The Телки. Повесть о ненастоящей любви 9 страница

«Андрюша, сегодня день рождения Алены. Сбор в 20:00 в «Симачеве». Пожалуйста, не забудь. Я тебя люб­лю», — читаю я текст, написанный аккуратным Лениным почерком на листочке, вырванном из ее органайзера. Листочек придавлен связкой ключей от квартиры.

«В 20:00»! Интересно, почему нельзя написать по-простому: в восемь часов? Что за идиотская манера — писать любимому человеку в таком стиле? Не хватает только подписи в конце: С уважением, Елена Спирина, аудитор, PriceWaterhouseCoopers. А что? Смотрелось бы органично.

Я наливаю кофе, закуриваю и раздумываю, чем бы заняться. На часах десять утра. Честно говоря, вставать рано — это правильно. Можно неспешно позавтракать, выбрать одежду, составить расписание рабочего дня, сделать много нужных звонков, короче, успеть сделать в два раза больше, чем обычно. Проблема в том, что де­лать особенно нечего…

Я беру кофе, бутерброды, пепельницу и иду в спальню. Завалившись на кровать, опять закуриваю и включаю канал VH1, по которому показывают подборку кли­пов «Garbage». Я обожаю просыпаться под этот канал. Особенно если показывают программы типа «We are the 80's» или «Rock Show» или сплошным потоком ролики клевой команды. Когда начинаешь свой день с кофе и неспешно выкуренной сигареты под «Blur», «Pulp», «Radiohead», «Cure», «Oasis», «Nirvana», «Pearl Jam», «Smashing Pumpkins», «Linkin Park», голову наполняют всякие креативные идеи, а душу — чувство стабильнос­ти и уверенность. Западная же попса восьмидесятых добавляет ощущение шика, праздника и разнузданной стильности. В общем, канал VH1 жизненно необходим нормальным людям по утрам. Жаль, что у меня дома его нет…

«Stupid girl, stupid girl — all you have you waist it», — поет вокалистка «Garbage», отбрасывая со лба спутан­ные волосы. Она клевая, эта Ширли Менсон. Одна из немногих, на которых я готов жениться. Есть еще Анд­желина Джоли, но эта кандидатура может быть рассмот­рена, если я выберу путь хип-хопа с виллами в Майами, шикарными кабриолетами, шампанским по триста дол­ларов за бутылку и длинными яхтами. С другой стороны, в момент пика моей карьеры Джоли будет уже старухой с кучей приемных детей-ниггеров, что, несомненно, ска­жется на ее сексуальности. А Ширли — как раз то, что нужно героям андеграунда. Такие, как она, — вне време­ни. С ней не нужно будет говорить про «самоопределе­ние», «проблемы ухудшения ситуации с пресной водой», «перспективы», «противопехотные мины», «жизненный комфорт» и прочую лажу. Мы могли бы вполне благопо­лучно существовать где-то между Лондоном и Питером, время от времени расставаясь для студийной работы. Хотя изредка можно было бы записываться дуэтом. Типа такой хип-хоп с жесткой гитарной аранжировкой. Сов­местное турне, клип и все такое. После гастролей мож­но было бы отъезжать на полгода в Шотландию, читать шотландскую поэзию (интересно, есть такая?), лежать на траве, покуривая косяки, ездить за покупками в бли­жайший дискаунтер, как студенты. Как студенты…

С такими мыслями я возвращаюсь в ванную, причесы­ваюсь, придирчиво разглядываю себя в зеркало. Потом смотрю по сторонам, беру пасту «Lacalut» и вывожу ею на зеркале сердце. Хочется дописать внизу «Forever not yours», да, боюсь, не поймет. Потребует официального мейла или письма на бланке.

Я вытаскиваю мобильный и начинаю писать эсэмэску Кате. Кстати, об эсэмэсках. Надо бы мне, идиоту, стирать эсэмэски перед тем, как оставаться ночевать у своих подруг. Понятно, что читать чужую почту неприлично, тогда как иметь такую возможность и не пользоваться ею — непозволительная глупость. Лена, скорее всего, не станет шерстить мой телефон, а вот Рита… От этой всего можно ожидать. Хотя и от Лены тоже, если честно. Черт, откуда же у Ритки новый телефон? Стопудово ка­кой-нибудь олень подарил.

