Перспектива Просвещения

Просвещение в данной работе понимается в широком смысле слова, как период европейской истории с XVI века по настоящее время. Строгие границы между культурно-историческими эпохами, конечно, отсутствуют, эпохи выделяются по сходности их парадигм. Так, Ж.Ле Гофф считает всю эпоху от зарождения христианства и до середины XX века Средневековьем, которое, по его мнению, только сегодня начинает преодолеваться. У него есть для этого серьезные основания: все это время не прекращалось культуротворчество, нацеленное на формирование и воплощение в жизнь общественного идеала. Не менее обоснованно и представление о том, что с XVI века, а то и с более раннего момента, социальный идеал трактуется главным образом материалистически в смысле естествознания, и только в XX веке в нем начинает возрастать гуманитарная составляющая. Как уже говорилось, деление истории на эпохи достаточно условно и делается по преимуществу с исследовательскими целями.

Основной предпосылкой культуры Просвещения выступают Средние века и Возрождение. Однако в новую эпоху человек уже осознает себя субъектом, а следовательно, берет на себя труд по гуманизации мира, не возлагая его, как раньше, на Бога.

Как известно, в это время растет число географических открытий. Мир расширяется и наглядно демонстрирует свое многообразие. Знание о нем становится достоянием уже не узкого круга ученых, а всего населения Европы. В XVIII веке начинается промышленное производство товаров широкого потребления, а следовательно, возрастает роль технологии массового производства и норм, лежащих в основе технологии.

В конце XIX века Европа вступает в стадию модерна и ее представление о человеке как субъекте начинает качественно видоизменяться. По терминологии Х.Ортеги-и-Гассета, в общественной жизни быстро возрастает роль «человека-массы», создающего во второй половине столетия приемлемый для себя тип демократического общества.

В XX веке в массовое потребление попадают сложные товары: радиоприемники, телевизоры, холодильники, автомобили, компьютеры. Растает роль инструкций по их эксплуатации и норм, лежащих в основе пользовательских технологий. Появляются целые науки и учебные дисциплины в ВУЗах, предназначенные для разработки инструкций и обучению им (например, «информатика»).

Развитие демократии массы делает публичной политику, она из элитарного занятия тоже становится массовым. Совершенствование СМИ, распространение кино, телевидения, видеотехники, появление компьютера и телекоммуникационных сетей, рождение «виртуальной реальности» и т.д. начинает вытеснять книжную культуру и заменять ее изображением и видеорядом. Буква и слово, как символы, обращающиеся к интеллекту и воображению, подменяются картинкой, адресующейся только к зрительному восприятию и не требующей работы ума.

Вспомним, что разум появляется в условиях осознания человеком своего отличия от внешнего мира, причем, безразлично, реальный это мир или виртуальный. Утрата самоотличения неизбежно влечет за собой, если не потерю, то, по крайней мере, глубокую трансформацию рациональности, связанную с изменением человеческой самоидентификации. В обществе снова начинает формироваться элита - носитель формирующегося типа рациональности – и «все остальные», масса, живущая по правилам, создаваемым этой элитой. Разделение общества на новую элиту и массу сегодня еще не достаточно очевидно, однако при внимательном наблюдении можно заметить, что не только старая родовая аристократия уже почти утратила свою социальную роль, но и более поздняя интеллектуальная, научная аристократия теряет ее. К власти в обществе и культуре приходят совсем другие люди, с далеко не традиционными взглядами, генетически связанные с массой и ее стихией, а не с общественными идеалами. Они эксплуатируют возможность формирования публичных образов, за которыми, возможно, и нее скрывается человеческое содержание, но которые, тем не менее, обладают большой степенью социального влияния.

