Тверской государственный университет 2 страница

По текстам строение интерпсихической формы можно понимать дво­яко. Можно понять так, что суть внешней коллективной формы поведе­ния состоит в том, что один человек задает другому (или другим) некие опоры, с помощью которых он (или они) организуют свое поведение. В дальнейшем эти опоры становятся внутренними — либо проговаривают­ся, либо просто мыслятся, продолжая выполнять свою основную функ­цию упорядочивать и организовывать поведение: "то, что делает над­смотрщик, и то, что делает раб, соединяется в одном человеке" (Собр. соч., т. 3, с. 143).

Однако, в текстах Выготского на эту тему есть другой поворот мысли и другие примеры, в определенном смысле, противоположного свойства. Выготский утверждает, что опоры (стимулы-средства) вращиваются в том случае, когда используются как средство обращения к другому, например, как внешнее средство управления его поведением. Я подчер­киваю, дело, оказывается, не только в "принятии" от другого, но и в обращении "принятым" к нему. И это вторая сторона интерпсихической формы. "Знак,— пишет Выготский,— всегда первоначально является средством социальной связи, средством воздействия на других и только потом оказывается средством воздействия на себя" (курсив мой — Б. Э.). Афористически обобщая эту вторую грань интериоризации, Вы­готский пишет: "Личность становится для себя тем, что она есть в себе, через то, что она предъявляет для других" (там же, с. 144). Я бы сказал, следуя мысли самого Выготского,— через то, что она адресует другим.

Л.С. Выготский, однако, не противопоставляет две выделенные им стороны интерпсихической формы, а как бы рядополагает их. Например, он пишет:"... Изучение этих процессов' (процессов овладения собствен­ным поведением — Б. Э.) показывает, что всякий волевой процесс пер­воначально процесс социальный, коллективный, интерпсихологиче­ский. Это связано с тем, что ребенок овладевает вниманием других, или,

19

наоборот, начинает по отношению к себе применять те средства и формь поведения, которые являлись первоначально коллективными" (Собр.^| соч., т. 1, с. 116),

Оба аспекта интерпсихической формы (оба составляющих ее обраще- <1 ния) переплетены в одном примере Выготского, который можно назвать! "модельным". Это известный текст о происхождении указательного же-1 ста. "Рассмотрим для примера,— пишет Л.С. Выготский,—историю раз­вития указательного жеста, который, как мы увидим, играет чрезвычай­но важную роль в развитии речи ребенка и является вообще в значитель­ной степени древней основой всех высших форм поведения. Вначале указательный жест представляет собой просто неудавшееся хвататель­ное движение. Ребенок пытается схватить слишком далеко отстоящий предмет, его руки, протянутые к предмету, остаются в воздухе, пальцы делают указательные движения. Эта ситуация исходная для дальнейше­го развития. Здесь впервые возникает указательное движение, которое мы вправе условно называть указательным жестом в себе. Здесь есть движение ребенка, объективно указывающее на предмет, и только.

Когда мать приходит на помощь ребенку и осмысливает его движение как указательное, ситуация существенно изменяется. В ответ на неудав­шееся хватательное движение ребенка возникает реакция не со стороны предмета, а со стороны другого человека. Первоначальный смысл в неу­давшееся хватательное движение вносят, таким образом, другие. И только впоследствии, на основе того, что неудавшееся хватательное движение уже связывается ребенком со всей объективной ситуацией, он сам начинает относиться к этому движению как к указанию...

Ребенок приходит, таким образом, к осознанию своего жеста послед­ним. Его значение и функции создаются вначале объективной ситуацией и затем окружающими ребенка людьми. Указательный жест раньше начинает указывать движением то, что понимается другими, и лишь позднее становится для самого ребенка указанием" (Собр. соч., т. 3, с. 144).

