И что он делает?

– Помогает жить.

– Как?

– Это трудно вербализуемо, но абсолютно неоспоримо, – пожала плечами Никки.

Хао подозрительно посмотрел на девушку, но та была совершенно серьёзна.

Обычно кто‑нибудь из друзей первый выкладывал платино‑иридиевый кристалл на центральный круг, открывая доступ к файлам Совета директоров. В этот раз Никки раньше всех бросила золотистый ключ в круг. Дзинтара, уже полезшая в сумку, остановилась, увидев, что её опередили, но, повинуясь какому‑то невольному импульсу, всё‑таки вытащила и свой кристалл и положила рядом.

Джерри улыбнулся и придвинул ещё один ключ. Три кристалла образовали птицу с распахнутыми крыльями.

Хао, не колеблясь, присоединил четвёртый ключ к другим.

Золотистые кристаллы лежали на чёрном кругу, сложившись в стилизованную цифру «4». Красные лазерные лучи сканера метались среди блестящих граней.

Это было приятное зрелище.

– А ведь мы до сих пор не имеем своего символа, – вдруг сказала Дзинтара. – Как насчёт четвёрки из золотых кристаллов на чёрном круге? Нас – четверо!

– Стильно! – поддержал Хао. – Этот символ близок к иероглифам «работа» и «сила».

Так «Общество Рождественского Ключа» получило свой герб. Это привело всех, сидящих за тисовым столом, в хорошее расположение духа.

– Апелляция о генозаконе прошла первое слушание в Совете Безопасности, – сообщила Никки. – Я верю, что люди не дадут совершиться вопиющей несправедливости.

Джерри только вздохнул: Никки знала, что последнее социомоделирование предсказало принятие закона о геносвободе, но девушка была упряма, как носорог, и не хотела сдаваться.

– Пойдём дальше… Я сама займусь списком из трёхсот семи технологий, который подготовили Джерри и Хао.

Дзинтара и Хао посмотрели сначала на Никки с Джерри, потом друг на друга. Они знали, что Джерри и Никки возглавляют список‑307. Но комментариев не последовало.

Потом Дзинтара рассказала о планировании совместного генетического проекта Северных, но заключила скептически:

– Пока эта деятельность носит теоретический характер – Северные всё ещё не готовы подписать общее соглашение.

– Подпишут! – прорычала Никки. – Даже если придётся… – И она замолчала, проглотив конец фразы. Глубоко вздохнув, девушка отогнала какие‑то грустные мысли и улыбнулась друзьям:

– Я хотела бы обсудить с вами новую идею.

Все переглянулись. Новую? И со старыми дел невпроворот…

– Для моей династии будет строиться замок в горном районе бассейна Герцшпрунга, на обратной стороне Луны. Я предлагаю построить не просто замок, а целый город под большим куполом. Это будет город… для всех нас, – и Никки обвела взглядом заинтересованные лица друзей и остановилась на золотистой четвёрке, мерцающей на чёрном круге.

– Целый город? – переспросила Дзинтара. – И кто же там будет жить?

Никки откликнулась без промедления:

– Школьники, студенты, молодёжь. Человеческая цивилизация выстроена под пожилых: молодые люди имеют в ней гораздо меньше прав. Старики решают в кабинетах – юные умирают в войнах. Власть всегда старше народа. Давайте сделаем государство для нас! Дадим молодёжи возможность учиться, работать и управлять своим государством.

Джерри вспомнил, как Совы хотели поселиться на необитаемом острове.

– Максимум интеллекта у человека достигается до тридцати лет, – отметил Хао.

– Но люди обычно допускаются к рычагам управления тогда, когда их мозг близок к последнему творческому издыханию, – подхватила Никки. – Сейчас на пенсию уходят восьмидесятилетние, на их место заступает шестидесятилетняя «молодёжь», а сорокалетним «юнцам» долго придётся ждать своей очереди. В стареющем обществе социальные лифты застревают, и пирамиды становятся похожими на вулканы.

– Государство молодых на обратной стороне Луны… звучит красиво. – Дзинтара‑поэт задумчиво откинулась на спинку кресла.

– Перестроить старую социоструктуру практически невозможно, – сказала Никки. – Гораздо легче начать с нуля новое общество. Противостояние двух сил – Северных и Южных – чревато постоянными кризисами. Расчёты показывают, что мы ослабим это противоборство, если объединим в нашем городе хотя бы часть молодёжи из Северных и Южных династий.

– Но главная проблема, – прищурил глаза Хао, – что молодые, ставшие гражданами такой страны, через десять или двадцать лет заметно повзрослеют, а через полсотни лет ты получишь государство стариков.

– Даже десятилетнее или двадцатилетнее существование такого общества представляет огромный интерес – как мы справимся? – сказала Никки. – А если эксперимент будет удачным, то через двадцать лет мы построим рядом ещё один город – для молодых, кому станет тесно в старом куполе.

– Стоит ли отвергать опыт, который пожилые люди накапливают с возрастом, даже проходя пик интеллектуального уровня? – спросил Джерри, подумав о своём отце.

– Мы не будем его отвергать. Мы разработаем принципы устойчивого общества, в котором опыт советует, а не командует. Это трудная задача, но у нас уникальные возможности социомоделирования – вот и воспользуемся ими для задачи сочетания интересов между большинством и меньшинством, молодыми и пожилыми. В обществе существуют вечные противоречия и антагонизмы – их нельзя уничтожить, но можно заставить созидать, а не разрушать; нужно направить энергию соперничества в общее движение, а не во взаимные распри. Это будет государство, которое не просто собирает налоги и строит дороги, но и активно помогает каждому – и пожилому, и молодому человеку. И даёт ему шанс на счастье.

– Клянусь чучелом Большой Медведицы, мне это нравится! – категорично сказала Дзинтара, выразив общее настроение присутствующих энтузиастов и романтиков.

Ах, молодёжь, молодёжь…

Билл шёл и волновался.

Беда в том, что Билл на самом деле был подростком Билли, лет пятнадцати, который залез в тело двадцатидвухлетнего крупного мужчины, Вильяма, и нервничал, что его разоблачат настоящие взрослые.

Из‑за этого нервничанья Билли‑Билл‑Вильям МакБерин часто злился на самого себя. Но мало что мог поделать – тревожное ощущение незаконного детского «я» часто наваливалось на него при общении с другими, более взрослыми и, очевидно, более умными людьми.

