Православном Свято-Тихоновском богословском институте 10 страница

Потом поется 33-й псалом и бывает отпуст. Здесь остается только сказать, что песнопения литургии Преждеосвященных Даров для тех, кто вырос в церковной жизни или кто уже давно ходит в церковь, живет церковной жизнью, они как бы связаны с Великим постом. Уже невозможно себе представить Великий пост без этих чудных особенных песнопений, без длинных покаянных служб, без этой особенно таинственной, тихой, прекрасной атмосферы Великого поста. Такие богослужения создают особенный дух постного времени, постного богослужения.

Теперь, конечно, у нас все меняется, мы не можем уже проходить пост так, как это было прежде, но все же эти службы продолжают для нас сохранять эту особенный дух Великого поста.

Следует здесь сказать с горечью, что ввиду массового закрытия церквей, поголовного уничтожения духовенства при советской власти получилось так, что Великий пост стал временем не просто трудным, а невероятно трудным для священства. Сейчас немного все выравнивается, потому что поколения тех, кто родился после революции, уже практически сошли, а новые поколения живут иначе. А вот еще лет десять назад и двадцать тем более — я это прекрасно помню — Великим постом творилось в церквах нечто невообразимое. Храмы были наполнены старушками, которые приходили причащаться раз в год. Они приходили как раз для того, чтобы, поговевши, принести как полагается исповедь и сделать все как должно, а получалось как раз наоборот. Потому что при таком колоссальном стечении народа, когда причастников бывают многие сотни, невозможно провести полную нормальную исповедь. И получалось так, что люди, которые целый год не причащались и не исповедовались, а все ждали Великого поста, приходят и получают только одну разрешительную молитву, общую исповедь и в такой страшной давке еле-еле могут пробиться к Чаше. И бывали даже увечья, и часто выносили этих бабушек из страшной духоты. Я сам служил в таких условиях, когда каждое воскресенье Великого поста или даже часто на литургии Прежде­освященных Даров бывала просто невозможная давка.

Сейчас все меняется, храмов стало больше, священников больше, народу меньше, так что постепенно мы возвращаемся к какой-то норме. И надо надеяться, что лучше эти нормы будут воплощаться в нашу жизнь.

На этом я заканчиваю свой рассказ о литургии. Конечно, эти лекции не могут претендовать на полноту, помните, что наш курс называется "Введение в литургическое предание", это даже не литургика. Так что я не претендую дать вам обстоятельно и подробно объяснение чина богослужебного. Конечно, очень многое упущено по недостатку времени, да вы и не готовы, наверное, к изучению подобного устава и не всем из вас это в равной степени нужно. Моя цель — дать вам достаточно глубокое понимание сути дела. Вы должны понимать, что это за службы, как они совершаются, как они вошли в нашу церковную жизнь.

Лекция 11

Мы начинаем изучать церковные таинства. Первым, самым главным, таинством является Божественная евхаристия, которую мы изучили. Можно было бы изучать ее в конце курса, после всех других таинств, как мы это сделали в прошлом году. Потому что в этом была своя логика: сначала изучить более простое, а от простого подняться к сложному. Но дело в том, что все таинства неразрывно связаны с евхаристией, они все в евхаристии как бы получают необходимую полноту. Поэтому без литургии, без евхаристии их до конца понять нельзя. И в этом году мы решили сначала пройти литургию, а затем уже изучить и основные таинства.

Таинства церкви, вернее их чинопоследование, содержатся в

книге, которая называется требник (по-гречески "евхалогий" или "евхалогион"). В требнике содержатся требы, т.е. те службы, которые совершаются по требованию. Если, скажем, кому-то нужно причастить больного или кого-то поисповедовать, крестить, венчать, кому-то отслужить молебен или отпевание, тогда приходят в церковь и требуют, просят, поэтому и службы называются требами.