«Ты уже проснулась? Как насчет нашего обеда сегод­ня? Часов 12, окей?» — отправляю записку Кате.

В двенадцать дня в «Кофемании» уже полно народу. Продвинутые студентки, дети состоятельных кротов, ра­ботники рекламных агентств, креативщики, режиссеры, интернетчики, дизайнеры, журналисты — в общем, вся та братия, кою принято именовать людьми творческих профессий. Да, еще только что проснувшиеся содер­жанки, завтракающие перед шопингом / салоном кра­соты, западные бизнесмены и русские клерки «богема style». Если с телками и экспатами все понятно, то последняя категория всегда вызывает у меня продолжи­тельные приступы смеха. Они одеты в однотонные си­ние костюмы, розовые рубашки и галстуки, в руках у них газета «Коммерсантъ» или «Ведомости», реже «РБК», на столе чашка кофе, салат «Цезарь» и вода без газа, реже сок. Посредственные клерки — истинные короли нашего мира, гвардия капитала. Если штурмовики CA носили коричневые рубашки, то нынешние мультинациональные штурмовики носят розовые. Иных принципиальных различий между ними нет — то ли экспаты среднего звена, то ли русские менеджеры топ-уровня, с первого взгляда не поймешь. Но это нам только так ка­жется. На их взгляд, они кардинально другие. Для того чтобы выгодно отличаться от калиброванных русских коллег, они носят крохотные щеточки волос под ниж­ней губой, демонстрируя этим свою ярко выраженную индивидуальность (и в то же время не особо выходя за рамки корпоративного стиля). Выглядит это так, словно у человека на лице внезапно вырос мох. От экспатов их отличает место, выбранное для бизнес-ланча. Это тебе не банальные «Старлайт», «Галерея» или «Гудман». «Кофемания» — место, где собираются творческие люди. Чем это заведение отличается от остальных, я не пони­маю. Вероятно, для себя они объясняют означенную ат­мосферу близостью к консерватории. Реально, я не раз слышал от разных индюков фразу: «Здесь особая атмос­фера… особая публика, понимаешь?». Из чего я сделал вывод, что если когда-нибудь судьба предоставит мне шанс открыть очередной мандежник, я непременно на­зову его «Арт-кафе».

Катя опаздывает, я пью вторую чашку латте, верчу го­ловой по сторонам и не знаю, чем занять руки. Пойти, что ли, взять бесплатную газету со стойки? «Коммерсан­тъ» — «Ведомости» — «РБК»? И что я там найду? Со­тое упоминание о том, что главный финансовый тренд этого года — выход на IP0? Город попугаев. Если появ­ляется какой-то дизайнер, поп-группа, галерея, сумас­шедший художник, ресторан — все дружно начинают «следовать тренду». Так и с IP0 — впечатление такое, что сегодня даже хозяева десяти палаток «Куры гриль» мечтают выйти на IP0. «Не сейчас, конечно. В январе». Нет, за газетой не пойду. Во времена, когда я был очарован магией слова «яппи», на моих столах в офисе и дома непременно валялись такие газеты. Причем лежали они таким образом, чтобы наклейка «Бесплатная копия для ресторана «Vogue Cafe» («Сыр», «Ваниль»)» сразу бросалась в глаза. Чтобы сразу было понятно, что че­ловек может себе позволить бизнес-ланчи в ресторанах со средним чеком в сто долларов. На самом деле я там только и делал, что пил кофе или самбуку у знакомых барменов. Теперь, попадая в чужие офисы, я периоди­чески натыкаюсь на заваленные этими газетами столы такого же заигравшегося молодняка, и понимающе ус­мехаюсь. Нет, за газетами не пойду. В итоге руки я за­нимаю вовремя зазвонившим телефоном:

— Да!

— Добрый день, «Дягилев проджект» приглашает вас на вечеринку «Фата-Моргана», в субботу, — сооб­щает мне голос девушки из клуба «Дягилев», которая каждую пятницу спамит телефоны московских «мужчин с возможностями», напоминая, что пришел очередной уикенд — время тратить.

— На какую вечеринку?

— «Фата-Моргана», в эту субботу, приходите!

