Исторический факультет 6 страница

Однако, каким бы совершенным ни был научно-справочный аппарат архива, он не может свести до минимума затраты времени исследователя на по существу второстепенную работу, связанную с выявлением, копированием отобранных документов. Для собственно анализа содержания источников, обобщений и выводов в этом случае остается не так уж много времени. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов и факторы экономического характера (большие финансовые расходы на поездки в архивы, расположенные в других городах, а тем более—государствах, высокие цены на изготовление копий документов и т.п.)

С учетом этих и других обстоятельств публикация документов вполне оправданно выделилась в специфический вид научной деятельности. Впоследствии, благодаря развитию исторической науки и особенно источниковедения, публикационная деятельность приобрела сугубо научный характер, который не сводится к простому тиражированию документов с целью обеспечения их доступности. Ею начали заниматься квалифицированные специалисты, имеющие как общеисторическую подготовку, так и владеющие специальными историческими знаниями. В соответствии с принципом разделения научного труда они взяли на себя часть источниковедческой работы, подпадающей под понятие “внешняя критика источника” (т.е. установление подлинности источника, его автора, времени и места создания и т.п.), оставив вторую часть источниковедческой критики для своих коллег—историков-исследователей.

Замечено, что деятельность историков, архивистов, археографов, готовящих публикации документов, зачастую оказывает более глубокое и долговременное влияние на историческую науку, чем выводы общеисторического характера или построения и концепции историка Это характерно как для прошлого, так и нынешнего состояния исторической науки, более других подверженной влиянию различных вненаучных факторов (политических, идеологических, конфессиональных, этнических и др.) Меняются концепции, методы исторического исследования; неизменным остается лишь исторический источник как явление, заключающий в себе информацию о прошлом, используемую историком в исследованиях. Отсюда очевидны приоритеты документа перед историческим исследованием, хотя, безусловно, и он (документ) не может быть полностью застрахован от проявлений субъективизма при своем создании

.Приведем на этот счет мнение таких авторитетных в исторической науке России конца Х1Х—нач. ХХ вв. историков, какими были академики С.Б.Веселовский и С.Ф.Платонов. Так вот, в 1909 г. первый писал второму: “Мне всегда казалось, что тщательно собранные и подобранные документы[ подч. мною—М.Ш.] составляют для науки более прочное приобретение, чем само исследование, написанное по ним”. Попутно заметим, что Веселовский и позднее считал самым плодотворным путем в науке “путь искания новых источников и выбора тем в зависимости от количества и содержания сохранившихся источников”.

А еще за полвека до Веселовского и Платонова один из основателей Киевской археографической комиссии, профессор университета св. Владимира Н.Д.Иванишев в разговоре с коллегой историком как-то обмолвился: “Вот ваш Гизо—великий историк, а что станется с его взглядами лет через 20—30? А мои издания[имелся в виду серийный сборник документов комиссии “Архив Юго-Западной России”--М.Ш. ] будут иметь вечное значение для исторической науки”.

Дифференцияация научной деятельности в рамках исторической науки не ведет, однако, к обособлению историка-исследователя от архивиста, археографа по профессиональной принадлежности. Как известно, архивист зачастую работает в качестве практика-археографа и историка-исследователя и наоборот, последний нередко оказывается в роли архивиста и археографа. На неразрывную связь архивистов, археографов, историков указывает хотя бы то обстоятельство, что лица, готовящие себя к архивной работе и заканчивающие высшие учебные заведения получают квалификацию “историк-архивист”, а штатные научные сотрудники государственных архивов, занимающиеся там публикационной деятельностью, именуются “археографами”.

Обратившись к опыту прошлых лет, мы также видим, что именно сочетание в одном лице навыков профессионального историка-архивиста и археографа приносило наибольшую пользу как в области архивного дела, так и в сфере археографии.(Известно, например, что наиболее квалифицированно были подготовлены тома “Актов Виленской археографической комиссии”, “Историко-юридических материалов” и др. изданий Н.И.Горбачевским, Д.И.Довгялло, которые одновременно являлись и членами археографической комиссии, и архивариусами Виленского и Витебского центральных архивов древних актовых книг).

