ГЛАВА 12 Магические испытания и юридические неприятности 2 страница

Подгоняемый своим успехом, Кроули решил расши­рить свою зрительскую аудиторию и арендовал тускло освещенный частный зал в Кэкстон-холле в Вестминсте­ре. На каждое представление продавалось по сто биле­тов. Сезонный абонемент на все семь церемоний прода­вался по непомерной цене в пять гиней. Посетителям, которые во время представления сидели на скамьях, пред­писывалось быть одетыми в цвета, соответствующие каж­дой церемонии. С октября по ноябрь 1910 года представ­ления шли в почти переполненных залах каждую среду. На них приглашались журналисты, и вскоре начали появлять­ся статьи-отзывы. Помимо публики и журналистов, в чис­ле зрителей присутствовало несколько офицеров столич­ной полиции, выяснявших, не происходит ли здесь чего-пибо непристойного. Они были разочарованы. Всё, что они увидели, оказалось слегка богохульными пьесами, исполнявшимися «в честь нашей госпожи Артемиды», ВО время которых к духам различных планет обраща­лись с просьбой решить загадку Вселенной. Духам это не удавалось, и они возлагали всю ответственность на бога Пана, который благосклонно её принимал.

Для показов в Кэкстон-холле в изначальные церемо­нии были включены дополнительные представления. В них среди прочих участвовала молодая, страдающая невра­стенией актриса со сценическим именем Иона де Форест. Настоящее имя этой девушки с бледной кожей, круглым лицом и чёрными волосами до пояса было Джин Хейд. По причине своей естественной бледности она играла луну в лунной церемонии. Нойбург влюбился в неё, и у них на­чался бурный роман. Кроул и не одобрил этих отношений, и они прекратились. Позднее она вышла замуж, но через несколько месяцев, в 1912 году, совершила самоубий­ство. Нойбург, который так никогда и не оправился от этой потери, думал, что это Кроули убил её, воспользовавшись магическими средствами.

В целом пресса проявляла умеренную заинтересо­ванность этими представлениями, высказываясь о них тоном, граничившим с насмешкой и презрением. Так, в некой статье сообщалось, что одним из «новейших увлечений "будущих ведьм" стало исполнение странных кривляний из Церемонии Юпитера». Однако другая пу­бликация не удовлетворилась простым цинизмом. Газета The Looking Glass развернула решительное наступление, назвав использованную в ритуалах поэзию бессвязной, а самого Кроули — мятежным богохульником, намекнув на необычное сексуальное поведение Кроули и подтвер­див всё это фотографией коленопреклонённой Лейлы на груди Кроули.

Когда закончились представления в Кэкстон-холле, Кроули 10 сентября уехал из Лондона, устроив себе ко­роткие каникулы. Следующий выпуск The Looking Glass, появившийся в субботу, чопорно сообщал: «Мы пони­маем, что мистер Алистер Кроули покинул Лондон, что­бы поехать в Россию. Несомненно, во многом это будет способствовать смягчению петербургской зимы. Мы мо­жем поздравить себя с тем, что временно избавились от самого богохульного и хладнокровного злодея современ­ности. Но почему же Скотленд-Ярд позволил ему уйти без­наказанным?» Далее следовал развёрнутый разоблачи­тельный текст, торжественно подтверждающий давнюю репутацию Кроули как законченного подлеца.

Кроули был одновременно раздражён и удивлён. До этого он наивно полагал, что пресса объективна и бес­пристрастна, однако сначала в случае с Горацио Боттом-ли, а теперь — с Де Венд Фентоном, главным редактором The Looking Glass, он встретился с прямо противополож­ной ситуацией. К тому же он понял, что некоторые газеты жили не только за счёт выручки от продаж и рекламы, но и за счёт шантажа. За соответствующую плату можно до­биться того, чтобы клеветническая статья была отверг­нута редактором.

Боттомли не хватало наглости требовать от Кроули деньги, несмотря на большое количество публикуемых в его газете бранных статей, но у Де Венд Фентона хвата­ло, ион намекал на то, что за первым последуют и другие непристойные разоблачения.