— Да, спасибо, отвечаю я и отключаюсь. Мне до сих пор не понятно, как я-то оказался в этом «мейл лис­те» толстосумов? Или они поставили в список рассылки всех мужчин города, у кого есть непогашенные кредиты, мобильные телефоны или хотя бы кредитные карточки? Вдруг кто-то с прошлой недели неожиданно поднялся?

— Как называется вечеринка? — переспрашивает кто-то за моей спиной. Я оборачиваюсь, чтобы получше рассмотреть спрашивающего — одного из розоворубашечных клерков (мха на лице нет, зато в нагрудном кар­мане пиджака имеется розовый платок, а на столе — пресловутые «Ведомости»).

— Ага. Понятно. Спасибо, только я, к сожалению, не смогу, — на полном серьезе отвечает парень. — Я в субботу на «Винзаводе», там Гельман устраивает мероп­риятие по современному искусству. Скажите, а во сколь­ко начало? Ага… очень жаль, да… спасибо…

Я чуть кофе не подавился: видели идиота? На «Вин­заводе» он будет! Извиняться перед девушкой с ресепшн ночного клуба, подробно объясняя ей, почему не придешь на вечеринку, все равно что читать стихи ав­тоответчику МТС или отвечать на электронные письма с заголовком «Do you want to enlarge your penis» — «Yes, but not these days. Unfortunately, I'm going to Irkutsk. Business-trip, until next Friday». Да какая ей разница, кто ты, где ты будешь и почему не придешь? Ты для нее — имя в списке, над которым занесена ручка, чтобы поставить галочку. Полный идиот. Интересно, он и на эсэмэс-рассылку, которую делает скрипт, отвечает?

К слову сказать, мне приходит эсэмэска. Неужели Катя опаздывает? Нет, это очередная рассылка: «ПРИ­ГЛАШАЮ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ НА ВЕЧЕРИНКУ «36 МОНАХОВ ШАО-ЛИНЯ» В RАЙ. АНДРЕАС». Все, пятница началась. Раздраженный чертовыми рассылками, клерками, любящими современное искусство, и опозданием Кати, отвечаю на эсэмэску: «ИНТЕРЕСНО, ЧТО БУДУТ ДЕЛАТЬ МОНАХИ? ПИЗДИТЬ ГОСТЕЙ?». На самом деле интересно другое: есть ли вероятность, что кто-то прочтет мой от­вет? Было бы прикольно…

За стол напротив меня приземляется пара одинако­вых тюнингованных блондинок неопределенного воз­раста, одетых в спортивные костюмы «Juicy Couture» (одна в розовый, другая в желтый). В начале девянос­тых московские бандиты ходили в спортивных костюмах всюду — на дело, в баню, в казино, на футбол. Москов­ские блондинки двухтысячных повторяют то же самое: куда бы ни пришли, все превращают в зал для фитнеса. В сущности, какая разница между «Adidas» и «Juicy Couture»? Спортивный костюм и есть спортивный костюм. Ничего не меняется… абсолютно ничего…

Те же проявления колхоза находят отражение и во внешности девиц — они словно сестры Маши Малинов­ской. Губы, сиськи, лоб, скулы — все сделанное. Знаете, как мальчики из бедных районов приходят к парикма­херу с фотографией Эминема, говоря: «мне вот так вот сделайте». Эти подруги, вероятно, приходили к хирургу с фотографией Малиновской. Или у них один и тот же доктор?

На руках у девиц усыпанные камнями часы практически мужских размеров, в ушах и на пальцах — довольно безвкусные ювелирные изделия, с камнями, но не «многокаратниками», что указывает на принадлеж­ность девиц ко второму, а то и третьему эшелону «милых». Одна из телок беременна, у нее и камни в ушах побольше. Все время, что я их рассматриваю, красави­цы сидят молча, с кислыми минами, презрительно рас­сматривают окружающих и пьют вино. Гримасы у них также очень забавные — в выражении презрения учас­твуют только области вокруг губ и глаза. Все осталь­ное лицо не двигается. Просто потому, что не может. В их положении приходится выбирать: либо ботокс с подтяжками, либо мимика. Периодически они смотрят в сторону третьего стула, на котором возлежат кожаные сумки. На столе нарочито разбросаны сигареты, квад­ратные зажигалки, два телефона «Vertu» в клубничных тонах и ключи от авто. Чтобы всем было понятно: «Ты хотя бы знаешь, ублюдок малолетний, перед чьей же­ной ты тут квадратами пресса играешь? Не понял еще? Ну так запиши телефончик, завтра со мной в гостиницу прокатишься…»

Прибывает третья подруга, рыжая, модельной вне­шности, несколько моложе обеих (гадина!), с несколько лучшей фигурой, но и одета поплоше: укороченное крас­ное платье, красные туфли, красная сумка, небольшие часы на запястье, маленькие камни, зато губы свои.

