ГЛАВА 3. 1 страница

Михаил Булгаков в годы

гражданской войны. 1918—1920

103

ровался в датах смены различных властей в Киеве, а бла­годаря этому мог достаточно точно определить и сроки своего пребывания в городе. Из булгаковских показаний следует, что в конце августа он покинул город. Сделать это он мог либо с украинской, либо с Красной Армией. Добровольцы же никак не смогли бы прислать ему повестку раньше 1 сентября.

Кроме того, если допустить, что в начале сентября 1919 года Булгаков уже отправился на Северный Кавказ, то он никак не мог быть свидетелем двукратной смены властей в Киеве 14—16 октября 1919 года. В этом случае Булгаков оказывается очевидцем лишь восьми из четыр­надцати киевских переворотов, которые упомянуты в «Киев-городе». Мы только что перечислили все эти перевороты и выяснили, что их было ровно четырнад­цать — писатель нисколько не ошибся. При этом Булга­ков совершенно точно не мог быть в Киеве во время четырех переворотов: в конце октября — начале ноября 1917 года, 13 декабря 1919 года, 7 мая и 12 июня 1920 года. Очевидно, он считал себя как бы очевидцем еще двух переворотов — февральской революции и взятия города войсками Красной гвардии 26 января 1918 года. Если же не учитывать два переворота, происшедшие 14—16 октяб­ря 1919 года, то получается, что Булгаков находился в городе только во время восьми, а не десяти переворотов, указанных им в «Киев-городе».

Всем условиям удовлетворяет только версия, что 30 августа 1919 года будущий писатель покинул город вместе с Красной Армией, а 14 октября вновь вошел в него вместе с советскими войсками. Тогда он вполне мог счесть себя и очевидцем переворотов 30—31 августа 1919 года, поскольку покинул Киев в разгар этих событий, когда к городу с разных сторон приближались петлюров­ские и деникинские войска.

Рассмотрим все аргументы, помимо изложенных выше, в пользу того, что Булгаков находился в Красной Армии в период с конца августа и по 14—16 октября 1919 года. Во-первых, в автобиографическом рассказе «Не­обыкновенные приключения доктора», написанном всего три года спустя, факт мобилизации главного героя

в 1919 году в Красную Армию зафиксирован отчетливо. Вот как об этом повествует Булгаков:

«17 февраля

...Достал бумажки с 18 печатями о том, что меня нельзя уплотнить, и наклеил на парадной двери, на двери кабинета и в столовой.

21 февраля
Меня уплотнили...

22 февраля

... И мобилизовали.

...марта

Конный полк ушел воевать с каким-то атаманом...

Из пушек стреляли все утро...»

Хронология здесь, почти наверняка, искажена. Но в самом факте мобилизации Булгакова красными нет ничего невероятного. В военных врачах нуждались все враждующие стороны, а он вел частную практику, был известен в городе, возможно, даже давал соответству­ющее объявление с указанием адреса (ведь те же петлю­ровцы в феврале 1919 года знали его адрес и прислали повестку). А вот когда на самом деле будущий писатель был мобилизован большевиками, нам поможет выяснить продолжение рассказа «Необыкновенные приключения доктора». После цитированных слов следует пропуск целой главы, а затем такие малопонятные, на первый взгляд, фразы: «6. Артиллерийская подготовка и сапоги. 7. Кончено. Меня увозят». После этого следует новый пропуск, и действие переносится на Северный Кавказ, где доктор в рядах деникинских войск в качестве началь­ника медицинской службы 3-го Терского конного полка принимает участие во взятии Чечен-аула, причем это событие в рассказе отнесено к сентябрю. Писатель Д. А. Гиреев в свое время установил детальное совпадение сде­ланного Булгаковым описания боя за Чечен-аул и переч­ня участвовавших в нем частей белой армии с результа­тами позднейших исторических исследований. Действи­тельно, тогда деникинской армии пришлось бороться с восставшими горскими народами, опасавшимися восста­новления империи и ликвидации их фактически обретен­ной независимости в случае победы белых. Они объедини-

I

J 04 Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

лись в имамат во главе со столетним Хаджи-Узуном, при­чем в союзе с ними действовали и отряды коммунисти­ческой ориентации. Но хронология событий в булгаков-ском рассказе искажена, причем вполне сознательно. В действительности 3-й Терский полк во взаимодействии с другими частями взял Чечен-аул не в сентябре, а в ходе боев 28—29 октября 1919 года. И Булгаков прекрасно помнил, когда именно это происходило. В дневнике в ночь с 23 на 24 декабря 1924 года он записал: «...вспоми­нал... картину моей контузии под дубом и полковника, раненного в живот.