Далёкие от мысли ехать в Санкт-Петербург, Кроули и Нойбург вернулись в Алжир и добрались до Бу-Саада на машине, чтобы сэкономить время. Наняв погонщика вер­блюдов с двумя верблюдами и мальчика-слугу, они вновь отправились в пустыню. Кроули считал, что верблюды бо­лее послушны, чем лошади. Они ведут себя, как «высоко­поставленные чиновники, и даже самые паршивые из них подобны консулам, а старые верблюды похожи на англий­ских дам, занимающихся благотворительностью». Хотя Кроули относился к пустым пространствам, как правило, с ненавистью, он любил пустыню, которая подсознатель­но означала для него не «пустоту и бесплодие, а скорее некий утончённый и скрытый источник жизни». Однако Северная Африка давала ему нечто более важное. Здесь он мог не волноваться по поводу своего гомосексуализ­ма. Здесь это считалось в порядке вещей, и к Кроули относились вне зависимости от его сексуальной ориен­тации.

Несмотря на то что Кроули вернулся в страну, кото­рую он любил, начало путешествия не предвещало ни­чего хорошего. Магические занятия Кроули и Нойбурга оставались безуспешными, погонщики верблюдов и мальчик-слуга беспрестанно жаловались, кроме того, на них обрушилась невероятная буря с дождём, после ко­торого пустыня оказалась покрытой водой на шесть дюй­мов, а на окрестных горных вершинах появился снег. Не­взирая ни на что, Кроули спешил ещё дальше углубиться в открытую пустыню, где ему встречались только разроз­ненные бедные поселения, в одном из которых под на­званием Улед Джелаль путешественники наткнулись на «какой-то сарай, который назывался европейским оте­лем, хозяином которого был случайно заброшенный в эту пустыню француз. Предметом гордости деревни был сарай, куда каждый вечер можно было прийти и смот­реть на танцующих девушек. Нет надобности описывать здесь, что именно они делали, но я могу сказать, что это единственная из известных мне форм развлечений, ко­торая никогда мне не надоедала. Мне нравится прихо­дить сюда довольно рано и сидеть здесь всю ночь, куря при этом табак или киф [коноплю] и выпивая одну чашку кофе за другой».

Из Улед Джелаль Кроули и Нойбург, судя по всему, про­должили пешее путешествие, темп которого они перио­дически вынуждены были ускорять, чтобы быстрее до­браться до воды. Кроули находился в своей стихии. Такой способ путешествия соответствовал его авантюрному на­строю. Тем не менее путешествие завершилось на кис­лой ноте. Кроули резко записывает в автобиографии:

«Я оставил Нойбурга выздоравливать в Бискре и вернул­ся в Англию один». Позднее Нойбург утверждал, что Кроу­ли бросил его.

После короткой остановки в Париже Кроули, прежде чем вернуться в Лондон, отправился в Истбурн. Почему он туда поехал, до сих пор неизвестно, но существует предположение, что он хотел повидаться с матерью. Возможно, он заискивал перед ней с целью получить наследство. Возможно, — ив этом не было бы ничего нехарактерного для него, — он поехал просто для того, чтобы помучить пожилую даму известиями о своих злых поступках; или, может быть, став старше, он почувство­вал к ней любовь и не хотел, чтобы об этом догадались другие.

Вскоре после этого Кроули сам оказался в положении мученика. В его отсутствие газета The Looking Glass име­ла большой успех. Её сотрудники откопали в прошлом Кроули всё, из чего только можно было извлечь что-то плохое, включая его недавний развод и супружескую из­мену. Фуллер считал, что нужно подать на газету в суд. Кроули не соглашался. Он не видел в этом никакого смыс­ла. Газета была почти банкротом, её читательская аудито­рия состояла из невежд, остальное же, как он утверждал, дело истории. Кроме того, он говорил, что слишком за­нят подготовкой нового выпуска «Равноденствия», хотя всё же написал две статьи для The Bystander, в которых объяснял, в чём суть его Элевсинских таинств.