Наедине с собой ему было вполне комфортно. И среди любимых биомолекул ему нравилось – у него было хорошее воображение, и он любил переводить математические символы и уравнения в зрительные интуитивные образы. Он привык к своему миру изогнуто‑решётчатых аминокислот, пружинящих химических связей и колюче‑торчащих гидроксильных оснований. Логика скручивания нуклеотидной цепи в двойную спираль ДНК или поэтапного сложения аминокислотной последовательности в сверхсложный клубок белка превращалась для юноши в очевидную геометрическую неизбежность. В цветную и трёхмерную.

Но столь странный способ восприятия биологических процессов вызывал недоумение университетских профессоров. Они были уверенно снисходительны, говорили на умопомрачительном жаргоне, козыряли легендарными именами. Билл чувствовал себя рядом с ними вечным дилетантом, который пытается в песочнице построить синхрофазотрон. Попытки Билла осмысливать математические геномодели вульгарными нестрогими картинками лишь смешили преподавателей.

Когда студентам предложили сдать научные работы для публикации в ежегодном факультетском сборнике, то Билл принёс свою работу, в которой высказывал идеи, зрительно‑интуитивно понятные ему, но которые он не смог сформулировать на языке математической квантохимии.

Его профессор долго кривился на его трёхстраничные голословные рассуждения, потом спросил со слабой надеждой:

– А ещё что‑нибудь у вас есть?

И получил в ответ отрицательное мычание от испуганного пятнадцатилетнего юнца, который трясся в шестифутовом теле Вильяма, почти выпускника университета, с трудом управляющего своими коленками. Билли был уверен, что сейчас его маскировку раскроют, вытащат наружу, визжащего и плачущего, выбросят из университета и скажут, чтобы больше не занимал время серьёзных людей, до которых ему никогда не дотянуться своей маленькой нестандартной головой.

Профессор долго ворчал, что уровень нынешних студентов пошёл никуда не годный, что раньше бы за такую болтовню даже первокурснику по шее дали бы…

– Ладно, – махнул он рукой на Билла, свесившего голову до пояса, – сунем вашу статью в сборник последней – всё равно эти сборники никто до конца не дочитывает…

Билл потом долго переживал – ну почему, почему он не может, как все, составлять лагранжианы для нежных, бесконечно‑малых колебаний молекул, решать строгие уравнения для кванто‑механических волн, плещущих среди потенциальных стен? Вернее, писать формулы он может, но не видит за ними привычных молекул, смертельно скучает по цветным картинкам своего буйного воображения и оказывается малоспособным к розыску нужных математических решений…

Надо взрослеть и заставлять себя быть как все!

Когда он попробовал поделиться своими проблемами с отцом, то тот, не особенно поняв сына, сразу заявил, что беспокоиться не о чем – у него достаточно связей, чтобы устроить Вильяма после университета в отличную биохимическую лабораторию, где его научат всему, что потребуется.

– Вам преподают слишком многое, не дают углубиться, – высказал отец любимую мысль. – Вот получишь конкретную задачу – и быстро наберёшь нужную квалификацию.

Ни сам Билл, ни неуверенный юнец Билли не разделяли оптимизм отца. Наоборот – перспектива попасть в серьёзное научное учреждение, где с Билла‑Билли будет спрос как с настоящего сотрудника, – сильно пугала. В любом институте живо разберутся с его дилетантством – и будут смеяться все хором! Ему иногда снилось, как он выступает перед собранием учёных – и внезапно обнаруживает полное отсутствие на себе штанов.

Билла посещала испуганная мысль о необходимости найти работу по плечу – культуры в пробирки высеивать, анализировать штаммы на стандартных микроскопах – что‑нибудь рутинное, доступное даже странноголовым.

Но он слабовольно ничего не предпринимал для поиска работы попроще – у него было слишком много учебных хлопот. Например, он ломал голову над темой дипломной работы, которую будет не стыдно защищать перед учёным советом кафедры.

Неожиданно ему пришло приглашение встретиться с рекрутером, ищущим молодых специалистов в биотехнологические компании Луны.

Билли по‑детски взволновался, а Билл долго думал – идти или нет. Но расспросил друзей, узнал, что такие встречи на последнем курсе не редкость, и решил сходить и узнать, что предлагают ему подобным. Может, найдётся местечко поспокойнее?

Билл нервничал, идя на встречу и притворяясь Вильямом в пиджаке и галстуке, но будучи на самом деле неуверенным Билли. А вдруг там начнут задавать вопросы, на которые он не сможет ответить? В учёбе он вовсе не блистал и баллами похвастаться перед вербовщиком не мог.

Место для встречи показалось ему странноватым – в ресторане на центральной улице Луна‑Сити.

«Наверное, это такой психологический трюк – за едой люди расслабляются и легче идут на соглашение…»

Он нашёл указанный ресторан и удивился – шикарный какой! Билл назвал себя распорядителю на входе. Тот быстро глянул на экран и провёл юношу на второй этаж, где были только отдельные кабинеты. Этаж был пуст, лишь двое неброско одетых парней сидели в креслах.

Распорядитель открыл дверь как раз того кабинета, возле которого расположились парни, и пригласил Билла.

Тот покосился на людей у двери – они ответили ему настороженными взглядами – и вошёл в небольшую комнату с круглым столом.

Распорядитель остался в коридоре, и Билл услышал, как за его спиной дверь плотно закрывается.

За столом сидела девушка в огромных радужных очках и с пышными чёрными волосами. Она встала ему навстречу, поздоровалась, не называя своего имени, и пригласила Билла за стол.

– Какую компанию вы представляете? – спросили хором заинтригованные Билл, Билли и Вильям.

Девушка вздохнула, сняла очки и стянула парик.

– Королева Гринвич! – воскликнула поражённая троица.

– Я представляю саму себя, – сказала она, – или, если угодно, свой научный Гринвич‑Центр.

Юноша взволновался ещё больше. Он много слышал про королеву – и хорошего, и плохого, и не знал, что ждать от этой встречи.

– Зачем вы прячетесь? – спросил он.

– Давайте поедим, – сказала девушка, – и я вам всё объясню.

Юноша оглянулся и увидел, что на соседнем столе уже стоят несколько блюд с закусками и горячим.

Билл, собираясь с мыслями, подошёл к столу, взял пару тарелок и вернулся.

– Если что‑то ещё хотите, то заказывайте, – предложила королева.

– Спасибо, меня всё устраивает… – сказал он рассеянно, пытаясь собрать вместе мысли, которые дружно бросили работать и с жужжанием носились между стенками черепа. Билли тоже не знал, что делать: сбежать от могущественной королевы или остаться и поболтать с симпатичной сверстницей.

– Я прочитала вашу работу в сборнике, – сказала Никки, когда Билл поковырялся в тарелках и немного освоился. – Она меня очень заинтересовала.

– О! – только и сумел выговорить Вильям.