На заре Просвещения, в XVII веке, средневековое стремление к святости и гениальность Возрождения трансформируются в рационализм, понятый как методичность и нормативность в познании и практике. Универсализм Возрождения в XVIII веке оборачивается энциклопедизмом и распространением образования. XIX и XX века, по мере эволюции от классицизма к постмодернизму, приближают социокультурную парадигму к действительному человеческому существу. А так как людей много и они разные, то сама парадигма как основание культуры становится гибкой, динамичной, а порою, и рыхлой. Европейская культура стареет и теряет свою внутреннюю определенность, она растворяется в общечеловеческой культуре и готовится принять новое обличие.

Во-первых, исчезает представление о трансцендентности. Человек перестает осознавать себя как Божественным, так и природообусловленным существом, он всецело превращается в культурное явление, именно в ее субъект и объект. Вместе с этим, из жизни уходит всякое представление о Высшем, значит, пропадает идея предназначенности и абсолютный ориентир смысла человеческой жизни.

Во-вторых, уменьшается общественная роль книги, в том числе, и Библии. Ценности, еще недавно сакральные, переосмысляются с позиций массовой культуры. Умножается число христианских конфессий и сект, часть из которых располагаются в пограничной области и их христианство сомнительно. Усиливается роль ислама и восточных культов в европейских судьбах, появляются новые религии, многие из них преследуют по преимуществу утилитарные цели, распространяется неоязычество, в том числе, и в этнических формах.

В третьих, влияние элитарной культуры сходит почти до нуля, индивидуализм европейских культура, господствовавший в первой половине XX века, во второй его половине становится формальным, начало же XXI века характеризуется уже преобладающим господством массы.

В четвертых, конец XX века знаменуется межцивилизационным взаимопроникновением и атаками на главные символы европеизма.

Таких признаков можно найти много, в них нет ничего апокалиптического, но качественное изменение культуры и неотрывное от него качественное изменение представлений о том, что такое человек и каким он должен быть, вероятно, происходит.

Проблематика современной гуманитарной науки обнаруживается а) в противоречии между субъектами и б) в противоречии субъектов и условий их существования. Это проблемы, которые возникают в следующих ситуациях:

1. Конфликт между сложившейся, унаследованной и желаемой субъективностью, например, между поколениями.

2. Конфликт между вступившими в XX веке тесное взаимодействие цивилизациями.

3. Конфликт между традиционными и новыми социальными группами и типами человеческого поведения.

4. Конфликт между существующим образом жизни и принципиально новыми социокультурными явлениями.

5. И конечно же, это – многочисленные противоречия, порождаемые изменяющейся рациональностью.

В сущности этих противоречий лежит переориентация культуры на повседневность и нарастающий кризис человеческой самоидентификации.

Переориентация на повседневность протекала поэтапно: сначала – угасание религиозного чувства духовной бесконечности и ее замена бесконечностью Вселенной, когда развивающаяся научная культура обусловила представления о человеке как части материального мироздания. А затем в XX веке представление о мире заменяется представлением об обществе, за которым даже материальная Вселенная только угадывается. С этого момента в человеческом мире акцентируется именно повседневность как локальное пространство, где, по выражению А.Шюца, создателя «теории повседневности», осуществляется встреча «лицом к лицу», интерсубъективность и становится возможным экзистенциальный диалог, а смысловая сфера человека наполняется, по преимуществу, «конечными смыслами» (8, 9).

Те ценности, с какими отождествлял себя человек классического Просвещения, и какие предписывали ему практическую и интеллектуальную активность, рациональное образование, индивидуальную свободу как обладание полнотой условий бытия и ответственность за свою судьбу, творческое саморазвитие, моральную определенность и волевую нацеленность и самоограничение, эти ценности сегодня девальвируются и заменяются повседневными конечными смыслами. Остается только осознать свою смысложизненную ограниченность и бесперспективность, чтобы понять человеческую жизнь как абсурд, и чтобы начался тот кризисный процесс, который сразу был назван «экзистенциальной революцией» и «состоянием постмодерна».