— Привет, девчонки! — Она целуется с каждой чуть ли не взасос. — Представляете, я сегодня прочитала в каком-то журнале, что недосып — это прибавленный с утра килограмм. Я чуть с ума не сошла! Вчера целый день на фруктах, а потом трахалась до четырех утра, встала в десять. Это что, значит, вся диета насмарку? Шесть часов сна — недосып или нет?

— А ты взвешивалась? — спрашивает девица в ро­зовом.

— Да я еле встала под душ, а ты говоришь — взве­шиваться. Жанна, ты не представляешь, такой мужик!

— Радоваться надо, что трахалась. Недосып у нее! — говорит беременная телка в желтом.

— Мне кажется, что недосып, это когда спишь меньше нормы. Норма — двенадцать часов или типа того, — продолжает «розовая» Жанна.

— Ой, ладно, — отмахивается вновь прибывшая. — В общем, вы поняли, я ему все-таки дала.

— У тебя новые туфли? — говорит Жанна, рассмат­ривая ноги модели.

Да, позавчера купила. «Christian Labutan», — не­брежно замечает та.

— Кому, Лиз? — без тени интереса спрашивает бе­ременная. — Менту этому?

— Жень, ну какому менту, с ментом я уже расста­лась, — обижается Лиза. — Я же тебе рассказывала, его Толя зовут, нефтетрейдер он. С виду лоховат, конечно, но деньги есть. Кольцо мне купил «Chopard», — Лиза хвастливо выставляет палец.

— Камень мелковат, мог бы и побольше, тоже мне, нефтетрейдер! — фыркает Жанна. — Вон Женьке на следующей неделе ремонт заканчивает в «Алых пару­сах». Двести метров квартира, между прочим. А у нее никакой не нефтетрейдер, просто 6анкир.

— Ну так Женька тоже постаралась. — Лиза со смехом обводит взглядом контуры Женькиного живо­та. — Не знаю, девчонки, мне кажется, я влюбилась, не­ожиданно! Он такой романтичный вчера мне сказал в ресторане: «От тебя пахнет летом».

— Клубом что ли? — не понимает Жанна.

— Каким клубом? — переспрашивает Женя.

— Ну, клуб такой был «Лето», до «Дягилева» еще, — поясняет Жанна.

— Он что, идиот? Типа, намек на вчерашнюю моду, — Женя пытается сыграть бровями, забывая про ботокс во лбу, но вовремя останавливается.

— Почему сразу клубом? — Лиза закуривает. — Ле­том, цветами, ну что там еще бывает? Еще в театр пригла­сил завтра. У него есть специально обученный человек, который занимается закупкой билетов на лучшие спектакли.

— Типа баера, чтоли? — спрашивает Жанна, склонив голову набок. — Я слышала, сейчас это модно. Раньше специально обученные баеры только шмотки закупали, а теперь билеты на концерты, в театр…

— Ну да. Типа баера, — соглашается Лиза.

— Влюбилась, романтика, театр! — Женька делает глоток вина. — А чего ж тогда такой жадный, если ро­мантик? Лиз, ты бы пробила по тусовке, кто он, где жи­вет, сколько денег. Может, он женат?

— А женатые тоже ничего, как я посмотрю, — Лиза смеется. — Когда, говоришь, ремонт закончишь?

— Какая ты сука! — кривится Женька. — Я его мак­симум в полгода разведу. Он как про ребенка услышал, сразу как шелковый стал. Еще повезло, что на УЗИ ска­зали «парень», он парня давно хотел, а его «ваганьковс­кая» уже не в форме.

— А сколько Вагизу лет? — как бы между делом ин­тересуется Жанна.

— Около сорока пяти, — отвечает Женя.