Однако дело приняло другой оборот, когда The Loo­king Glass начала позорить друзей Кроули. Аллана Беннета обвинили в том, что он — «жалкий мошенник, притво­ряющийся буддийским монахом», добавив к этому намёк на то, что они вдвоём с Кроули предавались «непристой­ному поведению»: на иносказательном языке того време­ни это означало гомосексуальную связь. Участие в этом Джорджа Сесиля Джоунса также подразумевалось. Беннет, находившийся далеко на Востоке, не мог пострадать от этих заявлений, но Джоунс был в другом положении. Он решил подать в суд.

Когда в апреле 1911 года дело слушалось в суде, ад­вокаты, выступавшие на стороне газеты, заявили, что так как у Джоунса нет репутации, которую он мог бы потерять, а также поскольку касающееся его утверждение весьма не­определённо, то ответчик считает дело исчерпанным и по­лагает, что здесь не на что отвечать. Судья был смущён при­чиной искового заявления, и свидетельства этой причины, проявляясь во время слушания, не раз вызывали смех как среди судебных исполнителей, так и в зрительских рядах.

Кроули, который присутствовал в зале суда на протя­жении всего двухдневного слушания дела, получал гро­мадное удовольствие, «серым кардиналом» восседая на балконе для посетителей. Его не привлекали в качестве сви­детеля, но взоры всех присутствующих часто устремлялись к тому месту, где он сидел, особенно чтобы посмотреть на его реакцию, когда защитник газеты, «поразительно наход­чивый и агрессивный адвокат бескомпромиссного, власт­ного типа», назвал Кроули «омерзительным и гнусным со­зданием». Кроули даже не вздрогнул. Когда был раскрыт его литературный трюк со словами, образующимися из. начальных букв слов и стихов, а также были приведены примеры непристойностей, которые получались в ре­зультате (таких как «piss», «cunt», «arse» и «quim»), Кроу­ли просто улыбнулся и объявил заинтересованным сто­ронам, что это не просто совпадения. Даже появление его врага Мазерса, вызванного с целью испытать нрав­ственную низость Кроули, не взволновало его. Мазере, явившийся благодаря адвокату Джоунса, был вызван в суд скорее из любопытства, чем в качестве полезного свидетеля. Когда на место свидетеля вышел доктор Эд­вард Берридж, он заявил, что до него дошли слухи о Кроу­ли, но он не намерен их обнародовать в присутствии дам.

Однако судья заметил, что любую из присутствующих дам, скорее всего, трудно чем-либо шокировать, и это очень позабавило Кроули.

Было несколько моментов, когда судья предлагал, что­бы Кроули вышел на место свидетеля и разъяснил тот или иной вопрос, но и адвокат ответчика, и адвокат истца оставляли эти предложения без внимания. Защитник The Looking Glass опасался, что Кроули докажет, что утверж­дения относительно Джоунса являлись на самом деле лишь частью попытки шантажа, тогда как адвокат Джоун­са боялся, что Кроули, мало заботясь о приличиях, мо­жет навредить Джоунсу своими словами. Что касается Кро­ули, то, хотя он и не показывал этого в суде, у него не было ни малейшего желания выступать в качестве свидетеля. Какое бы удовольствие он ни получал от театрального эффекта судебного разбирательства, он всё же не хотел, чтобы его личная жизнь, и особенно его бисексуальность, выставлялась на всеобщее обозрение.

Судья подвёл итог слушанию дела, объявив, что Джо­унс поклялся в своей невиновности, тогда как представите­ли The Looking Glass в свою очередь клянутся, что они ни­когда не желали нанести кому-либо вред, однако, добавил судья, Кроули действительно публиковал непристойные произведения. Исход слушания зависел теперь от присяж­ных, которым предстояло решить, насколько тесное отно­шение Джоунс имеет к личности и поведению Кроули. Су­дья поставил перед присяжными три вопроса. Прежде все­го, являются ли слова и утверждения, ставшие причиной подачи иска, действительно оскорбляющими истца? Если да, являются ли эти утверждения истинными по существу? Если и это так, то являются ли они допустимыми по фор­ме? В заключении, которое вынесли присяжные, был дан утвердительный ответ на все три вопроса. Суд выиграл Де Венд Фентон и его газета. В сущности, Джоунс был оклеве­тан исключительно из-за своего общения с Кроули.