С расширением источниковой базы, появлением в архивах документов массового характера союз историка, архивиста и археографа приобретает еще большую актуальность. И недаром известный российский историк, ученик выше упоминавшегося академика С.Ф.Платонова, член-корреспондент Российской Академии наук С.В.Рождественский в статье под характерным названием “Историк -археограф-архивист”, которая открывала первый номер журнала российских архивистов “Архивное дело”(1923), счел необходимым выделить роль архивиста в проведении исторических исследований, закрепить за ним статус равноправного партнера историка-исследователя и археографа-публикатора. Ученый, в частности, писал: “Когда историческая наука все шире и глубже захватывает такие области, где доминирующим источником ее питания является массовый архивный материал, архивисту должна быть отведена определенная и самостоятельная роль в научном строительстве. Архивист перестал быть чиновником и должен стать научным работником высшей квалификации, равноправным сотрудником историка-исследователя и археографа”.

Считается, что документальная публикация должна предшествовать или идти параллельно аналитическим исследованиям в области исторической науки. В целом это верно, если принять во внимание то обстоятельство, что именно историк-исследователь, занимающийся конкретными историческими изысканиями, лучше других осведомлен и о круге источников, существующих по конкретной, им разрабатываемой теме, и более других заинтересован в обеспечении публичности этих источников путем их опубликования.

Не отрицая позитивного влияния историографии на определение тематики документальных публикаций (ниже мы скажем и об обратной стороне этого влияния, следствием чего может стать появление публикаций, соответствующих заданным историческим схемам и построениям), в то же время отметим и такие случаи, когда, наоборот, публикации документов стимулировали развитие исторической науки, подсказывали исследователям направления изучения и даже определяли результаты исследований. Это, конечно же, не имеет ничего общего с неверно понимаемыми в прошлом (да и в настоящее время также!) некоторыми археографами целями и задачами документальных публикаций: “документально осветить то или иное событие, явление” или с помощью документальной публикации провести своеобразное “исследование в документах и материалах”. Достижение подобных целей и решение таких задач, как подчеркивает современный российский историк и археограф Б.Г.Литвак, неизбежно ведет к экстенсивному формированию источниковой базы, усилению “информационного шума” в археографической продукции и в конечном итоге способствует созданию самой благоприятной среды для “утонченной, так сказать документальной фальсификации исторического явления”.

Речь в данном случае идет о другом. Как свидетельствует история археографии, нередко документальная публикация, подготовленная квалифицированными специалистами и соответствующая всем параметрам археографического издания, обращает внимание историка-исследователя на проблему, которой посвящена эта публикация, вызывает у него интерес к данной проблеме и в конечном итоге стимулирует изучение ее..

Все вышеизложенное дает нам основание перейти к определению места археографии среди специальных исторических дисциплин источниковедческого цикла.

Прежде всего отметим взаимодействие археографии и источниковедения. Последнее имеет особое значение для археографии, исходя не только из близости объекта исследования обеих научных дисциплин (для археографии, как мы это уже выяснили, таковым является документальная публикация, для источниковедения—исторический источник, выступающий в качестве объекта документальной публикации), но и из целей археографии (а таковыми, в числе прочих является публикация документов как исторических источников) и общих методов исследования.

В процессе подготовки публикаций документов археограф использует те же методы работы с документами как источниками, которые применяет и историк-исследователь при анализе источников, прежде чем положить их в основу своего исторического построения. С другой стороны, практическая археография и сама вырабатывает новые приемы и методы работы с источниками, и ими она обогащает источниковедение.