Требники бывают разные — есть большой требник, двухтомный, который называется "Требник Петра Могилы". Петр Могила – это Киевский митрополит, основатель Киево-Могилянской академии, она носила его имя. Сам Петр Могила получил образование на Западе, у католиков, и был весьма не чужд некоторого католического духа. Он был человеком, видимо, весьма одаренным и успел за свою жизнь сделать очень много. В христианстве хотел навести порядок в чинопоследованиях, которые употребляются Православной Церковью, — порядок, который есть у католиков. Поэтому он стал собирать разные чинопоследования и унифицировать их в каком-то смысле, придавать им такую форму, такой вид, которые соответствовали бы его отчасти католическим представлениям. В частности, он следил за тем, чтобы везде были на месте тайносовершительные формулы и все было так, как его научили католики.

Кроме того, ему, видимо был не чужд дух магизма, и он придавал большое значение форме. Он составил множество новых чинов, которых в Церкви раньше не было, в результате получился огромнейший двухтомный требник, в котором есть все на свете, все молитвы — и над гумном, и над скотом, и над кораблем, всякие запретительные молитвы и чины, и как нужно делать одно и другое, на все случаи жизни есть чинопоследования, строгие, оформленные и в каком-то смысле канонизированные Церковью, потому что Церковь не имела до тех пор такого единого евхалогия. А Петр Могила его составил, и он постепенно стал как бы мерилом, критерием, нормой, постепенно вытеснил все остальные чины и стал употребляться Церковью хотя и в сокращенном виде, но именно в той редакции, какую придал им Могила. Так что мы употребляем обычно сокращенный требник, который приведен в такой вид именно Петром Могилой.

Если мы откроем требник, его оглавление, то сразу же найдем, что начинается он с молитвы в первый день, "Внегда родити жене отроча". Затем молитва "Во еже на именовати отроча. Затем молитва "Жене-родильнице по сорока днех", затем молитва "Жене, егда извержет младенца". Наконец, молитва "Во еже сотворити оглашеннаго" и последование Св. Крещения. Таким образом, здесь содержится не только шесть главных таинств (я не называю евхаристию, потому что ее чинопоследование содержится в служебнике, а не в требнике), но очень много других чинов, других молитв.

Являются ли они таинствами? Мы с вами говорили уже, что всякое действие Церкви всегда в некотором смысле является таинством. Но Церковь выделяет семь главных таинств, которые отличаются от остальных тем, что в них дается некое особенное, новое качество человеку, некий особенный духовный дар, который изменяет жизнь человека — качественно изменяет. Поэтому не всякая молитва и не всякий молебен называются таинствами.

Первым великим и главнейшим таинством является таинство

крещения. Вы знаете, что если таинство дает некое новое качество, то нужно понять, какое именно качество, что именно является содержанием этого таинства, что в нем происходит, что дается человеку. И будущим катехизаторам надо уметь объяснить, какое таинство и какой дар дает человеку.

Что такое таинство крещения, что в нем дается? Крещение – это таинство духовного рождения, в нем человеку дается благодатный дар родиться свыше. Вы помните, как в Евангелии от Иоанна говорится об этом. Помните, ко Христу ночью пришел фарисей Никодим, тот самый, который потом снимет Тело Христово с креста. Он беседовал с Господом, и Господь сказал ему: "Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия". Тогда Никодим удивился и сказал: "Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?". Иисус ответил: "Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух... Дух дышит, где хочет". Должно вам родиться свыше, родиться для духовной жизни — вот смысл Слова Господня.

Эти слова можно считать в определенном смысле основными для понимания таинства крещения. Есть такая католическая норма: всегда при изучении таинства называть некие установительные слова в Евангелии, которые это таинство устанавливают. В нашей семинарии эта схоластическая традиция бытует до сих пор, и обязательно нужно знать, какие это слова. Так вот для крещения такими словами считаются последние слова Евангелия от Матфея: "Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа". Это послание апостолов крестить мир считается установлением таинства крещения.

Но мы не можем ограничиться таким схоластическим подходом, для нас важнее понять, где Господь объяснил, что это за таинство, что им дается, и нужно это место знать в Евангелии от Иоанна.

Итак, рождение свыше. Мы знаем, что крещение совершалось и до Христа Крестителем Господним Иоанном, и знаем из посланий апостольских и из деяний, что крещение Иоанново отличалось от крещения, которое Господь завещал совершать Своим ученикам. И ап. Павел говорил, что крещение Иоанново есть крещение покаяния, а нужно креститься в жизнь вечную, нужно родиться свыше для новой жизни. То есть крещение Иоанново еще не было этим таинством, но форма была воспринята от Иоанна.

