Православном Свято-Тихоновском богословском институте 11 страница

Это, конечно, полный абсурд, который сейчас стал нормой и который трудно даже объяснить, потому что когда начинаешь объ­яснять, то в ответ слышишь: а почему вы это говорите, вот в другом храме этого не говорят. А я крестилась, и мне этого то­же не говорили. Может быть, вы самый умный?

Но объяснять нужно обязательно. Если вы будете катехиза­торами, это как раз и означает, что вы будете готовить людей к крещению. Катехизация — это и есть оглашение. Оглашаемые назы­вались в древности катехуменами, а процесс оглашения — катехи­зацией.

Так вот, если к вам приходит человек и говорит, что он хочет крестить своего младенца, то вы должны спросить его, для чего он пришел. Обычно у нас в Церкви бывает так, что приходят сразу несколько человек. Мы их собираем в назначенное время (сейчас есть возможность регулировать этот поток), после ве­черней службы. Приходят, скажем, человек пять взрослых людей или родителей, которые хотят крестить младенца. Мы спрашиваем: зачем вы сюда пришли, чего вы хотите здесь добиться, чего вы ждете от крещения, что хотите получить?

В ответ слышатся самые разные заявления. Один говорит, что сам не знает зачем пришел, все крестятся, и он хочет креститься. Другой сообщает, что он хочет, чтобы его ребенка кто-нибудь охранял. Кто будет его охранять, он не знает, но что-то такое должно быть. Иной говорит, что сам креститься не хочет, этого требует его невеста, поэтому он и пришел. А кто-нибудь говорит, что решил креститься, чтобы не болеть.

И почти никто не скажет никогда единственной причины, по которой действительно креститься следует: что он поверил в Бо­га и хочет соединиться с Богом, прийти к Нему, отдать Ему свою душу. Но современные люди не имеют таких понятий. И вот нужно поговорить с человеком, все ему объяснить, спросить, читал ли он Евангелие. Правда, многие священники и сейчас говорят, что некрещеному Евангелие читать нельзя. Это древнее мнение. Счи­талось, что когда человек крестится, только тогда он и может взять в руки Евангелие. Но нужно учесть, что Св. Писание было тогда рукописным и хранилось в храме как величайшая святыня. Его читали вслух. На такое чтение за литургией оглашенные до­пускались, это явствует из чина литургии оглашенных. Но в руки Евангелие, конечно, не давали — неизвестно было, останутся эти люди в Церкви или уйдут.

Теперь все изменилось. Евангелие продается везде и всюду, оно стало достоянием любого мало-мальски культурного человека. Продают его и баптисты, и неверующие, и вообще некрещеные лю­ди. И охранять Евангелие сейчас уже невозможно. Поэтому следу­ет, конечно, сказать, чтобы желающий креститься прочел Еванге­лие и Деяния апостолов. Тогда человек уже имеет представление о той вере, к которой он хочет обратиться, о Церкви, к которой он хочет прийти. После этого уже можно спросить: веришь ли ты в то, о чем говорится в Евангелии? А если не веришь, то какие у тебя сомнения? Можно ему что-то объяснить, может состояться какой-то разговор. А сначала нет никакого общего языка.

Очень часто приходится объяснять человеку, что такое ве­ра, как нужно относиться к Богу, как понять, скажем, учение о Троице. Конечно, это объяснить до конца вообще невозможно. Но можно сказать, что учение о том, что Бог един по своей сущ­ности, но имеет три Божественные Личности, непознаваемые для нас, таинственное, отчасти может быть нами узнано, если мы вспомним, что человек создан во образу и подобию Божию и, сле­довательно, в его существовании, в его жизни тоже должно быть нечто от этих тайн. Объяснить, что все люди имеют одно естество, одну природу, но каждый из нас является тем не менее от­дельной личностью.

Мы можем сказать, что эти отдельные личности могут быть очень близкими и родными. Например, так бывает в хорошей семье, где родители и дети воспринимают себя как некое единство, где эти личности могут быть соединены любовью, как, скажем, мать и дитя, нечто единое целое. Таким образом, любовь соединяет, а там, где есть разделение, там есть причина этого разделения — грех. Но поскольку в Боге нет греха, в Боге есть любовь, поэтому три Божественные Личности взаимопроникновенны, и единство их, единосущность совершенно ясно проявляется. А в падшем человеческом роде люди забыли о своей единосущности, они помнят, что человек человеку — враг, или волк. Они ощущают себя как некие отдельные сущности, они забыли, что у них одна природа, все мы — один род человеческий. Таким образом можно объяснить нашу веру во Св. Троицу — важнейший христианский дог­мат.