Общность исторического развития источниковедения и археографии также сближает эти две научные дисциплины. Как отмечалось в начале лекции, археография своим рождением обязана исторической науке, бурное развитие которой способствовало разделению труда между историками и публикаторами исторических документов, стимулировало появление общедоступных документальных публикаций. Однако, для того, чтобы последние могли удовлетворить запросы историков, для подготовки таких публикаций требовались специальные знания и навыки, которыми располагало к тому времени уже сформировавшееся в недрах исторической науки источниковедение.

Связь археографии и источниковедения со всей очевидностью проявляется при подготовке документальных изданий научного типа, основанных на изучении многих списков или сложных рукописей и сопровождающихся при этом историческими или филологическими комментариями. Здесь текстологическая и археографическая работа непосредственно смыкается с собственно источниковедческим исследованием. Один только сравнительный анализ объемов собственно текстов документов в изданиях научного типа и примечаний к ним (текстуальных, по содержанию), а также предисловий, указателей и других элементов научно-справочного аппарата показывает, в какой степени археография зависит от источниковедения (это же не может не свидетельствовать и об обогащении источниковедения посредством археографии) Например, для подготовки в 1930-40-е гг. издания Русской Правды были привлечены все известные 103 списка этого памятника краткой и пространной редакций. Комментарии к тексту памятника составили едва ли не половину всего издания. Примерно такое же соотношение комментариев и текста документов мы встречаем и в издании “Полоцкие грамоты Х111—начала ХУ1 в.”, подготовленном А.Л.Хорошкевич. К небольшому, в несколько десятков страниц тексту Баркулабовской летописи, белорусский текстолог А.Ф.Коршунов сделал около 500 примечаний

Из других дисциплин источниковедческого цикла археография взаимодействует с палеографией, хронологией, геральдикой, сфрагистикой и др. В известной мере своим становлением эти дисциплины обязаны развитию публикационной деятельности, поскольку были призваны обслуживать ее. Но в то же время, без владения приемами и методами данных дисциплин не могли бы вообще состояться документальные публикации (и это, кстати говоря, относится не только к подготовке изданий документов раннего периода).

К исторической дисциплине “археография” очень близка (зачастую совпадая с ней) филологическая дисциплина “текстология”. Граница между ними определяется характером публикуемых материалов: текстологи работают преимущественно с литературными произведениями (художественными, публицистическими, научными), а археографы—с документами юридического, делового, бытового характера Как показывает археографически-текстологическая практика, и эта граница представляется достаточно условной ввиду условности отнесения тех или иных объектов публикации к историческим источникам или к литературе. Наглядный пример тому—летописи, хроники, агиографическая литература и т.д. Напомним, что в прошлом их подготовкой к изданию занимались археографы. Фундаментальная, начатая еще в 1841 г. и до сих пор продолжающаяся серия “Полное собрание русских летописей” готовилась Петербургской археографической комиссией хотя и с участием крупнейших российских ученых-филологов. Киевской археографической комиссией был подготовлен к изданию ряд украинских летописей в 1840-80-х гг.

С другой стороны, белорусские филологи издали ряд сборников, хотя и касавшихся истории белорусской литературы Х1Х—нач. ХХ вв., но включавших в свой состав традиционно “археографические” документы. Это обстоятельство, кстати говоря, дало основание Н.Н.Улащику рассматривать данные издания во второй части своей монографии по археографии и источниковедению истории Беларуси.

Очень схожими являются и задачи публикаций, готовящихся текстологами и археографами. Они сводятся к установлению точного текста произведения у текстологов, выбора основного текста документа -- у археографов; организации (кодификации) этого текста --у первых, эмендации текста--у вторых. Одинаковыми являются задачи передачи и комментирования текстов в текстологии и археографии. Исходя из общности характера деятельности текстологов и археографов и учитывая размытость граней между текстологией и археографией, современные ученые-археографы допускают и предполагают слияние этих обеих родственных дисциплин, исторически сложившихся раздельно, в единую, условно называемую ми “ретроэдиторика”.