— Было десять лет назад — ерничает Лиза.

— Ой, я тебя умоляю! — Женька высовывает язык. — Уж лучше, чем твой бывший мент, который шил форму на заказ у каких-то итальянцев. Полгода мозги тебе пудрил и «мерс» подарил. Тоже мне, восточная щедрость!

— Он мне еще денег на квартиру дал, — Лиза тушит сигарету. — Полтинник.

— Невиданная щедрость, — вставляет Жанна.

— Ладно, — Лиза вздыхает. — Зато трахался хоро­шо и отдыхать возил раз в месяц. Там все понятно было, он честно сказал, что женат, что ему разводиться нельзя. Так что особо без иллюзий.

— А по бабам бегать можно, да? Не надо было тебе ему врать, что залетела, надо было на самом деле бере­менеть. Они от новых детей сразу с ума сходят, — кача­ет головой Жанна.

— Что значит — не надо? Он сразу в отказ пошел, сказал, что детей не хочет, — злится Лиза и закуривает новую сигарету. — Он бы тогда меня просто на хер пос­лал. А так хоть машину вымутила!

— Кстати, она права. Они на аборты ведутся. У меня подруга так за год на квартиру заработала, — соглаша­ется Женька.

— Ты, главное, с этим своим Толей не нагрейся. Предложи ему пожить вместе какое-то время. Сразу бу­дет понятно, что за экземпляр. Какие-то мужики пошли балаболы. Романтика! Летом пахнет!..

— Тебе, конечно, легко, ты замужем, — констатирует Женька, и в этот момент на ее лице отражаются все ее ночные размышления над собственным будущим: уй­дет — не уйдет, женится — не женится.

— Ой, ладно! — хмыкает Жанна. — У моего нача­лись «сороковые-роковые». Командировки, конферен­ции. Я так думаю, что какую-нибудь крысу себе нашел. Или с работы кого. Детектива наняла проверить.

— А если он его вычислит и перекупит? — в голосе Женьки зазвучали нотки интереса.

— Мне все равно, если честно. Я ему по пьяни од­нажды сказала: «Ты у меня вот где! Все твои счета, доку­менты. Все твои схемы. Все про тебя знаю. Если уйдешь, то голым!»

— Он тебя закажет, — испуганно шепчет Лиза.

— Не закажет. Детей очень любит. Да и спрятано у него за границей достаточно. С голоду не умрет. Глав­ное, чтобы меня голой не оставил. В общем, они все одинаковые, женатые, не женатые. Дальше собственно­го члена не видят. Почуяли молоденькую суку — и впе­ред. Сколько теперь этих тварей? В каждом ресторане по сто штук. Начинают уже лет с пятнадцати. С другой стороны, кто из мужиков не гуляет? Перебесится — и домой.

Вы-то, конечно, были более порядочные в свое вре­мя, — подмечаю я. — Начинали в шестнадцать.

— Это хорошо, что ты в бизнесе понимаешь, — одоб­рительно кивает Лиза, — другие сидят, уши развесят, а потом локти кусают оттого, что не позаботились в свое время о тылах.

— А если он тебя с твоим «дайвером» запалит? Не боишься? — Женька пристально смотрит на Жанну.

— «Дайверы», «бартендеры», слушай, я что ему, за каждую шлюху предъявляла? — равнодушно говорит Жанна. — Сколько их у него было! Мы же взрослые люди. У каждого свои грехи. Просто я в последнее вре­мя чувствую, что это у него не простые блядки. Что-то серьезное…

— Алло, — отвечает на звонок Лиза. — Алка, я же тебе говорю, нет других способов. Я не знаю. Давай я тебе перезвоню.

— Что Алке надо? Опять ищет знакомого директора автосалона? — злобно говорит Жанна. — Тварь она конченая, ты с ней осторожней.

— Она меня просто достала. Хочет сменить в Vertu мелодию сигнала. Вчера звонила в консьерж-сервис, в Лондон, ей там сказали, что мелодия не меняется, те­перь ищет в Москве, где поменять. Не нравится ей, ви­дите ли!

— Она дура что ли? — изумляется Женька. — У всех Vertu одинаковый звонок, чтобы своих сразу было слыш­но. Зачем его менять-то?