2.6. Весь проведенный анализ имел негласным допущением пред­ставление о некой особой действенности знака. Он проводился как бы уже исходя из того, что знак "работает", т.е. что с его помощью органи­зуется, переориентируется поведение, преодолеваются его естественно сложившиеся стереотипы, строятся новые формы и т.п.

Но почему, за счет чего это происходит? Как знак "действует" на человека? Что есть в нем такого, что не только "поворачивает", но и реформирует поведение?

20

На первом этапе разработки проблемы высших психических функ­ций сам Л.С. Выготский отвечал на аналогичные вопросы следующим образом: "Само собой разумеется, что тот или иной стимул становится психологическим орудием не в силу его физических свойств, которые используются в техническом орудии (твердость стали и пр.); в инстру­ментальном акте используются психологические свойства внешнего яв­ления, стимул становится психологическим орудием в силу использова­ния его как средства воздействия на психику и поведение. Поэтому всякое орудие является непременно стимулом; если бы оно не было непременно стимулом, т.е. не обладало способностью воздействия на поведение, оно не могло бы быть и орудием. Но не всякий стимул явля­ется орудием" (курсив мой — Б. Э.; Собр. соч., т. 1, с. 106-107). Итак, знак "действует" как стимул, т.е. как непосредственный побудитель — некая "промежуточная переменная" между "средой" и человеком. Но почему же добавление еще каких-то стимулов сверх тех, которые уже есть, организует поведение, а не разрушает его? Понятно, как можно таким способом дезорганизовать естественно текущие (натуральные) процессы, но совершенно непонятно, как можно таким образом нечто выстроить. Возникшее недоразумение можно снять, сказав, что эти "промежуточные стимулы" действенны в той мере, в какой даются и принимаются в функции, в значении средств, в той мере, в какой им придается это значение.

Казалось бы, сказанное достаточно просто. Но это только на первый взгляд. Значение средства именно придается. Оно не может быть свой­ством самой вещи (а тем более — "стимула"). Действовать с чем-то в значении средства — это значит действовать им так, как если бы это нечто было средством, тогда как "само по себе" это нечто средством может и не быть. В этом-то и состоит "культурность" и "знаковость" стимулов-средств, их не-естественность. Придание значения происхо­дит в интерпсихической форме и никак иначе не может происходить. В акте придания-принятия значения, т.е. в том, каким образом и за счет чего оно придается и принимается, скрыта вся загадка опосредствова­ния — основной вопрос ("нерв", "болевая точка") и культурно-истори­ческой концепции, и ее ответвления — деятельностной теории психики. Загадка не в том, как "работает" стимул, уже ставший средством, и, конечно, не в том, как он работает до того. Вопрос в самом становлении, в строении "промежутка", где происходит преобразование стимула в средство, или шире — где вещь реформируется в значении. Этот "про­межуток" является "местом встречи" реальной и идеальной форм. Имен-

21

но здесь лежит проблема рождения субъекта действия, т.е. проблема] развития, или, лучше — развитие как проблема.

Эту загадку чувствовал и решал Д.Б.Эльконин. В своих научных! дневниках он писал: "Почему знак, в противоположность орудию, на-! правлен "внутрь" и, главное, организует поведение? Если брать его] натурально, то в нем нет ничего, что могло бы это делать. Почему люди ] бросают жребий, который организует решение, или, как кафр, ждут' указания сна? Почему "коготь рыси", "узелок на память" и т.д. органи­зуют поведение? Почему внимание да и другие процессы при этом про­текают иначе? Ведь это мистика!

Это происходит потому, что "знак", который вводится другим челове- J ком, взрослым, это есть введение в организацию поведения (одного человека — Б. Э.) — другого человека. В этом смысл всякой знаковой операции; значение же знака в той функции другого человека, в которой он вводится в организацию поведения. Они могут быть различны (реша­ющий, контролер, вообще помогающий, напоминающий о ком-то). Знак — нечто вроде подарка. Ведь подарок — напоминание о том, кто | его сделал. Именно поэтому знак социален, именно поэтому он органи­зует поведение. В истории культуры (ритуал, миф, даже религия) знак имеет такой же смысл и значение.... Все примеры, которые он (Выгот­ский — Б. Э.) приводил в связи с проблемой организации поведения, истолкованы и поняты им не совсем так! Жребий — призыв другого человека решить проблему. Сон кафра — пусть кто-то решит за меня. Основное значение знака — социальное, т.е. организация своего пове­дения через другого" (Эльконин Д., 1989, с. 514—515).