Крещение — это некое таинство, которое имеет обряд погружения в воду. У нас здесь происходит некоторая путаница, об этом мы скажем сразу. У нас слово крестить (по-русски) никак не связано с водой, а в греческом языке это не так. Вы знаете, что "Креститель" значит "Баптист" по-гречески, и это слово как раз и означает "погружать в воду. А у нас это слово соединилось с понятием креста, потому что к нам на Русь крещение пришло уже через тысячу лет, когда это таинство соединилось с надеванием креста на грудь человеку. И на Руси этот момент воспринялся с особенной остротой, произвел особое впечатление — не столько погружение в воду, сколько приобретение креста. Поэтому и все таинство стало называться крещением. Но в действительности в таинстве крещения надевание креста не занимает такого большого места, которое придается ей русской традицией, русским словом. В чинопоследовании таинства крещения о надевании креста вообще ничего не говорится, это есть уже поздний обряд.

Таким образом, мы можем различить содержание таинства (благодатный дар родиться свыше) и форму таинства (погружение в воду). Конечно, содержание и форма должны быть едины. Расчленить все на содержание и форму, может быть, и полезно для изучения, но вредно для восприятия. Полезнее и лучше, когда мы воспринимаем все вместе, когда мы не будем все по полочкам раскладывать, когда у нас будет цельное, целомудренное восприятие. Потому что на самом деле форма освящается содержанием, а содержание символизируется формой. Все это соединено — так же, как в человеке соединены тело и душа. Можно говорить о душе отдельно и о теле отдельно, но если их разделить, то человек умрет. Так и здесь: таинство нуждается в своей форме и вне формы на земле не совершается. Поэтому чинопоследование, т.е. обряд, в котором совершается это таинство, приобретает для нас особое значение. Это святой обряд, которой имеет целью символизировать духовное содержание происходящего. Символизировать — это значит в древнем понимании явить, воплотить, не просто изобразить, сделать знак чего-то, это есть гораздо большее событие, это есть именно воплощение некоего духовного действия, духовной благодатной энергии. И так же, как тело человека считается святым, потому что в это тело вселяется Вечный Дух, Богоподобный Дух человека, так и обряды тоже святы.

Уразумев содержание этого таинства, его смысл и значение, должны изучить достаточно хорошо чинопоследование, т.е. обряд этого таинства. Это поможет нам лучше понять и место этого таинства, и содержание, и значение его.

Теперь нужно вернуться немного назад и вспомнить свои впечатления от таинстве крещения. О том, как крестили вас самих вы тоже можете вспомнить, если крестили вас уже взрослыми. Но каждый видел потом, как крестят младенцев, как вообще совершается крещение в нашей Церкви.

Мне тоже пришлось не только видеть, но и совершать та­инство крещения в течение многих лет в разных храмах. И должен сказать, что впечатление от этой службы у меня осталось, как это ни грустно, ужасное. Потому что совершается это таинство у нас совершенно не подобающим образом. Ну вот сейчас, когда храмов стало больше, их уже сейчас, кажется, 170 в Москве, что-то стало исправляться. А вот когда я начинал служить (да и 3-4 года назад), храмов было только 50, включая те, что были на самых отдаленных окраинах Москвы. Именно на этих окраинах храмы были очень редки, а население там возросло, основная масса населения проживает сейчас как раз на окраинах города. Вот и получается, что в маленьких деревенских храмиках и про­изводилась основная масса крещений.

Я служил в храме в Вешняках. У нас там бывало, как прави­ло, в воскресенье и субботу 60-70 крестин, а однажды, я помню, мы крестили сразу 107 человек. Мы пытались разделить людей на партии, но храм небольшой, и представьте себе, пусть не 100, пусть даже 80 или 50 младенцев. У каждого младенца должно быть два крестных — значит, еще 100 взрослых человек. И тут же должно быть 50 мам — это уже 150 взрослых и 50 младенцев. А если добавляются еще взрослые крещаемые — это уже новая груп­па... Одним словом, весь храм наполнен крестными, родителями, бабушками и кричащими младенцами. Надо сказать, священнику тут совсем не до смеха. Это самая трудная для него треба.