Очень много точек соприкосновения имеет археография с архивоведением и архивным делом. До недавнего времени вообще считалось, что археография прежде находилась в рамках архивоведения и затем выделилась из него. Кстати говоря, на якобы подчиненность археографии архивоведению указывает тот факт, что сектор археографии Всероссийского НИИ документоведения и архивного дела функционирует в составе отдела архивоведения этого института; в Белорусском НИИ документоведения и архивного дела также существует отдел археографии.

Однако, схожесть археографии и архивоведения, а также профессиональная близость архивистов и археографов, доходившая, как выше мы отмечали, до совмещения этих специальностей в лице одних и тех же работников, не должны говорить о подчиненности археографии (как научной дисциплины) архивоведению и археографии (как практической работы по публикации документов) только архивному делу. И это, повторяем, несмотря на то, что работа по описанию и публикации документов является одним из направлений деятельности государственных архивов, а археография в большой мере использует не только фактологическую информацию архивоведения и архивного дела, но и их принципы и методы. Но, с другой стороны, и архивисты, выступая в качестве археографов, используют приемы и методы археографии, опираются на теоретические разработки в области археографии (в частности, в вопросах выбора объекта публикации и др.) Взаимодействие археографии и архивоведения проявляется и в том, что археография дает архивоведению(как, впрочем, и другим наукам) материал для исследования собственной истории, истории архивного дела. Здесь в качестве примера можно сослаться на два сборника документов—“Архивное дело в БССР (1918-1968) (Мн., 1972) и “Архіўная справа на Беларусі у дакументах і матэрыялах (1921—1995 гг.)” (Мн., 1996), подготовленные в отделе публикацитй Главархива Беларуси (первый) и в отделе архивоведения Белорусского НИИ документоведения, археографии и архивного дела (второй).

Что же касается предпринимаемых в Беларуси попыток отождествления археографии с архивоведением, а также с архивным делом, то они, на наш взгляд, вызваны тем, что ведущую роль в практической археографии в республике в 1960—нач. 80-х гг. играли как раз-таки архивные учреждения, располагавшие в тот период не только документальной базой, но и наиболее квалифицированными кадрами архивистов-археографов.. С другой стороны, этому способствовало и отсутствие в республике специализированного археографического центра, который бы координировал научно-методическую и практическую деятельность научных и архивных учреждений Беларуси в области археографии и сам вел научно-методическую работу.

Обращаясь к истории организации архивной и археографической работы в дореволюционной Росии (включая белорусские и литовские губернии), нельзя не отметить, что там функции сотрудников исторических архивов и археографических комиссий были четко разграничены, хотя на практике, как выше уже говорилось, зачастую одни и те же люди (как, например, Н.И.Горбачевский, Д.И.Довгялло и др.) вели и архивную, и археографическую работу, но служа при этом в разных учреждениях (исключение здесь составляет Витебский архив древних актов, хотя и его сотрудники неоднократно ставили вопрос о необходимости учреждения по аналогии с Виленской археографической комиссией наряду с архивом такой же комиссии по изданию актов). И уже тогда наиболее дальновидные чиновники из МВД, МНП, а также ученые Академии наук, университетов, различных исторических и археологических обществ весьма критически относились к чрезмерно активной археографической деятельности некоторых сотрудников центральных исторических архивов, не без оснований полагая, что она может нанести существенный урон сугубо архивной работе.

“Наши провинциальные центральные архивы (Киевский, Виленский, Витебский,--писал профессор Киевского университета В.С.Иконников,-- предпочитают составлению и изданию архивных описей издание самих материалов, посвящая свое служебное время выборке и переписке документов для изданий местных археографических комиссий”. Директор Московского архива Министерства юстиции Н.В.Калачов также считал приоритетной в работе архивиста не публикацию документов, а составление описей “ с целью обнародования последних”.