– Абсолютно гениальная идея! – уважительно сказала Никки. – Мои аналитики в полном восторге.

Лицо Билла раскалилось докрасна, в ушах раздался гулкий пульсирующий шум – то ли непонятные овации, то ли Билли в панике пытался выломаться наружу. И ещё захотелось в туалет.

– Поэтому я решила с вами встретиться и предложить вам работу в своём Центре.

Билл ел, не замечая, что жуёт – креветок или салфетку.

Постепенно шум в ушах унялся, и Вильям вовремя вспомнил, что его отец – видный чиновник Южной династии. И он неоднократно подчёркивал, что его сын должен работать лишь в Южной группировке. А королева Гринвич – известная союзница Северных. Билл никак не хочет подвести отца, карьера которого может легко рухнуть, если его сын станет работать на противника.

– Спасибо за лестный отзыв о моей статье. Но я не могу работать на вас – моя семья принадлежит к Южному союзу… Мой отец занимает высокое положение в администрации короля Юровинга. Его репутация пострадает, если я стану работать на Северных.

Никки кивнула, пристально глядя на Билла.

– Я это понимаю, но давайте сначала уточним один момент… Ваша работа, очевидно, была рассмотрена сетевыми аналитиками и Южных династий. Она не привлекла достойного внимания, потому что вы не указали в статье способа определения резонансных частот, без чего ваш метод оказывается лишь маловероятной теоретической идеей без перспектив практического выхода. Но мой умный кибераналитик предположил по некоторым признакам в тексте, что вы знаете этот способ, просто пока не опубликовали его. Так ли это?

Билл помолчал, но решил ответить честно:

– Да, это так, у меня есть идея, как находить резонансные частоты.

Никки облегчённо выдохнула и откинулась на спинку кресла.

– Отлично!

Но ничего отличного затем не последовало. Никки долго убеждала юношу, сулила ему очень многое. Но Билли трусил, а Вильям хорошо понимал, что его поступок потрясёт отца, мать и старших братьев, которые тоже рассчитывали на карьеру у Юровинга и его союзников. Его родные станут отщепенцами среди аристократии Южных.

Что получится из сделки с такой юной и несолидной королевой? Это пока непонятно, а вот риск – очевиден. Поступиться достигнутым положением семьи среди Южных ради обещанных благ среди Северных – это значит погнаться за призрачным журавлём в небе, выпустив реальную синицу из рук. Да и предателей никто не любит – ни Северные, ни Южные.

Разговор зашёл в тупик.

Любопытный Билли нарушил паузу:

– А зачем такая секретность? Вы чего‑то боитесь?

– Я – нет, – ответила Никки. – Меня ждут за дверью два охранника, а на крыше – хорошо вооружённый корабль. Эта секретность – для ВАШЕЙ безопасности. Я делаю то же самое, что и южане, – перетягиваю на свою сторону талантливых людей с их открытиями. Если мне это не удаётся – как в вашем случае, – то я просто расстраиваюсь. Если же это не удаётся Южным, то они могут убить строптивого человека.

– Не может быть! – воскликнул ошеломлённый Билл.

– Может. Эти идиоты сами разрушают своё будущее. Они тайно убили космического геолога, друга моего отца… Отец не смирился с его смертью, после чего убили и его. Смотрите… – Никки оттянула воротник чёрного свитера и показала ленточку ожерелья. – Я ношу это не для красоты – это компьютер, управляющий нейропротезом в моей сломанной шее. Я чудом выжила при нападении Южных на корабль моих родителей.

Юноша поражённо молчал.

Никки вздохнула и встала из‑за стола.

– Если к вам придут вербовщики Южных с предложением продать им идею резонатора – настоятельно советую сразу соглашаться. Потому что в случае отказа вы сильно рискуете… И молчите о нашей встрече: если они узнают, что я с вами пыталась договориться, ваше положение станет предельно опасным… Спасибо, что пришли.

Королева Николь кивнула Биллу и усталой походкой направилась к выходу.

Вильям и Билли устроили отчаянную потасовку.

Вильям орал обиженным басом: «Я не авантюрист, а взрослый человек!»

Но тут наглый юнец Билли врезал взрослому Вильяму по шее, вырвался на волю и крикнул королеве‑подростку тонким, срывающимся голосом:

– Никки, постойте!

Взаимоотношения старшего и младшего Дитбитов были холодней некуда. Поэтому младший Дитбит удивился, когда на экране его комнаты неожиданно появился Дитбит‑старший. Отец сразу заявил:

– Не ходи в Шрёдингер всю ближайшую неделю.

– Почему? – нахмурился принц.

– Потому что я тебе приказываю!

– Ты опять что‑то затеял, отец?

– Не твоё дело. Тебе достаточно следовать моему приказу: не бывать в Шрёдингере в ближайшие семь дней.

И отец, не слушая возражений, отключился.

Младший Дитбит в ярости закричал, схватил стакан, стоящий на столе, и бросил его в стену. Томатный сок выплеснулся на окно рыхлыми красными каплями, а отскочивший стакан сбил с полки робота, которого принц сконструировал на экзамене по роботехнике.

Робот, загремев, упал к ногам принца.

Дитбит попятился – лежащий ничком андроид ознобно напомнил мёртвое тело.

На последнюю в семестре лекцию по астрономии профессор Дермюррей пришёл сердитый и краснолицый, размахивая руками так, что фалды пиджака всё время вспархивали над его массивным задом в тщетных попытках улететь.

– Сегодня мы познакомимся с в высшей мере таинственными арками Нептуна.

На большом экране аудитории появилось изображение голубого Нептуна и окружающего его узкого колечка с тремя странными длинными утолщениями.

– Я долго работал над этой космической загадкой, – пафосно изрёк профессор Дермюррей. – И сегодня я вас познакомлю с последней моделью арок – поверхностно, конечно, – эта теория слишком сложна для тупиц.

Джерри проворчал:

– Я понимаю, что им разрешено с нами не церемониться, и профессор Ван‑Теллер тоже сбивает с нас спесь, но делает он это как‑то по‑другому…

Профессор поставил на кафедру большой стакан с ядовито‑зелёным напитком и отвернулся, чтобы повесить пиджак на вешалку. В это мгновение в дверь влетела маленькая птичка, какнула белой горошиной в стакан профессору и умчалась.

Дермюррей повернулся к замершему залу, почесался, похмыкал, подозрительно посмотрел на непривычно тихих студентов и сделал крупный глоток из стакана. Потом поставил стакан назад и гаркнул:

– Приготовились думать, тунеядцы?

И профессор принялся рассказывать об открытиях арок Нептуна, но в необычном для него стиле, размахивая руками и часто щёлкая широкими подтяжками по солидному животу.