Полагается прочитать чин оглашения, молитвы на крещение, очень красивые, очень важные. Но в такой обстановке это абсо­лютно бессмысленно и бесполезно — не только сам своего голоса не слышишь, но и никто другой тебя не слышит, такой ор стоит в храме. Необходимо спросить что-то у родителей, объяснить им, что такое крещение, потому что приходят в основном люди очень мало верующие, людей церковных очень мало, в основном присутствуют люди, которые хотят окрестить ребенка, но не зна­ют что к чему и зачем, что, собственно, происходит. Ну просто: мы же русские люди, значит принято крестить ребенка. Объ­яснить что-то — это просто безнадежно. Как можно что-то объ­яснить, когда такое творится? Никто не слушает, да и невозмож­но к каждому подходить и каждому по очереди объяснять, перек­ричать толпу невозможно.

В таинстве крещения, вернее в чине оглашения, нужно при­нести крещальные обеты, от лица младенцев их произносят крест­ные. И вот священник начинает, напрягая как только возможно голосовые связки: "Отрекаетесь ли вы от сатаны?" В ответ ему, конечно, смех и улыбки: ладно, отрекаемся, мол, от всего на свете — крести скорее. А если священник проявит некоторую строгость, то тут он обязательно нарвется на скандал. Сразу найдется несколько бабушек, мам и пап, которые обязательно скажут: мы заплатили деньги, так чем ты тут занимаешься, поче­му мучишь детей? Давай быстрее делай свое дело — и все. Они уверены, что главное — это опустить ребенка в воду, а о миро­помазании уже ничего не слышали.

В такой обстановке крестить — это, конечно, очень тяжело для совести священника, потому что если она еще не уснула, он понимает, что происходит настоящая профанация таинства. Он оказывается перед очень тяжелой проблемой. Рассуждая строго, он должен всех выгнать из храма и сказать: никого крестить не буду, это не шутки и не базар. Нельзя великое таинство превра­щать в такое непотребство. Но если он начнет всех выгонять, то что же получится? Люди все-таки приходят с добрым желанием, они не понимают, они не научены, они хотят хорошего, хотят приобщить своих детей к церкви именно так, как они понимают. И священник должен все-таки встречать их с любовью, должен ста­раться им помочь, открыть ворота церков­ные, а не выгонять лю­дей за ограду. Значит, "милости хочу, а не жертвы" здесь тоже действует, правда? И священник поэтому не может никого выго­нять. Это бывает с молодыми священниками, они начинают наво­дить поряд­ки и во что бы то ни стало требовать, настаивать на своем. Получается скан­дал, и на совести остается очень тяжелое чувство: все-таки ты кого-то вы­гнал, не допустил, человек пришел, а теперь он уйдет и неизвестно, придет ли он еще раз.

Почему так все получилось? Ответ ясен: Россия была православной страной, в ней было государственное православие, в стране не было даже никаких органов регистрации гражданского состояния (рождения, брака, смерти), все регистрировала Цер­ковь. Запись о крещении считалась регистрацией рождения, за­пись отпевания — регистрацией смерти, запись о венчании была регистрацией брака. Иначе говоря, все должны были обязательно креститься, нельзя было быть русским человеком и остаться некрещеным. Это делалось автоматически, и крестили всех в младен­ческом возрасте на протяжении веков. А младенцев оглашать нет нужды, и ничего не нужно объяснять. А взрослый и сам понимает что к чему, он изучал Закон Божий, он в церковь ходит, там все объясняется. То есть смысл оглашения утратился, а чин оглаше­ния остался только в виде древней традиции, лишенной серьезно­го смысла. Остались одни лишь детские купельки, потому что никто не крестился взрослым никогда в России. Всех крестили на восьмой день, а иногда и сразу после рождения, если слабый младенец. Редко когда позже, во всяком случае очень скоро после рождения.