Сменивший Калачова на посту директора архива Д.Я.Самоквасов, выступая с докладом “Об организации и деятельности центральных архивов древних актов в западных губерниях” на 1Х Археологическом съезде в Вильно (10 августа 1893 г.) вообще внес предложение о недопустимости совмещения архивной службы с какой-либо иной. Оно было поддержано рядом участников съезда; при этом архивариус Виленского центрального архива И.Я.Спрогис однозначно заявлял, что “задача архивов описание, а не издание; последнее есть дело археографических комиссий”.

Тридцатью же годами раньше, когда возникла идея объединить Виленский центральный архив древних актовых книг с только что созданной в Вильно Археографической комиссией, Министерство народного просвещения воспротивилось этому, принимая во внимание слишком различные функции, исполняемые сотрудниками данных учреждений. По его мнению “ архивариусы заняты преимущественно хранением, описанием и выдачей справок и выписок из дел, не представляющих научного интереса, а сугубо практический (купчие крепости, дарственные записи, документы, подтверждающие дворянство), а сотрудники Виленской археографической комиссии ведут научную работу”.

Разницу в работе архива и комиссии усматривал и виленский генерал-губернатор Э.Т.Баранов. По его мнению, “...первый обращает внимание по преимуществу на внешнюю классификацию актовых книг, вторая проникает [в] самое внутренне содержание акта и выбирает из массы только то, что полезно для науки”.

Мы намеренно так подробно остановились на вопросах взаимосвязи и взаимодействия археографии с архивоведением и архивным делом, поскольку и сегодня в очередной раз предпринимается попытка свести археографию к “эдиционному архивоведению” (В.П.Козлов, И.В.Поздеева). С другой стороны, выяснение общего и отличного у этих двух научных дисциплин и сфер практической деятельности, возможно, будет способствовать решению некоторых организационных вопросов в части совершенствования археографической работы в республике.

Достаточно противоречивые отношения сложились у археографии с историографией. Последняя не только способствовала зарождению и становлению работы по публикации документов, как исторических источников, но и в значительной мере определяла выбор объектов публикации, как, впрочем, и архивоведение, и источниковедение. В периоды кризисов в исторической науке археографическая продукция пытается выдвинуться на передний план, компенсировать собой отсутствие аналитических исследований исторической тематики.

Так было, например, в 1920-е гг., когда, по словам российского историка А.Л.Попова, “у ободренных первыми успехами наших археографов, по-видимому, явилось желание подать первую помощь историкам, причем подать эту помощь они решили, заместив их собою. Археографы заговорили о необходимости преодолеть различие—“дуализм”, как они выражаются, существующий между работой в области исторического исследования и публикацией исторических документов”.

Результатом такого преодоления стало издание многочисленных сборников документов, во многом дублировавших по своему составу друг друга и в конечном итоге не стимулировавших углубленного изучения исторического процесса.

Нечто похожее, на наш взгляд, происходит в исторической науке и в настоящее время. Если в 1920-е гг. была разрушена концепционная основа исторической науки, то в наши дни происходит процесс значительного изменения установившихся стереотипов по существенным проблемам исторического развития страны, общества, особенно советского периода. В число актуальных выдвигаются проблемы, ранее находившиеся если не под полным запретом, то с молчаливого согласия историков-конформистов в режиме ограниченного доступа. В условиях едва только начавшегося осмысления историками данных проблем и отсутствия каких-либо концепций их изучения, у археографов опять-таки может явиться мысль о замещении документальными публикациями отсутствующей историографической традиции В том, что подобный процесс имеет место в Беларуси, можно убедиться, обратившись к многочисленным документальным публикациям (преимущественно малых форм)—о политических репрессиях в республике в 1930-50-е гг., коллаборационизме в годы Великой Отечественной ворйны, национально-государственном строительстве в 1920-30-е гг., внешнеполитической деятельности и др. Так, составители и редакторы многотомного документального издания “Знешняя палітыка Беларусі” во введении к первому тому сборника, увидевшего свет в 1997 г., прямо пишут: “…у беларускай гістарыяграфіі да гэтага часу няма спецыяльнага выдання, у якім бы сістэматызавана разглядалася знешнепалітычная дзейнасць нашай дзяржавы. Гэты прагал заклікана запоўніць шматтомнае выданне дакументаў і матэрыялаў “Знешняя палітыка Беларусі”, першая кніга якога у вашых руках”..