– Дикие люди двадцатого века знали о существовании колец только вокруг Сатурна. Небесные механики предсказали, что в марте тысяча девятьсот семьдесят седьмого года планета Уран, ползущая по небу, загородит собой яркую звезду. «Отлично! – закричали космические метеорологи. – Мы просветим этой звездой уранианскую атмосферу». Они бросились к своим телескопам, а самые счастливые астрономы забрались в огромный деревянный самолёт со здоровенной дыркой в крыше. Они обрадовались дырке и просунули туда телескоп диаметром в три фута. Отмечу для неучей, что орбитальных обитаемых обсерваторий тогда ещё не было. Согласно берестяным летописям – не из‑за отсутствия космических ракет, а из‑за поголовной физической хилости учёных двадцатого века, не выдерживающих тестов на кофемолках… тьфу!.. центрифугах. Перегрузки, которые легко переносил любой военный лётчик, оказались непосильным бременем для учёных. Половина умников погибала на центрифуге, остальные полностью теряли учёные способности. Видимо, проблема состояла в особом устройстве мозга учёных – слишком мягкого и жидкого для тогдашних ускорений космических ракет. Поэтому в космос попадали не мягкоголовые учёные, а военные с жёсткими мозгами – им летать было скучно, зато безопасно.

Ученики стали изумлённо переглядываться друг с другом – что такое несёт профессор Дермюррей? Кажется, кто‑то подбросил в стакан профессора веселящую таблетку.

Краснолицый профессор, ничего не замечая, махал руками и утопал в исторических экскурсах.

– Взлетев на самолёте‑обсерватории, астрономы навели телескоп на звезду и включили прогревать древние самописцы и звездографы, которые тогда работали на дровах и лишь самые передовые – на керосине.

Аудитория откровенно покатилась со смеху.

– Как же удивились летающие учёные, когда звезда подмигнула учёным девять раз ещё до предсказанного затмения! После выхода звезды из‑за диска Урана история повторилась – звезда снова погасла девять раз. Так были открыты девять узких колец Урана, невидимых с Земли в тогдашние… ик!.. паровые телескопы…

Ученики снова радостно запожимали плечами. Паровые телескопы?!

– Астрономы навели телескопы на далёкую голубую планету Нептун – и там тоже нашли кольца, которые, в отличие от урановских, оказались разорванными, дающими лишь одно затмение звезды. Поэтому они получили название «арок». Космический аппарат «Путешественник» первый долетел до Нептуна и передал изображение его арок телеграфом на Землю. Арки действительно оказались арками! Фото дуг возле Нептуна шокировали научную общественность: для небесного механика такое зрелище противоестественно, как медвежий клык в колье английской королевы.

Преподаватель вытер потное лицо платком, и возле его багровой физиономии немедленно завис летающий вентилятор в виде клизмы и устремил на профессора струю прохладного воздуха.

– Осознали, тролли?

Рассказывая об эпохе космического исследования арок Нептуна, профессор таким удивительным образом излагал чужие научные достижения, перемежая их ссылками на свои окололежащие работы, что слушатели проникались невольным убеждением, что описываемые исторические деяния совершены самим профессором Дермюрреем, хотя они случились задолго до его рождения.

– Всё понятно, троглодиты? – сегодня профессора явно заклинило на букве «т».

Аудитория ответила недовольным мычанием троглодитов, не овладевших речью.

– У нептунианских арок обнаружена странная внутренняя структура…

Изображение арок на экране приблизилось – и арки распались на цепь более мелких узлов, похожих на гигантские бусы на нитке.

– Стабильность этих каменных облаков, размером в десятки километров каждое, и составляет главную загадку арок Нептуна. Ведь если вывалить кучу булыжников на орбиту вокруг планеты, – профессор Дермюррей старался быть образным с тупыми школьниками, – то гравитационные и центробежные силы быстро растащат эту кучу в узкое кольцо, подобное урановскому. Но в системе Нептуна частицы узкого кольца оказались собранными в определённых местах орбиты.

– Почему? – поинтересовался из аудитории Борм‑Сова.

– Здесь‑то и зарыта собака! – воскликнул профессор.

– Собака зарыта на орбите? – удивился Борм.

Профессор досадливо отмахнулся от назойливого студента:

– Собака зарыта тут фигурой речи…

Борм совсем осоловел, а Дермюррей вдруг взревел раненым медведем:

– Творческая личность всегда бьётся головой о тесные рамки старых догм! – Профессор победно осмотрел аудиторию. – Недавно я сказал себе: «Эврика! Истина нашлась!»

Дермюррей довольно погладил лысеющую голову.

– Вчера я отправил в журнал «Марсовестник» статью с блестящей гипотезой: в каждой «бусинке» сидит спутник! А мелкие частицы образуют вокруг него плоское облако. Миникольца в кольцах планет! Прекрасный газетный заголовок – надо запомнить… Доказательство этой гипотезы станет историческим триумфом науки! – закончил гордую речь Дермюррей.

Никки удовлетворённо кивнула – ей всё стало понятно. Профессор мог признать существование нерешённой проблемы, если он приготовил для прессы очередную победную реляцию.

Дермюррей сумел прослыть экспертом по многим темам, используя простой, но эффективный метод: энергичное выпячивание лёгких побед и полное замалчивание тяжёлых поражений. Вернее, он мудро даже не брался за слишком сложные задачи, аккуратно пряча их от неискушённой публики. Профессор беспокоился о выгодной репутации победителя гораздо больше, чем об истине.

«Только дураки задаются вопросами, на которые не могут ответить; глуп даже тот, кто признаётся в существовании таких проблем…» – говорил он в узком кругу своих учеников.

– А сейчас, – продолжил профессор обучение тупых школьников, – вы сможете приобщиться к передовой науке: в качестве годового теста постройте компьютерную модель движения частиц вокруг спутника Нептуна и определите его массу, достаточную для удержания миникольца с радиусом в десять километров.

Все помрачнели – начало лекции было гораздо интереснее! – и уткнулись в экраны. Кто‑то забегал пальцами по управляющей консоли, другие забормотали, пытаясь растолковать компьютерам, что требуется сделать.

Профессор уселся за преподавательский стол и, отдыхая, заказал в кафе и неспешно высосал литровый стакан арбузного сока.

На большом экране стали появляться результаты студентов. Найденные массы спутников соответствовали километровым телам.

Загорелся результат Никки: «Масса спутника – НОЛЬ»!

Ропот аудитории заставил профессора посмотреть на экран.

– В чём дело, мисс Гринвич? – пробурчал Дермюррей. – Вы не сумели решить простую задачу трёх тел: планета‑спутник‑частица?