Бессмертье — тихий светлый брег... Наш путь — к нему стремленье. Покойся, кто свой кончил бег, Вы, странники терпенья...

Чтобы не забыть и чтобы потомство не забыло, запи­сываю, когда и как он умер. Он умер в ноябре 19-го года во время похода за Шали-аул и последнюю фразу сказал мне так:

— Напрасно вы утешаете меня, я не мальчик. Меня же контузили через полчаса после него.

Так вот, я видел тройную картину. Сперва — этот ночной ноябрьский бой, сквозь него — вагон, когда уже об этом бое рассказывал (в январе 1920 года. — Б. С), и этот, бессмертно-проклятый зал в «Гудке». «Блажен, кого постигнул бой». Меня он постигнул мало, и я дол­жен получить свою порцию».

Эта запись доказывает многое. Во-первых, что и спу­стя пять лет хронологию своего участия в гражданской войне Булгаков помнил абсолютно точно. Шали-аул был взят позже Чечен-аула, 1 ноября, и поход далее, за этот аул, несомненно происходил в ноябре. Во-вторых, здесь процитированы стихи Жуковского, ставшие эпиграфом пьесы «Бег», (возможно, у писателя уже зародилась идея этой пьесы). А эпизод с гибелью полковника в Чечне вошел в роман «Белая гвардия», где с умирающим пол­ковником Най-Турсом беседует Николай Турбин (безы-

ГЛАВАЗ.

Михаил Булгаков в годы 7 /1С

гражданской войны. 1918—1920 1 UJ

мянный полковник явно был одним из прототипов хра­брого и благородного Най-Турса). Наконец, тройная картина, возникающая в видении-воспоминании Булга­кова, соответствует принципу троичного видения, изло­женному в 1922 году П. А. Флоренским в его книге «Мни­мости в геометрии» (книга эта сохранилась в архиве писа­теля, и о ней речь впереди).

Раз искажена чеченская хронология (но только хроно­логия) рассказа «Необыкновенные приключения докто­ра», можно предположить, что и в части, относящейся к мобилизации героя красными, и последующих загадоч­ных событиях искажены не факты, а лишь хронология, чтобы запутать возможных недоброжелателей. Тех, для кого равно предосудительными могли показаться как булгаковская служба у белых, так и некоторые обсто­ятельства, связанные с его кратковременной службой у красных. Попробуем разобраться, к какому реальному времени можно отнести события рассказа, связанные с пребыванием героя в Красной Армии. «Из пушек стре­ляли все утро» в Киеве 30 августа 1919 года, когда петлю­ровские части вступили в киевские предместья и стали обстреливать город из тяжелых орудий. То, что «конный полк ушел воевать с каким-то атаманом», тоже может быть отнесено именно к этому дню: ведь не только пред­водители банд или отрядов различной политической ори­ентации, вроде Зеленого или Ангела, именовались ата­манами, но и сам С. В. Петлюра официально занимал, как мы помним, должность «головного атамана», т. е. главнокомандующего украинской армией и главы Украинского государства (так же, например, военный лидер Польши Ю. Пилсудский именовался в ту пору «на­чальником Польского государства»). Присутствующий далее в тексте «Необыкновенных приключений доктора» пропуск, вероятно, охватывает период сентября и первой половины октября, когда сам Булгаков, очевидно, нахо­дился среди отступивших из Киева красных, может быть, как раз врачом при какой-то конной части, о которой говорится в рассказе. Упоминаемая в «Необыкновенных приключениях доктора» артиллерийская подготовка — это, скорее всего, артиллерийская подготовка крас-

