Православном Свято-Тихоновском богословском институте 12 страница

Здесь оглашение приобретает особенное значение. Оно было необходимо в древности, считалось совершенно необходимым перед крещением взрослого. Но, конечно, когда крестили младенцев, то об оглашении в этом смысле речи идти не могло, потому что об­ъяснять младенцу ничего нельзя. Здесь оглашение сводится только к чтению огласительных молитв. У нас на Руси ввиду того, что в течение многих веков вся Русь была православной, крести­ли только младенцев, взрослых практически не крестили. Поэтому оглашение, как некая подготовка к крещению, у нас на Руси было просто забыто, утрачено. Забыли о том, как оглашение делается, что требуется и даже о том, что оно вообще нужно, тоже забыли наши священники.

И вот происходит революция, и очень быстро появляется большое количество взрослых людей неверующих, которые хотят креститься. А священники не только не знают, что нужно огла­шать — они не умеют этого делать, они веками никого не оглаша­ли. Они даже купели не имели, где крестить взрослых, они ведь крестили только младенцев в маленьких купельках. Отсюда возни­кает почти кощунственное словосочетание, как советский способ крещения, когда крестят кое-как, ни о чем не спросив, не пре­дупредив, ничего не объяснив. Поливают водой или брызгают вместо того, чтобы погружать.

Все это возникло от внезапно начавшегося гонения, когда условия жизни Церкви внезапно полностью изменились, к чему Церковь оказалась не готовой. Мы с вами должны восполнить этот пробел и вернуться к древней практике.

Священник или епископ, убедившись в том, что оглашаемый готов к крещению, над ним совершают чин оглашения. А в древ­ности это могло быть не так — чин оглашения частично мог со­вершаться и раньше, если можно так сказать, растягиваться во времени.

Итак, первая молитва из чина оглашения (текст молитвы).

И потом следует молитва под названием "Запрещение первое": (текст молитвы).

Первая молитва, как вы видите, носит характер проситель­ный. "А теперь запрещение". Это слово может нас насторожить. Не попали ли мы с вами в сферу какой-то магии? Мы привыкли, что всякие заклинания совершают колдуны, маги. Почему же здесь, в чине крещения, священник начинает что-то запрещать, то есть, иначе говоря, заклинать? Всякие заклинания — вещь очень опасная, это очень легкий путь потери православного устроения, православного духа, тут легко можно скатиться к какому-то магическому католицизму или просто к язычеству, и мы это должны помнить, знать и быть здесь очень осторожными. И все же мы должны вспомнить, что Сам Господь Иисус Христос запрещал нечистым духам, и духи исходили из бесноватых. Мы помним также, что Господь послал Своих уче­ников на проповедь и сказал: "Се, даю вам власть вязать и ре­шить и наступать на всякую силу вражию", т.е. Господь дает им власть побеждать эту вражию силу, нечистый дух. И когда учени­ки возвратились ко Христу, то они сказали: "И бесы нам повину­ются", т.е. они исходят по слову апостолов. Апостолы употреби­ли власть, полученную от Христа, и запрещали нечистым духам, и те исходили. То есть, такая вот запретительная власть или, как говорят, заклинательная власть, была присуща еще апостолам и христианам с самого начала.

Тогда встает другой вопрос: может, мы напрасно так сер­димся на магизм и всякие заклинания, а на самом деле в Церкви всегда это было? Почему же мы теперь хотим вдруг лишить Пра­вославную Церковь, православную службу ее заклинательного как бы значения, хотим как бы обессилить Слово?

Что такое магизм? Это подход, который характеризуется ка­толической формулой: "Ex opera operatum", т.е. "по силе сделан­ного действия" — что-то должно совершиться в силу совершенного действия или в силу сказанного слова. То есть само по себе действие, само по себе слово уже обладают такой силой, что всё должно совершаться по этому слову.

Это довольно опасное утверждение. Если слово — это чистый магизм, то не лишаем ли мы слово его силы? Ведь Слово — Логос — есть богоподобный дар. Недаром мы говорим, что Господь Иисус Христос — вторая ипостась Святой Троицы — Бог Слово. Значит, слово действительно имеет особую божественную силу в себе, и нужно ли удивляться тому, что оно имеет власть вязать, решить и творить чудеса?

Конечно, это так. С этим спорить было бы неправославно, это было бы в корне неверно, если бы мы стали это отрицать, сказав, что слова не имеют никакого значения. Конечно, слово имеет великую силу.