Никки кротко сказала:

– Я не решала её, профессор, мне хватило задачи двух тел, то есть законов старика Кеплера, описывающих движение частицы в поле планеты.

– Что за бездарные глупости? – нахмурился краснолицый Дермюррей. – Я же сказал, что гравитация планеты растаскивает скопление. Вечно вы мутите воду, мисс Гринвич! Продемонстрируйте своё решение, чтобы мы убедились в его неверности.

– Вольдемар, – сказала Никки, – покажите, пожалуйста, движение тела по слегка эллиптической орбите.

На экране появились голубой Нептун и точка, двигающаяся вокруг него.

– Покажите эту орбиту из системы отсчёта, вращающейся с тем же периодом, – попросила Никки.

Теперь на экране точка двигалась по небольшому эллипсу в одной части орбиты, уже не обегая планету вокруг.

– Ну и что? – не выдержал профессор. – Я вижу хорошо известный эпицикл для одной частицы! Каждый первоклассник знает, что если астронавт на околоземной орбите бросит вниз мешок с мусором, то мешок сделает небольшую петлю, вернётся через полтора часа и ударит астронавта по макушке! Любимая шутка космических мультфильмов.

– Верно, но что будет, если взять СОТНЮ мешков и каждую минуту бросать по мешку вниз? – продолжала хладнокровно Никки. – Вольдемар, пожалуйста…

На экране появилась уже сотня светящихся точек, которые летели замкнутой цепочкой вдоль маленького эллипса.

– Дорогой Волди, наденьте на ту же ось десяток орбит с меньшим эксцентриситетом, вплоть до нуля, – уверенно командовала Никки.

Аудитория смотрела, затаив дыхание, как на экране завораживающе закружилось эллиптическое поле из вложенных друг в друга нескольких хороводов частиц.

Никки обратилась к ошарашенному Дермюррею:

– Этот орбитальный объект состоит только из частиц, двигающихся по Кеплеру.

Профессор стоял, покрасневший, как свежесваренный рак, пожирая глазами невозможное скопление частиц.

– Фикция! В невращающейся системе отсчёта такая штука размажется вдоль орбиты!

Никки вздохнула и попробовала быть образной с упрямым профессором:

– Вольдемар, свяжи частицы верёвочкой, только посвободней.

Частицы опутались нитью, то провисающей, когда соседние тела сближались, то натягивающейся. Какое‑то время все смотрели на экран. Верёвки нигде не рвались.

– Вы же понимаете, профессор, – сказала Никки, – что если верёвка не рвётся во вращающейся системе отсчёта, то она будет целой и для любого другого наблюдателя, в том числе и в невращающейся системе отсчёта?

Профессор это прекрасно понимал, судя по налитым кровью глазам.

– Такой протяжённый объект будет разрушен приливными силами! – крикнул он.

– Ну‑ну, профессор, – укоризненно сказала Никки. – Приливные силы не могут действовать на точки. Наш протяжённый объект состоит из невзаимодействующих точек, и приливные силы тут совершенно ни при чём.

– Вольдемар! – заорал профессор. – Преврати точки в шары и внеси возмущения!

Картинка на экране преобразилась – верёвки исчезли, и частицы, превратившись в шары, начали сталкиваться друг с другом. Скопление заколебалось, разрушилось и растянулось по орбите.

– Ага! – торжествующим паровозом взревел профессор Дермюррей. – Оно разрушается, оно нестабильно! Я так и знал!

– Вольдемар, – не смутившись, сказала Никки, – частицы – это неупругие шарики, покрытые рыхлым слоем и обладающие самогравитацией. Учти слипание частиц при столкновениях и разрушение их кластеров приливными силами.

Овальный вихрь снежных частиц снова закружился на экране. Тела в нём сталкивались, слипались, образовывали временные конгломераты, снова разваливались. Невзирая на эфемерность жизни отдельных частиц и изменчивость их формы, скопление продолжало сохранять стабильность и не проявляло стремления к саморазрушению.

Профессор неотрывно пожирал глазами новую модель.

– Сложность динамически неубедительна. Природа – мастер на изящные и простые решения, – непринуждённо сказала Никки. – Робби утверждает, что принцип такого эпициклического коллективного движения частиц открыл Вайцзеккер ещё в двадцатом веке. Сейчас в эпициклический вихрь можно засунуть и спутник – вихрю это не повредит.

Это уже было чистым издевательством над передовой наукой. Раздался звонок, и ученики шумной толпой повалили к выходу. На экране гипнотически кружился совершенно невероятный, с точки зрения Дермюррея, космический объект. Багровый профессор с взлохмаченными волосами таращился на монитор и не замечал очередной цитаты Вольдемара, горящей на задней стене: «Когда природа оставляет прореху в чьём‑нибудь уме, она обычно замазывает её толстым слоем самодовольства. Лонгфелло».

– Спасибо, Вольдемар, – попрощалась Никки, выходя из аудитории вместе с хихикающими студентами. А усталому профессору, который столько делал для этих тунеядцев, тупиц, троллей и троглодитов, никто не сказал ни «спасибо», ни «до свидания».

Какие же всё‑таки свиньи эти дети!

Последняя книга профессора Гуслик «Зимний дождь» стала лунным бестселлером, побила годовой рекорд продаж, и Джоан, растерянную и невозмутимую, пригласили на тиви‑интервью. Все студенты собрались вокруг большого аудиторного экрана – послушать беседу с колледжским профессором литературы. Вёл передачу в прямом эфире известный обозреватель книг Кадавр, обаятельный и хищный, но вопросы задавались и зрителями.

– Как вы относитесь к восторженным откликам на свою книгу?

– С опасением. От похвал человек глупеет.

– Почему в ваших книгах герои не умирают?

– Читательскую слезу выжать, убив героя, каждый дурак сможет.

– Но врагов и конфликтов у вас много!

– Книге нужны враги. Жизнь книжного героя во сто крат сложнее, чем жизнь обычного человека, – на то он и герой.

– Герои‑мужчины у вас сентиментальны.

– У героинь две женские икс‑хромосомы, но и у героев есть одна. Мужчины тоже плачут, но боятся признаваться в этом, бедняги.

– Что вы понимаете под счастьем?

– Победу над одиночеством.

– В ваших произведениях часто мелькают бабочки.

– Бабочка – удивительное летающее создание: бесшумное и какое‑то не от мира сего. Не сравнить с деловыми птицами, хищными стрекозами и всякими мухами.

– Зачем вы работаете в Колледже, а не организуете свою писательскую фирму?

– Сборник студенческих работ я ценю больше, чем собственные книги. Это не сборник, а грядка ростков. Я в Колледже – садовник. Лесник?