106 ^БоР^ис С⁰™"¹⁰» ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

ГЛАВА 3. Михаил Булгаков в годы

гражданской войны. 1918—1920

107

ных в ходе штурма Киева 14 октября, во время которой пострадал штаб генерала А. М. Драгомирова. Следу­ющие слова: «Кончено. Меня увозят... Из пушек... и...», принимая во внимание дальнейшие события, как будто означают, что герой был насильно увезен белыми частя­ми. Это совсем не говорит в пользу того, что Булгаков на самом деле был захвачен белыми в плен, хотя это и воз­можный вариант: как мы помним, обозы красных, при которых должна была находиться медицинская служба, были введены в Киев, так что при поражении советских войск у Булгакова были все шансы попасть в плен. Однако версия о насильственном увозе автобиографичес­кого героя могла быть создана писателем в расчете на не по должности внимательных читателей, чтобы в случае чего подчеркнуть недобровольный характер его последу­ющей службы у белых. В действительности Булгаков вполне мог сам перейти в деникинскую армию при штурме Киева красными, когда твердо удостоверился уже, что родной город занят частями добровольцев, а не украинскими войсками Петлюры. Как увидим мы далее, основные идеи белого движения будущий писатель раз­делял.

Очевидно, что Булгакову приходилось в дальнейшем скрывать не столько факт своей службы у белых (на это он вполне ясно намекал в «Необыкновенных приключе­ниях доктора», да и службы у Скоропадского, упомяну­той в «Белой гвардии» и других произведениях, в общем-то не скрывал), сколько свою предыдущую кратковре­менную службу в Красной Армии и последовавший за ним добровольный или насильственный переход к белым. Если бы факт такого перехода с определенно­стью обнаружился и был бы истолкован как доброволь­ный, Булгакова могли признать активным идейным белогвардейцем с неизбежными в таком случае репресси­ями. Таким же репрессиям он наверняка подвергся бы, обнаружь новая власть его публикации в деникинских газетах 1919—1920 годов... К счастью для Булгакова, подшивок кавказских газет того времени почти не сохра­нилось, и крамольные статьи нашли не современники — чекисты или литераторы, а исследователи, много деся-

тилетий спустя после смерти писателя, когда сама совет­ская власть переживала агонию в конце 80-х (фельетон «Грядущие перспективы») или уже после ее краха (фель­етон «В кафэ»).

Есть еще один интересный источник, который, на наш взгляд, подтверждает, что Булгаков служил у крас­ных. Это роман его товарища по Владикавказу 1920— 1921 годов и первым годам московской жизни, извест­ного в то время, но основательно забытого ныне писа­теля Юрия Слезкина «Девушка с гор» (другое название «Столовая гора»). Вышедшая в Москве в 1925 году, книга сохранилась в булгаковском архиве с дарственной над­писью автора: «Дарю любимому моему герою Михаилу Афанасьевичу Булгакову». Действительно, один из глав­ных героев романа бывший врач, а потом сотрудник подотдела искусств Владикавказского ревкома Алексей Васильевич, пишущий роман, своим бесспорным прото­типом имеет Булгакова (показательно и совпадение его имени и отчества с именем и отчеством Алексея Василь­евича Турбина — главного автобиографического героя «Белой гвардии» и «Дней Турбиных»).

Алексей Васильевич в «Девушке с гор» — совсем не симпатичный персонаж. В своем «Театральном романе» Булгаков сатирически изобразил Слезкина в образе писа­теля Ликоспастова, и за его рассказом «Жилец по орде­ру» угадывается слезкинская «Девушка с гор». Вот что пишет Булгаков в «Театральном романе»: «В рассказе был описан... я! Брюки те же. Ну, я, одним словом! Но, клянусь всем, что было у меня дорогого в жизни, я опи­сан несправедливо. Я вовсе не хитрый, не жадный, не лукавый, не карьерист и чепухи такой, как в том расска­зе, никогда не произносил!» Критика того времени хва­лила «Девушку с гор» за изображение процесса распада в среде «внутренней эмиграции», а образ Алексея Василь­евича был основным из числа выведенных Слезкиным «внутренних эмигрантов», то есть лиц, не принимавших советскую власть и коммунистов. По отношению к Бул­гакову слезкинский роман сильно смахивал на литератур­ный донос. К тому же там прямо говорилось и о наркома­нии Алексея Васильевича. После публикации «Девушки

108

Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

глава з.