Согласно приведенной мысли Д.Б. Эльконина, знак (стимул-средст­во) действенен в той мере, в какой он является как бы "следом" реального действия одного человека в отношении другого (помощи, контроля и т.п.). Это подразумеваемое в знаке действие и составляет его значение, или, во всяком случае, является центром, осью его значения. Знак в этом смысле есть лишь жест, указывающий на некоторое реальное действие. Однако "поздний" Выготский по-другому отвечал на вопрос о способе работы знака.

1 К сожалению, в "Избранных произведениях" одна фраза из этого отрывка приведена неверно. Поэтому привожу текст по оригиналу, а ссылаюсь на публикацию.

Все последователи Л.С. Выготского разделяют его работу над куль­турно-исторической теорией на два этапа. Первый датируется 1926/27-1930/31 гг. и завершается работами "История развития высших психи­ческих функций" и "Педология подростка". Второй датируется 1931— 1934 гг. и завершается работой "Мышление и речь", опубликованной уже после кончины Выготского, в 1935 г. Сквозной темой первого этапа является тема знакового опосредствования, сквозной темой второго — тема значения и смыслового строения сознания.

2.7, Обобщая ответы "позднего" Л.С. Выготского на вопрос о способе работы знака, можно сказать, что эта работа определяется его значени­ем, т.е. в конечном итоге тем, каким образом в знаке отражена и струк­турирована действительность. В этом смысле знак (наиболее развитым знаком является слово) — это нечто вроде специального аппарата, через который человек видит мир. Устройство аппарата — это и есть значение, в соответствии со структурой которого мир преломляется, в нем выделя­ется видимое.

"Значение,— говорил Л.С. Выготский,— это внутренняя структура знаковой ситуации. Это то, что лежит между мыслью и словом" (Собр. соч., т. 1, с. 160). Знаком, с этой точки зрения, можно назвать лишь то, что имеет подобное устройство, т.е. то, в существование чего входит значение: "Нет вообще знака без значения. Смыслообразование есть главная функция знака. Значение есть повсюду, где есть знак. Это есть внутренняя сторона знака" (там же, с. 162).

Таким образом оказывается, что знак — это уж конечно не "стимул" и даже не "стимул-средство", т.е. не то, что может находиться в ситуации и непосредственно направлять поведение — переориентировать его. Это то, что отрывает от данной наглядной ситуации, "выносит" в иное, над ней находящееся содержание и преобразует структуру ситуации в соот­ветствии с этим содержанием. Именно так строится отличное от види­мого смысловое поле — акцентированное видимое, где что-то выявлено, а что-то, наоборот, затушевано и как бы снято. В предисловии к книге К. Коффки "Основы психического развития" Л.С. Выготский писал: "В наших опытах мы неоднократно сталкивались с таким положением ве­щей, когда ребенок, приступая к решению задачи, удивительным обра­зом не использует явно находящейся в поле его зрения вещи, как бы молча допуская, что он должен действовать в ситуации по известному правилу... Эти опыты показывают, в какой мере для ребенка видимая ситуация является частью более сложного смыслового, если можно так

23

выразиться, поля, внутри которого вещи только могут вступать в опре­деленные отношения друг к другу.