– А вы не думаете о стезе детского писателя?

– Думаю! – оживилась Гуслик. – Я разговаривала с одним умным человеком… и меня как озарило: писать книги для взрослых – это очень инфантильное занятие! Придумывать истории для скучающих людей, развлекать, корчить рожи… Фу! Вот детский писатель – это да! Самая взрослая и трудная работа.

– Вам понравилась последняя книга Лепе?

– Хороший писатель – жаль, не мыслитель. От книг по‑настоящему умного человека не должно быть грустно.

– Вы высмеяли писателя Моза.

Гуслик улыбнулась:

– Мой знакомый Вольдемар недавно процитировал Монтескьё: «Дураку следовало бы довольствоваться уже тем, что он надоел всем своим современникам, но он хочет досаждать ещё и грядущим поколениям, хочет, чтобы потомство было осведомлено о том, что он жил на свете, и чтобы вовеки не забыло, что он был дураком».

– Вы не любите профессиональных писателей!

– Профессионализм стал синонимом изобретательной продажности.

– Признайтесь, что вы – мизантроп, то есть – человеконенавистник.

– Да нет. Я – мизантроп, потому что люблю людей.

– Но ведь книги – товар, значит писатель – торговец своим талантом?

Гуслик вздохнула:

– Рынок вездесущ. Морковку или овечку вырастил – на груди согревал, куском последним делился, – тоже выносишь на базар. А покупатели капризны: зачем морковка кривая? Почему овечка не улыбается? Торговля талантом – острая грань, и каждый сам должен прикладывать её к горлу, желательно – к собственному. Окна автора могут выходить на рынок, но автор должен писать с удовольствием – иначе этого чувства и читателю не достанется.

– Вы объективны в оценках?

– Абсолютным чувством вкуса обладал лишь Прокруст. У всех других, слава богам, оно относительно.

– Вы эгоистичны?

– Конечно. Эгоизм – главный движитель поступков нормального человека. Но он может быть безобидным и даже созидательным, или наоборот – злым и разрушительным.

– Вы наблюдательны?

– Как сорока. Всё яркое тащу в гнездо‑книгу.

– Вы часто лжёте в своих книгах?

– Зависит от точки зрения. Ложь – это истина не в своей тарелке.

– Не вижу логики.

– Логичность может рассматриваться как дефективность.

– Вы часто говорите об импульсе книги. Что это означает?

– Уровень книги должен соответствовать читателю, иначе она не будет прочитана. Но книга – даже очень простая, – дающая положительный толчок уму и чувствам, имеет позитивный импульс.

– Зачем вам так много героев‑умников? Они раздражают публику.

– Средний читатель не полюбит таких героев, но лучше их поймёт и не будет так ненавидеть.

– Чьи мысли высказывают ваши герои?

– Мои. Особенно если я не согласна с ними. Я вообще редко соглашаюсь со своими мыслями.

– Назовите самое‑самое важное качество писателя.

– Глубоко верить в то, что пишешь. От этого в тексте появляется удивительный информационный заряд, который бьёт безошибочно. Его нельзя подделать, он не кодируется линейно – словами, а идёт каким‑то более глубоким уровнем восприятия. Но умный читатель сразу считывает это послание искренности.

– И последний вопрос: что хотите сказать вашим читателям?

– Читатель – соавтор книги. Писатель складывает ажурной кучкой чёрные буковки, а читатель создаёт из них цветной мир. Спасибо за успешное соавторство. Значит, буковки легли удачно.

Интервью закончилось, и студенты в аудитории Колледжа дружно зааплодировали.

– Всё‑таки она – гений! – сказала взволнованная Дзинтара, обращаясь к Никки, сидящей рядом.

Никки тоже с удовольствием хлопала.

«Каждый талантливый человек внушает неясную, но очевидную надежду».

И девушка подумала, что раньше, до уроков литературы, она не могла так формулировать свои мысли.

Учебный год кончился!

Студенты с лихорадочной радостью готовились к Балу Выпускников. Ярко‑жёлтые машины срочной доставки всё время ныряли в шлюз Колледжа, выполняя заказы студентов: в основном, без устали таская бальные платья и модельные туфли девушкам, потом снова возвращая их в магазины и опять прилетая с раскалёнными дюзами и новой порцией товаров для примерки.

Наконец Бал настал. Выпускники выглядели солидными и взрослыми, но на их лица частенько набегали облака и тучки – эх, не хотелось уезжать из Колледжа! Остальные студенты были далеки от грусти и веселились от души, кочуя между столами с закусками и танцевальной площадкой. Каникулы настали! Каникулы! – звучит песней даже без рифмы.

Никки зашла в зал и подняла голову к потолку, транслирующему сегодня редкую по красоте картину красно‑закатных облаков северной Шотландии. И впервые девушку охватило ощущение неуюта от видимого отсутствия потолка – будто школьный замок был разорён пожаром и на самом деле лишился крыши.

Кто‑то сзади закрыл Никки глаза ладонями. Угадать было просто – никто, кроме Джерри, не осмеливался проделывать такие шуточки с королевой Николь.

В танцах объявили перерыв.

В центре зала собралось Общество Ботаников – высокомерное элитное собрание школьников‑интеллектуалов – и провело традиционную инаугурацию новых членов. Старинный торжественный стих посвящения подхватили и другие студенты Школы Эйнштейна:

Оскудели источники разума,

Кругом – бескультурья пустыня!

Многие мечтали вступить в Общество, но критерии отбора в него были поистине жёсткими даже по меркам Лунного Колледжа. Поэтому большинству присутствующих оставалось лишь со стороны завистливо наблюдать за церемонией.

Вчера – безмозглый ГЕРБАРИЙ,

Сегодня – разумный БОТАНИК!

Каждый новый Ботаник получил значок с алмазной лупой естествоиспытателя; они гордо будут носить их всю жизнь. А самые жестокие из них прицепят рядом значок с известной цитатой Гейтса: «Не ссорьтесь с „ботаниками“, завтра один из них станет вашим боссом».

Посвящение закончилось вполне в духе Общества Ботаников:

БОТАНИК – звучит гордо!

Лицо заменило морду.

Ты, ЛИСТВА, не шелести,

А попробуй подрасти.

Окружающие грустно пошелестели в ответ.

В середине Бала случилась сенсация: дверь открылась, и в зал вошла профессор литературы.

– А‑ах! – сказал зал.

Джоан Гуслик рассталась с привычным имиджем и одеждой неопределённого цвета и появилась на Балу Выпускников в изумрудном длинном платье с открытыми плечами и спиной. Обычные волосы‑сосульки превратились радостными стараниями парикмахера Луизы в пышную причёску из крупных русых волн. Лицо Джоан освещалось румянцем и волнением и впечатляло не меньше эффектного платья.