Михаил Булгаков в годы гражданской войны. 1918—1920

109

с гор» дружба Булгакова со Слезкиным сошла на нет. Юрий Леонидович мучительно завидовал булгаковскому таланту и успеху у публики, а нежелание Булгакова подлаживаться под власть и принимать существующие правила игры служило как бы укором Слезкину, ко­торый эти правила давно принял, и усиливало его не­приязнь к автору «Белой гвардии». Тем не менее, памя­туя былую близость писателей, можно допустить, что некоторые эпизоды биографии Алексея Васильевича восходят к булгаковским рассказам. Вот один из них — встреча в поезде с чекистом, сотрудником Особого отде­ла: «...случайно разговорился в дороге с одним молодым человеком, особистом. Как врачу, ему интересно было знать, как ведут себя те, которых должны расстреливать, и что чувствуют те, кому приходится расстреливать. Конечно, доктор подошел к этому вопросу осторожно. Ему кое-что было не совсем ясно. Но особист отвечал с полной готовностью и искренностью. Лично ему приш­лось расстреливать всего лишь пять человек. Заведомых бандитов и мерзавцев. Жалости он не чувствовал, но все же было неприятно. Стреляя, он жмурил глаза и потом всю ночь не мог заснуть.

Но однажды ему пришлось иметь дело с интеллигент­ным человеком, юношей шестнадцати лет. Это — быв­ший кадет, деникинец, застрял в городе, когда пришли красные, и, скрываясь, записался в комячейку. Конечно, его разоблачили и приговорили к расстрелу. Это был заведомый, убежденный, активный контрреволюционер, ни о какой снисходительности не могло быть речи. Но вот, подите же, особист даже сконфузился, когда гово­рил об этом, — у него не хватило духу объявить приговор подсудимому». Отметим, что встреча с особистом могла состояться только на территории, контролируемой крас­ными. Булгаков, если это место восходит к его рассказу, переезд по советской территории мог совершать только с конца 1917 года и до февраля 1918 года, когда он посе­лился в Киеве, где и пребывал безвыездно вплоть до августа 1919 года. Однако кадет, о котором идет речь в романе, назван деникинцем, а А. И. Деникин стал коман­дующим Добровольческой армии в апреле 1918 года,

после гибели под Екатеринодаром Л. Г. Корнилова. Встреча Булгакова с особистом, таким образом, могла состояться как раз с конца августа до середины октября 1919 года — если будущий писатель тогда служил в Крас­ной Армии.

Герой слезкинского романа сам пишет роман, кото­рый «он назвал бы «Дезертир», если бы только не эта глупая читательская манера всегда видеть в герое романа автора». Такое название становится понятным из следу­ющей авторской характеристики Алексея Васильевича: «Но с того часа, как его выгнали из его собственной квартиры, дали в руки какой-то номерок и приказали явиться на место назначения, а потом перекидывали с одного фронта на другой, причем всех, кто его реквизи­ровал, он должен был называть «своими», — с того часа он перестал существовать, он умер». Из этого следует, что герой, видимо, как и его прототип, покинул ряды по крайней мере нескольких чуждых ему армий. Булга­ков, как мы помним, дезертировал из армии Петлюры, но, вполне вероятно, что он также дезертировал и из Красной Армии. Белую же армию и Булгаков и Алексей Василь­евич покинули вынужденно и одинаково — заболев сып­ным тифом и оставшись во Владикавказе, который после отхода белых был занят красными в марте 1920 года.

Сам Булгаков гораздо позднее, в октябре 1936 года, заполняя анкету при поступлении в Большой театр, напи­сал: «В 1919 году, проживая в г. Киеве, последовательно призывался на службу в качестве врача всеми властями, занимавшими город». Фактически — это замаскирован­ное признание того, что писатель был мобилизован не только армией Украинской Народной Республики, но также и красными, и белыми — именно эти власти сме­няли друг друга в Киеве в 1919 году до отбытия Булгакова во Владикавказ.

Какие же мотивы могли заставить Булгакова поки­нуть Киев в конце августа 1919 года вместе с Красной Армией? Один из них — страх перед приходом петлюров­цев, которые могли припомнить ему дезертирство из украинской армии в феврале. Т. Н. Лаппа признавала, что русские интеллигенты в Киеве «боялись Петлюру»,

111

глава з.