Проще говоря, до середины XX века еще были действенными некие эталоны Просвещения, предписывавшие личные стремления и типы поведения, например, человек – тот, у кого есть религия, национальность, гражданство, семья, собственность, работа, счет в банке и свобода выбора. Человек – тот, кто активно преобразует природу, превращая ее в сферу комфортной общественной жизни и расширяя границы человеческого проникновения во Вселенную. В этих ценностях сформировались поколения, сложились социальные институты, мораль и законодательство, ограничивающие поведение, предписывающие формы человеческого существования и определяющие культурные типы личности.

Знаменитая экзистенциальная революция 50-х – 70-х гг. XX века («Май в Париже» 1968 года) оказалась глобальным рубежом, сегодня она сама стала предметом оценки и осмысления. Личности, сформировавшиеся до 1968 года, пережили в ней эйфорию освобождения от традиционных буржуазных ценностей, но сохранились как личности, поскольку сами были носителями этих ценностей. Те же, кто родился после 1968 г., продемонстрировали свою социокультурную амбивалентность и необязательность национальности, семейно-брачных уз, гражданства, труда, денег, и даже биологической формы. На их время пришлось бурное развитие телекоммуникации, создание «виртуальной реальности» и т.д.

Порою, говорится, что на Западе сложилось и оттуда по всему миру распространяется т.н. «общество потребления» или «общество изобилия». Отчасти это верно, творчество, а за ним и производство, вместе с производительной конкуренцией, отходят на второй план, уступая место потребительским интересам. Но думается, проблематика значительно глубже. Возрастание хаотичности в общественной жизни говорит о кризисе существующих типов цивилизации, в первую очередь, Запада, он перестает быть цивилизацией и снова становится простым географическим ориентиром. Распространяющийся хаос, утрата культурно-цивилизационной определенности в очередной раз ставит человечество перед альтернативой: самоуничтожение либо открытие новой рациональности и цивилизованности.

Происходящие изменения поставили философию и гуманитарную науку перед необходимостью выработки основ цивилизации будущего. И как всегда в кризисные эпохи, эта работа идет не как целенаправленная разработка таких основ специализированной инстанцией с последующим внедрением, а как диалог множества разноречивых взглядов и позиций.

Отчасти Ж.Ле Гофф прав, когда идентифицирует XX век как период преодоления остатков Средневековья. Потеря представлений о Высшем и связанных с ним смысложизненных ориентиров перевела всю систему базовых ценностей культуры в план посюсторонности и повседневности. Но без своего трансцендентного основания они оказались неустойчивыми и недолговечными и за несколько столетий привели к сегодняшнему кризису. Современные поиски перспективы дальнейшего культурного развития явно связаны с попытками вернуть в культуру потерянное высшее измерение как ясный и устойчивый ориентир.

Однако где его искать? С завершением Средневековья, культура отходит от поиска объективности в Боге. Закат Просвещения заставляет сомневаться в объективности материального мира как безусловного и абсолютного основания общественной жизни. Человек вошел в эпоху максимального отчуждения от природы вещей, он, наконец, отделился от нее и теперь может изучать ее объективно и преобразовывать практически. На каком основании возможно практическое преобразование объективного мира? Удалившись от природы, мы теряем и объективное основание практики. Следовательно, в качестве такого основания остается лишь субъективность. Именно в этот период начинаются поиски ее истоков: «чистый разум» И. Канта, а позднее, «чистая субъективность» Э. Гуссерля, экзистенция Ж.-П.Сартра и т.д. Это означает, что человеческая субъективность становится третьей мыслимой силой, наряду с представлениями о Боге и материи, которая направляет все процессы общественной жизни.

В попытке вернуть высшее измерение через субъективность заключался пафос европейских культур XX века. Эта попытка выражалась в стратегической цели эпохи, в идее «Торжества человеческого Разума», которая в наивной простоте и ясности была сформулирована в конце XIX в. «Философией общего дела» Н.Федорова, в начале XX в. она даже приняла некоторые политические очертания в русском «богостроительстве». Суть концепции Н.Федорова проста: Бог, это – научно мыслящий и научно организующий свою практику человек, который по мере развития науки овладевает всеми силами Вселенной и достигает всех своих мыслимых целей.