Интересно, кто же башляет этим клиническим идиот­кам? — думаю я. — Одна в Лондон звонит, другая рек­ламные проспекты цитирует. Интересно, а специально обученный человек для отправления эсэмэсок у них есть?

— Не знаю, — пожимает плечами Лиза, — а что за история с менеджером? Она за скидки на тачки траха­ется?

— Ты не знаешь? По-моему, уже весь город знает. — Жанна поправляет прическу и оглядывается по сторо­нам. — Алка твоя приезжает с хахалем в салон «мерса», где у нее знакомый директор. Они выбирают тачку, он платит наличными. На следующий день она приезжает с другим хахалем, выбирает ту же тачку, он платит за нее. В итоге она получает и машину и бабки. Там даже неважно было, нал, безнал. Если оба мужика безналом хотели платить, им говорили, что машина в резерве, и можно только наличными. Ну, директору что-нибудь отстегивала. И все довольны — и директор, и мужики, каждый из которых думает, что это он ей машину купил, а главное — она в шоколаде.

— Чистая аферистка, — соглашается Женя. — Она, когда в Москву приехала, начинала с того, что врала раз­ным лохам, будто они ее триппером заразили. Слезы, истерики — все как положено. Раз в месяц с очеред­ным такое исполняла. Кто-то деньги давал, кто-то еще и подарки.

— А мужики потом не проверялись что ли? — изум­ляется Лиза.

— Даже если и проверялись! Ты пойми психологию мужика. Получит отрицательный анализ — и подпрыг­нет до потолка. У всех жены, девушки, любовницы. Что он, деньги, что ли, у нее пойдет забирать? Рад без памя­ти, что пронесло.

— Теперь у нее серьезный роман с каким-то строите­лем, — Лиза чихает. — Вот, правильно, со строителем. Он от нее не отходит. То звонит, то эсэмэсит. Тридцать шесть лет. Разведен.

— Или врет, что разведен? — откликается Женя.

— В общем, не знаю. Она его плотно в оборот взя­ла. Говорит мне: «Я к бабке одной хожу, ворожу на него, чтобы не свинтил. Где я себе еще такого сладкого най­ду?» Собирает его фотографии, волосы, раз в неделю относит все бабке. Говорит, он ей собирается предло­жение сделать.

— Кстати, у тебя вещи из дома не пропадают? Нижнее белье, расчески? — спрашивает у Жанны Женька.

— У меня? Да нет вроде… не замечала, а что? Дума­ешь? Вообще-то да… Эти молодые шлюхи сейчас все на гаданиях и ворожбе повернуты. Надо мне тоже к моей бабке пойти, провериться на порчу.

— Обязательно, помнишь, я тебе давала телефон Нади? Вот к ней и иди. — Лиза поднимает вверх боль­шой палец. — Вот такая бабка! Я ее Алке дала, она Алкиного хахаля за два месяца к ней подтянула…

…Катя опаздывает уже на двадцать три минуты. Ус­тав от болтовни этих клуш, похожих на осовремененных героинь фильма «Девчата», я заставляю себя подняться, иду к стойке с газетами, беру «Ведомости» и натыкаюсь на заметку о том, что некая компания разработала девайс для IP телефонии, позволяющий абонентам вести неограниченные по времени разговоры из любой точки земного шара через компьютер. Оплачиваться они будут за счет рекламируемых в течение разговора товаров, то есть девайс сканирует темы разговора и в нужный мо­мент, услышав слово «кино» — бац, и выводит на твой экран анонсы новых фильмов. Причем (как пишет изго­товитель) гражданские права не нарушаются, поскольку разговоры абонентов будут лишь «сканироваться», но не записываться. Круто, правда? На нас станут созда­вать досье, да еще и на этом наживаться. В хорошеньком мире мы скоро окажемся! И за всю эту экранизацию ро­мана «1984» мы еще и заплатим из своего кармана, уж будьте уверены!

Когда чувство ненависти к корпорациям практичес­ки захлестывает меня и я раздумываю, кому бы поз­вонить, чтобы поделиться праведным гневом, к столи­ку подходит Катя. Выглядит она просто великолепно. Подчеркивающая грудь черная водолазка, ультрако­роткая трикотажная юбка, под ней черные лосины, на ногах лакированные балетки… В общем, умереть — не встать.