Профессор шла среди замершей публики как на эшафот. Тут к Джоан Гуслик подскочил Эксмин, поцеловал ей руку и сделал восторженный комплимент. И такое громадное облегчение отразилось на лице Джоан, напряжённом как струна, что сразу стало понятно… Впрочем, это совершенно, совершенно не наше дело!

Конечно, профессор Майсофт тоже оказалась не промах. Её красно‑белое платье, если и произвело меньший фурор, то только потому, что Элен Майсофт никогда не имела репутации «синего чулка» и заслуженно признавалась самой симпатичной женщиной‑профессором Колледжа. Конечно, до этого Бала – сейчас мнению общественности грозил опасный раскол.

Но раскол грозил не только общественности.

Профессор Эксмин всегда был очарователен и мил с обеими женщинами‑профессорами. С Джоан Гуслик он охотно говорил о пятом измерении литературы и о том, как трудно найти читателей для подлинных шедевров. С Элен Майсофт Эксмин подолгу беседовал о природе интеллектуализма и возможности создания по‑настоящему мыслящих машин. Танцевал профессор с обеими дамами по очереди, успевая поддерживать умный разговор:

– Джоан, киберпанк мне самому интересен… Поройтесь в пыльных золотых хранилищах памяти – кто первый литературно реализовал прогулку по компьютерному миру? Не просто обсудил возможность этого «сверху», как великий Стас Лем, а изобразил «изнутри» виртуальную реальность, которую можно даже спутать с реальным миром? Речь идёт о компьютерной мироплоти. Сон не в счёт, а также крепкий алкоголь или крепкий удар по голове.

– Понятие «мыслящей машины» так и осталось недоопределённым. Вспомните, Элен, спор вокруг компьютера‑переводчика с китайского. Понимает ли такой киберпереводчик текст или просто бездумно, но верно его переводит?

– Верно, Джоан, семантическая автономия текста… герменевтика… деконтекстуализация и реконтекстуализация…

– С тревогой думаю о временах, когда компьютер сможет стать человеку настоящим другом… не станет ли это началом разобщённости человечества?.. не чувствуете ли вы, Элен, что умные киберы отгораживают вас от мира людей?

Вокруг углового столика устроилась компания Сов. Когда Юлия в коротком чёрно‑жёлтом платье подошла к ним, то из‑за стола немедленно встал Жюльен. Пренебрегая усмешками приятелей, галантный француз всегда поднимался, если к нему приближалась дама.

Никки вспомнила: «Джентльмен не должен садиться, пока леди или даже кошка стоит».

Невидимые динамики выплеснули мелодию горячей самбы. Почти никто не оторвался от столов и стен – это танец не для всех. Джерри, стоящий рядом с Никки, сделал вид, что первый раз слышит такую странную музыку.

Лишь Элиза в облаке рыжих волос и белом платье с длинным разрезом вышла на середину зала, держа за руку высокого Гэри‑Дракона. В танце Элиза подчёркнуто нежно смотрела на Гэри. Они часто пролетали мимо Джерри, но рыжеволосая девушка ни разу не бросила взгляд в его сторону.

К удивлению всех, рядом появилась и вторая танцующая пара – миниатюрная Юлия в смелом наряде. С ней танцевал Жюльен – и очень неплохо! Саму Юлию было не узнать – её стройная фигура легко следовала сложному ритму, глаза сияли, а лицо уж никак нельзя было назвать сонным. Юлия излучала свободу и уверенность! Разительный контраст с той безнадёжно‑унылой девушкой, которая прошлой осенью перечисляла Джерри длинный список своих недостатков. Жюльен явно был под могучим воздействием Юлиного очарования и не сводил с неё глаз.

Когда танец закончился, Элиза с Гэри раскланялись и ушли с площадки, причём рыжеволосая красавица демонстративно игнорировала часть зала, где стояли Джерри и Никки. Зато Юлия, пригвоздив властным жестом Жюльена к полу, подбежала, крепко обняла Джерри за шею и поцеловала в обе щёки. И исчезла вместе с раскрасневшимся Жюльеном.

– Вот наглые совёнки пошли! – поразился Смит Джигич. – Ничего не боятся!

– Это было просто дружеское рукопожатие, – ухмыльнулся Джерри.

– Ничего себе дружеское! – Смит посмотрел на Никки в поисках поддержки, но та странно промолчала.

Вдруг девушка увидела – в их сторону направился Фростман.

– Джерри, исчезаю, иначе я за себя не отвечаю!

И тут же испарилась. Джерри вздохнул – ум и невозмутимость девушки‑Маугли с трудом противостояли изощрённому коварству доктора Фростмана, владеющего жестоким умением воздействия на подсознание – психотехникой, отточенной человечеством за долгие века.

– А где мисс Гринвич? – обратился к Джерри психоаналитик, протолкавшийся через толпу студентов.

– Её здесь нет, – холодно ответил юноша.

– Сбежала?! – обрадовался доктор. – Отличный рефлекс!

– Может, вы у меня проверите рефлексы? – спросил ещё холоднее Джерри. – Вы ни разу меня не вызывали.

– Вас? – пренебрежительно удивился Фростман. – Зачем? Вы прозрачны и предсказуемы – неинтересный хрестоматийный случай. Впрочем, я издали слежу за вами: мне любопытно лишь – какой из двух классических вариантов разрешения вы выберете в грядущем кризисе вашего статуса.

В этой фразе было столько непонятного и насмешливого яда, что Джерри ощетинился. Кровь ударила ему в лицо.

Фростман внимательно проследил за реакцией юноши, удовлетворённо заулыбался и сказал:

– Передайте мисс Гринвич, что мы ещё не закончили наш спор. У меня есть для неё пара отличных аргументов!

Довольный собой доктор, хохоча во всё горло, шагнул к бару.

Но он не учёл, что Джерри, падая в пропасть, кое‑что приобрёл.

Юноша просто взял и вытянул вперёд ногу. Доктор Фростман споткнулся, захлебнулся смехом и упал. Бокал в его руке выплеснул веер коньяка и хрупнул о каменную плиту. Студенты, стоящие неподалёку, ахнули.

К доктору немедленно подлетели кентаврики‑официанты и захлопотали вокруг. Они убрали осколки, высушили лужу и помогли доктору подняться. Тот, вытирая салфеткой залитую коричневым жилетку, повернул свирепое лицо к юноше и прошипел:

– Неужели вы думаете, что сможете учиться в Колледже после такой выходки?