Затем нужно объяснить второй важнейший догмат — о Богоче­ловечности Христа. Это тоже великая тайна, и нужно много само­му продумать, прочувствовать и пережить, чтобы найти доходчи­вые слова, которые современный человек, воспитанный совершенно уродливо, мнящий себя культурным, а на самом деле являющийся неким допотопным дикарем, который знает много технических ве­щей, но духовно совершенно неграмотен, — чтобы эти слова такой человек понял, чтобы они дошли до его сердца, чтобы он понял, что его представления о вере, о Боге просто глупы, не соот­ветствуют истине.

Объяснить второй догмат можно попробовать таким образом: сказать, что человек, отпавший от Бога, впавший в грех, не мо­жет быть исправлен никакими механическими, внешними средства­ми. Очень часто неверующие люди говорят: если Бог есть, почему же он терпит все это зло в мире? Такой довод считается послед­ним, сокрушающим доводом. Кажется, что на него нет ответа.

Но ответ на него есть. И называется он теодицея — оправ­дание Бога, защита Бога. Почему Бог терпит все наше безобра­зие? Потому что Он создал нас богоподобными, а одна из главных черт нашего Богоподобия — это наша свобода. И вот если бы Бог взял и механически нас переделал, мы были бы лишены свободы и утратили бы Богоподобие. Это стало бы для нас просто уничтоже­нием, уничтожением рода человеческого. И если Бог терпит, то только потому, что не хочет еще уничтожить нас, а хочет нам дать возможность обрести тот образ, ради которого создал нас.

Но как это сделать, не насилуя человека, не попирая его свободы? Никак нельзя. Только изнутри. Есть такие слова: если человек не восходит на небо, то Бог сходит на землю. Если че­ловек не может прийти к Богу, то Бог приходит к человеку. Че­ловек падший, отпавший от Бога уже не может преодолеть ту про­пасть, которая отделила его от Царства Божия. И вот тогда лю­бящий Бог Сам приходит к человеку, Сам преодолевает эту непре­одолимую пропасть. И принимает на Себя человеческое естество, чтобы в этом естестве обновить падшую человеческую жизнь, со­вершить исцеление изнутри, обожить человека, вернуть его к Бо­гу. На нашем человеческом языке Он научает нас истинам веры, потому что человек давно перестал слышать голос Божий и пони­мать Бога.

Бог приходит к нам для того, чтобы явить нам Свою любовь, потому что зло побеждается только любовью. Нельзя зло победить злом, нельзя зло победить силой — только любовью. И вот Христос являет нам любовь — безграничную Божественную любовь.

Христос изживает в Себе все последствия греха, которые стали уделом человеческого рода. Сам в Себе Христос не имеет греха, но Он как бы принимает на Себя последствия греха и отдает Себя в жертву. Кто распял Христа? Христа распял грех человеческий. И как нельзя огонь погасить огнем, так нельзя грех победить грехом, нельзя зло победить злом. Огонь водой тушится, а грех побеждается любовью. Христос говорит: "Больше той любви никто не имеет, как если кто душу свою положит за други своя". Христос отдает Себя в жертву, отдает Себя на смерть, Он дает Себя мученически убить этому греху, этому злу для того, чтобы это зло было побеждено любовью, чтобы зло было побеждено в своей сущности. На войне, когда мы убиваем врагов, то мы уби­ваем носителей зла, а зло мы убить не можем. А целью Христа является победа над злом в его сущности — не над людьми, а над злом.

И вот любовь Христова, крестная любовь, одерживает эту победу. Это победа не только над злом, но и над самым страшным следствием греха — над смертью. Воскресением Христовым побеж­дена смерть. И вот в человеческом естестве является победа. Одержана победа над грехом и над смертью. Теперь к этой победе каждый человек может приобщиться. Теперь эта победа уже тор­жествует, она уже живет именно в душе человечества, внутри не­го. И каждый может приобщиться к этой победе. Для этого Христос и устроил на земле Церковь, которая есть, по слову ап. Павла, Тело Христово, есть некий новый Адам, новый орга­низм, таинственный богочеловеческий, мистический организм, ко­торым Церковь может приобщить нас к этой благодатной победе над грехом и смертью. Может приобщить нас к новой жизни.