— Привет, ты давно здесь? — говорит она, одаривая меня сияющей улыбкой. — Извини, меня в институте задержали.

— Нет, не очень, — говорю я, хотя любой другой на моем месте выдал бы что-нибудь язвительное. — Ты с лекции?

— Не-а, семинар прогуливаю, — хихикает она.

— Как здорово! — Я чувствую, что начинаю плыть: она само очарование, эта Катя. — Тебя покормить?

— Ага, — кивает она. — Я такая голодная! Что чи­таешь?

— Статью про девайсы, сканирующие разговоры абонентов,— протягиваю я ей газету. — Представля­ешь, до чего додумались?

— Круто! — говорит она, бегло просмотрев замет­ку. — Интересно, дорогая штука будет?

— Не знаю, — говорю я, глупо улыбаясь. Даже эта ее потребительская слепота кажется мне милой. — Навер­ное, нет, в Китае все что хочешь сделают недорого.

— Интересно, почему у нас такую технику не дела­ют? — спрашивает она, погружаясь в меню и очарова­тельно хмуря лоб.

— На Лубянке, наверное, делают, — механически отвечаю я.

— Это в «Белом Ветре»? — отрывается она от меню. — Он же «На Никольской»? Или в «Цифровом»?

— В «Цифровом», — улыбаюсь я, — конечно, в «Цифровом».

Боже мой, какая же она красивая! Признаться, в пер­вый раз в «Шатре» я не оценил всей прелести этой де­вушки. Может быть, я все-таки влюбился?

— Я буду «Цезарь», свежевыжатый апельсиновый сок и спагетти карбонара, — заключает она.

— Ага. Я тоже, — говорю я, хотя мне совершенно не хочется пасты.

— Ну рассказывай, как дела? — спрашивает она, от­пивая кофе из моей чашки.

— Как-то… по-разному, — честно говоря, я даже не знаю, что и ответить. С одной стороны, у меня много забавных историй: про Ритку с деньгами, про Ленку с женитьбой, про то, как я не угадал имя ночной знакомой (это особенно ржачно), только не думаю, что данные темы уместны. Поэтому я говорю просто:

— Знаешь, в основном новый номер верстаем. Вот приезжал вчера вечером на работу. Смотрел статьи, но­вости, светскую хронику, ресторанный рейтинг, журна­листские колонки…

— Какая у тебя интересная работа, — оживляется она. — Ты же всех их знаешь, да? — Она обводит рукой зал. — Ну, тусовщиков. Вот интересно…

— Ага, — я скромно киваю.

В следующие полчаса на меня обрушивается град вопросов следующего характера: «а правда, что Ксе­ния Собчак ненавидит Волочкову?», «голубой ли Кир­коров?», «как зовут того мужика, который заставляет приезжих девушек продаваться олигархам?», «сколько ресторанов у Новикова?», «все ли участники "Фабрики" спят со своими продюсерами?», «сколько миллионов у Тимати?», «выпускают ли в город участников проекта "Дом-2"?» и все в таком роде. Мы съедаем по салату, выпиваем пару бутылок минералки, в то время как я ей односложно отвечаю репликами типа: «этой истории уже сто лет», «что это меняет?», «кого там заставлять, они сами рады», «пол-Москвы», «Дробыш стольких не потянет», «а кто это?» и «им там свой город выстроили». Обсуждая Тимати, мне приходится быть более словоохотливым, потому что подробности его личной жизни известны Кате гораздо лучше, чем мне (что ж, что эфиры на «Первом» способны даже из лошади сделать Бритни Спирс). За это время она успевает пять раз помахать проходящим мимо подругам, прочесть четыре эсэмэски и покраснеть, завидев двух парней своего возраста, что можно ложно истолковать как неиспорченность. А я ус­певаю несколько раз подумать о том, из какой же глуши она приехала в Москву. Ее глаза рыщут по залу в поисках знакомых, которым можно демонстративно помахать, тогда как я постоянно держу под прицелом вход, чтобы спастись бегством, завидев знакомых еще на дальних подступах.