Этот судебный процесс побудил Кроули сочинить яз­вительный памфлет под названием «Розенкрейцерский скандал», который был опубликован под псевдонимом Лео Виней. Несмотря на то что главным виновником всех не­приятностей был Де Венд Фентон, основной мишенью ненависти Кроули в его новом произведении стал Мазере. Оно начиналось с заявления о том, что оно представляет собой «перекрёстный допрос человека по имени Сэмюэл Сидни Сильвестр Шерзерад Сократ Сципион Симмонс Скраттон Шейкебэк Свонк Свиззл Лиддел Диддел Мак-Грегор Мак-Керроу Мазере, Джеймс IV Шотландский, граф де Сен-Жермен, граф Гленстрэ, граф Мак-Грегор, шевалье Мак-Грегор, Мак-Грегор Мазере, С'Риогейл мо Дреам, Део Дуче Комите Фарро, рыцарь Сен-Жерменского ордена, и так далее, и так далее, мистером К. Скорпио, одним из королевских адвокатов, сведущих в юриспруденции». Эта пародия была недалека от истины: Мазере представился на суде как Мак-Грегор Мазере, но адвокат Джоунса вытя­нул из него признание, что он также известен под именем Мак-Грегора графа Гленстрэ и верит, что король Джеймс IV Шотландский никогда не умирал. В своём памфлете Кро­ули намекал, что в имени судьи содержится грубая ана­грамма: позднее он расшифровал её — из букв слова Scrutton можно составить словосочетание «cunts rot». Бэрриджу он отомстил несколько позже, написав рассказ «Лунный ребёнок», для героя которого по имени Бэллок доктор послужил прототипом.

Несмотря на то что Кроули, по существу, не был во­влечён в этот судебный процесс, тот имел для него весь­ма неблагоприятные последствия. Фуллер прекратил от­ношения с Кроули, поскольку счёл, что Кроули испортил Джоунсу репутацию. Раффалович тоже отдалился и дер­жался от Кроули в стороне, хотя отчуждение между ними началось ещё до описанного судебного разбирательства. Всё меньше людей хотело стать членами А.-. Ал.

Причина ухода Фуллера заключалась не только в том малодушии, которое, по его мнению, проявил Кроули, не вступившись за их общего друга. Дело было ещё и в том, что Кроули высмеял Фуллера в одном из своих стихотво­рений под названием «Новообращённый», которое было включено в сборник, озаглавленный «Крылатый жук» и вы­шедший в 1910 году. В «Мировой трагедии», которая вы­шла в том же году, Кроули ещё подсыпал соли на раны Фуллера, написав, что право на любые критические рас­суждения об этом произведении лучше всего предоста­вить Фуллеру, «который может написать поучительную ма­ленькую монографию длиной в 350 тысяч слов», как он и сделал когда-то в случае со своим эмоциональным эссе, написанным в надежде завоевать приз.

Откровенно говоря, Кроули иначе смотрел на эту си­туацию. Фуллер, по его словам, просто разуверился в нём. Фуллер больше не желал участвовать в издании «Равно­денствия» и соглашался продолжить работу над «Храмом Царя Соломона» только в том случае, если Кроули полно­стью прекратит своё участие в её подготовке и издании. Кроме того, он — во всяком случае, так утверждал Кроу­ли — запретил Кроули упоминать его имя в связи со сво­им, угрожая взимать с Кроули по 100 фунтов за каждое нарушение запрета. Это было обидно для Кроули, кото­рый считал, что именно он создал Фуллеру литературную репутацию. После того как их дружба прекратилась, Кро­ули утверждал, что Фуллер занят не чем иным, как попыт­ками выиграть призы в соревнованиях, устраиваемых Ар­мейским советом. На самом деле, Фуллер стал впослед­ствии генерал-майором Королевского танкового корпуса, а также автором нескольких значительных книг по во­енной истории. Он был блестящим военным стратегом, и именно он разработал наступательную тактику для тан­ковых боёв, использованную со столь разрушительным эффектом во время сражения при Камбре в 1917 году.