Все это нужно объяснить до крещения — объяснить доходчи­во, убедительно, чтобы человек поверил и понял, что его креще­ние — это приобщение к Церкви, рождение в новую жизнь. Если крестится младенец, то так должны верить его родители и его крестные, без такой веры крестить нельзя, нельзя быть крест­ным. Такое оглашение совершилось, если мы объясняем, что кре­щение, будучи таинством духовного рождения, требует потом и жизни соответствующей. Ведь ребенок родится не для того, чтобы его бросили и ушли. Мать будет кормить его, она никуда его от себя не отпустит. Так и здесь. Если рождается человек в Церк­ви, то мать его, Церковь, должна его кормить, должна его иметь при себе, в себе. Нелепо, абсурдно: креститься — и уйти. Кре­щение имеет смысл только в том случае, если человек потом бу­дет жить настоящей, полноценной духовной жизнью. Если он будет регулярно причащаться, исповедоваться, приходить к Богу, если вся полнота церковной жизни станет его жизнью. И вот только тогда, когда он скажет: "Да, я понял, я поверил, я хочу именно этого, именно для этого я пришел сюда", — тогда можно будет допустить его к крещению.

Такое оглашение в наше время мы не можем, конечно, разло­жить на три года. Конечно, если мы сейчас начнем требовать, чтобы люди по году и больше проходили оглашение, то мы людей поставим перед невозможностью креститься. Очень многие не смо­гут выдержать такие требования. Поэтому Церковь во всей полно­те этого не требует, хотя раздаются голоса за то, чтобы огла­шение проходило не меньше года. Но если мы будем такое требо­вание предъявлять ко всем, то мы поставим людей в невозможные условия. Оглашение можно провести быстрее. Но оно должно быть обязательным. Можно прочесть несколько огласительных лекций, бесед или провести какое-то чтение; бывает, что священник один раз побеседует — в зависимости от того, кто пришел.

Вероятно, здесь не должно быть формального подхода, но оглашение все-таки необходимо.

Лекция 12

В прошлый раз мы с вами говорили о таинстве крещения во­обще, о том, как нужно понимать это таинство и как к нему го­товиться. Вы помните, что таинство крещения — это первое та­инство, которое имеется в нашем требнике, и это вполне естест­венно, потому что с него начинается церковная жизнь, это та­инство духовного рождения.

От того, как человек родится, зависит вся его жизнь. Если, скажем, роды будут неблагополучными, то человек может родиться уродом или даже умереть, может быть слабым всю жизнь, может быть недоношенным и т.д. Подобно этому, и таинство ду­ховного рождения накладывает серьезный отпечаток на всю даль­нейшую церковную жизнь человека. От того, как человек крестился, зависит очень много.

В первые века креститься было непросто. Во-первых, су­ществовали большие ограничения, а кроме того, это была эпоха гонений, поэтому крестили в основном взрослых, и нужно было решиться на то, чтобы поставить себя перед лицом гонителей. Каждому крещеному могла угрожать смерть, пытки. Естественно, что люди относились к крещению очень серьезно, и крещаемый не только понимал, на что он идет, но и старался понять смысл происходящего — не только чем ему это грозит, но и что именно происходит и как.

Сейчас все изменилось, и более всего трансформировалось понимание таинства крещения и таинства покаяния. Так получа­ется, что именно эти два таинства, которые вводят человека в церковную жизнь, пострадали первыми, когда началась эпоха но­вых гонений. Церковь оказалась не готовой к этим гонениям в том смысле, что она не смогла всё сохранить в условиях гоне­ний. Потому не могла сохранить, что в переменившейся обстанов­ке — в эпоху государственной религии, государственного Пра­вославия — люди перестали понимать, что происходит, что надо делать, что должно быть. И здесь возникли тяжелые злоупотреб­ления. Эти злоупотребления сейчас воспринимаются практически везде как норма. То есть, считается нормальным, например, если приносят с улицы ребенка и, заплатив за ящиком сколько-то де­нег, требуют, чтобы священник немедленно его крестил. При этом никто не спрашивает, верят ли в Бога его родители, являются ли церковными людьми его крестные, гарантируется ли ему церковное воспитание в дальнейшем, будут ли его причащать, учить мо­литься. Об этом никто не спрашивает, а если священник и спросит, то очень часто в ответ получит окрик: "Хватит! Мы зап­латили — делайте свое дело". Такое хамское и грубое отношение приходилось и мне довольно часто встречать от приходящих с улицы. И это вполне естественно, потому что Церковь для них ­это просто магазин своеобразных товаров, и больше ничего.