Я пускаюсь в рассуждения о всеобщем увлечении модными брендами, имиджем и тому подобной фигней, высказываюсь в пользу антиглобализма и одобряю отде­льные страны, воюющие с американской попсой, кото­рая стремится всюду продвинуть свой «Barbie-world», и в этот момент Катя произносит знаменательную фразу:

— Я как-то выпала из «трендов» в последнее время. У кого какие сумки, кто что смотрит и кто куда ходит, честно тебе скажу. У меня просто другие приоритеты. Поступить в аспирантуру, например. Я больше вглубь себя смотрю, чем по сторонам.

Она пытается доходчиво объяснить, почему переста­ла общаться с некоторыми подругами, о примитивных мечтах современной молодежи, говорит, что не смотрит телевизор, «если только музыку», ну и «Фабрику» иног­да. Рассказывает о мальчиках с первого курса, играющих в гангста-репперов, о том, что верхом шика считаются отношения с парнем, который регулярно вывозит (она употребила именно это слово) свою девушку в Турцию, хотя обладание крутым мобильным тоже котируется.

О помешательстве на потребительских кредитах («у нас вся группа должна»), о том, что она лично брала кредит всего один раз.

Я сижу и слушаю весь этот милый вздор, и окружа­ющее пространство кажется мне похожим на большой мыльный пузырь, причудливо изогнутый и переливаю­щийся всеми красками спектра, в которые превратились сидящие вокруг. Исчезли официантки, бармены, клерки, экспаты, даже «девчата» в спортивных костюмах стали просто дружелюбными розовыми и желтыми пятнами. Я совершенно не слушаю Катю, просто киваю в такт мо­дуляциям ее голоса и глупо улыбаюсь. Ее голос обво­лакивает и проходит сквозь меня подобно звуку хоро­ших акустических колонок. И действительно, он похож на музыку. Будь я престарелым рок-н-рольщиком, я бы записал в свой «Moleskine» что-то вроде «колокольчик в твоих волосах звучит соль-диезом», и только Кристи­на Агилера на пару с Бейонсе, старательно выводящие «Such a beautiful life», мешают мне впасть в псевдопоэ­тику. Мы выпили всего по бокалу красного вина, а я уже чувствую себя абсолютно пьяным. Я даже не помню, когда еще мне было так хорошо.

Я сижу и мечтаю о том, как здорово было бы слетать с Катей к морю: в Испанию, Францию, Италию, Египет, на худой конец. Все равно куда, лишь бы вдвоем и на большой срок. Утром мы бы валялись на пляже, днем обедали в приморских кафе или шлялись по городу, днем заходили бы в сувенирные лавки, покупая ракушки, ма­ленькие акварели, открытки и прочий хлам, напоминаю­щий зимними вечерами о времени, когда ты был счастлив. Вечером — ужины в рыбных ресторанах, и я был бы одет в светлые слаксы и синий блейзер, как миллионер на Ривьере. А Катя носила бы легкие платья и шелковый платок на плечах, что делало бы нашу разницу в возрас­те еще существенней, если взглянуть со стороны. К моменту нашего возвращения мы бы настолько прикипели друг к другу, что она стала бы посещать репетиции нашей группы, а я бы начал таскаться с ней по студенческим вечеринкам. Осенью Катя поступила бы в аспирантуру, а я бы окончательно завязал с офисным прошлым, переквалифицировавшись во фрилансеры. Мы расставались бы всего на пять—шесть часов в день (ей нужно учиться). Я бы, наконец, бросил пить и совать в нос всякую гадость, перейдя на красное вино. Мои друзья отпускали бы едкие шутки по поводу моей безо­глядной любви (еще бы! Это им не начинающих моделей по углам тискать!), а ее сокурсники тихо ненавидели бы меня (молодящийся придурок), но весной следующего года я бы посрамил всех завистников, сделав Кате пред­ложение… Свадьбу можно было бы справить на любой из летних площадок города, способной вместить сотню селебритиз, полтинник моих друзей, десяток ее подруг и чуть больше сокурсников (даже присутствие этого злобного жлобья не способно испортить нам праздник). После свадьбы мы бы немедленно улетели в то самое место, где все началось — Капт д'Агд, или Хургаду, впро­чем, какая разница? Там мы снова стали бы ходить в шортах и растянутых майках, пить местное вино, курить дурь (ой, нет, я же завязал!), в общем — предаваться студенческим развлечениям.