Между тем, как совершенно справедливо, по нашему мнению, утверждает современный российский историк и археограф Б.Г.Литвак, “публикация—“исследование” уместна и даже желательна в самом начале историографической традиции; в дальнейшем ее участие в историографическом процессе должно сводиться не к простому документальному иллюстрированию уже достигнутого историографией, а к высвечиванию таких тайников документального наследия, которые еще не включены в научный оборот”.

Дающая материл для исторических построений, но сама определяющаяся уровнем развития и направлением исторической науки, археография не может не отражать состояние последней. Однако археографическое освоение нового материала должно сочетаться с изучением отдельных процессов и явлений, ранее не бывших в поле зрения исторической науки. Забегание археографии вперед может привести (как это ни покажется странным) к сдерживанию развития исторической науки, субъективизму и произволу археографов в части отбора источников для публикации, к появлению, наконец, утонченной документальной фальсификации.

С другой стороны, отставание археографии от историографии чревато тем, что документальные публикации могут оказаться под сильным влиянием уже сложившихся историографических “установок” и будут полностью соответствовать параметрам состояния историографии вопроса, не стимулируя углубленного его изучения. Вывод таким образом напрашивается сам собой: археография и историография должны в своем развитии идти что называется “рука об руку” и тогда успех обеим гарантирован.

Тесная связь археографии с историографией и их взаимовлияние дают основание современным историкам включать в свои исследования о развитии исторической науки разделы, посвященные состоянию публикационной деятельности по тем или иным проблемам или периодам (см., например, учебник Н.Л.Рубинштейна “Русская историография” (М., 1941), в котором ряд параграфов и глав носят археографический характер: “Развертывание научной работы. Журналы. Архивы. Публикации”, “Издание исторических памятников”, “Археография”, “Археографическое направление”, “Собирание и публикация памятников русской истории. Изучение источников”. Археографические сюжеты также присутствуют в историографических исследованиях и белорусских историков Э.Г.Иоффе, Д.В.Карева, В.Н.Михнюка, П.Т.Петрикова, В.В.Чепко и др.). Археографические сюжеты присутствуют также и в работах общеисторического, источниковедческого характера (см., например, главы ”Научное изучение Белоруссии с 60-х гг.”, “Национальное направление подготовки возрождения” монографии М.В.Довнар-Запольского “История Белоруссии””, представляющие собой по существу источниковедчески-археографический обзор изданий по истории Беларуси и в то же время очерк по истории организации архивно-археографической деятельности в Литве и Беларуси во второй половине Х1Х—начале ХХ вв.; российские и белорусские учебники по историческому источниковедению и др.)

Выяснение значения археографии для исторической науки в целом, определение ее места среди других источниковедческих дисциплин дают основание говорить о интегрирующей роли археографии, которую она играет по отношению к другим наукам (и не только гуманитарного профиля).

Интегрирующий характер археографии как научной дисциплины и сферы практической деятельности мы усматриваем и в том, что она прежде всего разрабатывает теорию и методику публикации документов как исторических источников, обеспечивает публичность и доступность этих источников, что в равной мере необходимо и крайне полезно для развития любой науки. Как совершенно справедливо отметил академик Д.С.Лихачев, археография только с первого взгляда кажется узкой дисциплиной. “На самом деле,--писал он,--нет шире этой науки, и пространства ее соприкосновения с другими науками—самые обширные”.