Впоследствии британская армия пренебрегла его такти­ческими идеями, немецкая же армия, напротив, взяла их на вооружение: Фуллер был создателем того, что получи­ло впоследствии название «блицкрига». Разработанная Фуллером военная стратегия имела такое влияние на во­енные подходы Третьего рейха, что ему довелось стать одним из двух англичан, приглашённых на празднование пятидесятилетия Гитлера в 1939 году, перед самым нача­лом Второй мировой войны. К этому времени Фуллер ещё раз выразил своё отвращение к британской армии за её равнодушие к его стратегическим идеям. Он посвятил свою жизнь занятиям военной историей, причём един­ственным его недостатком было восхищение фашизмом: он был активным членом Британского союза фашистов под предводительством сэра Освальда Мосли.

Этот уход близких друзей Кроули наложил отпечаток на всю его оставшуюся жизнь. Иногда у него появлялись друзья, но через какое-то время он терял их из-за своей паранойи, своего высокомерия, самовлюблённости или простой неспособности ценить дружеские отношения. Иногда он прогонял друзей, иногда они уходили сами, разочаровываясь в Кроули, когда переставала действо­вать первоначальная сильная привязанность.

Можно сказать, что Кроули никогда по-настоящему не нуждался в друзьях, — только в любовниках и учениках, которые ничего от него не требовали. Сам он не призна­вал этого, говоря: «Я понимаю, что мои представления никогда не будут значить для других людей то же, что они значат для меня. Я не жалею об этом. Всё, чего я хотел бы, — это чтобы достигнутые мной результаты убедили тех, кто стремится к истине, в том, что, без сомнения, существует нечто, достойное этого стремления, и что это­го можно достичь методами, более или менее похожи­ми на мои. Я не хочу быть предводителем толпы, куми­ром дураков и фанатиков или основателем вероучения, последователи которого довольствуются только отраже­нием моих взглядов. Я хочу, чтобы каждый сам прорубал свой путь через джунгли». Однако правда заключалась в обратном. Кроули хотел, даже испытывал нужду в обожающих, не задающих вопросов последователях. Он считал себя человеком, непохожим на других людей, «Одиноким Духом, Странником в Пустыне. Мне не было ника­кой надобности принимать участие в человеческих делах, вступая в личный контакт с людьми в их хлевах, обезьян­никах и свинарниках. Единственное, что связывало меня с ними, — это мой долг показывать путь в пустыню тем, кто готов рисковать». В конце концов, он был одним из Тайных Учителей, который строил магические планы и создавал себе имя.

ГЛАВА 13 Появление Мэри, уход Виктора и «парижские занятия»

Подготовив к печати мартовское издание «Равноден­ствия», Кроули решил, что ему пора уединиться для заня­тий магией. Поэтому в начале лета 1911 года он и Лейла Уаддел поселились в одном из домов Монтиньи-сюр-Луэн на краю леса Фонтенбло. Обосновавшись здесь, Кроули обнаружил, что к нему вернулась его литературная муза, из-под его пера за короткое время вышло огромное количество произведений. В числе прочего он написал рас­сказы «На той стороне залива», «Дровосек» и «Его тайный, несколько стихотворений (среди них — стихотворение в честь дня рождения Лейлы, которая утверждала, что 10 августа ей исполняется двадцать шесть, тогда как на самом деле ей должно было исполниться тридцать один) и две пьесы, одна из которых называлась «Вампи­ры», а вторая представляла собой комедию под названи­ем «Мортаделло, или Ангел Венеции». Некоторые из этих произведений были напечатаны самими издателями, и Кроули не финансировал их.

Однако не всё, что он писал, относилось к художественной литературе. За это, как он выразился, «поразительное лето» он написал девятнадцать книг магического или ми­стического характера, многие из которых были напечата­ны в «Равноденствии», в том числе рассказ о том, как была написана «Книга Закона».