Тем не менее считается, что крестить нужно всех даже в таких условиях, и мнение это стало нормой нашей церковной жиз­ни, что, конечно, очень страшно и прискорбно. Может быть, лет 10-15 назад и можно было оправдать такое компромиссное отноше­ние Церкви к этому вопросу. Ведь отказать в крещении тоже язык не поворачивается, это трудно. И ничего нельзя потребовать от тех людей, которых ничему не учили. И если они приходят крестить младенца, то это все-таки, наверное, неплохо, все-та­ки им захотелось его крестить. И прогнать их — это и тяжело, да и, может быть, неправильно.

С другой стороны, совершать это великое и страшное та­инство формально, без веры, совершать его, лишь бы совершить, — это граничит с кощунством. Здесь происходит, конечно, профа­нация таинства. Сейчас, когда появилась возможность приложить какие-то усилия, чтобы привести все в должный порядок, мы ни­как не можем игнорировать эту возможность, мы должны обяза­тельно ею воспользоваться и все силы приложить к тому, что та­инство крещения в нашей Церкви происходило так, как положено ему происходить. Это относится и к таинству покаяния. Это не­обходимо для того, чтобы вернулась настоящая христианская жизнь, чтобы духовная жизнь людей не повреждалась в самом сво­ем начале.

Теперь перейдем к изучению самого чинопоследования креще­ния. Я уже, кажется, говорил, что в начале требника мы имеем ряд молитв. Первая молитва — "В первый день по внегда родити жене отроча". Затем следует молитва "Во еже наименовати отроча, приемлющего имя в осьмый день рождения своего". Затем идут молитвы "Жене-родильнице по четыренадесяти днех", т.е. молитвы сорокового дня. Эти молитвы, как легко понять, составлены по образу ветхозаветных молитв. В нашем требнике молитв, конечно, гораздо больше, чем в Ветхом Завете предусматривалось, но Вет­хий Завет оказал существенное влияние на наше богослужение и на разные требные моменты жизни.

Вы помните, что в Ветхом Завете был закон, по которому в восьмой день полагалось обрезание отроча. В Новом Завете вместо этого обряда обрезания ставится наречение имени. Молит­ва сорокового дня тоже связана с Ветхим Заветом, потому что в этот день обычно женщина-родильница кончает срок очищения и может придти в храм.

Я позволю себе подробнее остановиться на этом вопросе: почему нельзя женщине приходить в храм до сорокового дня? Очень часто у нас вызывает удивление это ограничение, и многие считают его пережитком Ветхого Завета. В Новом Завете таким ограничениям, казалось бы, не должно быть места. Некоторые смиряются, считают, что можно смириться, но в общем смысл не­понятен. Раз уж так повелось, раз уж пришлось от Ветхого Заве­та все это принять, то будем смиряться, но почему это так, ­непонятно.

Имеет смысл это понять. Вы помните, что в начале Книги бытия, после грехопадения Адама и Евы, Господь дает епитимию Адаму: "В поте лица твоего будешь есть хлеб свой". И Еве тоже дается епитимия: "В муках будешь рождать детей". Известно, что в Новом Завете есть такое утверждение: чадородием спасается женщина. То есть, этому естественному моменту рождения ребенка Господь после грехопадения усваивает еще как бы особенность и свойства епитимии. Это не просто радостное, торжественное со­бытие, но это еще большой и трудный подвиг, и рождаться ребен­ку приходится в муках.

Вы помните, что епитимия (мы об этом будем говорить поз­же, когда будем изучать таинство покаяния), то есть некоторое научительное, воспиту­ющее педагогическое наказание, которое дается, когда человек согрешил, чаще всего бывает сопряжено и даже состоит в ограничении евхарис­тичес­кой жизни. Человек, ко­торый согрешил, прежде всего отлу­чается от причас­тия на боль­ший или меньший срок. Приступать к Чаше может только человек, имеющий чистое сердце, а всякий грех разлучает нас с Чашей Христовой. И нужно покаяться, как-то потрудиться, пройти ка­кую-то особую покаянную дисциплину для того, чтобы снова быть допущенным к Чаше. Это и называется епитимией. Поэтому епитимия, возложенная на Еву, тоже име­ет оттенок ограничения евха­ристической жизни.