В этих случаях мы видим разительные примеры того, что отчетливо сказывается и во всех остальных опытах с ребенком, главнейший резуль­тат их заключается в том, что в решении задачи у ребенка на первый план выступают законы смыслового, т.е. то, каким образом ребенок осмысливает ситуацию и свое к ней отношение.... Вот это освобожде­ние путем мышления от непосредственного восприятия... и является самым важным результатом, к которому нас приводит изучение опытов с ребенком. В этом вопросе, как показали наши опыты, существенную роль играет слово, о котором сам Коффка говорит, что в известный период детского развития слово перестает быть связанным с желанием и аффектом и образует связь с вещами" (Собр. соч., т. 1, с. 264-265).

Структура значения (а следовательно, и способ видения мира) задана посредством слова в способе обобщения вещей и их свойств. По Выгот­скому, слово перестает быть словом без "заключенного в нем обобщения как совершенно своеобразного способа отражения действительности в сознании" (Собр. соч., т. 2, с. 309). Этот способ не является раз и навсегда данным — он развивается. В открытии того, что значения развиваются, Л.С. Выготский видел очень большую свою заслугу.

Тот или иной способ обобщения (синкретический, комплексный или понятийный) определяет смысловое строение сознания и является осно­вой, вокруг которой группируется система высших психических функ­ций. "Системное строение сознания, - пишет Л.С. Выготский, - можно условно назвать внешним строением сознания, тогда как смысловое строение, характер обобщения - его внутренняя структура. Обобщения есть призма, преломляющая все функции сознания" (Собр. соч., т. 4, с. 363).

Одновременно с анализируемыми мной работами Л.С. Выготский вел другие, непосредственно не касавшиеся отношения мысли и слова. Я имею в виду те его исследования по детской и возрастной психологии (Собр. соч., т. 4), в которых были введены категории (социальная ситу­ация развития, ведущая деятельность, основные психологические ново-

"Открытие изменения значений слов и их развития есть то новое и сущест­венное, что внесло наше исследование в учение о мышлении и речи, оно есть главное наше открытие, которое позволяет окончательно преодолеть лежав­ший в основе прежних учений о мышлении и речи постулат о константности и неизменности значения слова" (Собр.соч., т.2, с.298).

образования), задавшие направление работы на несколько десятилетий вперед. Однако, на них я не буду останавливаться, поскольку основная задача учебника — не изложение взглядов, а постановка проблемы.

Для подведения к проблеме более важно констатировать, что этот (поздний) период творчества Л.С. Выготского отличается от предыду­щего.

Если в первом периоде движение шло по линии исследования знако­вого опосредствования, то во втором эта линия как бы расслоилась на несколько существенных составляющих: во-первых, это исследования функции ("работы") значения слова; во-вторых — изучение его строе­ния (обобщения) и, в-третьих, неожиданная, интересная и даже интри­гующая проблематизация самой возможности построения значения. Рассмотрим их последовательно.

А. Функция значения слова, согласно Выготскому, заключается в создании смыслового поля. (Похожее психологическое образование Л.С. Выготский в работе "Орудие и знак" парадоксально называл "акту­альным будущим полем" — см. Собр. соч., т. 6, с. 48.) Остановимся и разберем этот тезис подробнее.

Простой и явный факт состоит в том, что мысль (обобщение), осуще­ствленная в слове, содержится именно в слове, т.е. в действительности, которая сама по себе никак не связана с теми реальными обстоятельст­вами, в которых решается какая-то конкретная задача. Следовательно, для построения смыслового поля должна быть осуществлена "проекция" значения в реальную ситуацию. Выготский, приводя свои примеры, исходил из того, что такая проекция возможна и, более того, уже свер­шилась. Но ведь сама ее возможность — это большая загадка! Уже в работе "Орудие и знак" он указывал на то, что в некоторых случаях стимул-средство может увести от решения задачи, а не подвести к нему (в параграфе "Структура знаковой операции"). Но ведь к "работе" слова это замечание относится в еще большей степени, поскольку слово всегда несет собственное содержание, которое подчас может не иметь прямого касательства к условиям задачи. Это содержание может быть достаточно занимательным, увлекать ребенка и уводить его от решения задачи. В экспериментах на знаковое опосредствование такая ситуация возникает достаточно часто.