Но каким бы плодотворным ни было это лето, осени предстояло принести ему новое открытие. Это была его следующая Алая Женщина.

С их знакомством связана целая история. В Париже Кроули встретил Нину Оливье, чьим тогдашним любовни­ком (как описал его Кроули) был «неприятный, бледный и лицемерный» пианист Энер Скен, который аккомпани­ровал Айседоре Дункан во время исполнения её «сво­бодных» танцев. Вернувшись в Лондон 11 октября, Кроу­ли обедал с пианистом в «Савое», после чего они отпра­вились на один из знаменитых экзотических вечеров Дункан. Среди присутствующих была подруга Дункан, прелестная темноволосая женщина по имени Мэри д'Эсте Стеджес.

Как обычно, Кроули был сражён ею. Он писал: «Эта дама, представляющая собой великолепный образец сме­шения ирландской и итальянской крови, обладала мощ­нейшей индивидуальностью и необычайной притягатель­ностью, которые мгновенно меня привлекли. Я забыл обо1 всём. Я сел на пол, как китайский бог, и между нами по­текли невидимые токи». Несмотря на её магнетизм, бла­годаря которому мужчины всегда слетались к ней как мухи на сахар, она была не вполне тем, чем казалась. Её девичья фамилия была Демпси, и родилась она в Квебеке в 1871 году, но после безвременной смерти её отца обед­невшая семья переехала в Чикаго. В двадцать шесть лет Мэри вышла замуж за Эдмунда Видена, от которого роди­ла сына Престона. Этот брак длился недолго, в 1901 году она переехала в Париж и подружилась с Айседорой Дун­кан. Потом она вышла замуж за чикагского биржевого мак­лера Соломона Стеджеса, который усыновил её ребёнка и превратил её в богатую женщину. Романтичная, кокет­ливая и ветреная Мэри пользовалась своим богатством, чтобы путешествовать, и сменила имя, добавив к нему д'Эсте и утверждая, что имеет итальянское происхожде­ние и что д'Эсте является итальянским вариантом её де­вичьей фамилии. Она развелась со Стеджесом и основа­ла в Париже парфюмерную компанию, которая существо­вала под именем «Maison d'Este» до тех пор, пока члены настоящей (и очень знатной) итальянской семьи д'Эсте не начали угрожать, что подадут на неё в суд. После этого она сменила фамилию на Дэсти. Её сын Престон Стеджес, которого Кроули называл «обделённым богом деревен­щиной», стал впоследствии кинорежиссёром-оскароносцем. Его собственное мнение о Кроули выглядит несколь­ко более обоснованным.

Одна из особенностей мистера Кроули [вспоминал Стеджес], которая казалась мне особенно омерзитель­ной, заключалась в его причёске, неприятной разно­видности того тошнотворного стиля, который был не­сколько лет назад столь популярен среди молодёжи и известен под названием «Ирокез». Как у молодого Юла Бриннера, череп мистера Кроули был полностью обрит, за исключением одного маленького прямоуголь­ного островка волос на самой середине его черепа. По этому газону или лужайке он прогуливался своими пальцами, как будто это были собаки, выведенные на улицу помочиться. [Оглядываясь назад, Престон за­являл:] Читая о некоторых из его последующих дея­ний, я понимаю, что моей матери и мне повезло, что мы остались в живых. Если бы я был немного постар­ше, неизвестно, остался ли бы в живых он сам.

Во времена знакомства с Кроули ему было тринадцать. В конце октября Кроули вернулся в Париж, пришёл в квартиру к Мэри, подхватил её, по его собственному выражению, и они вместе поехали в Швейцарию кататься на коньках. Поселившись в отеле «Националь» в Цюрихе, они стали проводить время, наслаждаясь алкоголем, сек­сом и наркотиками так, что 21 ноября Мэри пришла в со­стояние безумия. В течение какого-то времени она крича­ла и бредила, у неё были галлюцинации, однако через час Кроули начал замечать в её видениях, возникших вслед­ствие употребления ангалониума, какой-то смысл. По­скольку она не имела совсем никакого представления о магии, он расценил её поведение как сигнал о том, что через неё дух пытается установить с ним контакт. Когда она произнесла слово «Пердурабо», которого не могла знать, Кроули был убеждён или, говоря точнее, убедил себя, что Мэри — его новая Алая Женщина. Лейла, по-прежнему присутствовавшая в его жизни и в мыслях, была творческим и тонко чувствующим человеком, но Мэри обладала способностями к ясновидению. Их отношения развивались по обычной для Кроули схеме. Физическое влечение переросло в сексуальную связь, которая затем приобрела магическую окраску.