Можно спросить: а почему Адам не отлучается от причастия, а просто в по­те лица должен есть хлеб свой? Труд в поте лица тоже отлучает от евхаристической жизни, как нам всем хорошо известно. Даже дети очень часто страдают, когда не хотят идти в школу, а хотят пойти в церковь, а родители говорят им: нет, хоть и хорошо, конечно, пойти в церковь, и приятно, и радост­но, и мне очень приятно, что ты хочешь в церковь пойти, но все-таки тебе при­дется пойти в школу. Тем более человек, кото­рый трудится на какой-то работе, не может участвовать во всех церковных праздниках, и очень часто этот труд в поте лица яв­ляется как раз ограничением евхаристической жизни.

Кроме того, работа в поте лица заповедана человеку, можно сказать, на всю его жизнь. Потомки Адама так всю жизнь и тру­дятся в поте лица: без труда, как говорят, не вынешь и рыбку из пруда. И вот рождение ребенка и вообще вся сфера деторожде­ния должна была бы иметь продолжительный срок и смысл. Если бы речь шла о том, что только родивши один раз ребенка, женщи­на уже освобождается от епитимии, то было бы существенное не­равенству между мужчиной и женщиной: мужчина должен всю жизнь трудиться, а женщина только один раз родит ребенка — и все. Тем более что дети бывают не у всех. Тут понятно, что детород­ная деятельность и жизнь женщины тоже воспринимается Церковью как епитимия. Ею налагается некое ограничение евхаристической жизни на женщину.

Когда человек согрешил, он приходит на исповедь и очень часть слышит от духовника: грехи тебе прощаются, а причащаться ты еще не можешь. Пойди и исполни то, что я тебе скажу: помо­лись в течение какого-то периода или еще что-то сделай и тогда будешь допущен к причастию.

Подобно этому и здесь. Когда женщина носит ребенка, то ей говорят: причащайся как можно чаще. И до рождения ребенка ста­раются часто причащать ее, чтобы укрепить, напитать ее благо­датными силами. Когда же она родит ребенка и уже как бы испол­нила свою епитимию, то здесь в соответствии с природой и с ду­ховным смыслом епитимии ей дается продол­жительное время, когда она ограничена в евхаристической жизни, не может приходить в храм. Она должна понять, что рождение ребенка — не только ра­дость, не только торжество, но и епитимия за первородный грех. Поэтому на 40-й день женщина должна придти в храм и получить молитву очистительную, т.е. молитву, в которой говорится, что она исполнила то, что Господь ей дал исполнить.

В чине молитв сорокового дня мы находим две молитвы, об­ращенные к матери. В них говорится, что пришла женщина, "да не осужденно сподобится причаститься Святых Твоих Таин". В этой молитве как раз акцентируется то, что она приходит и снова будет допущена к причащению Св. Христовых Таин.

Потом следуют две молитвы, которые читаются младенцу. Эти молитвы содержат в себе прошение о том, чтобы младенец был крещен. Они имеют явный приготовительный к крещению смысл. Там говорится о том, чтобы младенец был сподоблен очищения в купе­ли и был бы потом сопричислен стаду Христову. Я подчеркиваю этот момент потому, что по утвердившейся теперь практике эти молитвы читаются во время чина воцерковления, после крещения. Сначала крестят, а потом читают эти молитвы, воцерковляют мла­денца. Это вызывает некоторые своеобразные последствия. Поскольку в чин входит и молитва сорокового дня для матери, то матери, не получив­шие молитву, не могут присутствовать на кре­щении. Только когда окрестят младенца и будут его воцерков­лять, читаются молитвы родиль­нице, молит­ва сорокового дня. И только здесь матери допускаются в храм. Поэтому если вы участ­вовали в крещении младенца, вы, наверное, заметили, что свя­щенник всегда очень старательно выгоняет матерей, не допуска­ет, чтобы они присутствовали при крещении. Это даже восприни­мается часто как некое особенное магическое требование: матери нельзя почему-то быть, когда крестят ребенка.