Для того, чтобы слово действовало правильно и действительно обра­зовывало смысловое поле, необходимо, чтобы с его помощью создавалась позиция, с которой рассматривается ситуация. Подобное позиционное отношение (взгляд как бы "со стороны") и составляет суть "проекции"

25

значения слова в ситуацию. Позиция прямо не задана самим содержа­нием слова — тем, про что оно. Более того, неочевидно и то, что подобная позиция может быть задана через способ построения "того, про что", т.е., по Выготскому, способ обобщения.

Здесь мы снова возвращаемся к проблеме действенности знака (см. 2.6.), но только в ее усложненном виде. Усложнением является собственное значение ("содержимое") знака, прямо провоцирующее на то, чтобы в нем "увязнуть". Проведем очень простую аналогию. Рассмат­ривание устройства электрической лампочки и обнаружение того, что выступает в ее свете — это разные действия, и переход от одного к другому автоматически не совершается. Подобный же переход и состав­ляет загадку соотношения знака (значения) и реальной ситуации пове­дения или, более общо,— загадку соотношения реальной и идеальной форм. Для того, чтобы почувствовать эту загадочность, нельзя исходить из того, что указанный переход необходимо совершается "сам по себе" или, можно сказать, забегая вперед,— нельзя исходить из того, что акт развития откуда-то и как-то детерминирован.

Б. Понимание Л.С. Выготским значения как обобщенного отраже­ния действительности в сознании и выделение специфических форм и ступеней этого отражения мы рассмотрим в двух аспектах.

Во-первых, в этом положении чувствуется отход от определения зна­ка (а значит, и слова) как специфического психологического орудия, направленного не на мир, а на самого действующего человека. Слово в нем выступает не как средство самоизменения, а как средство понима­ния, а в контексте представлений о смысловом поле — как средство мысленного преобразования мира, т.е. чего-то внешнего понимающему и преобразующему.

Такой поворот мысли Выготского очень хорошо отражается в его известных опытах по исследованию строения понятий и их интерпрета­ции. Речь всегда идет о том, какую форму обобщения имеет ребенок того или иного возраста, а не о том, с помощью каких средств один способ мысли преодолевается в другом. По способу проведения опытов и рас­смотрения их результатов обобщение — способ рассмотрения мира — можно понять как нечто "встроенное" в человека и функционирующее как бы "из него". Да, конечно, значения изменяются и имеют историю, но эти изменения и история представляются наподобие естественного и предопределенного хода событий, а не специальных актов, кризисов, связанных с преодолением естественного функционирования. Д.Б. Эль-конин писал о том, что исследование развития понятий не выходило за

26

пределы простой констатации (см. Выготский. Собр. соч., т. 4, с. 394), т.е- другими словами, были как-то нивелированы, редуцированы пре­имущества экспериментально-генетического метода.

Во-вторых, следствием подобного "дрейфа" исходной позиции Выгот­ского является смещение основной проблемы, разрешаемой в теории и практике знакового опосредствования — проблемы субъекта поведения. Ведь если понятие не представлено именно как преодоление привычных и стереотипных схем рассмотрения мира, то и понимающий субъект должен представляться как-то по-иному. Либо как тот, кто уподобляет свою мысль другой, более совершенной мысли, например, взрослого человека; либо как тот, кто уподобляет мысль неким отношениям объ­ективной реальности, перенося ее с более простых объектов на более сложные; либо как тот, кто делает и первое и второе в той мере, в какой другой человек (взрослый) подбирает для него соответствующие объек­ты мысли и оформляет их в виде последовательности задач.