НО Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

хотя одновременно «страшно боялись большевиков, тем паче». Однако у Булгакова в конкретных обстоятель­ствах августа 1919 года вряд ли был какой-то реальный выбор, если его мобилизовали красные. Перед отступле­нием красный террор в Киеве усилился. Только 16 августа в местных «Известиях» был опубликован список 127 расстрелянных. Отказ служить в Красной Армии мог кончиться для Булгакова столь же печально, как и для безымянного мальчика-кадета из романа Слезкина. Бежать же от большевиков, чтобы остаться в Киеве, для будущего писателя особого смысла не имело. Ведь в тот момент в город уже ворвались петлюровцы, а они точно так же могли расстрелять его за дезертирство, останься он дома. Вероятно, Булгаков полагал в тот момент, что если не уйти с красными, то в родном городе все равно придется скрываться. Татьяна Николаевна прямо утверждает, что «в августе прошел слух, что возвра­щается Петлюра. Конечно, Михаилу бы не поздорови­лось, и вот мы пошли прятаться в лес. Вера с Варей, братья и еще немец один военный, который за Варькой ухаживал. Михаил опять браслетку у меня брал (Тасину браслетку Булгаков считал талисманом удачи. — Б. С). И вот мы там несколько дней прятались в сарае или домике каком-то. Немного вещей у нас было и продукты. Готовили — там во дворе печка была. Там так страшно было, если бы вы знали! Но Петлюра так и не появился, боя не было, и пришли белые. Тогда мы вернулись».

Отметим сразу, что в рассказе Т. Н. Лаппа есть броса­ющиеся в глаза противоречия. Во-первых, она признала, что муж взял у нее браслетку — а он делал это, когда покидал ее на время. Но тут же Татьяна Николаевна пишет, что они прятались с Михаилом вместе, хотя убе­жище их описывает крайне неопределенно — то ли сарай, то ли домик, да еще с печкой на улице (это в лесу-то!). Она заявляет, что вернулись они в Киев уже после прихода белых, но о встрече генерала Бредова, прибыв­шего в город в первый день вступления туда доброволь­ческих частей, повествует явно как непосредственная очевидица событий: «Генерала Бредова встречали хле­бом-солью, он на белом коне... торжественно все так

Михаил Булгаков в годы гражданской войны. 1918—1920

было». Не могли же Булгаковы вернуться в Киев утром 31 августа, когда в город как раз входили петлюровцы. Все эти противоречия снимаются, если верна наша вер­сия о том, что в конце августа 1919 Булгаков оставил Киев, опасаясь петлюровцев, так что писатель позднее сказал другу и органам сущую правду. Однако Михаил Афанасьевич не в лес ушел прятаться, а отступил, моби­лизованный в Красную Армию, в то время как Татьяна Николаевна осталась в Киеве и наблюдала вступление туда корпуса Добровольческой армии во главе с генера­лом Н. Э. Бредовым. Рассказ же Т. Н. Лаппа, на наш взгляд, призван был лишь скрыть службу Булгакова в Красной Армии. Да и странно прятаться в лесу, когда вокруг Киева много банд.

В воспоминаниях Т. Н. Лаппа, связанных с обсто­ятельствами ухода будущего писателя в белую армию, есть еще одна существенная неувязка. Татьяна Нико­лаевна сообщала, что она присоединилась к мужу во Вла­дикавказе через одну-две недели после его отъезда из Киева, а уехал Булгаков будто бы в начале сентября. В этом случае они должны были воссоединиться на новом месте в период между 15 и 20 сентября, а уже через несколько дней, по словам Т. Н. Лаппа, Михаила «напра­вили в Грозный, в перевязочный отряд». Татьяна Нико­лаевна оставалась в Грозном, а Булгаков периодически выезжал в свой отряд, к передовым позициям, а «потом наши попалили там аулы, и все это быстро кончилось. Может, месяц мы были там». Если принять, что в Гроз­ный они прибыли в 20-х числах сентября, то уехать оттуда должны были соответственно в 20-х числах октября, при­чем к тому времени восстание горцев уже' подавили. Однако это противоречит утверждению самого писателя о том, что в ноябре он участвовал в походе за Шали-аул (сам этот аул был взят 1 ноября). Кроме того, первый булгаковский фельетон «Грядущие перспективы» был опубликован в газете «Грозный» 13/26 ноября 1919 года, причем вырезка из газеты с частью этого фельетона сохранилась в булгаковском архиве, что предполагает присутствие Булгакова в Грозном по крайней мере до 26 ноября. Очевидно, они выехали из Грозного (через Бес-

^БоР^ис С⁰¹™¹⁰⁸ ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

ГЛАВА 3.