На самом деле матери при крещении младенца быть и можно, и должно было бы, но просто это должно быть уже после того, как она допущена в храм, если крещение происходит в храме. Для этого нужно, чтобы молитва была прочитана раньше, чтобы она раньше пришла, получила разрешительные молитвы и ей можно было бы присутствовать при крещении. А у нас делается все наоборот, потому что воцерковление ребенка совершается после крещения.

Что такое воцерковление? Это принесение к алтарю, к Престолу. Естественно, что приносит к алтарю некрещеного мла­денца нельзя, воцерков­ление должно совершаться после крещения. А раз после крещения, то заод­но и весь чин читается после кре­щения и молитва матери читается тоже после крещения. Поэтому матери не могут присутствовать при крещении.

Все это происходит от недостаточного понимания того, как на самом деле должно быть. Может быть, отчасти от спешки, а может быть примешиваются и причины коммерческого свойства: у нас в церкви очень любят брать деньги за молитву матери, к со­жалению.

На самом деле должно быть все не так. Молитва матери должна читаться именно в сороковой день. Не когда угодно, не через три года после рождения ребенка, как теперь это часто бывает. Приходится так делать, поскольку мать вовремя не при­ходит, но на самом деле молитва должна читаться в сороковой день. И это существенно. А молитвы младенцу тоже могут чи­таться вместе с молитвой матери, но в принципе они к сороково­му дню не имеют прямого отношения. То есть, принесение младенца к алтарю в сороковой день просто взято из Ветхого Завета. Там был закон: мать должна принести в храм младенца, особенно первенца, и выкупить его, принести за него жертву, а его посвятить Богу (это есть содержание праздника Сретения) в сороковой день, когда окончится время очищения ее. Следуя этому ветхозаветному обычаю, и здесь так же устраивается.

Но в принципе я думаю, что можно эти молитвы прочитать ребенку и раньше, если он крестится. Но вообще здесь все очень сильно у нас перемешалось. Раньше младенцев крестили обычно на восьмой день, когда нарекали имя. И тогда их никто не воцер­ковлял. А затем, когда у матери проходило сорок дней, она с уже крещеным младенцем приходила в храм, и там ей читали мо­литву очистительную и заодно молитвы младенцу и младенца во­церковляли. При этом происходила некоторая ошибка, потому что в молитвах младенцу содержится прошение о крещении, а он уже крещен. Это тоже послужило причиной того, что у нас эти молитвы читаются после крещения. На самом деле молитвы младенцу должны быть до крещения, то есть, иначе говоря, младенец дол­жен был бы креститься не на восьмой день, а на сороковой.

Но так или иначе, все это не имеет существенного значе­ния. Важно одно: эти молитвы читаются перед крещением младен­ца, а воцерковление совершается после крещения младенца. И об этом прямо написано в требнике. Эти молитвы вовсе не обяза­тельно связаны с воцерковлением. После молитв младенцу на­писано: "И аще младенец крещен есть, творит иерей воцерковле­ние, аще же ни, творится се по крещении. Молитвам же зде тво­рит отпуст". То есть, если младенец некрещен, то здесь гово­рится отпуст молитвам, а дальше совершается крещение, а воцер­ковление не совершается.

Поэтому разумнее всего в наше время поступать следующим образом: когда приходит мать с младенцем, если уже прошло со­рок дней, то тогда ей читают молитву сорокового дня и читают молитвы младенцу. А после этого совершают крещение, и мать уже может при нем присутствовать. Воцерковляют же после крещения младенца.

Если же младенец крестится раньше сорокового дня, то мо­литвы матери, естественно, не читаются, а молитвы младенцу чи­таются тоже до крещения. Так что после крещения эти молитвы читаться, конечно, не должны, это странно и бессмысленно: по­лучается, что мы молимся о том, что уже совершилось. Просим младенца крестить, а он уже крещен. Этого, конечно, делать не следует.

Если бы мы так научились делать, не было бы проблемы с матерями. А проблема эта очень существенная. Представьте себе: обычно приносят младенцев уже не маленьких — годовалых, а то и в два, три года. Приносят в храм и начинают выгонять его маму. А ребенка берут чужие дяди и тети, священник в какой-то нео­бычной одежде. Ребенок начинает, конечно, безумно орать. И по­лучается, что мы своими искусственными ограничениями превраща­ем крестины в невозможный базар. Когда гораздо проще и естест­веннее было бы оставить ребенка у матери и он спокойно сидел бы у нее на руках, и никакого бы шума не было.