Тогда в чем же магизм, почему мы не позволяем положиться на силу слова и считать, что если слово сказано, то уже в силу одного этого должно произойти какое-то действие? Вот это — ма­гизм?

Да, это магизм. И вот здесь весьма тонкая есть грань, и от нас требуется весьма тонкое различение. Естественно, магизм для нас крайне опасен и противоположен по своему смыслу нашему православному устроению. Здесь лежит и различение православия от католицизма в значительной степени, и тем более от язычест­ва, так что нам нужно понимать обязательно, где магизм, а где нет. Особенно в наше время, когда всякие маги и всякий магизм приобрели такое распространение в мире, что отовсюду только и слышишь всякие угрозы, что тот или иной маг сейчас тебя по те­левизору заколдует или еще что-нибудь сделает. И очень много сект, очень много соблазнов такого рода.

Значит, нужно понимать — и я это еще раз подчеркиваю ­что в православном богословии никакого магизма нет и быть не может и не должно быть. Никогда, нигде.

Но где же этот магизм может пролезть, где мы можем его не заметить и пропустить? Именно в том случае, если мы будем ду­мать, что слово само по себе может обладать какой-то силой. Или действие может обладать какой-то силой само по себе. Этого быть не может с точки зрения православия, так бывает только у колдунов. Но в православной вере так быть не должно. Слово имеет огромную творческую, созидательную силу, действительно "власть вязать и решить", но только тогда, когда это слово исходит от веры, от любви, когда оно несет в себе сердечную веру, когда оно несет в себе исповедание этой веры. Вот тогда слово действительно является тем, чем оно должно быть. Это действительно будет Божественный дар, Богоподобный дар, полу­ченный человеком от Бога при творении, когда понятно, что че­ловек — это словесная тварь, в отличие от всех бессловесных. И одна из черт богоподобия человека — именно в этом даре сло­весном, Логосе. Вот такое слово, которое несет в себе как бы духовную жизнь человека, является как бы носителем его духов­ного первородства, его богоподобия, — такое слово имеет огром­нейшую силу. И всякое заклинание православное ли запрещение имеет именно эту силу, эту власть. Не "Ex opera operatum" свя­щенник запрещает что-либо — он молится, он запрещает с верой, обращаясь к Богу. Он знает, что делает это не потому, что зна­ет какую-то формулу, как это делают колдуны — вот сейчас, мол, скажу, и с тобой неизвестно что будет, ты заболеешь или ум­решь. Это колдовской магизм. Такого в православии нет и быть не может. Слово, сказанное с верой, властью, которую дает мне Бог, — только такое слово будет иметь силу.

Так что священник, запрещая нечистым силам, прекрасно знает и помнит, что не своей силой он действует и не просто знанием каких-то формул, а через него действует Бог, через его логосный дар действует Божественная сила. Когда он запрещает нечистым духам, то он действует от лица Церкви, от лица Божия.

Есть такое слово латинское — "экзорцист", т.е. изгонитель бесов. Вот священник в данный момент является таким экзор­цистом. Но горе ему, если он хоть на минуту подумает или по­чувствует, что это он вот такой стал сильный и святой, что он может повелевать бесам своей силой, как говорится, своей энер­гетикой, своим "биополем", и они будут его слушаться. Как только человек так начнет думать, ему обеспечена прелесть, это грозит ему духовной гибелью.

Напомню вам одно место из Деяний святых апостолов. Вы помните, как однажды семь сынов иудейского первосвященника, не верующие во Христа, пытались изгонять бесов, го­воря: "Заклинаем вас Иисусом, которого Павел проповедует". Но злой дух сказал в ответ: "Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто?" И бросился на них человек, из которого они хотели изгнать бесов, и одолев их, взял над ними такую силу, что они, нагие и избитые, выбежали из того дома (Деян, 19).

Случай замечательный для нас, который как раз предостере­гает не толь­ко простого человека, но и священника от того, чтобы он не брался изго­нять бе­сов, не зная Христа, не зная Павла и думая, что это он делает своею силою.