Михаил Булгаков в годы гражданской войны. 1918—1920

Из

лан во Владикавказ, как вспоминает Татьяна Николаев­на) в самом конце ноября или в начале декабря. Тогда, если верно сообщение Т. Н. Лаппа, что Булгаков с ней пробыл в Грозном около месяца, приехать в этот город они должны были в 20-х числах октября, незадолго До штурма Чечен-аула (напомним, он был взят 28—29 октя­бря). Если допустить, что во Владикавказ перед этим Татьяна Николаевна прибыла на одну-две недели позже Михаила Афанасьевича, то Булгаков должен был выехать из Киева в промежутке между 9 и 16 октября, но уж никак не в начале сентября. Не исключено также, что Михаил вызвал Тасю во Владикавказ даже раньше, чем через неделю после своего отъезда, а в Грозном они могли пробыть и меньше месяца. В целом хронология не противоречит нашему утверждению, что Булгаков выехал из Киева во Владикавказ в конце или сразу после киевских событий 14—16 октября.

Встает вопрос, как именно мог попасть Булгаков от красных к белым. В конце августа 1919 года Киев остав­ляли части 44-й стрелковой дивизии и Днепровской фло­тилии. Они же совместо с 45-й и 47-й стрелковыми диви­зиями фастовской группы участвовали в октябрьском наступлении на город. Никаких данных о службе Булга­кова в этих соединениях в архивах пока обнаружить не удалось*. Однако, принимая во внимание краткость пре­бывания будущего писателя в составе Красной Армии (около полутора месяцев) и плохое состояние учета лич­ного состава в советских войсках в то время, шансы найти такие данные очень невелики.

Поиски свидетельств пребывания Булгакова в Крас­ной Армии на Киевском участке фронта в сентябре — октябре 1919 года, предпринятые по просьбе автора П. А. Аптекарем в Российском государственном военном архиве, не увенчались успехом. Надо учесть и то, что зна-

* Так, в списках личного состава Днепровской военной флотилии за 1919 год нам удалось найти лишь одного Булгакова — Леонида Ива­новича, рулевого сторожевого судна «Гордый», 1901 года рождения, уроженца г. Алешки Таврической губернии, холостого. Находился ли он в каком-либо родстве с Михаилом Булгаковым, выяснить пока не уда­лось.

чительная часть документов была утрачена во время поражения красных в Киеве в середине октября, когда добровольцам удалось захватить часть обозов.

Еще меньше надежды найти документальные данные о пребывании Булгакова в белой армии, лишь очень незначительная часть архивов которой сохранилась в эмиграции. Здесь остается принять во внимание то, что писатель сделал автобиографического героя рассказа «Необыкновенные приключения доктора» начальником медслужбы 3-го Терского казачьего полка, и считать, что сам он занимал ту же должность.

То, что Булгаков мог быть мобилизован белыми в Киеве и сразу же в начале сентября направлен на Север­ный Кавказ, как настаивала Т. Н. Лаппа, кажется весьма маловероятным. Дело в том, что осенью 1919 года к офи­церам и чиновникам, призванным на территории, ранее находившейся под контролем Советов, деникинская армия относилась с большим недоверием. Разведсводки Красной Армии так рисовали обстановку в занятом белыми Киеве: мобилизованные офицеры «принижены и даже не допускаются в офицерскую столовую. Доверия к мобилизованным нет, и за ними учрежден надзор добро­вольцев»; «офицеры, служившие при советской власти, Деникиным лишаются всех чинов и отправляются в армию рядовыми». По многочисленным свидетельствам белых мемуаристов, при мобилизации в Киеве, как и в других местах, офицеры проходили длительную филь­трационную проверку в образованной контрразведкой судебно-следственной комиссии, и даже те из них, кто сочувствовал целям Добровольческой армии, далеко не сразу зачислялись в ее ряды; большинство офицеров, начавших проходить проверку сразу после вступления белых в Киев в начале сентября, так и не успели завер­шить ее до начала октябрьских боев. Часть из них уча­ствовала в этих боях на стороне деникинцев, другие разошлись по домам или покинули город. Тот же Г. К. Лукомский, перечисляя ошибки белых в аграрном и национальном вопросах, особо подчеркивает «ошибки при проверке офицеров, шедших лавиной в армию (тогда как никакие проверки не помогли: в дроздовском отряде ока-