На следующий день они переехали в Сент-Мориц, в отель «Палас». Здесь Кроули получил ещё одно свиде­тельство тому, что Мэри является его новым партнёром j в магических делах. Распаковывая её чемодан, Кроули с изумлением увидел, что у неё имеется такая же голубая мантия, как и та, которую он купил для Роуз перед их путе­шествием к пирамидам. Это, как он был убеждён, доказы­вало, что Тайные Учителя предназначили Мэри стать его новой Алой Женщиной.

Вечером 28 ноября Кроули переставил мебель в гос­тиной их гостиничного номера, превратив комнату в храм, достал свои магические принадлежности, которые все­гда сопровождал и его в пути, в том числе крест, украшен­ный топазом, и волшебную палочку из чёрного дерева со звездой из сапфира, напоил Мэри допьяна, накачал её наркотиками и долго занимался с ней сексом, чтобы пос­ле всего этого она стала более восприимчивой к астраль­ным видениям. Ровно в одиннадцать часов явился один из Тайных Учителей по имени Аб-ул-Диз.

В период с 4 по 13 декабря вся эта процедура была повторена четырежды. К этому времени Мэри уже устала от наркотиков и манипуляций, необходимых для дости­жения состояния восприимчивости. Несколько раз, как отмечал Кроули в своём магическом дневнике, она умо­ляла, чтобы её отпустили домой,, и говорила, что не хочет продолжать. Но Кроули был неумолим. О магической оргии 11 декабря он писал, что во время неё Мэри была возбуждена «выпитой ею половиной бутылки „Поммери" 1904 года в сочетании с Эросом». В сноске он добавля­ет: «Перед оргией и чтением заклинаний [Мэри] лежала пьяная на диване; Одиннадцать [волхвы] пришли к ней и принесли мистические дары: один принёс знание, дру­гой — силу, третий — мудрость и так далее, сказав, что всё это понадобится для Дела. Они скрепили своё при­ношение basiculo ad cunnum», что означает «поцелуй во влагалище».

Мэри не была хорошей ясновидящей. Она нередко разочаровывала Кроули и даже приводила его в бешен­ство, но он не имел права останавливаться на полпути. Аб-ул-Диз через Мэри дал Кроули указание написать но­вую магическую книгу, которая должна быть создана в Италии. Кроме того, он дал Мэри магическое имя Виракам.

Как всегда послушный Тайным Учителям, Кроули по­вёз Мэри на юг и принялся искать по всей Италии мес­то, где можно было бы исполнить приказ Аб-ул-Диза. Таким местом оказалась частично отреставрированная вилла под названием вилла Кальдараццо, расположен­ная в Посилипо, неподалёку от Неаполя. Стоящая вдали от больших дорог, она представляла собой именно то, что требовалось Кроули (или Аб-ул-Дизу). Они сняли эту виллу и послали за Престоном во французскую школу-интернат, чтобы мальчик провёл рождественские кани­кулы вместе с ними. Став взрослым, Престон вспоминал виллу без удовольствия. «Помимо своих сверхъесте­ственных качеств, — язвительно писал он, — она облада­ла малым количеством достоинств. Там было холодно и сыро, лишь несколько окон закрывались как следует, до виллы было трудно добраться, а водопроводные тру­бы протекали».