Не смотря на то, что философия Н.Федорова находится несколько в стороне от широкого обсуждения, она созвучна эпохе, чьи смысложизненные ориентиры – наука ради науки. Наука начинает обосновывать каждый человеческий шаг. К середине XX века она становится на короткое время главным источником общественного развития и формирует научную технократию. Единственное, что оказалось препятствием для ее окончательного и полного господства, это – она сама, а точнее, ее гуманитарная отрасль.

Гуманитаристика первой осознала ограниченность классической рациональности Просвещения и ущербность практики, подкрепленной только позитивными научными расчетами этой эпохи. И она же, не подвергая сомнению достижения науки, возможности и необходимость дальнейшего развития, поставила вопрос о формах познания, дополняющих науку и позволяющих полноценно существовать как общественной жизни, так и ее повседневной практике.

В гуманитарной науке и философии становится ясно, что в условиях повседневности, в каждый отдельный момент наука не владеет и не может владеть всей полнотой знаний не только о мире в целом, но и о каждой отдельной изучаемой ею вещи. Практика же, осуществляемая на основе принципиально не полных знаний вызывает непредусмотренные, в том числе и негативные последствия, способные стать губительными для человечества. Особенно, если это – практические вмешательства в общественную жизнь, в культуру и человеческую психику. Рациональное познание должно дополняться внерациональным – художественным и религиозным. А это означает, что основными регуляторами общественной жизни опять становятся нравственность и право, и снова обостряется проблема их взаимоотношения.

Проблематичность обостряется тем обстоятельством, что на смену классической элитарной демократии после второй мировой войны приходит демократия масс. Классическая демократия справедливо подвергалась критике как «демократия не для всех», не раз отмечалось, что ее принципы зачастую носят декларативный характер и не могут быть в равной степени реализованы для всех граждан. В ее условиях к власти всегда приходят по преимуществу элитарные слои общества. В ней элита действительно воспроизводит себя как класс, группирующийся вокруг государства и обладающий собственностью на все ключевые средства производства. Это всегда позволяет ей придавать общественной жизни наиболее удобный для себя порядок.

Во второй половине XX века государственная организация общества и связанная с нею элита существенно теснится корпоративной. Возрастает противостояние корпоративных элит и стихийных городских масс. Городские массы всё активнее втягиваются в корпорации и общество «равных возможностей», еще недавно декларативное, превращается в общество «равного обладания». Конечно, классовые различия сохраняются, но они перестают быть доминирующими.

Несомненные бытовые положительные качества современного состояния общества, тем не менее, имеют оборотную сторону: элита растворяется в массе, она уже не скрепляет общество как единое целое, она допускает плюрализм, в том числе, и плюрализм самих элит, она разрешает геополитические перестройки и глобализацию, но самое главное, доминантой культурной жизни становится не элитарная, а массовая культура, не ориентирующая людей на внутреннее саморазвитие, а общество на дальнейшую перспективу.

Плюрализм для морали означает релятивизм, отсутствие зримых нравственных ориентиров, релятивизм выражается во вседозволенности. В условиях релятивизма нравственные ограничения на ряд видов деятельности, признанных «незаконными», выглядят сомнительными и необязательными, по сути, преобладает цинизм, становящийся своеобразной этикой. Цинизм способен урезониваться только правом. Но право, лишенное внеюридического нравственного и культурного основания тоже теряет легитимность и возвращает нас ко временам «права сильного» и его произвольного вмешательство в общественные процессы.

Эволюционная спираль завершает свой виток, и мы оказываемся перед своеобразной «новой первобытностью» вместе со всей ее проблематикой. Первобытность же является хаосом наших дней, преодолеть который возможно, только создав новую рациональность как продолжение и развитие предыдущей эпохи от Античности до XX века. И здесь опять появляется проблемная ситуация переоткрытия высшего устойчивого ориентира, придающего жизни смысл.

Двухвековые поиски устойчивости и осмысленности в повседневной жизни не привели к успеху.