В. Третий аспект представлений Л.С. Выготского о строении слова-мысли поражает именно тем, что сосуществует с первыми двумя. В нем Выготский снова и еще более напряженно ставит проблему субъекта — на этот раз как проблему субъекта мышления. Ключевой момент в ее постановке формулируется следующим образом: "Эта центральная идея может быть выражена в общей формуле: отношение мысли к слову есть прежде всего не вещь, а процесс; это отношение есть движение от мысли к слову и обратно — от слова к мысли. Это отношение предстает в свете психологического анализа как развивающийся процесс, проходящий через ряд фаз и стадий, претерпев все те изменения, которые по своим существенным признакам могут быть названы развитием.... Мысль не выражается в слове, но совершается в слове. Можно было бы поэтому говорить о становлении (единстве бытия и небытия) мысли в слове" (Собр. соч., т. 2, с. 305). В этом контексте значение понимается как путь от мысли к слову и, следовательно, именно этот путь, а не обобщение свойств и признаков вещей составляет "внутреннюю структуру знаковой операции" (Собр. соч., т. 1, с. 160).

На пути от мысли к слову есть множество скачков и несовпадений, и это, как явствует из только что приведенного высказывания Выготского, вовсе не эволюционный переход. Здесь есть несовпадения устной и пись­менной, внутренней и внешней речи, грамматического и психологиче­ского ударения в слове и фразе, смысла и значения и, наконец, аффекта и интеллекта.

27

Я не буду подробно останавливаться на всех поворотах мысли Выгот­ского в VII главе "Мышления и речи", тем более, что и сам он лишь наметил и поставил вопросы, которые развернуто не разрешены и по сей день. Важно то, что субъект мышления (означения) понимается как тот, кто преодолевает и готовую грамматическую (языковую) схему, и схе­му мысли (способ обобщения). Именно это преодоление и понимается как свершение мысли, ее событие.

2.8. Понимание значения как обобщенного отражения стало лейтмо­тивом в построении программы исследований Харьковской группы пси­хологов, работавших под идейным руководством А.Н. Леонтьева. Их работа переросла в известную теорию деятельности и деятельностный подход (Леонтьев, 1975, 1981, 1983).

Программа исследований Харьковской группы строилась как критика понимания Выготским значения, но не его внутренней структуры (обоб­щения); как раз представление о том, что значение является обобщен­ным отражением действительности, осталось неизменным. А.Н. Леонть­ев полагал, что Выготский не заметил (или не отметил) существования некоего особого "слоя" жизненной реальности, который лежит за значе­нием. Этим "слоем", по Леонтьеву, и является внешняя предметная деятельность.

В программе исследовательской работы лаборатории (Леонтьев, 1983, т. 1, с. 65-75) при формулировке проблемы и гипотезы, пожалуй, самое часто употребляемое слово — это предлог "за". "Таким образом,— пи­шет А.Н. Леонтьев,—для более полного и правильного уяснения процес­са речи необходимо дальнейшее теоретическое и экспериментальное исследование, нацеленное на вопрос о том, что движет развитием значений, т.е. вопрос о том, что открывается за общением, по каким законам осуществляется переход от одного уровня развития значений к другому, высшему уровню" (там же, с. 70). "Таким образом, проба ана­лиза объяснений развития значений приводит нас к выводу о невозмож­ности усматривать истинную причину развития в самом общении (и тем более в самом слове) и ставит нас перед задачей раскрытия того, что лежит за процессом общения и за самим словом" (с. 71). "Возникновение слова в филогенезе психологически... должно быть понято из измене­ния реального отношения индивида к окружающей действительности, как результат лежащей за словом деятельности индивида" (с. 73). И наконец: "За развитием значения, за общением лежит развитие деятель­ности, организуемой специально" (с. 74).

28

Организуемая специально деятельность и ее изменение были поло­жены в основание нескольких серий опытов по построению дословесных, т.е. "действенных", "орудийных", "предметных" обобщений. Эти экспе­рименты строились как перенос способов употребления орудий (см. За­порожец, 1986, т. 1, с. 155-191). Было показано, что дословесные обоб­щения возможны и строятся, т.е. способ действия с орудием обобщается. Но вместе с тем в этих экспериментах выступили факты и иного свойст­ва. Примитивные знаковые формы включались в решение задачи с са­мых первых шагов по ее решению. А.В. Запорожец обратил на это вни­мание, однако в дальнейшем эти (и иные, выступавшие во всех экспери­ментах) данные в деятельностной теории как бы не замечались.