Мы оправдались от обвинения в магизме и теперь уже можем к этому не возвращаться. Будем помнить, что мы к магизму не имеем никакого отношения, а запрещать бесов Господь дал нам власть. Между прочим, не только священникам. Каждый христианин принадлежит к роду избранному, вы — царственное священство, люди, взятые в удел, так что каждый христианин очень часто пользуется этой силой, читая молитвы. Есть даже у нас такое твердое поверье и даже уверенность, что молитва "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его" имеет такую силу. Но опять-таки предупреждаю: если вы будете думать, что сама по себе формула этой молитвы имеет такую силу, то это будет, как у того незадачливого заклинателя. А мы можем читать эту молитву, именно молясь Богу. Мы гово­рим: "Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его". Мы просим этого у Бога, и наши слова, сказанные с молитвой и верой, бу­дут иметь силу.

Так вот, запрещение первое. "Господу помолимся". И лик отвечает: "Господи, помилуй". Священник говорит весьма страш­ные слова: "Запрещает тебе, диаволе, Господь, пришедый в мир и вселивыйся в человецех..." (текст молитвы).

Обратите на эти слова внимание. Сначала говорит "запре­щаю", а потом как бы уточняет: Бог запрещает тебе, "убойся, изыди..." (текст молитвы).

Эта молитва как бы производит впечатление духовного еди­ноборства, когда священник выходит именно от лица Церкви, от лица Божия для того, чтобы изгнать Сатану. Эту молитву следует читать именно с такой верой, нужно, чтобы священник понимал значение, смысл, величие этого единоборства, этой молитвы, по­тому что именно через него Церковь устремляется на спасение человека. Он от лица Церкви это говорит. То есть Христос, при­шедший спасти мир, и сейчас тоже спасает этого человека, хочет отнять этого человека у темной силы. И священник именно от ли­ца Христова, нося на себе образ Христов, вступает в этот бой. Эта молитва читается, конечно, лицом к крещаемому, к оглашае­мому. Если молитва, обращенная к Богу, совершается лицом к алтарю, то здесь священник поворачивается к оглашаемому и гово­рит: "Запрещаю тебе, диаволе".

Затем следует второе запрещение: "Бог святый и страшный, славный..." (текст молитвы). В этой молитве, которая является страшным заклинанием, изгнанием беса, мы видим, казалось бы, нечто противоположное по духу. Вся средняя часть этой молитвы, является совершенно особенным поэтическим любованием Богом. Вдумайтесь, как это удивительно сказано, такой красивой молит­вы, может быть, нигде больше и нет. Эта молитва исключительно поэтична. А ведь на самом деле это заклинание, запрещение бесам. Еще раз читаю вам (текст молитвы). Это же просто стихи, и в них — прекрасный образ, образ неизреченной красоты Божией. Изгоняя нечистую силу, здесь изгоняется всякое уродство, зло, мрак, темнота. Священник как бы рисует красоту горнего мира, красоту Божию. И этой красотой как бы изгоняется зло и уродство. Помните, как Достоевский говорил: "Красота спасет мир". Это древняя очень молитва, и в ней замечательно сочета­ние поэтического восхваления Богу с активным воспрещением диа­волу.

Заканчивается эта молитва словами: "Запрещаю тебе..." Все эти молитвы, которые теперь священники бормочут про себя, когда крестят, потому что у них не хватает силы прочи­тать это внятно, когда множество младенцев, когда нужно как можно скорее все сделать, потому что они кричат, и тут, конеч­но, уже не до поэтических описаний. И священник, действитель­но, как какой-то маг, быстро-быстро про себя все это бормочет. И может быть, именно в том, что священник не молится как долж­но, не сознает себя здесь представителем Божиим в единоборстве с нечистой силой, это имеет значение в том, что современные крещаемые как бы не воспринимают часто благодать крещения так, как должно. Они очень часто уходят от крещения, ничего не по­чувствовав, и это изгнание нечистой силы над ними как бы не­полно совершается, потому что не так совершается крещение сов­ременное, как это должно делать.

Затем — запрещение третье. Здесь уже следует повернуться к алтарю, потому что, хотя это и запрещение, но уже здесь оно обращено не к диаволу, а, как всякая молитва, к Богу. "Призри на раба Твоего..." (текст мо­литвы).

Эти три запретительные молитвы, имеющие такое особенное значение, приготавливают к дальнейшему чину. Есть еще одна мо­литва, которая не называется запрещением, а просто называется молитвой (текст молитвы). Здесь священник дует на уста его, на чело и на перси: "Изжени из него..." (текст молитвы). И дует трижды. Здесь уже совершается некое действие, которое должно навести нас на вопрос о магизме. Но и здесь, точно так же как в слове, не будет никакого магизма, если мы будем совершать это действие с молитвой. На этом сегодня закончим.