Конечно, крещение происходило в индивидуальном порядке, храмов было много, в каждой деревне был храм, и священников было много (населения меньше, а священников чуть ли не 300 тысяч в России, а не как сейчас — 10 тысяч вместе с Украиной). Так что проблемы крещение не представляло. Это была легкая, радостная, приятная, само собой разумеющаяся треба. Каждый мог быть крестным — все были верующие, православные, никого не нужно было спрашивать, православный он или нет, верит он или нет — все были верующие, никто не говорил, что он атеист, все исповедовали православие.

И вот происходит революция. И весь этот порядок, который стал в значительной степени внешним, формальным, весь рухнул. Взорвана большая часть храмов, расстреляны и отправлены в тюрьмы почти все священники, города делаются громадными, пото­му что деревня разоряется и деревенские жители бегут в город. Граница старой Москвы проходила по нынешним заставам — Ка­лужской и другим, так вот внутри старой Москвы до революции было 600 храмов. Теперь же в черте Большой Москвы до Окружной дороги до недавнего времени было 50 храмов. Населения до рево­люции было миллион человек, а сейчас — десять миллионов... Соответственно и священников — сколько было и сколько оста­лось. Никто не преподает Закон Божий, воспитываются все в ате­изме. И если приходят люди креститься, то они ничего не знают, они не читали Евангелия, потому что его никто не издавал и ку­пить его было нигде нельзя. И потребовать поэтому, чтобы люди прочитали, тоже нельзя — негде достать.

И вот они приходит, зная, что всегда детей крестили, они тоже русские и тоже хотят, чтобы ребенок был крещен, а что это значит, к чему обязывает, какие даются обеты — они ничего не знают. И приходят сотнями, в выходные дни, одновременно — и п­роисходит нечто невероятное, невозможное. Весь чин, весь поря­док рушится. К тому же скоро стали приходить взрослые люди креститься, потому что их мамы-атеистки их не окрестили в свое время, а сейчас они обрели веру. А в храмах нет баптистериев, а есть только детские купельки, потому что никто никогда взрослым не крестился. Что делать? Начинают крестить обливани­ем — это как раз тот способ, который всегда был запрещен, и всегда на Руси укоряли католиков за то, что они крестят обли­ванием, и таких крещеных называли обливанцами, потому что чи­нопоследование крещения предполагает погружение в воду. Это может показаться вам формальностью, но чин есть чин, и смысл погружения мы уясним себе дальше, он очень важен. И вот оказа­лось, что погружать негде, погружать в реку нельзя, потому что закон запрещает крестить вне храма. Даже на дому крестить нельзя, только по секрету ходили крестить на дому.

И вот один священник так выходит из положения, другой иначе, каждый придумывает что-то свое. В каждом храме староста устанавливает свои порядки, а настоятель — свои, к тому же находятся люди, которые хотят извлечь из этого некую денежную выгоду, заработать на крещении, потому что требы приносили основной доход храму. Сделать так, чтобы побольше было крестин, значит и заработок будет больше. Так что старосты не были заинтересованы в том, чтобы уменьшить скопление крещаемых и упорядочить его.

Получается невозможная профанация. Такая профанация постигла еще одно таинство — таинство покаяния. Таким образом и получилось, что два таинства, имеющие смысл духовного рожде­ния человека, введения человека в церковную жизнь, — именно эти два таинства и профанируются больше всего в наше время. Они совершенно начинают иначе пониматься, чем понимались рань­ше. И очень скоро новый порядок крещения делается привычным для народа, а потом и для священников. И вот когда я, уже бу­дучи священником, пришел в храм и возмутился тем, что происхо­дит, мне сказали: ты что тут умничаешь? До тебя так крестили, и везде так крестят. Делай как все делают, так было, есть и будет, и не надо от тебя никаких умничаний и богословствова­ния. Очень часто люди, привыкшие к какому-то новому порядку на протяжении жизни одного поколения, в силу своей неграмотности, необразованности думают, что так всегда было. Они и не знают, как было, но раз они увидели, как их отец, например, делал, значит так всегда и было.

Так, конечно, никогда не было. Такого столпотворения, ка­кое устроилось у нас в России в 20 веке, никогда нигде не бы­ло. Это нечто совершенно новое и очень страшное и вредное яв­ление. И, конечно, явление нетерпимое.

Я приведу еще примеры, чтобы вы поняли, насколько все это ужасно, расскажу о том, что видел своими собственными глазами.