Кроули быстро превратил главную комнату виллы в храм и принялся за работу, диктуя Мэри своё очередное магическое произведение. Кроме того, он учил её тому, что в его терминологии называлось «автоматической бдительностью». Это означало, что Мэри должна была следить за тем, чтобы никогда не использовать опреде­лённые слова и выражения. Каждый раз, когда Мэри теря­ла бдительность, Кроули звал её сына, «торжественно из­влекал из своей мантии открытый перочинный нож, под­нимал руку так, что просторный рукав его мантии падал, обнажая предплечье, а затем при помощи перочинного ножа отрезал маленький кусочек кожи под лесенкой таких же надрезов, уже запечатленных на его предплечье, над­рез за надрезом, в честь каждого раза, когда Мать допу­скала такую же оплошность».

Скоро Мэри устала от исполнения функции магиче­ского секретаря при Кроули. Между нею и Кроули посто­янно происходили ссоры, и она уехала в Париж, забрав с собой сына. Он последовал за ними, они помирились и вместе вернулись в Лондон. Однако взаимное притяже­ние между ними исчезло, хотя Мэри продолжала в тече­ние некоторого времени помогать Кроули в его работе в А.-.Ал: мартовское издание «Равноденствия» за 1912 год вышло под редакцией Мэри и Нойбурга. Вскоре пос­ле возвращения в Лондон Мэри вышла замуж за турка, которого звали Вели Бей, и Кроули освободился от своей второй Алой Женщины, которая, как он признавал позд­нее, возможно, была не вполне достойна возложенной на неё ответственности. Вскоре этот брак распался. Турок, который открыто ненавидел её сына и ревновал к нему, бил Мэри, а затем бросил её. Она вновь присоединилась к свите Айседоры Дункан и умерла в 1931 году в Нью-Йор­ке от лейкемии. Это Мэри подарила Дункан тот шарф, ко­торый зацепился за колесо открытого автомобиля, в ко­тором ехала танцовщица, в результате чего она и погиб­ла, поскольку голова её резко дёрнулась назад и шейные позвонки переломились.

Магическое произведение, которое Кроули диктовал Мэри, должно было стать частью одной из книг, благода­ря которым он приобрёл — и сохранил — известность в магических кругах. Эта книга называлась «Liber IV» («Книга четвёртая»). Первая и вторая её части вышли в 1912-м и 1913-м и стоили четыре четырёхпенсовика и четыре ше­стипенсовика соответственно. Во второй части была фо­тография, изображающая молодого и бородатого Кроу­ли, сидящего в море в обнажённом виде, и подписанная по-гречески «Приветтебе, о Спаситель Мира». Третья часть книги была продиктована Лейле Уаддел весной 1912 года, но в течение последующих десяти лет Кроули постоянно редактировал и перерабатывал её, так что в окончатель­ном виде она была напечатана лишь в 1929 году. В наши дни она известна, как правило, под названием «Теорети­ческая и практическая магия [магика]». Четвёртая часть, вышедшая в 1936 году, включала в себя «Книгу Закона» в сопровождении автобиографического предисловия и короткого комментария. Все эти произведения выхо­дили в разнообразных видах в течение многих лет, но толь­ко после смерти Кроули были собраны в один том. Оза­главленная словом «Магика», эта книга была и остаётся одним из основных столпов магической науки.

Именно в этих книгах Кроули впервые добавил «к» к слову «magical» (магический), что впоследствии делал всегда до самой своей смерти. Целью этого добавления было отделить его магию от магии фокусников и эстрад­ных артистов, но было у него и эзотерическое значение. Буква «к» была первой буквой в слове kteis, что по-гре­чески означает «влагалище». Через призму магики Кроу­ли видел человеческое сознание как божественное, а са­мого себя — возведённым в ранг мага. «Мой уровень как мага, — писал он, — моя миссия как Логоса Вечности, как Пророка, избранного, чтобы проповедовать Закон, кото­рый будет определять судьбы этой планеты в течение це­лой эпохи, в известном смысле выделяют меня, причис­ляют меня к группе, в которую за всю человеческую исто­рию, кроме меня, вошли только семеро». Среди этих семерых своих собратьев, с которыми Кроули себя объ­единял, были пророк Мухаммед, Моисей и Лао-цзы, основатель даоизма.