Глава 10. Правящий круг. соправителя на обладание высшей властью

соправителя на обладание высшей властью.

Проект передачи московского тро­на царевне Федосье и одному из габ­сбургских принцев был одинаково приемлемым и для Годунова, и для Щелкалова. Первый рассчитывал иг­рать при дворе племянницы такую же роль, как и при дворе сестры. Второй полагал, что австрийский царь не сможет управлять незнакомой стра­ной без его помощи. Но Федосья оказалась нежизнеспособным ребен­ком и умерла в двухлетнем возра­сте³¹. С ее кончиной рухнул проект династического компромисса, и Бо­рис поспешил отделаться от слишком влиятельного дьяка.

С. Ф. Платонов полагал, что карьеру Щелкалова погубило участие в прогабсбургской интриге, скомпро­метировавшее его в глазах Бориса³². Но такое предположение неоснова­тельно. В тайных переговорах с ав­стрийцами Щелкалов выступал не против Годунова, а заодно с ним. Конфликт между Борисом и Щелка­ловым нарастал исподволь, в течение многих лет, но до поры до времени правитель не мог обойтись без услуг главы приказной иерархии.

Современники характеризовали канцлера Щелкалова как человека, превосходившего разумом других московитов и отличавшегося к тому же пронырством и лукавством. Дьяк обладал удивительной работоспособ­ностью. Не зная покоя ни днем ни ночью, он работал как мул. В первые годы правления Борис был не прочь польстить Щелкалову и говаривал, что ему прилично было бы служить самому Александру Македонскому, но и весь мир был бы для него слиш­ком мал³³. Щелкалов обладал боль-

шим опытом в делах управления и не знал себе равных в искусстве поли­тических интриг. Писатель «смутного времени» дьяк Иван Тимофеев считал Щелкалова наставником Бориса, на­учившим его «одолевать благород­ных» ³⁴. В самом деле, поддержка Щелкалова сыграла исключительную роль в момент столкновения Годуно­ва с регентами. Не удивительно, что в первые годы совместного правления Борис заискивал перед худородным канцлером и даже называл его отцом. Для «родословного» дворянина, ка­ким был Годунов, большего униже­ния трудно было придумать.

Время отставки «великого» дьяка можно определить довольно точно. В апреле 1594 г., во время приема крым­ского гонца, он в последний раз ис­полнял обязанности главы Посоль­ского приказа. 30 июля того же года очередной гонец вручил грамоты его брату, Василию Щелкалову ³⁵.

Обстоятельства отставки А. Я. Щелкалова в точности неизвестны. Джером Горсей утверждал, что «дья­вольской и ненавистной жизни дьяка был положен самый несчастный ко­нец» ³⁶. Что скрывалось за эпитафией раздраженного человека — смертель­ного врага Щелкалова, трудно ска­зать.

Дьяк Иван Тимофеев, многие го­ды служивший в подчинении у Щел­калова, знал больше Горсея. Но он составил свои записки на склоне лет и многое забыл. Судьба младшего из братьев Щелкаловых явно заслонила в его глазах судьбу старшего. Когда Борис достиг царства, повествует Ти­мофеев, «клятву же преступив дво-братном (Щелкаловым.— Р. С.) и, кроме убивства (т. е. не убивал их.— Р. С.), зло сотворити возможе... обо-

Глава 10. Правящий круг

их, яко же зверь некий обратився навспять, зубы своими угрызну, мно­голетно бесчестным... житием живот их продолжив, изнури и отнятием именья лишив» ³⁷. Из рассказа Тимо­феева следует, что отставка А. Я. Щелкалова сопровождалась опалой и конфискацией имущества. Против версии об опале А. Я. Щелкалова как будто свидетельствует тот факт, что его место в думе и в приказах занял В. Я. Щелкалов, его родной брат, ко­торый к июню 1597 г. получил дум­ный чин печатника ³⁸. Впрочем, надо учитывать, что в правление Бориса опалы, как правило, носили персо­нальный характер³⁹. После отставки Андрей Щелкалов прожил еще не­сколько лет. В 7105 (1596—1597) г. он отказал в Боголюбов монастырь сельцо Сурвоцкое: «А к отписи в Ан­дреево место Щелкалова отец его ду­ховный Пречистые Введенския, что за торгом, поп Федор руку прило-

жил» 40.

С падением А. Я. Щелкалова власть в государстве сосредоточилась в руках правителя Бориса Годунова.

Смерть царевны Федосьи раско­лола правящий кружок, к которому помимо Годуновых и Щелкаловых принадлежали еще и Романовы. Род­ня царя Федора — Годуновы и Рома­новы, объединившись вокруг трона, преодолели династический кризис, сопутствовавший утверждению у вла­сти недееспособного сына Грозного. Старший из сыновей Никиты Рома­новича, Федор, сделал блестящую карьеру еще в то время, когда «заве­щательный союз» между опекуном Н. Р. Юрьевым и Б. Ф. Годуновым сохранял силу.

Двоюродного брата царя, Ф. Н. Романова, знали в Москве как кра-

савца и щеголя, человека обходитель­ного и любезного ⁴¹. Смолоду Федор Никитич любил псовую охоту. Близ­ко знавшие боярина люди утвержда­ли, что ему был не чужд интерес к западной культуре и европейским новшествам. Принятый в доме бояри­на англичанин Д. Горсей составил для него славянскими буквами и ла­тинскими словами и фразами род грамматики, которая доставляла ему большое удовольствие ⁴².

В соответствии с традицией выс­ший думный чин могли получить лишь люди почтенного возраста. По­скольку Ф. Н. Романов попал в думу, будучи молодым человеком, он не сразу вошел в число начальных бояр думы. В списке двора царя Федора 1588—1589 гг. имя Ф. Н. Романова значится одиннадцатым. В то время он уступал «местами» Мстиславско­му, Трубецким, Годуновым и Скопи­ну-Шуйскому ⁴³. Однако в самом кон­це 1589 г., во время похода на Нарву, Ф. Н. Романов получил высокий пост второго дворового воеводы ⁴⁴. Спустя три года в дипломатических докумен­тах Ф. Н. Романов уже фигурировал как один из главных руководителей ближней думы. В 1593 г. грамоты к польской Раде подписали трое ближ­них бояр — Ф. И. Мстиславский, Б. Ф. Годунов и Ф. Н. Романов ⁴⁵.

Союз Годуновых с Никитичами сохранялся, по-видимому, до смерти царевны Федосьи в 1594 г. Местни­ческие дела, служившие своего рода барометром политических бурь, очень точно зафиксировали момент, когда влияние Никитичей резко пошло на убыль.

Когда 28 марта 1596 г. Разрядный приказ назначил Ф. Н. Романова вторым воеводой полка правой руки,