В одном храме настоятель, когда к нему принесли крестить младенца и хотели его раздеть, он ска­зал, что раздевать не надо, а надо снять только чепчик, боти­ночки снимать не надо. А когда настал момент погружения в во­ду, он просто руку опустил в купель и три раза перекрестил младенца мокрой рукой. Хотя и купель была рядом, и вода там была.

Другой пример. Маленький храм, крестильни нет, не позво­ляют ее строить. Есть маленькая комнатушка, которая является одновременно кухней, бухгалтерией, раздевалкой, там же еще и певчие распеваются — и все это на пяти квадратных метрах. И вот в купели между плитой, помойным ведром и раковиной надо крестить. Туда приходят, наталкивают людей и за пять минут крестят.

А недавно мне рассказали еще интереснее случай, как один священник решил, что крестить нужно во время литургии. Так оно и есть на самом деле, но он решил это сделать по-своему. Зачем думать о том, как это делали раньше? Он сам нашел способ, как это сделать. Он служит литургию, а когда начинают петь Символ веры, он говорит дьякону:" Я сейчас приду", удаляется из алта­ря, и к концу Символа веры желающие креститься у него уже кре­щены.

Это все не сказки, это все в наше время происходит, даже сейчас. Есть еще более грустные случаи. Как это обливать во­дой? Ведь в одежде человека не обольешь, нужно его раздевать, а где в храме раздеваться. И получается, что кого куда распи­хают и заставят раздеваться одних до состояния Адама и Евы, другим, наоборот, говорят: "Наклоняйся, чтобы вода не натекла за шиворот". И все это представляет собой настоящий анекдот ­грустный, страшный и тяжелый. Вот во что превращается великое и радостное, торжественное таинство.

Прежде всего вам нужно понять, что так продолжаться не должно. Более того, если так будет продолжаться, если таинство крещения будет совершаться вот так и так планироваться, то тогда не может быть нормальной церковной жизни. Если человек так входит в церковь, то что же будет потом? Как он восприни­мает церковную жизнь? Никак его не приготовили, ничего ему не объяснили, просто его прокрутили за полчаса и выгнали из хра­ма, ничего не сказав. Какой же он крещеный после этого? Это, конечно, кошмар, настоящее разложение церковной христианской жизни. И нельзя сказать, что вся вина здесь целиком ложиться на священников, потому что священники были поставлены в ужасные условия. Они уже не знают, как свести концы с концами, как поступить. А следующие поколения уже и не чувствуют такой потребности, они думают, что так всегда и делали.

Конечно, для того, чтобы наша церковная жизнь упорядочи­лась, чтобы она стала тем, чем она должна быть, крещение должно совершаться правильно. Начало жизни очень важно, мы об этом знаем и всегда беспокоимся, хороший ли родильный дом, хорошие ли там акушеры, помогут ли они матери и ребенку. Это необходимо, чтобы ребенок прошел правильный утробный пери­од, чтобы мать ничем не заболела, не подняла ничего тяжелого, не съела какой-то продукт нехороший, мы ее оберегаем, чтобы никто ее не ушиб, не толкнул и она не упала. Нужно, чтобы был подготовительный период к рождению, чтобы роды прошли правиль­но, тогда ребенок родится здоровым, хорошим, радостным, и у него начнется нормально жизнь.

Если же он в утробном периоде не будет так охраняем, если мать будет болеть, есть то, чего нельзя и т.д., то ребенок ро­дится больным. Если роды будут неблагополучные, невнимание бу­дет проявлено со стороны врачей, ребенок может родиться уро­дом.

Точно так же и здесь, в таинстве духовного рождения. Тоже очень многое зависит от того, как человек готовится к этому рождению и как оно совершается. И здесь нужно сказать, что рождают человека отец и мать. Вот и здесь Бог является Отцом нашим, а Церковь является нашей матерью. И нужно, чтобы рожде­ние ребенка проходило с особенной заботой и любовью, чтобы Церковь радостно встречала того, кто приходит в новую жизнь, к Богу, чтобы она заботилась, чтобы она готовила человека к это­му великому в его жизни моменту. Это необходимо.