1X4 ^Б°Р^ИС С⁰¹""¹⁰⁸ ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

глава з.

Михаил Булгаков в годы гражданской войны. 1918—1920

115

зался сильнейший большевик Тавровский)». Свидетель­ство такого рода есть и в воспоминаниях Т. Н. Лаппа: «...Когда пришли белые, то было разочарование. Страшное было разочарование у интеллигенции. Нача­лись допросы, обыски, аресты... спрашивали, кто у кого работал...»

Несколько легче было положение в конных и пеших партизанских (летучих) отрядах, куда, по воспоминаниям современников, зачисляли без проверки. Если Булгаков попал в плен или перебежал в одну из боевых белых частей, особенно казачьих, где порядки были более воль­ными, его могли определить на должность военного врача при наличии вакансии сразу, не подвергая много­дневной проверке. Кстати, разведорганы Красной Армии в сентябре недалеко от Киева зафиксировали Терский конный полк (но никак не 3-й, поскольку 3-й Терский полк был сформирован в составе местной Северо-Кав­казской бригады и не покидал места своей дислокации), который в ходе октябрьских боев вполне мог быть пере­брошен в город. Если Булгаков сдался именно терским казакам, то его последующее перемещение на Северный Кавказ становится вполне объяснимым. Казаков логично было перебросить в родные места для подавле­ния вспыхнувшего восстания горцев. Если бы Булгаков был просто в общем порядке мобилизован в Киеве, его скорее должны были направить на фронт в район Орел — Воронеж — Кромы, где шли главные бои, было особо много раненых и ощущалась острая нехватка медперсо­нала.

Можно с большой долей уверенности предположить также, что в очерке «Киев-город» запечатлены подроб­ности октябрьских боев в Киеве: «Сказать, что „Печер-ска нет", — это будет, пожалуй, преувеличением. Печерск есть, но домов в Печерске на большинстве улиц нету. Стоят обглоданные руины, и в окнах кой-где пере­плетенная проволока, заржавевшая, спутанная. Если в сумерки пройтись по пустынным и гулким широким ули­цам, охватят воспоминания. Как будто шевелятся тени, как будто шорох из земли. Кажется, мелькают в пере­бежке цепи, дробно стучат затворы... вот-вот вырастет

из булыжной мостовой серая, расплывчатая фигура и ахнет сипло:

— Стой!

То мелькнет в беге цепь и тускло блеснут золотые погоны, то пропляшет в беззвучной рыси разведка, в жупанах, в шапках с малиновыми хвостами, то лейтенант в монокле, с негнущейся спиной, то вылощенный поль­ский офицер, то с оглушающим бешеным матом проле­тят, мотая колоколами-штанами, тени русских матросов» (несомненно, матросы Днепропетровской флотилии). Далее писатель переносится воспоминаниями в Мариин-ский парк — как и Печерск, место ожесточенных боев в октябре 1919 года: «Днем, в ярком солнце, в дивных пар­ках над обрывами — великий покой. Начинают зеленеть кроны каштанов, одеваются липы. Сторожа жгут кучи прошлогодних листьев, тянет дымом в пустынных алле­ях. Редкие фигуры бродят по Мариинскому парку, скло­няясь, читают надписи на вылинявших лентах венков. Здесь зеленые боевые могилки. И щит, окаймленный иссохшей зеленью. На щите исковерканные трубки, осколки измерительных приборов, разломанный винт. Значит, упал в бою с высоты неизвестный летчик и лег в гроб в Мариинском парке.