– Неужели вы столкнулись с непредсказуемостью? – Джерри растянул губы в гримасе улыбки.

– Нет, – сверкал глазами разозлённый доктор. – Вы вполне закономерно набрались нахальства у своей подружки.

– Значит, это и был тест на рефлексы? Вы самоотверженный исследователь… Учтите в своих расчётах, что я не люблю гиен, которые тревожат мёртвых родителей.

– Мы ещё обсудим этот инцидент и наши взаимоотношения! – угрожающе сказал доктор Фростман.

– Всегда к вашим услугам, сэр, – не испугался Джерри. – На шпагах или на тестах Роршаха – как будет угодно.

Он не чувствовал к Фростману никакого почтения. Смертельные враги не могут оцениваться в традиционных категориях «профессор‑студент».

– И запомните, что если с Никки что‑нибудь случится по вашей милости, я вас из‑под земли достану! – тихим голосом сказал Джерри.

– Сопляк, вы смеете мне угрожать?!

– И не только он, – сказал Жюльен, вдруг появившийся рядом с Джерри. – Я тоже позабочусь, чтобы вы поплатились за свои фокусы. Мой дядя хорошо знает президента Всемирной лиги психологов. Полагаю, комиссия по этике скоро займётся вами и вашей лицензией практикующего психолога.

Профессор Фростман молча повернулся и ушёл.

– Спасибо, Жюльен, – сказал Джерри. Француз улыбнулся:

– Это долг каждого интеллигентного человека: увидел субъекта, сделавшего из своего разума дубину, – огрей его обычной!

Бал Выпускников подошёл к концу, и зазвучала музыка Последнего Танца, после которого, по традиции, пары не расстаются, а отправляются гулять в парк или лес. Правом преимущественного приглашения на Последний Танец обладали леди.

Услышав знакомую музыку, все студенты торопливо отошли от столов с закусками и стопились вокруг танцевальной площадки. Черноволосая девушка‑Дракон, в длинных бордовых перчатках и коротком платье того же цвета, деловито подтянула перчатки и устремилась в давно намеченном направлении. Пара блондинок‑Сов – Роми и Дебби встрепенулись и по‑лебединому вытянули шеи – в поисках нужных кавалеров. Какой‑то старшекурсник‑Леопард, наоборот, пригнулся, как под обстрелом, и шмыгнул под стол – завязывать шнурки.

В общем, воцарилась короткая суматоха.

Никки без колебаний пригласила Джерри. Он без колебаний согласился и заулыбался во весь рот.

Тут случилось неожиданное: к профессору Эксмину с разных сторон подошли сразу две дамы – Элен Майсофт и Джоан Гуслик – и одновременно пригласили его на Последний Танец!

Находчивый Эксмин совсем растерялся.

Женщины ждали его ответа в молчании, которое никто не осмеливался разрядить какой‑нибудь шуткой, и яркие ревнивые искры проскакивали в напряжённой атмосфере.

Остроумный профессор оказался в большом затруднении.

Но он не вызывает нашего сочувствия. Джентльмен не должен позволять себе быть одинаково обаятельным сразу с двумя леди.

Бал закончился, и Никки с Джерри отправились гулять в ночной парк. Широкая дорожка освещалась жёлтыми уютными фонарями, и по ней гурьбой шли, с визгом и криками носились и приплясывали целые толпы студентов и выпускников. Шумные компании постепенно разбрелись по сторонам, дорожка опустела, и голоса отдалились.

Никки и Джерри молча шли по аллее, а вокруг стоял гул ночных сверчков. Сильно пахло жасмином.

Подошла группа студентов.

– Никки, Джерри! – закричали они. – Пошли на озеро купаться!

Девушка даже вздрогнула и отрицательно покачала головой.

– Мы просто погуляем, – поддержал Джерри.

– Что вы бродите, как два сыча! – загалдели ребята.

– Пошли, Мак там плот припрятал!

– Повеселимся!

– Нет, – коротко сказала Никки, не глядя на школьников.

– Загордилась совсем – сразу видно, что королева! – с осуждением сказал кто‑то.

Никки вспыхнула и хотела резко ответить, но Джерри успокаивающе взял её за локоть и увёл от назойливой компании в боковую аллею.

Кусты впереди зашуршали, и из них выскочил растрёпанный профессор Эксмин. В его тёмных волосах торчали какие‑то сучки и листья. Не здороваясь, он промчался по дорожке и скрылся за поворотом.

Никки и Джерри прошли тёмную часть леса и сели на скамейку, ярко освещённую фонарём.

Девушка была непривычно молчалива и грустна. Джерри спросил:

– Что с тобой, Никки?

– Джерри, я поняла, что в проклятой взрослой жизни не найти ни одной ложки чистого мёда – здесь всё приправлено вонючим ядом. Взрослые несчастливы всегда. У них в принципе не бывает благополучных развязок и безоблачных решений. Выбор обычно идёт между «мучительно больно» и «смертельно стыдно».

– Ты стала пессимистом.

– Я оптимист, потому что надеюсь: боли в мире может быть меньше. Но за это надо платить кусками собственного убитого сердца.

– Ты говоришь ужасные вещи.

– Потому что я стала взрослой… – грустно сказала она. – Помнишь, Джерри, как мы хорошо гуляли в парке Лунного госпиталя? Какое беззаботное было время!

– Вскоре в том тихом месте тебя решили прикончить, – напомнил Джерри, но Никки будто не слышала.

– На кой чёрт сдались мне эти деньги! – непонятно на кого рассердилась она. – И какого дьявола я полезла в королевы!

Никки ударила крепким кулачком по стволу акации. Под корой дерева что‑то изумлённо пискнуло, и с дрогнувшей кроны посыпались пушистые, нежно‑розовые цветы.

– Никки, что с тобой происходит? Я ничего не понимаю!

– Ты должен увезти меня на какой‑нибудь необитаемый остров… и побыстрее!

Девушка вскочила с места и отвернулась, глядя куда‑то в серебристые ночные заросли.

Юноша тоже встал, обнял её за плечи и заглянул в лицо. И с изумлением увидел невероятные для Никки слёзы, которые ещё не проливались из синих глаз, но уже до краёв наполняли их.

– Ах, Джерри, как тяжело быть королевой! – сказала она сдавленным голосом.

– Я могу тебе помочь? – с участием спросил юноша.

– Нет… – Никки медленно покачала головой.

Джерри охватило сострадание к этой усталой девушке.

А Никки посмотрела на юношу блестящими тоскливыми глазами, и он увидел в них такое же сострадание.

Но обращённое уже к нему, к Джерри.





Дата публикования: 2015-01-10; Прочитано: 215 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.07 с)...