Обращу ваше внимание на то, что все эти молитвы, о кото­рых я сказал, точнее, молитва матери на сороковой день и мо­литва наречения имени на восьмой день, начинаются возгласом: "Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков! Аминь." — возгласом, которым начинаются почти все богослуже­ния. А после этих молитв должно начинаться крещение. Оно состоит из двух частей: оглашения и собственно крещения. Чин оглашения не имеет никакого возгласа. Если вы посмотрите по требнику, то там прямо содержится краткое предисловие, потом "Господу помолимся" и молитва. В предисловии говорится: “и совлачает и отрешает его, и поставляет к востоку во единой ризе, непре­поясана, непокровенна и необувенна, имущего руце долу".

Что значит "совлачает"? Это значит "раздевает". То есть, он должен быть раздет. Но отнюдь не догола. Тут сказано, что "в единой ризе" он остается — в какой-то нижней одежде. После этого священник дует на лице его трижды, накладывает крестное знамение на чело его и перси трижды, полагает руку на главу его, глаголя: "Господу помолимся".

И тут уместно спросить: почему при начале такого чина нет никакого начального возгласа? Он есть в начале утренних и ве­черних молитв ("Благословен Бог наш..."), в начале всех наших служб, в начале любого чинопоследования, а здесь его нет. По­чему? Это не случайно, и это вовсе не ошибка. А просто потому, что этому чину предшествует другой чин — чин наречения имени или чин сорокового дня, где возглас есть. А дальше оглашение присоединяется непосредственно, и новый возглас не требуется. То есть, здесь мы тоже находим подтверждение тому, что молитва сорокового дня и молитва на воцерковление ребенка должны быть прочитаны до крещения, до оглашения.

Дальше следуют молитвы из чина оглашения. Вы помните, что этот чин имеет свое название вовсе не случайно. Что значит "оглашение"? Это значит, что крещаемый оглашается Словом Божи­им, оглашается молитвами. Он должен выслушать эти молитвы, он должен пройти как бы специальный путь, когда над ним прозвучит Слово Церкви, Слово Божие. Отсюда — довольно странное для нас название: "оглашенный". У нас оно обычно употребляется в таком контексте: "Что ты кричишь, как оглашенный?". Может быть, это именно потому, что дети оглашаемые очень сильно кричат, когда их разлучают с матерями. На самом деле оглашенный, или "кате­хумен" по-гречески, — это человек, который проходит оглашение — период, время, или чин оглашения.

В древности такой период оглашения мог быть очень дли­тельным: год, два и даже три года. Оглашали не сразу читая мо­литву. Оглашение включало цикл огласительных бесед, которые часто проводил епископ. У нас сохранились такие чины. Всем из­вестны огласительные беседы Кирилла, Патриарха Иерусалимского. Такие беседы мог проводить и пресвитер (священник). Они прово­дились в течение длительного времени и носили характер вероу­чительный. В этих беседах оглашаемому объясняли истины веры, православное христианское вероучение. И оглашающий должен был понять, почувствовать, готов ли пришедший к нему креститься принять таинство или не готов, имеет ли он для этого нужную веру, расположилось ли его сердце в достаточной мере, чтобы принять это таинство.

Такое отношение к совершению таинства очень существенно. Оно совершенно сейчас нами утрачено, и в современных храмах такого чина мы почти нигде не встретим. Крестят всех подряд, и священник не считает себя ответственным за то, как он препода­ет благодать Божию. А между прочим, еще недавно православные люди помнили пословицу: "Не предаждь креста в беззаконные уста". И сейчас у нас еще священник наблюдает, не прихо­дит ли к Чаше Святой человек без исповеди, то есть подготовлен ли он к причастию исповедью.

Точно так же священник всегда должен быть начеку и сле­дить за тем, подготовлен ли человек к совершению любого та­инства. В любом таинстве дается благодать Св. Духа, и священник не имеет права давать эту благодать кое-как. Он должен знать, что эта благодать может быть для спасения, а может быть в суд и в осуждение. И должен об этом предупредить того, кто прихо­дит к таинству, убедиться в том, что ему это будет на пользу, что он способен его воспринять с необходимым благоговением и верой. Поэтому чин оглашения, когда священник имеет дело с человеком, пришедшим извне, то есть неверующим очень часто, или только что пришедшим к вере, или думающим, что он верит, а на самом деле нужной веры не имеющим.