Лекция 2 Археографическая публикация и ее место среди других публикаций документов

В упоминавшихся в предыдущей лекции дискуссиях о предмете и задачах археографии, прошедших в 1970—2000-е гг. на страницах журналов “Советские архивы”, “Отечественные архивы”, почти не затрагивался вопрос о том, что представляет собой публикация исторических источников, или, говоря другими словами, всякую ли документальную публикацию можно считать археографической Однако, это вовсе не свидетельствует о полной ясности в данном вопросе. До сих пор, например, существуют различные подходы к определению понятия “публикация исторических источников” в археографии. До сих пор даже в литературе по истории археографии на одну доску ставятся, с одной стороны, издания типа “Декреты Советской власти”, “Беларускі архіў” и др., предпринятые с целью изучения исторического прошлого, а с другой -- публикации постановлений и распоряжений органов власти и органов управления, осуществленные в официальных изданиях типа “Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР”, “Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства БССР”, “Ведомости Верховного Совета БССР”, “Национальный реестр правовых актов Республики Беларусь” и др. с целями, далекими от удовлетворения потребностей исторической науки.

В истории белорусской археографии можно встретить немало примеров смешения археографических публикаций с изданиями документов оперативного характера, предпринятыми в управленческих и иных целях. Так, автор статьи обзорно-информационного характера, посвященной публикации исторических источников в Беларуси, в перечень научных публикаций документов включает и документы, обнародованные вслед за их созданием в белорусских периодических изданиях—газетах “Буревестник”, “Известия Витебского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов” (приказ № 1 Минского совета, материалы Второго всероссийского съезда советов и др.), не предназначавшиеся во время их опубликования для изучения в качестве исторических источников.

Не одно поколение студентов Московского историко-архивного института воспитывалось на том, что у истоков советской археографии стоял матрос-большевик Н.Г.Маркин, под редакцией которого в 1917—1918 гг. изданы 7 выпусков сборника секретных документов. “Первая публикация—“Сборник секретных документов из архива бывшего Министерства иностранных дел” под ред. Н.Г.Маркина,--читаем во введении к “Хрестоматии по археографии”,-- осуществленная по прямому указанию В.И.Ленина, имела огромное значение для развития молодой советской археографии. Этой публикацией Советское правительство разоблачило перед всем миром тайную дипломатию европейских буржуазных првительств, в том числе самодержавного и буржуазного временного правительства России Она вскрыла империалистическую сущность первой мировой войны и показала ее истинных виновников”.

Между тем эта публикация, к слову сказать, крайне неряшливо подготовленная, предпринималась в четко обозначенных политических целях и не предназначалась для научных исследований. Как не предназначалась для аналогичных целей и подобная ей публикация, годом позже появившаяся в Ковно и также носившая обличительный характер. Мы имеем в виду книгу К.Б.Езовитова “Белорусы и поляки: Документы и факты из истории оккупации Белоруссии поляками в 1918 и 1919 гг.”

Сторонник наиболее догматических и консервативных взглядов на проблемы археографии, возглавлявший в 1960—нач. 1980-х гг. кафедру археографии Московского историко-архивного института, проф. М.С.Селезнев до недавнего времени, например, продолжал настаивать на необходимости включения оперативных публикаций в объект археографии. Как ни странно, подобную точку зрения разделяет и нынешний руководитель Росархива, член-кор. РАН В.П.Козлов, связывая начало систематической подготовки документальных публикаций в России с именем Петра 1. “Именно при нем,--пишет он в дискуссионной статье о теоретических основах археографии,--возникла практика опубликования официальных документов—императорских указов, распоряжений высших и местных правительственных учреждений” Заметим, что данное положение вызвало критическое замечание со стороны участника дискуссии Б.Г.Литвака. В нем он увидел продолжение смешения археографических и неархеографических публикаций, характерных для советской археографии.