В экспериментальных протоколах трудно отделить собст­венно действие (преобразование ситуации) от жестов и обра­щений испытуемого. А.В. Запорожец это отмечает и, более того, пишет о превращении движения в жест (1986, т. 1). При­ведем типичные примеры (весь курсив мой — Б. Э.).

"Испытуемый делает попытки непосредственно достать цель. Останавливается с вытянутыми вперед руками. Повора­чивает их ладошками вверх. Быстро сжимает и разжимает кисти рук (как будто зовет к себе цель). Вопросительно смот­рит на экспериментатора". Далее: "Ребенок указывает на молоток, положенный на стол протоколиста после предыдуще­го опыта. Вопросительно смотрит на экспериментатора" (там же, с. 161).

"Ребенку предложена задача с рычагом... Он тянется рукой к системе, которая находится вне поля достижения. Переводит взгляд на экспериментатора. Тем самым хватательное дви­жение превращается в указательный жест, направленный на рычаг. Указательным пальцем в воздухе описывает рычаг. Ру­кой изображает поворот рычага, другой рукой тянет экспери­ментатора к системе" (там же, с. 172).

Невозможна лучшая иллюстрация положения Л.С. Выготского о том, что знак (в данном случае — жест).есть средство перехода от естествен­ного, импульсивного и непроизвольного поведения к его осмыслению. Парадокс, однако, в том, что протоколы взяты из опытов, одной из задач которых была критика представлений Л.С. Выготского о знаке и значе­нии.

Итак, приверженцы деятельностного подхода полагали, что именно "внешнее предметное действие" — реальное столкновение с реальным

29

миром и его реальная, практическая "обработка" — лежит в основе со­знания, слова, значения, мышления и иных "внутренних" явлений и сущностей. Наиболее наглядно и последовательно этот ход мысли был воплощен П.Я. Гальпериным в его теории интериоризации (поэтапного формирования умственных действий).

Представление о внешней предметной деятельности как "первичной" по отношению к значению слова и сознанию (понятым как "обобщенное отражение" реальности) было концентрированно выражено в двух фун­даментальных для деятельностного подхода категориях: предметности и уподобления.

''Основной, или, как иногда говорят, конституирующей характери­стикой деятельности, — утверждает А.Н. Леонтьев,— является ее пред­метность. Собственно, в самом понятии деятельности уже имплицитно содержится понятие ее предмета (Gegenstand). Выражение "беспредмет­ная деятельность" лишено всякого смысла. Деятельность может казать­ся беспредметной, но научное исследование деятельности необходимо требует открытия ее предмета. При этом предмет деятельности высту­пает двояко: первично — в своем независимом существовании, как под­чиняющий себе и преобразующий деятельность субъекта, вторично — как образ предмета, как продукт психического отражения его свойства, которое осуществляется в результате деятельности субъекта и иначе осуществиться не может" (Леонтьев, 1975, с. 84). И несколькими стра­ницами дальше: "Деятельность необходимо вступает в практические контакты с сопротивляющимися человеку предметами, которые откло­няют, изменяют и обогащают ее" (там же, с. 92).

Представление об уподоблении было первоначально использовано для понимания механизма чувственного отражения (Леонтьев, 1981). А.Н. Леонтьев утверждал, что таким механизмом является уподобление движением реципирующего органа свойствам раздражителя. Впоследст­вии это представление получило более широкое применение. Уподобле­ние было понято как воссоздание в деятельности свойств (отношений) ее предмета. Именно в таком воссоздании (адекватном предмету, но не тождественном ему) строятся и образ, и понятие предмета, т.е. воссоз­дание предмета в деятельности является механизмом усвоения.