В древности поэтому крещению предшествовало долгое огла­шение словом, которое означало, что желающий креститься, пове­ривший в Бога человек приходит в храм, и ему назначают опреде­ленный курс оглашения. У нас остались древние памятники, нап­ример огласительные беседы епископа Иерусалимского Кирилла, есть и другие древние огласительные беседы, которые вводят че­ловека в курс христианского учения. Обычно это объяснение главных догматов христианских, Символа веры — не формально, а по существу: что такое христианская вера, христианское учение, христианская жизнь. И только тогда, когда человек утвердится в вере, когда он осознает, куда он идет, чего ищет, чего просит у Бога, когда он приготовится к тому, что его в дальнейшем ждет, и решится вступить на новый путь, трудный крестный путь (недаром же надевается крест на грудь новокрещенного), — вот тогда только допускается человек к крещению.

Такое оглашение в древности могло длиться 2-3 года. Цер­ковь относилась к этому чрезвычайно серьезно. Первое время младенцев не крестили вообще, потому что считали, что креститься нужно только сознательно, нужно принять веру. Нужно сознательно прийти к Богу, а младенец не способен это сделать. Теперь очень часто люди переживают, если умирает младенец нек­рещеным. Древние христиане не переживали этого, потому что они понимали, что младенец не ответственен за это и Господь, ко­нечно, не погубит его душу. Была твердая норма — креститься только взрослым. Эта норма вновь ожила у баптистов. Она дикто­валась еще одним соображением. Очень скоро после Вознесения Христова, после Пятидесятницы, начались гонения на христиан, и христиане понимали, что креститься должно только тому человеку, который готов умереть за Христа, который не отречется от веры. То есть вера должна быть принята сознательно, именно как некий подвиг, может быть даже смертный подвиг, который требует жерт­вы, готовности на все. Нельзя требовать от младенца, от отрока такой твердости во время гонений, пыток, поэтому креститься мог только взрослый.

Но вот гонения стали ослабевать. Между гонениями, которых в течение первых трех столетий было десять, бывали некоторые промежутки, когда христиане жили относительно спокойно. Христиан стало довольно много. У них появились новые храмы, свой уклад жизни, они уже вышли из Палестины, распространились по территории Римской империи и жили своими общинами вполне правильной, даже устоявшейся жизнью, обеспеченной богослужеб­ным культом.

И вот получилось так, что древние христиане часто прича­щались, ходили в храм. Вся семья идет каждое воскресенье, каж­дый праздник на литургию. Вся семья причащается Святых Христо­вых Таин. А младенцы не имеют права быть внесены даже в храм, потому что они некрещеные, они не могут быть вместе со своей семьей, не могут соединиться во Христе со своей семьей. Хотя очевидно для всех, что младенцы безгрешны, что у них ан­гельские души, но полноты церковной жизни они тем не менее не могут достигнуть, не могут к ней приобщиться. Это, конечно, очень скоро было осознано как совершенно искусственное и неп­равильное ограничение. И Церковь приняла решение, что можно крестить младенца в том случае, когда гарантируется их церков­ное воспитание, их церковная жизнь с момента крещения. Для этого Церковь не удовлетворилась наличием верующих родителей, но потребовала как бы неких особых гарантов — крестных, или восприемников.

Собственно говоря, по древнему чину восприемник должен быть один: у младенца мужского пола крестный, а у девочки ­крестная. Позднее институт кумовьев развился и приобрел некие новые черты (то двоих пригласят, то десятерых кумовьев; в Мол­давии, например, по десять человек воспринимают младенца, и это считается прежде всего поводом для хорошего праздника). Но в древности было не так, относились к этому очень серьезно: должен был быть человек, который гарантирует перед церковью, что младенец будет воспитан в вере, который берет на себя как сугубую ответственность именно за этого младенца, который будет следить за тем, чтобы он часто причащался, чтобы он учился молиться — словом, что он будет жить церковной жизнью. В таком только случае и можно было крестить младенца. Конечно, никогда не предполагалась такая ситуация, когда в церковь бу­дут приносить младенца, у которого родители не верят, а бабуш­ки не верят, и крестные не верят. И никто, собственно, даже не понимает, что это такое и зачем это нужно.